Это акт экспертизы. Нашли ли в вилле на улице дес Розес отпечатки пальцев Ибрагима Слимана?
На этот раз судья окинул его гневным взглядом. Он наверняка многое дал бы, чтобы этот вопрос был поставлен ему частным образом, а не в присутствии обвиняемого, который со вниманием следил за их диалогом.
— Нет,— помолчав, ответил Робино.— И я считаю, что это обстоятельство также обвиняет Слимана, доказывая, что он работал в перчатках, и, следовательно, действовал преднамеренно.
— Благодарю вас, господин судья, за эту ценную информацию. Позвольте, однако, мне сделать из этого обстоятельства иные выводы. Теперь, когда вы уже переходите к допросу Слимана, позвольте я подведу некоторые итоги. Мой клиент совершил это двойное, ужасное, зверское преступление в приступе безумия, так, кажется, считает полиция. В этом случае следует удивляться, что он был достаточно осторожен, чтобы надеть перчатки, запереть за собой двери способом, который требует знания привычек жильцов виллы, но почему он выбрал время, когда его жертвы не пошли спать? Почему не вооружился оружием более... практичным, чем молоток, домкрат или разводной ключ? Обыкновенный нож при отсутствии огнестрельного оружия и то больше бы пригодился. И наконец, почему он должен был демонстрировать себя, у меня нет другого определения, в кафе «Брюнетка» после преступления?
Судья Робино с большим усилием скрывал свое раздражение.
— Должен ли я понимать, адвокат, что вы советуете своему клиенту все отрицать, вопреки очевидным фактам?
— Боюсь, что так оно и есть, господин судья.
— Отлично, адвокат. Как хотите. Вы сами к этому стремились.
Весь следующий час судья Робино вел допрос Слимана. Марокканец давал те же ответы, что и в полиции. Он не отступал от них ни на йоту, несмотря на все ловушки, которые с профессиональным умением расставлял ему Робино. Наконец наступил момент, когда он сказал:
— Я подчеркиваю, что вы отказываетесь отвечать на вопрос о причине вашего присутствия на улице дес Розес четвертого января вечером.
— Разрешите, господин судья,— тотчас вмешался Риго.— Я думаю, что в этом пункте мы имеем новые факты. Как вы мне советовали в начале нашей встречи, я рекомендовал клиенту рассказывать всю правду. Думаю, что он сейчас прояснит ваши сомнения.
У адвоката пересохло в горле, руки его дрожали. Час назад в коридоре Слиман не обещал ему, что ответит на этот вопрос. Его втолкнули в кабинет судьи прежде, чем он успел ответить.
Ибрагим Слиман поднял голову. Его взгляд нерешительно переходил с судьи на адвоката. Он крепко стиснул руки, не зная, на что решиться.
— Я вам доверяю, адвокат,— тихо сказал он.— Дай бог, чтобы с ней не случилось чего-нибудь плохого!
Затем, повернувшись к Робино, Слиман глухо сказал:
— Вечером четвертого января я провожал на улицу дес Розес девушку.
— Фамилия! — потребовал судья.
Воцарилась тишина. Риго буквально впился взглядом в Слимана, и тот явно неохотно выдавил:
- Ее зовут Полина Мерсье. Она служит у господ Вилльйорей, в доме номер семнадцать на улице дес Розес.
Робино с невозмутимым выражением лица внес запись в протокол.
— Прошу ответить, в котором часу вы туда приехали и что делали.
— В тот день я встретился с госпожой Мерсье, в среду у нее выходной. Я отвез ее на улицу дес Розес между восьмью и четвертью девятого. Уже было темно. Улица была пуста, как обычно в это время. Я поставил машину возле одиннадцатого номера. Мы всегда были осторожны.
— Почему? Что, хозяева не одобряли того, что их служанка встречается с... с вами?
Слиман исподлобья посмотрел на Робино.
— Не знаю. Личная жизнь прислуги их совершенно не касается. Мы вошли с Полиной, с госпожой Мерсье в сад, и я проводил ее в комнату над гаражом, которую она занимает. У этой комнаты отдельный вход. Раньше она предназначалась для шофера, когда он у хозяев еще был. Я попрощался с Полиной и вышел около половины девятого. И тогда обнаружил, что колесо...
— Продолжение мы знаем. Вы уже рассказывали,— ворчливо оборвал его судья.— Но я хотел бы знать, почему вы с таким упорством отказывались отвечать на этот вопрос?
— Господин судья,— начал Слиман, явно не надеясь, что ему удастся тронуть это неумолимое олицетворение Закона.— Мерсье видела не много счастья в жизни. Это ребенок из приюта. Я боялся, что у нее будут непрятности, если она будет замешана в... эту ужасную драму. Она, наверное, потеряла бы работу, а кроме того...
— А кроме того, что? — торопил его Робино, который, казалось, ничего еще не понял.
Слиман внезапно вскочил. Он повернулся лицом к судье, стараясь заглянуть в его холодные глаза.
— Я не хотел, чтобы говорили, что она путается с козлами!
Риго глубоко вздохнул. Его потрясло то отчаяние, которое толкнуло марокканца на этот взрыв, и одновременно он почувствовал облегчение. Признание Слимана подтверждало его теорию. Жинетт Гобер, эта милая уборщица, которая, кажется, и сама не пренебрегала флиртом, была права. Загадка присутствия Слимана на улице дес Розес была выяснена. Оставалось только разобраться, кто его впутал в это двойное убийство.
— Вы сказали: «Улица была пуста, как обычно»,— продолжал допрос Робино.— Это значит, что вы имели привычку регулярно посещать свою любовницу?
Слиман печально покачал головой. Его злость уже прошла. Он снова стал человеком Северной Африки, угнетенным тяжелой судьбой.
— Вы не поверите, господин судья, но Мерсье не была моей любовницей. Но это и не важно. Мы знакомы с ноября. Вначале стали встречаться регулярно по средам во второй половине дня.
Мы ходили в кино, потом заходили в кафе выпить бокал вина, и я провожал ее домой перед тем, как отправиться на работу. Вот и все. Просто, как вы видите...
— Я надеюсь, господин судья, что вы допросите этого свидетеля,— спокойно уточнил Риго.
— Мы ее вызовем,— коротко ответил Робино и встал. Обвиняемый и защитник последовали его примеру. Охранник сделал два шага вперед, наручники он держал в руках.
— Господин судья, я умоляю вас,— попросил Слиман,— вызовите Мерсье в среду и так, чтобы ее хозяин ничего не узнал...
Но толстый жандарм уже тянул его за собой. Стальные челюсти наручников сомкнулись.
Глава девятая
Поднимаясь в лифте дома, в котором жил Джеймс Монгарнье, Риго по меньшей мере в двадцатый раз со вчерашнего вечера анализировал создавшуюся ситуацию. Ему казалось, что он совершил ошибку, уговаривая себя, что судья Робино питает симпатию к Сли-ману. Несмотря на очевидную искренность марокканца, Робино остался на прежних позициях. Риго вынудил своего клиента открыть последнюю карту, что позволило совершенно логично объяснить присутствие Слимана на улице дес Розес. Кроме того, появился свидетель, который мог создать Слиману неоспоримое алиби. И все же юриста охватило сомнение. Он отдавал себе отчет в том, как субъективно оценят эти показания. Свидетель, который является прислугой, воспитывался в приюте, да к тому же еще «девушка, которая путается с козлами», будет иметь небольшой вес для присяжных. Нужно было доказать, что у кого-то были мотивы для убийства и возможность его совершить, а также подставить Слимана. Риго чувствовал, однако, что эта последняя гипотеза абсурдна сама по себе, поскольку предполагает, что Слиман все же играет какую-то роль в преступлении, разработанном настоящим убийцей. А это было почти невероятно. Можно было также предположить, что убийца вышел из виллы с окровавленной тряпкой и бросил ее в багажник стоявшей на улице машины. Судья Робино посчитал бы такую мысль безумной.
Лифт остановился. Риго пожал плечами. Нельзя заходить так далеко. Следует для начала познакомиться с Жиллем Баландри. Бюро адвоката в Лилле было поручено отыскать его следы. А пока Риго решил попробовать выудить информацию у Джеймса Монгарнье.
Было уже почти четыре, когда он позвонил в двери критика. До этого Риго несколько раз подходил к телефону, чтобы договориться о свидании, но каждый раз его что-то сдерживало. Он и сам не понимал что.
Дом был роскошен, его лестницы сияли мрамором и зеркалами в золотых рамах. Одиннадцатый этаж оказался последним. Первое потрясение Риго пережил, когда на звонок вышла горничная. В дверях стояла негритянка, вероятно, с Мартиники. Фигура — точеная из эбонита, в почти неприличной мини-юбочке. Она улыбалась.
— Чего вы хотите?
— Увидеться с господином Монгарнье. Я адвокат Риго, из канцелярии председателя адвокатской коллегии Симони.
Служанка без малейшего стыда раздела его взглядом, снова усмехнулась и закрыла за ним дверь. После этого она подождала, пока Риго снимет плащ, и исчезла с ним, дав знак, чтобы адвокат подождал. Обратная сторона медали стоила по меньшей мере столько же. Негритянка шагала на высоких каблуках с таким завораживающим покачиванием бедер, что он невольно ожидал того момента, когда юбочка обнажит ягодицы.
Захваченный врасплох, Риго остался стоять в холле на ковре, в котором утонули ноги. Холл был обставлен роскошно, но вызывающе современно. Стены были увешаны абстрактными полотнами. Одна из стен полностью занята картиной с настолько бесстыдным сюжетом, что он граничил с неприличием. Манера письма напоминала Модильяни. Едва Риго осознал, что у Монгарнье страшно жарко, как снова появилась негритянка. Как зачарованный, Риго двинулся за ней. Переступив порог гостиной, он еле сдержал невольный возглас восторга. Салон был обширен, почти огромен. Один его угол занимало пианино, покрытое белым лаком. В необычную смесь белых, желтых, красных тонов была окрашена футуристическая мебель — кресла в форме радаров, стулья удивительной формы, бар, как из декорации научно-фантастического фильма, а на первом плане — три огромных дивана-кровати, заложенные подушками и мехами.
Но все это было ничто по сравнению с женщиной, которая встала с одного из этих диванов. Она поднялась медленным плавным движением, как таинственный цветок, отвечающий таким образом на ласки солнца.
Первое, что Риго заметил и от чего у него захватило дух, была обнаженная грудь женщины, наготу которой подчеркивала накидка из черного муслина, заменяющего блузку. Груди были небольшие, но хорошо сформированны, их розовые кончики вызывающе торчали. Остальная одежда была тоже в стиле секс. При первом же шаге, который женщина сделала в его сторону, ее длинная юбка раздвинулась до бедер, открывая прекрасной формы ноги и бедра почти до живота. Женщина протянула ему с улыбкой руку.
— Вероятно, я имею честь говорить с госпожой Монгарнье? — спросил он.— Мое имя Эрве Риго, адвокат Риго из канцелярии председателя адвокатской коллегии Симони.
Но женщина не слушала. Она просто осматривала его ласковым пристальным взглядом. Ноздри ее носа дрожали, груди подымались в ритме внезапно ускорившегося дыхания.
— Эрве? — сказала она слегка хриплым голосом.— Я так люблю имя Эрве...
Только тут Риго заметил, что ее хорошенькое личико имеет какое-то странное выражение, а взгляд глаз со слишком большими зрачками почти неподвижен. Похоже, женщина находилась под действием наркотиков. Взгляд Риго невольно вернулся к вызывающей груди. Он почувствовал растерянность и одновременно смущение. С приходом Джеймса Монгарнье чары исчезли. Критик довольно точно соответствовал портрету, созданному Эрве Риго на основании изучения полицейских протоколов. Его костюм был выдержан в общей гамме дома: узкие апельсиновые брюки, лимонная рубашка, широко распахнутая на груди, босые ноги. Он, казалось, был весьма недоволен, что застал жену в таком виде, разговаривающей с незнакомым человеком. Молодой адвокат представился в третий раз.
— Вы адвокат? — переспросил критик.
— Да. Я назначен защищать Ибрагима Слимана, обвиняемого в убийстве вашего дяди.
Лицо Монгарнье потемнело.
— Могу вам только посочувствовать, но не вижу, чем я мог бы вам помочь.
— Не могли бы вы уделить мне немного времени? Я с большим интересом прочитал ваши показания полиции, но не исключено, что выяснение некоторых подробностей могло бы мне помочь.
— Очень сомневаюсь, что буду вам полезен. Неужели тот арабский бандит может рассчитывать на какие-то смягчающие обстоятельства?
Риго ответил только невыразительным жестом.
— Ну, хорошо,— решился Монгарнье,— прошу за мной. Адвокат понял, что такое решение продиктовано поведением жены, просто пожирающей гостя глазами.
Монгарнье усмехнулся, поцеловал жену в губы и слегка погладил ее грудь.
— Ложись, моя дорогая, и немного отдохни.
Он энергично выпроводил Эрве Риго из комнаты.
— Ингеборг вас, должно быть, несколько удивила? — сказал Монгарнье веселым тоном.— Правду говоря, она любит дома чувствовать себя свободно. Мы ведь на стыд имеем взгляды несколько иные, чем наши родители. Не правда ли?
— Конечно,— буркнул Риго.
Комната выглядела как канцелярия и одновременно мастерская. Письменный стол представлял собой море из бумаг, по которому, казалось, плыла пищущая машинка. Везде разбросаны журналы и книги об искусстве. На мольберте стояло полотно, на котором была изображена женщина в позе ожидания. Риго присмотрелся. Нагая женщина являлась копией той, которую он минуту назад встретил в соседней комнате.
— Инберг очень красива, не правда ли?
Джеймс Монгарнье вынул из бара бутылку виски и ведерко со льдом.
- Мина, наша горничная, должна была проводить вас прямо ко мне. Я подозреваю, что она сделала это нарочно. Вы знаете, она немного развращена...
Риго взял в руку предложенный хозяином бокал. Первоначальное замешательство критика уступило место болтливому высокомерию. Казалось, он был доволен тем, что молодой человек видел грудь Ингеборг, а затем полотно, демонстрирующее ее наготу.
— Мы живем в эпоху эротики,— пояснил он, усаживаясь боком на стол.— Понятно, это — потрясение для остальных людей. Но мы (и вы, и я) — интеллектуалы. Эротика — наиболее явная форма искусства, не правда ли? Я бы сказал даже, что порнография... Вы бывали в Копенгагене? Это совершенно необыкновенно.
Риго в Копенгагене не был. Он смотрел на Париж через огромное окно и думал, что, прежде чем закончится этот день, его ждет еще один визит.
— Я слышал об этом,— сказал он не очень заинтересованно.— Во всяком случае, господин Монгарнье, хотя я и являюсь защитником убийцы вашего дяди, мне хотелось бы прежде всего выразить вам соболезнование.
Критик с сожалением отказался от своей эротически-порнографической лекции и придал лицу выражение, соответствующее обстоятельствам.
— Бедный старичок,— вздохнул он.— Он заслужил не такой конец. Но я слышал, что этот мерзавец имеет еще наглость от всего отказываться. Хотите знать, что я обо всем этом думаю? Полиция не умеет за него взяться. Уверяю вас, если бы я был на месте комиссара, то вырвал бы у этого араба признание из горла.
Риго предпочел не дать втянуть себя в дискуссию.
— Для вас его вина не подлежит никакому сомнению...
— Ни малейшему, разумеется. Все его обвиняет: мотив, обстоятельства, вещественные доказательства... Я отлично представляю, как это происходило. Зная, что в доме живут двое стариков, он вошел, потребовал деньги, а поскольку мой дядя, должно^быть, ему отказал, он начал его бить с жестокостью примитивного человека. А когда он увидел бедную Констанцию, то преследовал ее, чтобы избавиться от свидетеля первого преступления. Араб явно был в кровавом безумии. После убийств он разбил мебель, опорожнил ящики бюро и варварски разбил секретер в комнате дяДи. Именно там он и нашел деньги.
Монгарнье на минуту замолчал, как бы переводя дыхание. Рассказ, казалось, его взвинтил.
— Ваша гипотеза весьма правдоподобна,— заметил Эрве.
— Правдоподобна? — выкрикнул Монгарнье.— Готов держать пари, что именно так все и было. Забрав деньги, убийца убежал и, конечно, захлопнул за собой двери.
Джеймс Монгарнье отпил виски и наклонился в сторону своего гостя.
— Дорогой адвокат,— сказал он конфиденциальным тоном.— Я тоже немало думал над этой проблемой, но отказался от поисков рационального решения загадки, так как такого не существует. Эти люди не мыслят теми же категориями, что и мы. Они бывают хитрыми, но не умными. Он пошел в кафе, не отдавая себе отчета в риске. Просто ему нужно было позвонить.
— Кому?
— Не знаю, но не был бы удивлен, если бы этот тип из Северной Африки имел сообщника, которого нужно было тотчас обо всем уведомить. Сообщника или шефа. «У меня был неприятный случай». Возможный перевод: «Чтобы взять деньги, пришлось ликвидировать двух стариков».
Все у него так хорошо сходилось, было так логично, что даже Риго стал задумываться, не обманул ли его Слиман с самого начала. Джеймс Монгарнье со стаканом в руке любовался Парижем, который уже погружался в сумерки. Тень печали разлилась по его лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
На этот раз судья окинул его гневным взглядом. Он наверняка многое дал бы, чтобы этот вопрос был поставлен ему частным образом, а не в присутствии обвиняемого, который со вниманием следил за их диалогом.
— Нет,— помолчав, ответил Робино.— И я считаю, что это обстоятельство также обвиняет Слимана, доказывая, что он работал в перчатках, и, следовательно, действовал преднамеренно.
— Благодарю вас, господин судья, за эту ценную информацию. Позвольте, однако, мне сделать из этого обстоятельства иные выводы. Теперь, когда вы уже переходите к допросу Слимана, позвольте я подведу некоторые итоги. Мой клиент совершил это двойное, ужасное, зверское преступление в приступе безумия, так, кажется, считает полиция. В этом случае следует удивляться, что он был достаточно осторожен, чтобы надеть перчатки, запереть за собой двери способом, который требует знания привычек жильцов виллы, но почему он выбрал время, когда его жертвы не пошли спать? Почему не вооружился оружием более... практичным, чем молоток, домкрат или разводной ключ? Обыкновенный нож при отсутствии огнестрельного оружия и то больше бы пригодился. И наконец, почему он должен был демонстрировать себя, у меня нет другого определения, в кафе «Брюнетка» после преступления?
Судья Робино с большим усилием скрывал свое раздражение.
— Должен ли я понимать, адвокат, что вы советуете своему клиенту все отрицать, вопреки очевидным фактам?
— Боюсь, что так оно и есть, господин судья.
— Отлично, адвокат. Как хотите. Вы сами к этому стремились.
Весь следующий час судья Робино вел допрос Слимана. Марокканец давал те же ответы, что и в полиции. Он не отступал от них ни на йоту, несмотря на все ловушки, которые с профессиональным умением расставлял ему Робино. Наконец наступил момент, когда он сказал:
— Я подчеркиваю, что вы отказываетесь отвечать на вопрос о причине вашего присутствия на улице дес Розес четвертого января вечером.
— Разрешите, господин судья,— тотчас вмешался Риго.— Я думаю, что в этом пункте мы имеем новые факты. Как вы мне советовали в начале нашей встречи, я рекомендовал клиенту рассказывать всю правду. Думаю, что он сейчас прояснит ваши сомнения.
У адвоката пересохло в горле, руки его дрожали. Час назад в коридоре Слиман не обещал ему, что ответит на этот вопрос. Его втолкнули в кабинет судьи прежде, чем он успел ответить.
Ибрагим Слиман поднял голову. Его взгляд нерешительно переходил с судьи на адвоката. Он крепко стиснул руки, не зная, на что решиться.
— Я вам доверяю, адвокат,— тихо сказал он.— Дай бог, чтобы с ней не случилось чего-нибудь плохого!
Затем, повернувшись к Робино, Слиман глухо сказал:
— Вечером четвертого января я провожал на улицу дес Розес девушку.
— Фамилия! — потребовал судья.
Воцарилась тишина. Риго буквально впился взглядом в Слимана, и тот явно неохотно выдавил:
- Ее зовут Полина Мерсье. Она служит у господ Вилльйорей, в доме номер семнадцать на улице дес Розес.
Робино с невозмутимым выражением лица внес запись в протокол.
— Прошу ответить, в котором часу вы туда приехали и что делали.
— В тот день я встретился с госпожой Мерсье, в среду у нее выходной. Я отвез ее на улицу дес Розес между восьмью и четвертью девятого. Уже было темно. Улица была пуста, как обычно в это время. Я поставил машину возле одиннадцатого номера. Мы всегда были осторожны.
— Почему? Что, хозяева не одобряли того, что их служанка встречается с... с вами?
Слиман исподлобья посмотрел на Робино.
— Не знаю. Личная жизнь прислуги их совершенно не касается. Мы вошли с Полиной, с госпожой Мерсье в сад, и я проводил ее в комнату над гаражом, которую она занимает. У этой комнаты отдельный вход. Раньше она предназначалась для шофера, когда он у хозяев еще был. Я попрощался с Полиной и вышел около половины девятого. И тогда обнаружил, что колесо...
— Продолжение мы знаем. Вы уже рассказывали,— ворчливо оборвал его судья.— Но я хотел бы знать, почему вы с таким упорством отказывались отвечать на этот вопрос?
— Господин судья,— начал Слиман, явно не надеясь, что ему удастся тронуть это неумолимое олицетворение Закона.— Мерсье видела не много счастья в жизни. Это ребенок из приюта. Я боялся, что у нее будут непрятности, если она будет замешана в... эту ужасную драму. Она, наверное, потеряла бы работу, а кроме того...
— А кроме того, что? — торопил его Робино, который, казалось, ничего еще не понял.
Слиман внезапно вскочил. Он повернулся лицом к судье, стараясь заглянуть в его холодные глаза.
— Я не хотел, чтобы говорили, что она путается с козлами!
Риго глубоко вздохнул. Его потрясло то отчаяние, которое толкнуло марокканца на этот взрыв, и одновременно он почувствовал облегчение. Признание Слимана подтверждало его теорию. Жинетт Гобер, эта милая уборщица, которая, кажется, и сама не пренебрегала флиртом, была права. Загадка присутствия Слимана на улице дес Розес была выяснена. Оставалось только разобраться, кто его впутал в это двойное убийство.
— Вы сказали: «Улица была пуста, как обычно»,— продолжал допрос Робино.— Это значит, что вы имели привычку регулярно посещать свою любовницу?
Слиман печально покачал головой. Его злость уже прошла. Он снова стал человеком Северной Африки, угнетенным тяжелой судьбой.
— Вы не поверите, господин судья, но Мерсье не была моей любовницей. Но это и не важно. Мы знакомы с ноября. Вначале стали встречаться регулярно по средам во второй половине дня.
Мы ходили в кино, потом заходили в кафе выпить бокал вина, и я провожал ее домой перед тем, как отправиться на работу. Вот и все. Просто, как вы видите...
— Я надеюсь, господин судья, что вы допросите этого свидетеля,— спокойно уточнил Риго.
— Мы ее вызовем,— коротко ответил Робино и встал. Обвиняемый и защитник последовали его примеру. Охранник сделал два шага вперед, наручники он держал в руках.
— Господин судья, я умоляю вас,— попросил Слиман,— вызовите Мерсье в среду и так, чтобы ее хозяин ничего не узнал...
Но толстый жандарм уже тянул его за собой. Стальные челюсти наручников сомкнулись.
Глава девятая
Поднимаясь в лифте дома, в котором жил Джеймс Монгарнье, Риго по меньшей мере в двадцатый раз со вчерашнего вечера анализировал создавшуюся ситуацию. Ему казалось, что он совершил ошибку, уговаривая себя, что судья Робино питает симпатию к Сли-ману. Несмотря на очевидную искренность марокканца, Робино остался на прежних позициях. Риго вынудил своего клиента открыть последнюю карту, что позволило совершенно логично объяснить присутствие Слимана на улице дес Розес. Кроме того, появился свидетель, который мог создать Слиману неоспоримое алиби. И все же юриста охватило сомнение. Он отдавал себе отчет в том, как субъективно оценят эти показания. Свидетель, который является прислугой, воспитывался в приюте, да к тому же еще «девушка, которая путается с козлами», будет иметь небольшой вес для присяжных. Нужно было доказать, что у кого-то были мотивы для убийства и возможность его совершить, а также подставить Слимана. Риго чувствовал, однако, что эта последняя гипотеза абсурдна сама по себе, поскольку предполагает, что Слиман все же играет какую-то роль в преступлении, разработанном настоящим убийцей. А это было почти невероятно. Можно было также предположить, что убийца вышел из виллы с окровавленной тряпкой и бросил ее в багажник стоявшей на улице машины. Судья Робино посчитал бы такую мысль безумной.
Лифт остановился. Риго пожал плечами. Нельзя заходить так далеко. Следует для начала познакомиться с Жиллем Баландри. Бюро адвоката в Лилле было поручено отыскать его следы. А пока Риго решил попробовать выудить информацию у Джеймса Монгарнье.
Было уже почти четыре, когда он позвонил в двери критика. До этого Риго несколько раз подходил к телефону, чтобы договориться о свидании, но каждый раз его что-то сдерживало. Он и сам не понимал что.
Дом был роскошен, его лестницы сияли мрамором и зеркалами в золотых рамах. Одиннадцатый этаж оказался последним. Первое потрясение Риго пережил, когда на звонок вышла горничная. В дверях стояла негритянка, вероятно, с Мартиники. Фигура — точеная из эбонита, в почти неприличной мини-юбочке. Она улыбалась.
— Чего вы хотите?
— Увидеться с господином Монгарнье. Я адвокат Риго, из канцелярии председателя адвокатской коллегии Симони.
Служанка без малейшего стыда раздела его взглядом, снова усмехнулась и закрыла за ним дверь. После этого она подождала, пока Риго снимет плащ, и исчезла с ним, дав знак, чтобы адвокат подождал. Обратная сторона медали стоила по меньшей мере столько же. Негритянка шагала на высоких каблуках с таким завораживающим покачиванием бедер, что он невольно ожидал того момента, когда юбочка обнажит ягодицы.
Захваченный врасплох, Риго остался стоять в холле на ковре, в котором утонули ноги. Холл был обставлен роскошно, но вызывающе современно. Стены были увешаны абстрактными полотнами. Одна из стен полностью занята картиной с настолько бесстыдным сюжетом, что он граничил с неприличием. Манера письма напоминала Модильяни. Едва Риго осознал, что у Монгарнье страшно жарко, как снова появилась негритянка. Как зачарованный, Риго двинулся за ней. Переступив порог гостиной, он еле сдержал невольный возглас восторга. Салон был обширен, почти огромен. Один его угол занимало пианино, покрытое белым лаком. В необычную смесь белых, желтых, красных тонов была окрашена футуристическая мебель — кресла в форме радаров, стулья удивительной формы, бар, как из декорации научно-фантастического фильма, а на первом плане — три огромных дивана-кровати, заложенные подушками и мехами.
Но все это было ничто по сравнению с женщиной, которая встала с одного из этих диванов. Она поднялась медленным плавным движением, как таинственный цветок, отвечающий таким образом на ласки солнца.
Первое, что Риго заметил и от чего у него захватило дух, была обнаженная грудь женщины, наготу которой подчеркивала накидка из черного муслина, заменяющего блузку. Груди были небольшие, но хорошо сформированны, их розовые кончики вызывающе торчали. Остальная одежда была тоже в стиле секс. При первом же шаге, который женщина сделала в его сторону, ее длинная юбка раздвинулась до бедер, открывая прекрасной формы ноги и бедра почти до живота. Женщина протянула ему с улыбкой руку.
— Вероятно, я имею честь говорить с госпожой Монгарнье? — спросил он.— Мое имя Эрве Риго, адвокат Риго из канцелярии председателя адвокатской коллегии Симони.
Но женщина не слушала. Она просто осматривала его ласковым пристальным взглядом. Ноздри ее носа дрожали, груди подымались в ритме внезапно ускорившегося дыхания.
— Эрве? — сказала она слегка хриплым голосом.— Я так люблю имя Эрве...
Только тут Риго заметил, что ее хорошенькое личико имеет какое-то странное выражение, а взгляд глаз со слишком большими зрачками почти неподвижен. Похоже, женщина находилась под действием наркотиков. Взгляд Риго невольно вернулся к вызывающей груди. Он почувствовал растерянность и одновременно смущение. С приходом Джеймса Монгарнье чары исчезли. Критик довольно точно соответствовал портрету, созданному Эрве Риго на основании изучения полицейских протоколов. Его костюм был выдержан в общей гамме дома: узкие апельсиновые брюки, лимонная рубашка, широко распахнутая на груди, босые ноги. Он, казалось, был весьма недоволен, что застал жену в таком виде, разговаривающей с незнакомым человеком. Молодой адвокат представился в третий раз.
— Вы адвокат? — переспросил критик.
— Да. Я назначен защищать Ибрагима Слимана, обвиняемого в убийстве вашего дяди.
Лицо Монгарнье потемнело.
— Могу вам только посочувствовать, но не вижу, чем я мог бы вам помочь.
— Не могли бы вы уделить мне немного времени? Я с большим интересом прочитал ваши показания полиции, но не исключено, что выяснение некоторых подробностей могло бы мне помочь.
— Очень сомневаюсь, что буду вам полезен. Неужели тот арабский бандит может рассчитывать на какие-то смягчающие обстоятельства?
Риго ответил только невыразительным жестом.
— Ну, хорошо,— решился Монгарнье,— прошу за мной. Адвокат понял, что такое решение продиктовано поведением жены, просто пожирающей гостя глазами.
Монгарнье усмехнулся, поцеловал жену в губы и слегка погладил ее грудь.
— Ложись, моя дорогая, и немного отдохни.
Он энергично выпроводил Эрве Риго из комнаты.
— Ингеборг вас, должно быть, несколько удивила? — сказал Монгарнье веселым тоном.— Правду говоря, она любит дома чувствовать себя свободно. Мы ведь на стыд имеем взгляды несколько иные, чем наши родители. Не правда ли?
— Конечно,— буркнул Риго.
Комната выглядела как канцелярия и одновременно мастерская. Письменный стол представлял собой море из бумаг, по которому, казалось, плыла пищущая машинка. Везде разбросаны журналы и книги об искусстве. На мольберте стояло полотно, на котором была изображена женщина в позе ожидания. Риго присмотрелся. Нагая женщина являлась копией той, которую он минуту назад встретил в соседней комнате.
— Инберг очень красива, не правда ли?
Джеймс Монгарнье вынул из бара бутылку виски и ведерко со льдом.
- Мина, наша горничная, должна была проводить вас прямо ко мне. Я подозреваю, что она сделала это нарочно. Вы знаете, она немного развращена...
Риго взял в руку предложенный хозяином бокал. Первоначальное замешательство критика уступило место болтливому высокомерию. Казалось, он был доволен тем, что молодой человек видел грудь Ингеборг, а затем полотно, демонстрирующее ее наготу.
— Мы живем в эпоху эротики,— пояснил он, усаживаясь боком на стол.— Понятно, это — потрясение для остальных людей. Но мы (и вы, и я) — интеллектуалы. Эротика — наиболее явная форма искусства, не правда ли? Я бы сказал даже, что порнография... Вы бывали в Копенгагене? Это совершенно необыкновенно.
Риго в Копенгагене не был. Он смотрел на Париж через огромное окно и думал, что, прежде чем закончится этот день, его ждет еще один визит.
— Я слышал об этом,— сказал он не очень заинтересованно.— Во всяком случае, господин Монгарнье, хотя я и являюсь защитником убийцы вашего дяди, мне хотелось бы прежде всего выразить вам соболезнование.
Критик с сожалением отказался от своей эротически-порнографической лекции и придал лицу выражение, соответствующее обстоятельствам.
— Бедный старичок,— вздохнул он.— Он заслужил не такой конец. Но я слышал, что этот мерзавец имеет еще наглость от всего отказываться. Хотите знать, что я обо всем этом думаю? Полиция не умеет за него взяться. Уверяю вас, если бы я был на месте комиссара, то вырвал бы у этого араба признание из горла.
Риго предпочел не дать втянуть себя в дискуссию.
— Для вас его вина не подлежит никакому сомнению...
— Ни малейшему, разумеется. Все его обвиняет: мотив, обстоятельства, вещественные доказательства... Я отлично представляю, как это происходило. Зная, что в доме живут двое стариков, он вошел, потребовал деньги, а поскольку мой дядя, должно^быть, ему отказал, он начал его бить с жестокостью примитивного человека. А когда он увидел бедную Констанцию, то преследовал ее, чтобы избавиться от свидетеля первого преступления. Араб явно был в кровавом безумии. После убийств он разбил мебель, опорожнил ящики бюро и варварски разбил секретер в комнате дяДи. Именно там он и нашел деньги.
Монгарнье на минуту замолчал, как бы переводя дыхание. Рассказ, казалось, его взвинтил.
— Ваша гипотеза весьма правдоподобна,— заметил Эрве.
— Правдоподобна? — выкрикнул Монгарнье.— Готов держать пари, что именно так все и было. Забрав деньги, убийца убежал и, конечно, захлопнул за собой двери.
Джеймс Монгарнье отпил виски и наклонился в сторону своего гостя.
— Дорогой адвокат,— сказал он конфиденциальным тоном.— Я тоже немало думал над этой проблемой, но отказался от поисков рационального решения загадки, так как такого не существует. Эти люди не мыслят теми же категориями, что и мы. Они бывают хитрыми, но не умными. Он пошел в кафе, не отдавая себе отчета в риске. Просто ему нужно было позвонить.
— Кому?
— Не знаю, но не был бы удивлен, если бы этот тип из Северной Африки имел сообщника, которого нужно было тотчас обо всем уведомить. Сообщника или шефа. «У меня был неприятный случай». Возможный перевод: «Чтобы взять деньги, пришлось ликвидировать двух стариков».
Все у него так хорошо сходилось, было так логично, что даже Риго стал задумываться, не обманул ли его Слиман с самого начала. Джеймс Монгарнье со стаканом в руке любовался Парижем, который уже погружался в сумерки. Тень печали разлилась по его лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14