Финикиец
попытался подняться, но тело уже не было подвластно ему. Потом, не
чувствуя боли, он смотрел, как ему разрезают кожу на плече и втирают
кроваво-красный сок какого-то растения.
Астарта и льва привели в чувство. Финикиец, почувствовав сильную
жажду, попросил сосуд с пивом, а лев, затравленно рыча и припав к земле,
искал глазами лазейку между полосатыми телами, чтобы удрать. Потом Астарт
ощутил боль и увидел на своем плече уродливую львиную морду, навек
запечатленную татуировкой рубцами. Астарту оказали честь, приняв его в
ряды племени.

52. ЗОВ МОРЯ
Отец всех рек - так называлось бесконечное болото, поросшее густой
травой, лотосами и редкими финиковыми пальмами. В сухой сезон здесь не
сыщешь и капли воды, ливни же превращали травянистую равнину в царство
зеленой, стоячей воды с водяными черепахами, крабами, рыбой и даже
крокодилами. Астарт понимал, что в одиночку он бы никогда не смог одолеть
Отца всех рек. В разгар сезона дождей эти пространства считались
непроходимыми. Лишь бесшабашные бродяги из малочисленного племени
торговцев пускались в путь по болотистой равнине в любое время года.
Правда, не пешком - на быках.
Астарт верхом на быке достиг Страны ленивых рек, где проживали
чернокожие негоцианты. Название места было удивительно точное: в здешних
реках невозможно было обнаружить и признаков течения, настолько
отсутствовал какой бы то ни было уклон. Астарт с помощью гостеприимных
торговцев соорудил превосходную пирогу из древесной коры и вновь пустился
в плавание. Ливийцы утверждали, что река приведет в Страну водяных гор. К
сожалению, ветер изменился, теперь он постоянно дул с юго-востока, поэтому
финикиец взялся за весло. Он рвался к морю.
Море! Когда цель кажется достижимой, нетерпение становится
мучительным. Астарт забыл о пище, сне, отдыхе. Мускулы рук сводило
судорогами от непрерывной гребли, мысли путались, Астарту все чаще
казалось, что он в водах Тира и спешит так, потому что его ждет Ларит...
Но вот русло повернуло к северу, и когда это дошло до сознания
финикийца, над пирогой заполоскал парус. Да и течение стало довольно
ощутимым.
Берега реки стали обрывисты и каменисты, много встречалось порогов и
водопадов. Астарт переворачивался вместе со своим суденышком бесчисленное
множество раз, и счастье его, что на стремнинах ни крокодилы, ни бегемоты
на отваживались нападать.
Как ни старался он по шуму определить сюрпризы реки, все-таки ему
пришлось искупаться в самом большом водопаде здешних мест.
Закрепив намертво рулевое весло, он уснул, успокоенный ровным быстрым
течением. Ночевать на берегу - кощунство, когда впереди море!
Услышав нарастающий грохот воды, падающей с двадцатиметровой высоты,
он проснулся, но ничего сделать уже не смог. Сильное течение увлекло его
вместе с пирогой в водопад.
Очнулся он, прижатый течением к выступающему из воды валуну.
Недалеко, в тихой заводи стоял здоровенный бегемот и остервенело кусал
воду. Несколько бегемотов поменьше барахтались в мутной воде и играли
обломками пироги.
Астарт выбрался на берег, показав кукиш крокодилам, которые нежились
на островке чуть ниже по течению, широко разинув пасти. Камнями отогнав
бегемотов, он выудил из воды свой парус. Астарт решил сколотить плот.
Из плотной стены кустарника с шумом выдралась отвратительная свиная
рожа и уставилась на финикийца ничего не выражающим взглядом. Астарт
выхватил меч. Эта свинья была величиной с бегемота: примерно четыре локтя
в длину и два в высоту. Уродливые наросты и огромные клыки вогнали
финикийца в страх: быть распоротым этой свиньей, когда до моря рукой
подать?" Астарт спасся бегством. Он залез в воду и принялся бросать в
зверя камнями. Бородавочник победно прошелся у кромки зарослей и, полоснув
попавшийся корень желтым клыком, удалился. Похоже было, что здешние звери
не были знакомы с человеком.
Река за последним водопадом растеряла всю свою мощь и превратилась в
покорное, ласковое существо. Астарт бесновался на плоту: ему нужно
течение, скорость, ветер, а не спокойное плавание вдоль солнечных берегов,
поросших светлыми, редкими лесами (за сходство с заброшенными парками их
впоследствии назовут парковыми).
Все чаще стали встречаться селения ливийцев: явный признак побережья.
Лесистые берега постепенно сменились заболоченными плоскими равнинами с
редкими серыми скалами.
Хотя Астарт считал, что сезон дождей кончился, ночью его прополоскал
сильнейший прохладный ливень. Перед рассветом, почувствовав признаки
лихорадки, Астарт развел костер на плоту и уснул, убаюканный теплом и
плеском речных волн.
Проснулся он от сильной качки, торопливо поднялся на ноги. Вокруг -
свинцовые волны с едва приметными гребнями, серое, низкое небо. Далеко, у
самого горизонта, - неясная темная полоска берега.
- Океан! Я в океане!
Астарт трясущимися руками воткнул в паз между бревнами короткую
мачту. Истрепанный парус наполнился ветром. Плот понесло к берегу,
навстречу отливному течению.
Сознавал ли Астарт, что он совершил немыслимое - прошел неизведанный
материк от моря до моря? Наверное, сознавал, ибо даже приступ лихорадки не
смог убить его радости.


ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ВОЗВРАЩЕНИЯ

53. ПИГМЕИ
Ораз устало опустился в глубокое кресло. Раздробленная в последней
стычке с ливийцами рука ныла при малейшем движении, поэтому жрец вытянул
ноги и застыл в неподвижности, стараясь унять боль.
Слуга-матрос принес низкий столик и одну-единственную игральную
кость. Кормчие и их помощники напряженно молчали, сидя на истертых
циновках. Тишину нарушал лишь простуженный кашель Ассирийца. Да
Шаркар-Дубина громко сопел, действуя всем на нервы.
Наконец, Ораз протянул руку и зажал в кулаке кость.
- Ваал Всемогущий! Яви свою волю: дай нам решение в трудный наш час!
Раскатистый голос жреца заставил всех встрепенуться. Скорпион с
необыкновенно серьезной физиономией прошептал молитву и подставил пустой
кувшин. Кость гулко ударила о дно сосуда.
- Ваал! Да будет воля твоя силою! - воскликнул Ораз.
Скорпион долго гремел костью в кувшине, не отрывая взгляда от
бледного, покрытого испариной лица Ораза.
- Давай, - прошептал жрец, и все зажмурились, боясь осквернить
таинство недостойным взглядом.
Кость с дробным звуком прокатилась по деревянной поверхности стола.
Тишина. И ветер оставил в покое снасти. И листва нависших над судами
ветвей безмолствовала, словно тоже ожидая голоса с неба.
Ораз, не двигаясь, смотрел на серую, обмусоленную кость. Острый конец
ее показывал приблизительно на юг.
- Назад... - прошептал жрец, и вдруг голос его окреп, - благодарю
тебя, Ваал! Воздадим жертву и повернем назад, как ты нам повелеваешь. -
Ораз торжественно обратился к мореходам: - Люди истинной веры! Теперь
можно уверенно сказать: мы вернемся к своим очагам живыми!
Кормчие и их помощники пали ниц, бормоча вразброд благодарственную
молитву.
- Так спешите! Возрадуйте своих матросов благой вестью! Готовьтесь к
празднику жертвоприношения, урожая и начала нового пути!
Ошеломленные проявлением небесной воли, финикийцы торопливо
удалились. Ораз вышел из каюты. Воздух, пропитанный сыростью, жарой и
запахом гнили, вновь покрыл все его тело нездоровой испариной. В густых
ветвях над самой водой возились зеленые мартышки с белыми бородами.
Грузная птица с большим рогатым клювом шумно снялась с верхушки мачты и
уселась на расщепленном молнией дереве.
Корабль Агенора стоял в отдалении от остальных судов, привязанный
канатами за стволы деревьев. На площадке кормчего - несколько неподвижных
тел, накрытых лохмотьями.
Впрочем, палубы всех бирем были пустынны: все способные двигаться
мореходы были на жатве. Вторая жатва в Ливии, третий год плавания,
бесконечная эстафета трудностей и болезней.
Ораз заглянул в черноту люка, придерживая, как ребенка, разбухшую
руку.
- Посвети.
Красноватый свет плошки выхватил из тьмы бородатое лицо стража, затем
пленника - безбородое, бледное, гневное. Ноги и руки юноши были закованы в
цепи.
- Что поделаешь, Мекал, - вздохнул жрец и поморщился от боли, - богам
нужны жертвы, а ты самый красивый и юный среди нас. Боги любят лучшее.
- С каких пор, жрец, ты считаешь себя безобразным и старым? - голос
Мекала звенел от негодования и едва сдерживаемых слез.
- Страх делает тебя дерзким. Могу ли я лгать? Веришь ли ты мне?
- Я тебе верил... долго верил!.. Я не хочу умирать! Не хочу!
- Смирись перед судьбой. Отойди в лучший мир с молитвой Повелителю
жизни и...
- О Астарт, где ты? - юноша рыдал, колотясь о стену трюма. - Только
ты всегда знал, что делать... только ты выручил бы меня! А все остальные
трусы, трусы, трусы...
- Я видел сон. Безбожник стенает в лапах рефаимов. То вещий сон,
ниспосланный свыше.
- Астарт и рефаимам свернет шеи!
Ораз, скорбно покачивая головой, сошел на берег по сходням. На него
вихрем налетел Ахтой, постаревший и измученный лихорадкой.
- Одумайся, Ораз! Как можно довериться случайности? Нельзя
поворачивать назад! И отпусти парня, ведь он такой же желтокожий, как и
ты! Неужели...
- Плетей грязному шакалу! Как можно больше плетей, чтоб не смущал уши
правоверных нечестивым языком!
- Выслушай, жрец!
Матросы, сопровождавшие Ораза, повалили мемфисца. Засвистели плети.
- Выслушай! Ведь солнце опять у нас над головой, и тень умещается
между ног! Скоро... ой звери!.. совсем скоро переместится на юг! Ведь мы
уже там, где земля неарабов, только на другой стороне Ливии! Как ты не
понимаешь?!..
- Еще плетей!
- О бедное человечество! О слепой разум!..
Тщедушное тело египтянина сникло. Плети продолжали свое дело.
- Не сметь! Прочь!
Из зарослей выбежали Саркатр и Эред. Оба с серпами. В бородах
застряли соломинки и колоски. С Эредом шутки плохи, поэтому палачи
опустили плети, вопросительно глядя на жреца.
Бледный, взъерошенный Нос мчался на разбирая дороги. Он судорожно
вцепился в руку застонавшего Ораза:
- Там, там с пигмеями...
Жрец схватил левой рукой его за горло.
- Успокойся, трусливое племя. Теперь говори.
- Астарт!..
Ораз побледнел еще сильнее. "Пророческие слова Мекала".
- ...явился с толпой пигмеев!
Громкие возгласы, топот сотен ног, лязг металла - из лесной чащи
вывалило множество финикиян, и трудно было поверить, что они из флотилии
Альбатроса. Матросы орали, визжали, бряцали мечами о серпы, выражая
неудержимый восторг.
Эред, как во сне, обнял друга.
- Пропащая твоя голова! Да возможно ли такое?! - гигант залился
слезами.
- Конечно, дружище!
Толпа расступилась, давая дорогу Ахтою. Избитый, измочаленный, он,
однако, напялил невозмутимую маску философа.
- Люди, - сказал он, подняв указательный палец, - вот чудо,
предвестник будущих чудес! - его палец описал дугу и уперся в грудь
Астарта. - Вот росток того немыслимого, на что будет способен свободный
разум!
Но мало кто понял его слова.
Астарт и Ахтой обнялись. Тирянин ощутил сухой жаркий поцелуй
мемфисца, пахнущий лекарственными травами.
Астарт обернулся к Оразу:
- Я все знаю. Я шел по вашим следам; и ливийцы говорят о твоей
жестокости. Это твои люди выдирали с мясом золотые украшения, изрубили
целое племя, чтобы завладеть женщинами. А в трудные дни ты принудил
адмирала принести себя в жертву. Одно твое имя вселяет в прибрежных
ливийцев ужас, как перед мором или сонной болезнью. И еще я услышал, что
ты хочешь убить Мекала. Ты - воплощение зла. Ахтой, исцели ему руку, чтобы
он смог выйти на поединок. Пусть убедится, что кровожадные боги плевать на
него хотят.
Ораз знал, чем обуздать своих людей, сраженных подвигом тирянина.
- Боги! - воскликнул он. - Благодарение вам за то, что вы избрали нас
своим карающим мечом! Сыны моря и Ханаана! Слушайте! Небо говорит моими
устами: на жертвенник Астарта!
Воцарилась долгая пауза. Только что светившиеся радостью лица
посуровели. Финикияне молчали, не смея поднять глаз.
Нос, повинуясь немому приказу жреца, подал Скорпиону смотанный для
метания аркан. Кормчий раздвинул толпу, взвешивая в руке тяжесть волосяной
веревки и, широко размахнувшись, метнул. Петля с плотным звуком
захлестнула плечи Астарта, царапая кожу, соскользнула, сдавила горло. Но
Скорпион тотчас выпустил веревку из рук и упал на колени. В животе его
торчала маленькая стрела, похожая на ободранный черешок листа. Ди и вместо
обычного оперения на ее конце подрагивал твердый листвяной клочок.
- Эх, Мбонга, опять поторопился. - Астарт выдернул стрелу, Скорпион
испуганно смотрел на Астарта, затем непонимающе протянул умоляюще одну
руку, другой, зажимая рану.
- Ничего тебя уже не спасет, Скорпион, яд пигмеев лучший в Ливии, и
даже боги боятся их стрел, - с сожалением произнес Астарт.
Появление Астарта не смогло предотвратить раскола. Кормчие, верные
Оразу и Мелькарту, использовали все свое влияние на экипажи. И еще эта
смерть хананея от стрелы чернокожего... Люди Агенора оказались
окончательно изолированными. Это не особенно их обескуражило. Оптимизм
Астарта и Ахтоя возродил отчаявшихся полубольных мореходов к жизни,
убедительные доводы мудрецов, в пользу продолжения плавания на север,
зажгли их решимостью, и приступы лихорадки уже не казались так мучительны.
Лихорадкой болели буквально все, хотя и в разной мере.
Астарт действовал быстро и смело. Явившись с вооруженными друзьями на
бирему Ораза, он освободил Мекала. Братья Мбиты и все прочие чернокожие
давно умерли от непосильной работы и тоски по родным берегам. Несколько
самых живучих Ораз принес в жертву Мелькарту.
Агенор и Абибал лежали на палубе с опухшими неподвижными лицами и
бесформенными отекшими конечностями. Ни тот, ни другой не узнавали друзей.
- Страшная болезнь, - пробормотал Астарт, - потом они начнут
буйствовать, бессмысленно кричать и, наконец, уснут. Будут спать так
долго, пока не умрут.
- У нас человек двадцать болеют так на всех кораблях, - сказал Ахтой.
- Я видел целые спящие деревни. Мне рассказывали колдуны гремящей
радуги, что только один из тысячи выживает. Если у человека в мире
осталось очень важное дело или очень сильная любовь, говорили они, то лишь
в этом случае духи смерти дают отсрочку.
На берегу перед кораблем Агенора пылали костры, гремели туземные
барабаны и мелькали низкорослые подвижные фигурки. Пигмеи плясали
ежедневно после захода солнца, и никакие беды и невзгоды не могли
уменьшить их страсти к пляскам, которые неизменно сопровождались громкими
песнями. Саркатр признал, что многие их мелодии довольно приятны.
- Удивительный народ. - Астарт сидел в изголовье кормчего и смотрел
на танцующих, - жизнерадостный, общительный свободный. К морю они вышли
случайно - искали тех, кто меняет каменную соль на мясо животных. Мне
повезло, они сняли меня с плота, когда я подыхал от лихорадки. Они кормили
меня своими любимыми гусеницами, как ребенка, хотя я видел, что они часто
ложатся спать голодными. Видите, как вздуты их животы? Это от плохой пищи.
Они редко едят мясо. Но если добудут слона или жирафа, то наедаются на
много дней вперед. А обычно питаются всякой мелочью, кореньями, грибами. И
все потому, что не умеют жить завтрашним днем. Попытался научить их солить
и коптить в расчете на голодные дни, но это для них так дико, что мы не
понимали друг друга. Но самое удивительное - они понятия не имели о копье.
Теперь, видите, каждый мужчина с копьем. А как они любят песни! Помнишь,
Ахтой, мы слышали грустный напев в Мегиддо... Я напел его им, и несчастнее
людей, чем пигмеи в тот миг, нельзя было найти во всей Ливии. Боль чужого
далекого народа оказалась им понятной.
- Пигмеи... люди величиной с кулак, - вспомнил Ахтой, - еще Гомер
говорил про них, что они воюют с журавлями.
- Вот уж сказки! Они ведь не куклы - воевать с журавлями. Журавлей,
когда удается, они едят с удовольствием. Никогда ни с кем не воюют и живут
в непроходимых лесах. Все остальные народы панически боятся джунглей, а
для них лес - родной дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31