Володя выбрал один особенно ему понравившийся эпизод и, чтобы ввести деда в курс событий, пояснил:
— Здесь, дедушка, говорится о том, как Буденный до взятия города Воронежа послал белому генералу Шкуро приказ, что двадцать четвертого будет принимать у него парад, и приказывал ему все, какие ни на есть, войска собрать на площади. Это он на смех устроил. Ну, а дальше слушай..,
Отрывок взволновал деда.
— Смотри-ка ты, — удивился он, — все ведь верно. Кто же это написал?
Володя взглянул на обложку и сообщил фамилию автора.
— Что-то не припомню такого, — сознался дед, — а, наверное, с нами был. Где б он так точно все узнал?
— Дедушка, а ты что, разве вместе с Буденным воевал? — изумился Володя.
— А как же? С ним, Володенька, с ним. Всю гражданскую вместе прошли. Ты прочитай-ка про это еще разок, только пореже..,
Вторичное чтение взволновало деда сильнее. Он встал, свернул папиросу толщиной в большой палец и, глубоко затягиваясь, стал ходить по избе.
— Ты знаешь, Володя, — задумчиво сказал он, — за этот бой мне Буденный самолично подарок преподнес.
Володя давно слышал о подарке от домашних, но мельком и смутно, а вызвать деда на откровенную беседу ему еще не удавалось. То занят был дед, то ответит что-нибудь не совсем понятное, а иногда, правда, и скажет, но очень уж кратко: «Был. Воевал», но этого разве достаточно? Иные деды очень разговорчивые, Целыми днями в летнюю пору сидят они на своих завалинках, греются на солнышке и все рассказывают про былые годы, а этот больше молчит, все недосуг ему. Сейчас Володя очень обрадовался, что наконец-то, совсем неожиданно, выпал подходящий случай и можно поговорить с дедом обо всем по душам.
— Неужели, дедушка! А что за подарок? — как можно удивленнее воскликнул Володя, чтобы больше расположить к себе деда.
— Подарок-то? — переспросил дед. — Ладно, раз потешил старика, то покажу.
Он подошел к комоду, выдвинул ящик и стал в нем рыться, Володе вдруг так захотелось поскорее увидеть подарок самого Семена Михайловича, что показалось, будто дед шарит очень долго,
— Дедушка, ну поскорее, — поторопил он.
А дед, такой расторопный во всем, вдруг сделался словно вареный. Даже когда подарок был уже найден, он, прежде чем показать его, стал сначала задвигать ящик. «Какой чудак! Разве можно на это расходовать время?»
Наконец дед разжал ладонь, и Володя увидел перочинный ножик.
— Вот это да! — еле выговорил он.
— А тут вот и надпись еще есть, посмотри-ка, — сказал дед и, ковырнув заскорузлым прокуренным ногтем, раскрыл блестящее полотно с золотыми буковками.
— Это пчеловодный, — стал рассказывать дед. — Семен Михайлович будто знал, что я пчеловод, когда дарил мне такой нож.
Дед рассказывал о достоинствах ножа, и так неподдельно и естественно, что можно было думать, что без него он и к ульям не подходит. Но было не так: при Володе дед еще ни разу им не пользовался. Нож и не нужен деду в работе, но он берег его, как священную реликвию, как память о дорогом человеке, о своей молодости, о походах в былую тяжелую годину...
То, что нож дельный, Володя и сам видел. В голове не укладывалось только одно: неужели такой смирный дед, сумевший сжиться даже с пчелами, смог когда-то проявить доблесть?
— Дедушка, а за что он тебе подарил ножик-то, а? — не вытерпел Володя.
— Знамо за что, — сказал он, — за плохие дела подарков не дают. Так-то!
— Дедушка, а ты что не работаешь им, бережешь-то куда? — поинтересовался Володя.
— Куда берегу, говоришь? Тебе! Куда же больше? С собой не возьму. Вот придет срок, выну и скажу: «На, дорогой внук, пользуйся да не забывай деда Дениса!»
— Ну? — у Володи от волнения и радости перехватило даже дыхание. — Дедушка, а когда этот срок придет, а? — спросил он и, будто испугавшись своих слов, замер. Володе вдруг показалось, что перед ним какая-то райская птица из сказки, за которой он охотился всю жизнь, и сейчас одно неловкое движение может погубить все дело.
И дед спугнул райскую птицу.
— Вот когда подрастешь немного. Пока рано тебе давать, беречь еще не умеешь...
Володя этого и ожидал.
— Дедушка, миленький, а нельзя ли сейчас, а? Я его никогда не потеряю! — взмолился он.
Но просить было бесполезно.
— Сейчас? Ни-ни! — нахмурился дед и все так же неторопливо спрятал подарок на место.
С тех пор и зачастил Володя на пасеку. Чуть подвернется свободное время, сейчас на лыжи и — пошел...
Ждать оказалось делом, пожалуй, последним из никудышных. Ну хотя бы дед сказал, на сколько там подрасти: на метр, больше ли. Тогда Володя хотя бы видел конец своим мучениям. А то — подрастешь. Очень уж растяжимо. Нет, так ждать было невозможно. Володя не раз уж намекал деду, что пора подарить нож, сколько же можно расти? Но дед отмалчивался. Видно, жаль ему было расставаться с таким подарком.
А Володе, как на грех, очень уж захотелось показать его в школе товарищам, так захотелось, что и сказать нельзя. Но у деда разве выпросишь?
Это желание дошло у Володи до того, что он решил пойти на хитрость. Однажды, придя на пасеку, он сказал деду тоном, не допускающим никакого сомнения:
— Дедка, а я рассказал о подарке Ивану Кузьмичу, учителю нашему по истории. Ты ведь его знаешь? Так он очень даже заинтересовался и просил передать тебе, чтобы ты прислал ему посмотреть. А у нас разговор зашел о Буденном, ну я и сказал.
Хотя это и походило на правду, но дед знал, что Володя обманывает его. В молодости дед иногда и сам так делал. Был даже случай, немного похожий на этот, но до сих пор Денис не осудил себя, находил это в некоторой степени закономерным. Поэтому не осудил и внука. «Пусть порадуется, — решил он, — все равно вернет!»
Дед сильно любил своего внука, и больше всего за то, что Володя очень уж походил на него. Такие же русые, почти белые волосы, голубые выразительные глаза, немного вздернутый веснушчатый нос. Та же завидная бодрость, которую Денис не утерял и сейчас. На других внучат дед смотрел просто как на продолжателей своего рода, а Володя — это другое. В Володе дед видел как бы продолжение самого себя.
— Иван Кузьмич, говоришь? — Дед для видимости насупил брови. — Ладно, раз такое дело, то возьми. Только чтоб без обману, а завтра принесешь...
Утром весть о подарке самого Буденного разнеслась по школе с быстротой молнии, а Володя, герой дня, красный от возбуждения и радости, ходил по классам, как именинник.
Ножичек понравился всем. Даже Костя Кузьмин, сын колхозного председателя, мальчик серьезный и совершенно равнодушный к таким заманчивым вещам, как «вечные» ручки-самописки, и тот, увидев такой ножичек, языком прищелкнул:
— Вот это я понимаю!
Иван Кузьмич, конечно, не просил Володю принести посмотреть подарок, но, чтоб не оказаться в неловком положении перед дедом, Володя показал и ему.
Впервые Володя ехал в этот день на пасеку с большой неохотой. Ведь с таким чудесным перочинным ножичком предстояло расстаться надолго, может, и навсегда. Володя, конечно, не знал, что срок, о котором говорил ему дед, скоро придет, и дело тут окажется вовсе не в росте, а совсем, совсем в другом.
Наступила весна. С теплого угла подул ласковый влажный ветер, Дольше обычного стало задерживаться на небе и солнышко. Вокруг деревьев снег уже обтаял до самой земли, и они стояли теперь как в воронках, наполовину залитых водой. Снег пожелтел, сделался рыхлым, ноздристым, как пена. Целыми днями на деревьях кричали грачи. В лесу стало пестро. Зацвел орешник, по лесным прогалинам выбросил голубые и белые головки подснежник. В Волчем логу золотыми огоньками замигали глазки мать-и-мачехи.
Весна пришла ранняя, но буйная, хмельная. Пришла прочно, по-настоящему. Она по-хозяйски прошлась по полям и лесам, дохнула полной грудью и за одну неделю согнала снега, разрушила дороги и по всей округе распустила веселые, звонкие ручьи.
В' школе начались весенние каникулы, и Володя на всю ростепель ушел на пасеку.
Дед теперь усердно готовился к выставке. Поправил колышки, сделал носилки и в день раз по пяти ходил в омшаник проверять пчел.
Пчелы тоже почувствовали весну и сильно волновались. В омшанике стало излишне тепло, и это очень беспокоило деда. Наступила самая опасная пора. Малейший недогляд мог губительно сказаться на пчелах. На ночь дед открывал в омшанике все продухи и двери, чтобы хоть немного охладить там воздух.
На пасеке сошел весь снег. Дед установил весы для контрольного улья, устроил поилку и ждал теперь только первого теплого, безветренного дня, чтобы выставить пчел на летние места. Но дни все еще стояли серенькие, с мелкими дождями по утрам и густыми туманами к вечеру,
В один из таких сумрачных вечеров дед, как обычно, поужинав, закурил и, надев на босу ногу галоши, пошел в омшаник открыть двери. Вернулся вскоре чем-то очень взволнованный и растерявшийся.
— Володя, милый, беда, — крикнул он еще с порога, — где мои резиновые сапоги? Скорее одевайся, в омшанике вода!
Ничего не понимая, Володя подал сапоги и, набросив пальто, выбежал вслед за дедом.
Вода, черная, как деготь, залив в омшанике весь пол, вышла в тамбур. Внешне она стояла спокойно, не бурлила и не пенилась, словно застыла на одном месте. Но в этом ледяном спокойствии ее было что-то зловещее: она медленно, медленно, еле заметно подбиралась к стеллажам, на которых стояли ульи.
— Откуда же она? Сроду ведь этого не было. Ах ты, беда-то какая!
Дед, сгорбившись больше обычного, будто крадучись, пошлепал по воде в глубь омшаника.
— Ничего не понять. Откуда же она идет? Недавно ведь смотрел, и ничего не было. Этак, пожалуй, часа через два она весь нижний ярус затопит. Володя, милый, давай беги в село. Скажи там, что беда, скорее, мол, а то всех пчел затопит...
Было темно. На поляне Володя еще кое-как различал дорогу, а в лесу ничего уже нельзя было разобрать. Небо с утра сплошь затянуло тяжелыми тучами, и темнота стояла такая, что дорога то и дело убегала из-под ног то вправо, то влево. Володя заходил в кусты, спотыкался о корни и пни. Раза два терял дорогу, потом ощупью находил и, наконец, совсем сбился, забрел в чащу, еле из нее выбрался и шел уже наугад.
Лес, в котором стояла пасека, был крупный и незачащенный, но сейчас он показался Володе битком набитым разным хламом. Откуда что взялось!
Наконец он выбрался в поле. По сравнению с лесом стало немного светлее. Сколько он плутал, Володя не знал, но ему показалось, что долго. Мост через суходол был в стороне, километрах в двух, а Володя торопился. Делать такой крюк было опасно: займет много времени. А отсюда напрямую до села — рукой подать! Он определил направление и пошел напрямик.
Впереди зашумел Волчий лог. Володя присмотрелся, где бы удобнее перепрыгнуть, и ужаснулся. Полая вода шла в половину суходола, а до другого берега было метра четыре. Он смутно вырисовывался в темноте узкой полосой набитой волной пены. Володя никак не ожидал, что здесь идет столько воды. Он растерялся, не зная, что предпринять. Вернуться на дорогу и пройти через мост — далеко, перепрыгнуть — тоже невозможно. Но раздумывать было некогда. В голове назойливо стучала мысль — скорее! И Володя решил перепрыгнуть. Он разбежался и... угодил в самую середину пенистой снеговой воды. От невыносимого холода сразу же захватило дыхание. Он вынырнул и еле вздохнул. Все тело будто сдавили ледяными обручами. К счастью, почти рядом торчали из воды какие-то кусты. Володя поймал один, подтянулся и почувствовал под ногами дно. Шатаясь, как пьяный, он с трудом выбрался из скользкого оврага и побежал. Но и бежать было тяжело. Намокшее пальто тянуло к земле, мешалось полами в ногах, не давало ходу.
Сразу за оврагом началась зяблевая пашня. Ноги вязли. На ботинки налипали большие комья жирного чернозема. Но Володя все шел и шел, не обращая ни на что внимания, часто спотыкаясь и падая в холодную липкую грязь...
Была у него радость: Волчий лог гремел далеко за спиной, а впереди, совсем недалеко, уже мигали огоньки села...
Фельдшер сказал, что ничего не случится. Он только велел дать мальчику на ночь полстакана вина и уложить на горячую печь. Утром Володя встал, как ни в чем не бывало, оделся, с аппетитом позавтракал и только хотел попроситься у матери сходить на пасеку, как пришел сам дед. Володя очень обрадовался ему.
— Дедушка, миленький, ну как, спасли пчел? — засыпал он его вопросами.
— Поспели, милый, спасли. А я, значит, как ты ушел, весь омшаник облазил. Не могу найти, откуда вода идет, да и только! Что хочешь, то и делай! Ну, думаю, пропадут мои пчелы. Я уж и покаялся, что тебя послал. Кругом ведь половодье! Стал я воду ведрами вытаскивать. Да где там, разве успеешь! Все равно, что ложкой из реки хлебать. Она прет и прет, а откуда — шут ее знает. Ну, говорю себе, пропал. И из сил выбился, и толку нет. Вдруг слышу, будто машина шумит. Вышел — и впрямь машина. Подъехали они к городьбе и кричат: «Дед, где тут заехать?» А я сам не свой от радости. С людьми-то любое горе наполовину. Спустили они пожарную кишку, да как начала машина откачивать, через полчаса — сухо! Я прямо диву дался. Потом нашли, откуда шла вода. За омшаником целое болото воды скопилось, а тут, на беду, корень был. Когда омшаник рыли, то корни, какие попадались, просто обрубали. Вот один обрубок и торчал прямо за стенкой. Дерево было спилено, а корень от давности сгнил. Вот по нему-то, как по водопроводу, и пошла вода. Заклинили мы его, да и болото в сторону отвели, теперь уж не пойдет. А вечером мы уже пчел выставлять будем, приходи! Видишь, сегодня какой денек разгулялся. Завтра, должно, лучше будет...
Дед закурил, затянулся несколько раз и, ласково поглядывая на внука, как на своего спасителя, спросил:
— Ну, а ты как дошел? Сказывают, вымок весь, нитки сухой на тебе не было. Ведь пчел-то, почитай, один спас. Где б мне? А я вот и подарочек тебе принес, вроде как бы премия. Уж не обессудь.
Дед улыбнулся, лукаво подмигнул внуку и полез в карман.
— На-ка вот, — сказал он, разжимая ладонь, — это тебе от деда Дениса, заслужил ты. — И дед подал Володе перочинный нож.
— Ой, дедушка, миленький, вот уж спасибо тебе...
Володя раскрыл его. На блестящую сталь сразу же прыгнул со стены солнечный зайчик и весело заиграл с золотыми буковками.
«За проявленную доблесть», — шепотом прочитал Володя и радостно заулыбался.
Петька
1
Колосья доходили Петьке до подбородка. Поле одной стороной убегало к горизонту, другой — упиралось в лес. Темно-зеленая стена леса походила на скалистый берег, в который бесшумно плескалась рожь. На ветру лес шумел листвой, а рожь гнала к нему дымчато-золотистые волны.
Петька долго любовался этими волнами, но, вспомнив, что дед его ждет на пасеке, поправил на спине котомку и бодрее зашагал к лесу.
В поле он разомлел. От пота саднило шею, от тяжести ныли плечи. В лесу стало лучше, прохладней. ПахлЬ прелой листвой, цветами иван-чая, тимьяна, и весь воздух, казалось, напоен был медом. Из травы выглядывали рубиновые глазки земляники. Петя снял котомку и, ползая на четвереньках, набрал большой пучок ягод — гостинец деду.
У самой пасеки Петька увидел, что дед внимательно разглядывает на солнце гнездовую рамку, всю облепленную пчелами. Из дымаря, подвешенного к стенке улья, чадит в лицо ему синенькая стройка дыма. Это удивило Петьку. Некурящий дед был особенно чувствителен к дыму, а тут — хоть бы что! Петька снял котомку и, подойдя поближе, по-деловому окликнул:
— Работаем? Дед очнулся.
— А, Петянька! — воскликнул он. — Иди-ка сюда скорее, вот интересно. Пчелы всегда кладут пыльцу в пчелиные ячейки, а тут, смотри, в трутневые положили...
Петька внимательно осмотрел сот, и точный молодой глаз определил:
— Это, дедка, не трутневые, а переходные. Видишь, верхние стенки их от медовых ячеек идут.
— Ну, братец, положим, ты загнул, — пожурил дед, хотя видел, что внук, пожалуй, и прав.
Петька, хорошо зная деда, не спорил с ним и, чтобы рассеять неловкость, стал рассказывать деревенские новости. В конце пошутил:
— Иду я, а мне кума-лиса навстречу. На, говорит, передай от лепя своему деду гостинец, — и он подал ему пучок земляники.
— Да ну? — притворно удивился дед.
— Правда, бери! Кума-лиса тебе к чаю прислала.
— Ай да лиса, ай да кумушка,— похвалил дед.
Петьке было весело. Не остался в долгу у деда. Тот, бывало, тоже приносил подарки от лисы. Оба, улыбаясь, направились к пасечному домику пить чай.
Петька любил своего деда Маркела и каждое лето жил у него на пасеке до самой школы. Натягивал проволоку на рамки, наващивал искусственной вощиной, а когда дед разбирал гнезда — дымил ему.
Лучшего помощника не надо. Петька любознательный и смышленый паренек. Дед без труда научил его ухаживать за пчелами, недалеко от пасеки было озеро. По вечерам ездили туда ставить ерши, искусно сплетенные дедом Маркелом из краснотала. Петя любил эти поездки. Озеро, заросшее у берегов кувшинками, казалось задумчивым и, как все лесные озера, особенно красивым, утром из вершей вынимали тупоносых жирных карасей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41