— Я удивлена, что за каких-то три дня так привыкла к вам, словно уже сто лет знакомы. Вы мне нравитесь.
— Вы мне тоже...
— Слушайте, вы мне очень нравитесь,— сказала Вайра как бы в задумчивости.— Моя командировка еще не закончилась, но я купила билет, чтобы уехать пораньше. Быть долго рядом с вами опасно, можно испортить чудесное впечатление. Нам не суждено провести жизнь вместе, потому что вы созданы для одиночества. Мне кажется, что вы никогда больше не женитесь. Меня привлекла ясность вашего взгляда на жизнь и в то же время какая-то его туманность. Не знаю почему, но чем больше я уважаю вас, тем больше жалею. Мне хочется знать о вашей дальнейшей жизни, как сложится ваша судьба. Поэтому я оставлю вам свой адрес, иногда пишите или позвоните. А если будет время, приезжайте.
Жигит задумался над словами Вайры, опустив голову.
— А теперь давайте выпьем за ваш талант,— сказала она, поднимая бокал.
— Спасибо, и за ваш тоже...
НекоторЪе время они сидели молча, потягивая шампанское. Наконец Тас сказал:
— Я обязательно приеду к Балтийскому морю. Вместе будем собирать янтарь, бродить по сыпучему белому песку. Наверное, нет чище песка, ежедневно омываемого водой.
— Море выбрасывает на берег не только драгоценности, но и всякий мусор,— задумчиво сказала Вайра.— Наша с вами цель — не оказаться мусором.
— У нашего предка Абая есть такое философское размышление. Я попробую передать вам его содержание. «Мир — просторное озеро,— говорит он,— время — ветер, передние волны — старшие, за ними бегут младшие, и все по очереди умирают, как и прежде».
— Лучше, наверное, и не скажешь. Все в жизни повторяется.
— Никто в жизни не откроет ничего нового. Какой-то американский писатель сказал: «Я не новатор, а раска-пыватель забытых ценностей». Мне кажется, очень справедливые слова. Главная трудность в том, как использовать эти добытые ценности, которые принадлежат вечности.
— Вы снова о своем наболевшем.
— Пожалуй, да.
— Ничто не вечно,— грустно сказала Вайра.— Так что не стоит ломать голову над этой проблемой. Давайте лучше пить вино и прощаться.
— За что мы выпьем?
— За этот красивый и приятный вечер в нашей с вами жизни.
В это время зазвонил телефон. Вайра вскочила и взяла трубку: «Спасибо, сейчас выхожу».
— О боже, так все быстро кончилось! — вздохнул Тас.
— Ни о чем не надо сожалеть,— сказала Вайра.— Помогите лучше убрать со стола.
Они вместе привели в порядок стол, комнату. Вайра вызвала дежурную и сдала номер. Потом они вышли на улицу, сели в такси и поехали в аэропорт. После регистрации билетов бросились друг к другу и расцеловались.
— Для меня дороже разлука с вами, чем встреча,— сказала Вайра.— Когда-нибудь встретимся еще.
— Я тоже в этом уверен,— согласился Тас.— Хотя, как говорят, параллельные линии никогда не пересекаются между собой.
— Я довольна вами, люблю вас,— прошептала Вайра, в последний раз обняла его и побежала к самолету. Тас смотрел, как развевались на бегу ее волосы, сумочка била по бедру, и радовался, что встретил в жизни такого хорошего человека с чистой душой... «Если бы не такие люди, как она, окна мира давно разлетелись бы вдребезги»,— подумал он.
Огромный лайнер взревел двигателями, покатился по бетонной дорожке и взлетел в голубое небо Мангыстау. Тас не тронулся с места, пока самолет не превратился в точку, а потом и она растворилась в голубизне.
Девушка, улетевшая в небо, превратилась в белую птицу, подумал Тас, и никогда он ее уже не увидит; но она соединила две части его имени, теперь он снова Тасжан...
В эту ночь он впервые, как приехал в город, спал хорошо. Ему приснился сон, будто он стоит на крыше чудовищно высокого дома, копьем пронзившего грудь неба. И с этой высоты видны все стороны света, шесть материков лежали у него под ногами. Но самое удивительное в том, что, несмотря на такую громадную высоту, под ногами отчетливо видна каждая песчинка. В душе какая-то непонятная радость. Ведь это же и есть Исключительность, приходит ему в голову, никто теперь не может с ним сравниться, на такой он высоте. Наверное, отсюда и лежит путь к Вечности.
Он посмотрел на восток и увидел отца, пасущего скот, мать, которая доила корову, даже собаку, лежавшую у дверей. Увидел своего друга Досыма, который торопливо шел к реке в резиновых сапогах с удочкой в руке. Около дома играли дети.
Тас крикнул: «Досым!» Но тот не повернул головы. Тогда он позвал отца, мать, но никто из них не услышал его зова. Тогда он подумал, что гордыня занесла его слишком высоко, поэтому на земле его никто не слышит и не видит. Оказывается, Исключительность можно познать только на земле, среди народа. Чем выше построенный тобой дом, тем больше ты отдаляешься от природы и от людей. И теперь ему осталось только умереть. Вот сейчас он прыгнет с этой кромешной высоты и навсегда исчезнет с белого света, как человеческие следы на песке, смытые волной. «Сейчас я прыгну, сейчас»,— подумал Тас. Он вскочил с постели, уже наяву, и подбежал к балкону. С недоумением Тас смотрел сквозь оконное стекло на улицу. Красное солнце поднималось над горизонтом и окрашивало море в кровавый цвет. Валы волн были похожи на бескрайние вспаханные поля.
И вот он опять увидел, как по берегу моря, по самой кромке суши, спокойно шагала девушка, ведя за собой верблюжонка. «О боже мой! — вздрогнул он.— Откуда она? Что за наваждение?» Больше он не мог выдержать. Быстро умылся и спустился вниз, не успев даже причесать волосы. Догнал девушку с верблюжонком и выпалил:
— Здравствуйте!
Взглянув на него мельком, девушка поздоровалась, однако не остановилась. Тас с трудом успокоил свое бедное сердце и проговорил:
— Я каждый день вижу вас. Кто вы? Куда идете? Он так волновался и торопился, словно боялся, что она
провалится сквозь землю, исчезнет навсегда. Девушка остановилась, внимательно посмотрела на жигита и удив-вленно спросила:
— Где я могла вас видеть?
— Наверное, в гостинице?
— Нет, я там не бываю. Может быть, во сне? — сказала она и пошла себе дальше. Ясноглазый верблюжо нок побежал за ней.
— Как вас зовут? — с мольбой сказал Тас.
— Не ходите за мной,— отрезала девушка.— Вон из того дома, с балкона, смотрит мой брат.
— Но где я вас найду?
— Если будете идти в этом направлении, то найдете. А сейчас останьтесь.
Тас послушно остановился. Он стоял на одном месте до тех пор, пока загадочная девушка не скрылась в сизом пространстве, не исчезла за водоочистительной установкой. Тас, снова ставший Тасжаном, вернувший себе душу, даже испугался: уж не сон ли все это? Он пошел к морю, раздеваясь на ходу, и прыгнул с большого камня в воду...
Едва он вошел в комнату, как раздался телефонный звонок. Он снял трубку и сказал: «Алло?» В ответ послышался густой рык: «Эй, парнишка, в дальнейшем не смей подходить к девушке с верблюжонком! Иначе твои кости будут глодать окуни».
Он не успел ничего ответить, трубку положили. «Наверное, брат девушки»,— подумал он и украдкой посмотрел в окно. Человек в полосатой пижаме занимался на балконе гимнастикой.
В этот день он никуда не выходил. Не было никакого аппетита, поэтому он ничего не стал есть, только принес из буфета три бутылки минеральной воды и время от времени пил ее да курил одну за другой сигареты. Вся комната наполнилась дымом. Попробовал читать, но отложил книгу. Взял бумагу и стал набрасывать очертания будущего города, но получалось надуманно, скучно, поэтому равнодушно порвал лист и взял другой. Нарисовал Вайру с откинутыми за спину волосами, затем вывел контуры девушки с верблюжонком, смотрел некоторое время на обеих, бросил карандаш и лег спать...
«После моей поездки на родину, в аул, решил было совсем оставить работу архитектора. Стал смотреть на мир и на свое существование какими-то другими глазами. Все, что было до этого момента,— сухая, никчемная жизнь, сплошной самообман. К тому же еще на службе появились неприятности. Там работал со мной некто Бекбау, и вот он написал заявление, что я украл его идею. Только он один и не поздравил меня, когда я получил премию за проект Актау. Никак не могу понять, почему руководители любят завистливых, у которых нет даже намека на проблеск, на искру божью, которые скорее умрут, если не посплетничают и не обвинят кого-нибудь. Меня разозлило, что мой шеф принял во внимайие кляузу Бекбау, порожденную личной враждой ко мне. Дошло до того, что я ударил подлого кляузника и он растянулся на полу как ящерица. Конечно, после этого меня снова разбирали на профсоюзном собрании и сделали предупреждение. Я подал заявление с просьбой перевести меня в область. Однако начальник управления не отпустил. Долго потом я ходил без дела, не участвовал ни в одном проекте. Наконец мне поручили взяться за проект нового города, который построят на берегу Атырау. Мы, пятеро жигитов, должны закончить эту работу до конца года. Я поехал в Актау за вдохновением и вот в кого превратился, лишился и того, что имел.
Удивить современного человека трудно, год от года мы теряем чувство удивления. Будущий город, пусть даже в десять раз лучше Актау, недолго будет удивлять людей. Поговорят немного и привыкнут. Возможно, появится на карте мира крошечная точечка, а может, и нет.
Среди семейства искусств есть самое непонятное и неизвестное дитя по имени архитектура. Во многих городах проживают миллионы людей, но они вряд ли знают, кто проектировал и строил их жилье. Строя новый город, мы сливаем духовную культуру с практическими требованиями жизни. Иногда практическая сторона довлеет над художественной ценностью. Да что там говорить, так бывает чаще всего.
В современных строениях увлекаются стеклом, железобетоном, пластиком, и хотя среди них есть прекрасные конструкции, они не поднимаются до уровня архитектурного искусства. В древности, когда строили города, выбирали для этого красивые и удобные места, то есть учитывали пространство, реки, озера, леса. Город и природа дополняли друг друга, гармонировали между собой. А сейчас... где открыли богатства недр, там и должны строить, потому что таковы практические требования времени. Конечно, мы, архитекторы, тоже художники, но наши фантазии ограничены практической стороной дела. Мы не можем, например, сами себе выбирать объект, образ своей работы.
Если бы мне дали волю, я бы построил красивый город там, где нет ни глотка воды, ни зверя, ни дерева на зубочистку. Впрочем, это, конечно, глупо. Приходится считаться с требованиями жизни, производства. Над творческой фантазией сегодня властвует научно-техническая революция.
И зачем только я мечтаю до умопомрачения о какой-то Исключительности? Мои казахи-предки не зря говорили: «Архар, мечтающий сразу о вершинах всех гор, умрет с голода. Вернее было бы тихонько жить, чем искать свое лицо. Написать свое имя на челе земли посредством строений — такое бывает только раз в сто лет. То есть наше столетие может породить только одного человека, который способен на этот подвиг, и я твердо знаю, что это не Тас. Поэтому что толку плыть против течения, лучше прожить свою жизнь таким же, как все, и плыть по течению времени, пока тебя не выбросит на берег. Не лучше ли построить новый город точной копией Актау?
Когда-то я допустил одну ошибку. Эта ошибка — неглубокое понимание национальной сознательности в архитектуре, пошел на поводу страстного влечения к новизне, вместо того чтобы исследовать корни казахского искусства, которое всегда было на земле казахов, но пало жертвой кровавых сражений и суровых эпох.
Теперь я очень жалею, что, когда меня позвали на восстановление мавзолея Ходжа Ахмеда Яссави, я метнулся в сторону современной архитектуры. Может быть, на двадцатый век хватило бы исследований и восстановлений тех сооружений, которые оставили нам в наследство предки? Может быть, судьба Тамерлана, который всю свою молодость и энергию потратил на этот мавзолей, станет примером для будущих поколений? Кто знает...
А что останется людям после меня? Разве в городе Актау увидишь национальный орнамент, национальную окраску или национальную мысль? Нет, ничего этого не увидишь, сколько бы ни присматривался. Ни одной своеобразной особенности, которые волнуют сегодня казахских архитекторов. А ведь надо трудиться именно в этом направлении, взяв за образец самобытную казахскую архитектуру, а не мотаться в заоблачных высях. И это не только моя ошибка...»
Когда наступили глубокие сумерки, он пошел по берегу моря в том же направлении, куда ушла девушка с верблюжонком. Настроение у него было спокойное, безмятежное, словно озеро, которое покинули птицы со своими шумом и гамом. Однако в душе его вроде бы снова зазвенел колокольчик тонких и хрупких чувств. Слабый звон этого колокольчика напомнил ему, что его сердце, начавшее уже ржаветь, все еще бьется по-юношески и готово откликнуться на зов природы. Его сознание, исчерканное вдоль и поперек, очистилось от всякого городского мусора и наслаждалось звонкой душевной ясностью. Ум и мысли, присущие зрелости (а Тас иногда считал себя стариком), сами по себе вдруг помолодели, освежились. Его понятия, взгляды, прежде часто вступавшие в конфликт с миром, теперь лежали угомонившись, вроде набегавшегося за день жеребенка. Как бы ни рвался он вперед, ему наконец пришлось признать, что и он, как все, двуногий и смертный.
Теперь он брел по берегу моря, заложив руки за спину, и не радовался, и не печалился о своих новых ощущениях. Правда, немного удивлялся, что жизнь, которую он сам себе усложнял, вдруг оказалась легкой и простой. Надо любить жизнь такой, какая она есть, думал он, научившись этому у трудолюбивых муравьев. В сущности, человек и есть зерно урожая, выросшее, питаясь соками земли. Сначала поле зеленеет, потом желтеет, и наконец созревшее зерно попадает на мельницу. Так же и человек попадает в жернова судьбы и перемалывается ради блага других, становится соком земли. «А я до сих пор метался, боясь исчезнуть,— подумал Тас.— Как это глупо. Досым понял все раньше меня...»
Он прошел мимо водоочистительной установки и удалился от Актау. Луна еще не взошла. Чем дальше он уходил, тем слабее становилось зарево огней города. Он продолжал шагать по берегу моря, перепрыгивая через камни. Когда он прошел примерно с километр, впереди замаячил какой-то тусклый, неясный свет. Ему показалось, что свет этот очень далеко. Но кто разжег огонек, похожий на слабую звездочку? Во всяком случае, он решил пойти туда, потому что больше идти было некуда. Слабо волновалось море, словно оно чуть слышно дышало в глубоком раздумье.
Ночью на берегу бывает особенная прохлада, бодрящая, влажная. Днем в степи воздух совсем не такой, отовсюду несется щекочущий ноздри прогорклый запах трав. Сейчас степных запахов на берегу не было, их отогнал морской ветерок.
Нынешнее лето было прижимистым в отношении дождей. Растительность, которая появилась весной, давно выгорела, засохла и с хрустом ломалась под ногами Тасжана. Огни города еще больше потускнели. Выше всех огней краснел огонек на телебашне. Издали он казался одинокой звездой, повисшей между небом и землей.
Тасжан наконец увидел домик с маленьким окошком. Он подошел к нему и остановился, не решаясь войти.
Рядом с домиком был скотный двор, около него лежал тихий белый верблюжонок. Тас подошел к нему и хотел было обнять за шею, но тот испуганно шарахнулся в сторону.
К стене домика была прислонена лодка. Тасжан в нерешительности сел на нее и закурил. Вокруг было тихо. Заглянуть в домик он почему-то боялся: сковал непонятный страх. Похожий на избушку бабы-яги саманный домик, низенький, приземистый, казался диким и несуразным в наши времена великой и шумной цивилизации.
«Но какой смысл сидеть тут? — подумал Тасжан.— Раз уж я пришел, то надо войти в дом.— Он потушил сигарету, подошел к дверям, взялся за ручку и замер, не решаясь войти.— А вдруг там мать и отец, что тогда скажу?» Наконец негромко постучал, но ему никто не ответил. Тогда он вошел, стукнулся о дверной косяк, осторожно сделал два шага. В доме не было ни души. Неяркий свет керосиновой лампы делал комнату сумрачной. Он огляделся вокруг, все было чисто и прибрано. У стены стояла скрипучая деревянная кровать, на полу лежал старый ковер из кошмы. Стол одним краем упирался в окно, на нем как раз и стояла керосиновая лампа. Печка у порога была накрыта цветастой тканью,— видимо, с самой зимы ее не топили. Между печкой и кроватью стояла вешалка, на ней висела одежда девушки. Самыми дорогими вещами в доме, наверное, были повешенные на спинку кровати в изголовье платье с двойными оборками, женский головной убор с плюмажем, шелковый пояс, подвески для волос из серебряных монет. На гвозде, вбитом в стену у окна,— два серебряных браслета, красивые перстни с камнями.
Тасжан так и раскрыл рот от удивления, когда разглядел все эти вещи,— как будто он попал в этнографический музей.
1 2 3 4 5 6 7 8