Красивые виллы начали уступать место большим жилым блокам или их роскошным вариантам — резиденциям. Бывшие огороды и сады заменили автомобильными стоянками. Но несколько улиц героически сопротивлялись этому. Одной из них была улица дес Розес. Здесь, за решеткой из кованого железа, виднелись каменные дома немодного уже стиля двадцатых годов. Даже двойной ряд лип по обеим сторонам мостовой еще держался, хотя и здесь между их стволами уже стояли автомобили. Улица дес Розес явно помрачнела, когда машина уголовной полиции остановилась перед домом номер шесть. Четверг, пятого января, клонился к сумеркам. Было не очень холодно, но сырость пронизывала до мозга костей. Еще худшей ожидалась погода к вечеру. Прогноз предвещал приток воздуха из Сибири.
Инспектор Перно, не обращая внимания на полицейского у входа, несколькими широкими шагами достиг подъезда. Туда же вслед за ним вбежали два офицера — Кампион и Вайянт.
Роскошный, выложенный мрамором холл как бы подчеркивал великолепие резиденции. Два огромных венецианских зеркала придавали ему монументальный вид. Лестницы изысканных очертаний, подчеркнутых массивной баллюстрадой из кованого железа, брали здесь свое начало, возносясь к верхним этажам. В кресле возле окна сидел человек. При виде полицейских он встал и представился:
— Фромаже, из комиссариата Медона. Я помогал комиссару в предварительной процедуре. После вызова бригады он поручил мне остаться здесь.
Перно небрежно кивнул. Это был мужчина лет сорока, он уже вжился в роль комиссара, которым надеялся вскоре стать.
— Отлично, Фромаже,— сказал он.— Прошу показать нам дорогу.
— Это наверху,— ответил инспектор и двинулся по лестнице.
Когда они открыли дверь, Перно не сумел удержаться от возгласа. Он оказался в огромном зале, вероятно, служившим хозяину кабинетом, библиотекой и салоном одновременно. Здесь стояли два огромных, во всю стену, полные книг стеллажа. Справа от камина, на низеньком столике перед удобным кожаным креслом располагался телевизор. Мягко подсвеченные ниши были украшены статуэтками из мейссенского фарфора. На стенах висело около дюжины полотен. Перно ощутил себя в музее. По пути сюда он успел заметить картины в холле, на лестничной клетке, в галерее второго этажа. Но момент был не подходящий для художественных изысканий. В кресле за бюро, занимавшем целый угол зала, сидел мертвец. Это был очень старый человек, о чем свидетельствовала белизна редких волос и покрытые коричневыми старческими пятнами руки. Вид его был страшен: седые волосы слиплись от крови, которая обрызгала также бюро и ближайшую мебель. Череп у него был раскроен пополам, капли мозга покрывали даже его бархатную
куртку.В комнате было два окна, выходящие, вероятно, в сад и сейчас закрытые двойными шторами. Такую картину застали полицейские, явившиеся сюда два часа назад. Электрическое освещение, странное в разгаре дня, когда яркий дневной свет врывался через двери, ведущие на галерею и на лестницы, придавал всему жуткий, фантастический характер, как в новеллах Эдгара По.
Вокруг трупа царил беспорядок: ящики бюро вынуты, находившиеся в них бумаги разбросаны, а некоторые еще и залиты кровью, секретер разбит, а его содержимое, как вывернутые внутренности, рассыпано на плюшевом диване и на полу.
Перно стоял, широко расставив ноги, в сдвинутой на затылок фетровой шляпе, расстегнутом плаще, с руками в карманах пиджака и медленно окидывал взглядом сцену драмы, стараясь запомнить каждую подробность. Его люди тоже замерли в молчании. — Второй труп там,— сказал инспектор Фромаже. Перно, будто пробудившись от размышлений, двинулся за полицейским. Они миновали коридорчик, устланный, как и весь дом, плюшевой дорожкой, и вошли в маленькое, но со вкусом обставленное помещение. Здесь не было картин, но на комоде вблизи кровати стояли две фотографии. На первой запечатлен мужчина лет сорока, на второй — молодая пара, стоящая перед автомобилем. В одном из углов комнаты оборудована маленькая кухонька с газовой плитой. На полке стояли чайник, два маленьких кофейника и несколько фарфоровых коробок для зелени. Поперек кровати лежал труп старушки в черной одежде. У нее также была разбита голова и размозжено лицо. Казалось, в погасших глазах еще не остыл смертельный ужас, как будто она видела приближающуюся смерть. Очевидно, женщина убегала от преследовавшего ее убийцы. Здесь,
как и в салоне, все было залито кровью, даже на фотографии молодой пары были пятна. Внезапно рядом с полицейскими появился маленький, кругленький человечек, озабоченно пристегивающий запонки к манжетам рубашки.
— Доктор Куртуа. Комиссар вызвал его для первоначального осмотра тела,— объяснил испектор Формаже.
Врач поздоровался, закончил одеваться и стал старательно протирать кусочком замши очки.
— Вам вряд ли нужны длинные пояснения,— обратился он к Перно.— Эти почтенные люди были убиты тупым орудием, как это говорится на следственном жаргоне. Разумеется, судебный врач произведет вскрытие, но, по моему мнению, это вам мало что даст.
— Что вы имеете в виду, доктор, говоря о «тупом орудии»? — спросил полицейский.
Врач пожал плечами.
— Трудно сказать. Может быть, молоток, разводной ключ, домкрат от машины...
— Бутылка?
— Вряд ли. Раны имеют острые края. Во всяком случае, этот тип не церемонился! Я не судебный эксперт. Может быть, поэтому за время своей врачебной деятельности не видел такой резни. К счастью, конечно...
— А в котором часу совершено преступление?
— Мой коллега судмедэксперт позже установит это точнее, но по моей оценке, смерть наступила примерно пятнадцать часов назад.
Перно глянул на часы.
— Иначе говоря, вчера вечером, около двадцати одного часа,— заметил он.
— Скажем, между двадцатью и двадцатью двумя, это будет реальнее.— Врач стал собирать саквояж с инструментами. Казалось, он хочет уйти как можно скорее.— Это все, чем я могу быть вам полезен?
— Да, благодарю вас, доктор. Но минутку! Знали ли вы этих людей? Принадлежали они к числу ваших пациентов?
— Нет,— врач покачал головой.— Я был здесь только один раз. Лечил их мой коллега, доктор Винклер, я же замещал его, когда он был в отпуске. Я и сейчас не должен был приезжать, но Винклер уехал кататься на лыжах, а я не хотел отказывать комиссару.
— Понимаю... До свидания, доктор.
Доктор Куртуа поспешно вышел. Он уже запаздывал со своим ежедневным обходом.Сотрудников экспертной бригады трудно удивить, но фотограф остановился у порога пораженный.
— Вот это да! Настоящая бойня!
— К услугам уважаемого господина продолжение в соседней комнате,— сухо ответил полицейский,— Вайянт, Кампион, прошу проводить господ. Я хотел бы иметь как можно больше фотографий. И прежде всего тех, на которых будут видны отпечатки пальцев.
Поспешите, но смотрите ничего не пропустите. Я жду солидной работы. Прошу вас со мной, Фромаже.Он повел инспектора за собой. Они спустились на первый этаж и только обосновались за столиком в выложенном мрамором зале с венецианскими зеркалами, как завыла сирена скорой помощи.
— Не беспокойтесь,— бросил Перно, доставая из кармана записную книжку.— Мои люди сделают все, что нужно. Лучше расскажите мне о своих наблюдениях.
Инспектор в свою очередь вынул записную книжку, почти такую, как у Перно, и начал читать.
— Жертва убийства, находящаяся наверху, в салоне,— бубнил он монотонно, как ученик на экзамене,— господин Дезире Монгарнье, родившийся в 1893 году в Торсуанье департамента Норд.
— Значит, ему было семьдесят восемь лет. Вы были знакомы?
— Нет,— инспектор отрицательно покачал головой.— Но комиссар его знал. Этот Монгарнье был очень богат, владел текстильной фабрикой в департаменте Норд. В Медон переехал сразу после войны, когда его фирма перенесла свою главную резиденцию в Париж. Монгарнье вдовец. Имел страсть к приобретению произведений искусства — картин и тому подобных вещей. Он когда-то показывал их комиссару и тот помнит, что коллекция его удивила. Надо сказать, что наш комиссар хорошо образован. Короче говоря, знаток. Дезире Монгарнье был светским человеком, вращался в высших общественных сферах, часто сам устраивал приемы и только пару лет назад осел здесь. Он перенес один или два инфаркта.
— А женщина? Это его прислуга?
— Да, это его экономка,— инспектор заглянул в книжку.— Некая Констанция Прадель, родившаяся в декабре 1899 года в Гюэре департамента Крез.
— Следовательно, ей семьдесят один год...
— Да. Она работала у Монгарнье много лет и вела хозяйство. — Прислуги в доме больше не было?
— Основную домашнюю работу выполняла приходящая уборщица. Она-то и обнаружила тела, придя сегодня утром на работу. Ее зовут Гобер, Жинетт Гобер.
— А где она сейчас?
— Поскольку она живет по соседству, комиссар записал показания и отпустил ее домой, предупредив, чтобы она не отлучалась и в любую минуту была в распоряжении полиции.
— Отлично. Сейчас кого-нибудь за ней пошлю. Кампион!
— Слушаюсь!
Полицейский из уголовной бригады быстро сбежал по лестнице. Перно передал ему листок, на котором инспектор Фромаже написал адрес Жинетт Гобер.
— Возьмите машину и поезжайте за этой женщиной. Мне нужно ее допросить.
— Хорошо, шеф,— полицейский откозырял и направился к двери.
— Перейдем теперь к родственникам. Вы их известили о случившемся?
- В соответствии с тем, что известно комиссару и что следует из первых допросов, жертва, кроме племянника, не имела ни одного родственника. Племянника зовут Жак Монгарнье. Живет он в Париже на аллее Поль-Думер, в XIV участке. Мы пытались поймать его по телефону, но он еще развлекается в своем имении, где встречал Новый год. Там комиссар его и нашел. Сейчас он, должно быть, в дороге.
— Хорошо... Итак, нам не остается ничего другого, как взяться за работу. Сейчас еще слишком рано судить о деле, но... Что вы об этом думаете, Формаже?
Инспектор покраснел от волнения. Не каждый день случается, чтобы офицер уголовного управления спрашивал его мнение. Целую минуту он заикался, а потом отважно заявил:
— Мне кажется странным, что картины и другие произведения искусства не тронуты.
— Превосходно,— поощрил его Перно.— Зато ящики бюро опорожнены, секретер поломан...
— Кроме того, как вы увидите, господин комиссар,— Формаже сознательно присвоил Перне звание, которого тот еще не имел,— разгром устроен также и в комнате пожилого господина.
— Сейчас увидим. Следовательно, убийца искал деньги или документы.
— Это не подлежит ни малейшему сомнению,— заметил инспектор, принимая важный вид.
— Тогда мы можем предположить, пока не соберем больше информации, что мотивом преступления могла быть кража.
— Это представляется бесспорным,— подтвердил Фромаже.— Возможно, взломщика застали врасплох, и он безжалостно убил двух несчастных стариков.
— Вот так, Слиман,— закончил Риго.— В четверг, пятого января утром, полицейские, люди опытные, отличающиеся профессиональной добросовестностью, столкнулись в доме на улице дес Розес с одним из классических мрачных преступлений. Молниеносное следствие привело их к подозреваемому. Этим подозреваемым оказались вы. В багажнике вашей машины найдена тряпка с пятнами крови. Анализ установил, что это кровь Монгарнье. Если вы все же возражаете.... Поставьте себя на их место!
Марокканец поднял на своего защитника глаза, полные упрека. Молодой человек понял, что совершил промах.
— Прошу прощения,— буркнул он.— Но поймите же и мое положение. Я здесь для того, чтобы помочь вам, а вы отрицаете очевидное. Не будете же вы утверждать, что не знаете улицы дес Розес? Звонили же вы из кафе в пятидесяти метрах от дома, где произошли убийства?
— Я никогда этого и не отрицал,— безнадежно запротестовал Ибрагим.— Клянусь, я даже не знаю, кто эти люди... Расскажите хотя бы, как они выглядят... А госпожа Гобер, уборщица и племянник, господин Монгарнье — они тоже меня обвиняют?
Эрве пожал плечами.
— Пока я видел только рапорты полиции, первые выводы, понимаете? Я должен установить контакт со следственным судьей, господином Робино, который разрешит мне доступ к остальным актам, содержащим показания свидетелей. Как сотрудник конторы адвоката Симони, я легче получу доступ к этим документам, чем обычный практикант. Затем я снова приеду сюда. Скажем, в будущий вторник. Сейчас это просто знакомство, хотя и не слишком многообещающее.
Адвокат встал и надел плащ. Ибрагим тоже поднялся. Теперь в его глазах появилось отчаяние, как будто с уходом адвоката исчезал шанс, бывший совсем рядом, но который он так и не сумел ухватить. Риго это почувствовал и спросил:
— Может, оставить вам сигареты?
— Благодарю... Я не курю.
— Ну хорошо... До свидания, Слиман,— сказал молодой человек. Он нажал кнопку звонка, предупреждая охранника, что свидание закончено.
— До свидания, господин адвокат,— ответил марокканец.
Он несмело протянул руку и тут же ее отдернул. Даже адвокат не подаст руки «козлу» — двукратному убийце. Вошел охранник и взял арестованного под руку.
— Господин... хм... адвокат,— Слиман остановился.
Риго ждал, пока ему откроют дверь, ведущую в мир свободных людей.
— Да?
— Я... я полностью вам доверяю!
Араб повернулся и исчез в коридорах тюрьмы.
Глава третья
Когда спустя четыре дня Эрве Риго снова встретился со своим клиентом, он был приятно удивлен. Слимана больше не били. Имя бывшего председателя адвокатской коллегии Симони, упомянутое защитником, обеспечило подследственному определенную опеку со стороны охранников. Нижняя губа Ибрагима приняла нормальный вид, под левым глазом осталось только голубоватое пятно, а ссадина на брови была еле видна. Лицо Слимана стало довольно симпатичным, тем более, что и он позаботился о своей внешности. Был он в том же, что и в первый раз, костюме и, несомненно, в той же рубашке, но абсолютно чистой.
Риго присматривался к нему так, как будто увидал впервые. Заметив на губах Слимана улыбку, внезапно понял, что с пятницы марокканец только и жил надеждой на его посещение. Адвокат считал, что ничего не может сделать для этого человека, вина которого была несомненна, у заключенного же оставалась какая-то абсурдная надежда.
— Я принес вам несколько туалетных принадлежностей, которые всегда нужны в тюрьме,— сказал Риго, когда они уселись друг против друга.— В этом пакете мыло, паста, зубная щетка и электробритва, ведь лезвия для бритья передавать нельзя.
Слиман обеими руками схватил бумажный пакет с фирменным знаком популярного торгового дома, как если бы в нем были драгоценности. Тогда Риго задал вопрос, который на прошлой неделе посчитал совершенно излишним:
— Может быть, вы расскажете о себе? По бумагам вы родились в 1942 году в Сук эль Арба.
— В Сук эль Арба в Гхарбе,— уточнил Слиман. В Марокко есть много Сук эль Арба. Сук — это место, где в среду проходит базар. Место моего рождения это Сук эль Арба в Гхарбе.
— А что такое Гхарб? Гора?
— Совсем наоборот. Это равнина. Самая плодородная и богатая в Марокко. Там растут хлеб и апельсины. Это всего лишь край... Ах, господин адвокат, вы себе этого не можете и вообразить. Если б вы и поехали в Марокко, то и тогда этого бы не увидели. Посетили бы главные города — Рабат, Фец, Маракеш, Атлас, Касбах, но не Гхарб. Ведь приезжающие во Францию туристы не приезжают в Бок или Брие...
Эрве Риго сидел молча. Никогда еще Слиман не выступал перед ним с таким длинным и горячим монологом. Оказывается, молодой человек обладает и воображением, и живой образной речью.
— Сук эль Арба,— продолжал марокканец,— это большая деревня, дремлющая на дороге из Рабата в Танжер. Только на перекрестке царит оживление. Автомобили останавливаются у бензоколонки или возле одного из ресторанов, кафе. Остальное — африканская степь. По крайней мере — шесть дней в неделю. В среду же все меняется. Еще до рассвета из селений в радиусе до двухсот километров люди отправляются в путь. Вдоль полей и плантаций едут на ослах феллахи; женщины и дети бегут сзади в пыли цвета охры. Время от времени толпу обгоняет всадник — богатый фермер. На бурнусе у него лежит шукаре — мешок из красной кожи, в котором он держит деньги на покупку. Потом толпа выходит на асфальтированную дорогу, проложенную среди эвкалиптовых деревьев. По этому шоссе уже едут набитые людьми машины — легковые, в которых теснится по шесть-семь человек, и грузовики. В предвесеннее время в воздухе разлит запах цветущих апельсиновых деревьев, а над цветущими полями носятся тучи жужжащих насекомых. В Сук эль Арба клубится толпа. Сотни, тысячи людей азартно торгуются о цене овец, ослов, зерна. Женщины протискиваются между лотками сидящих на своих корзинах торговцев или стоят в очереди к портным, склонившимся над швейными машинами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Инспектор Перно, не обращая внимания на полицейского у входа, несколькими широкими шагами достиг подъезда. Туда же вслед за ним вбежали два офицера — Кампион и Вайянт.
Роскошный, выложенный мрамором холл как бы подчеркивал великолепие резиденции. Два огромных венецианских зеркала придавали ему монументальный вид. Лестницы изысканных очертаний, подчеркнутых массивной баллюстрадой из кованого железа, брали здесь свое начало, возносясь к верхним этажам. В кресле возле окна сидел человек. При виде полицейских он встал и представился:
— Фромаже, из комиссариата Медона. Я помогал комиссару в предварительной процедуре. После вызова бригады он поручил мне остаться здесь.
Перно небрежно кивнул. Это был мужчина лет сорока, он уже вжился в роль комиссара, которым надеялся вскоре стать.
— Отлично, Фромаже,— сказал он.— Прошу показать нам дорогу.
— Это наверху,— ответил инспектор и двинулся по лестнице.
Когда они открыли дверь, Перно не сумел удержаться от возгласа. Он оказался в огромном зале, вероятно, служившим хозяину кабинетом, библиотекой и салоном одновременно. Здесь стояли два огромных, во всю стену, полные книг стеллажа. Справа от камина, на низеньком столике перед удобным кожаным креслом располагался телевизор. Мягко подсвеченные ниши были украшены статуэтками из мейссенского фарфора. На стенах висело около дюжины полотен. Перно ощутил себя в музее. По пути сюда он успел заметить картины в холле, на лестничной клетке, в галерее второго этажа. Но момент был не подходящий для художественных изысканий. В кресле за бюро, занимавшем целый угол зала, сидел мертвец. Это был очень старый человек, о чем свидетельствовала белизна редких волос и покрытые коричневыми старческими пятнами руки. Вид его был страшен: седые волосы слиплись от крови, которая обрызгала также бюро и ближайшую мебель. Череп у него был раскроен пополам, капли мозга покрывали даже его бархатную
куртку.В комнате было два окна, выходящие, вероятно, в сад и сейчас закрытые двойными шторами. Такую картину застали полицейские, явившиеся сюда два часа назад. Электрическое освещение, странное в разгаре дня, когда яркий дневной свет врывался через двери, ведущие на галерею и на лестницы, придавал всему жуткий, фантастический характер, как в новеллах Эдгара По.
Вокруг трупа царил беспорядок: ящики бюро вынуты, находившиеся в них бумаги разбросаны, а некоторые еще и залиты кровью, секретер разбит, а его содержимое, как вывернутые внутренности, рассыпано на плюшевом диване и на полу.
Перно стоял, широко расставив ноги, в сдвинутой на затылок фетровой шляпе, расстегнутом плаще, с руками в карманах пиджака и медленно окидывал взглядом сцену драмы, стараясь запомнить каждую подробность. Его люди тоже замерли в молчании. — Второй труп там,— сказал инспектор Фромаже. Перно, будто пробудившись от размышлений, двинулся за полицейским. Они миновали коридорчик, устланный, как и весь дом, плюшевой дорожкой, и вошли в маленькое, но со вкусом обставленное помещение. Здесь не было картин, но на комоде вблизи кровати стояли две фотографии. На первой запечатлен мужчина лет сорока, на второй — молодая пара, стоящая перед автомобилем. В одном из углов комнаты оборудована маленькая кухонька с газовой плитой. На полке стояли чайник, два маленьких кофейника и несколько фарфоровых коробок для зелени. Поперек кровати лежал труп старушки в черной одежде. У нее также была разбита голова и размозжено лицо. Казалось, в погасших глазах еще не остыл смертельный ужас, как будто она видела приближающуюся смерть. Очевидно, женщина убегала от преследовавшего ее убийцы. Здесь,
как и в салоне, все было залито кровью, даже на фотографии молодой пары были пятна. Внезапно рядом с полицейскими появился маленький, кругленький человечек, озабоченно пристегивающий запонки к манжетам рубашки.
— Доктор Куртуа. Комиссар вызвал его для первоначального осмотра тела,— объяснил испектор Формаже.
Врач поздоровался, закончил одеваться и стал старательно протирать кусочком замши очки.
— Вам вряд ли нужны длинные пояснения,— обратился он к Перно.— Эти почтенные люди были убиты тупым орудием, как это говорится на следственном жаргоне. Разумеется, судебный врач произведет вскрытие, но, по моему мнению, это вам мало что даст.
— Что вы имеете в виду, доктор, говоря о «тупом орудии»? — спросил полицейский.
Врач пожал плечами.
— Трудно сказать. Может быть, молоток, разводной ключ, домкрат от машины...
— Бутылка?
— Вряд ли. Раны имеют острые края. Во всяком случае, этот тип не церемонился! Я не судебный эксперт. Может быть, поэтому за время своей врачебной деятельности не видел такой резни. К счастью, конечно...
— А в котором часу совершено преступление?
— Мой коллега судмедэксперт позже установит это точнее, но по моей оценке, смерть наступила примерно пятнадцать часов назад.
Перно глянул на часы.
— Иначе говоря, вчера вечером, около двадцати одного часа,— заметил он.
— Скажем, между двадцатью и двадцатью двумя, это будет реальнее.— Врач стал собирать саквояж с инструментами. Казалось, он хочет уйти как можно скорее.— Это все, чем я могу быть вам полезен?
— Да, благодарю вас, доктор. Но минутку! Знали ли вы этих людей? Принадлежали они к числу ваших пациентов?
— Нет,— врач покачал головой.— Я был здесь только один раз. Лечил их мой коллега, доктор Винклер, я же замещал его, когда он был в отпуске. Я и сейчас не должен был приезжать, но Винклер уехал кататься на лыжах, а я не хотел отказывать комиссару.
— Понимаю... До свидания, доктор.
Доктор Куртуа поспешно вышел. Он уже запаздывал со своим ежедневным обходом.Сотрудников экспертной бригады трудно удивить, но фотограф остановился у порога пораженный.
— Вот это да! Настоящая бойня!
— К услугам уважаемого господина продолжение в соседней комнате,— сухо ответил полицейский,— Вайянт, Кампион, прошу проводить господ. Я хотел бы иметь как можно больше фотографий. И прежде всего тех, на которых будут видны отпечатки пальцев.
Поспешите, но смотрите ничего не пропустите. Я жду солидной работы. Прошу вас со мной, Фромаже.Он повел инспектора за собой. Они спустились на первый этаж и только обосновались за столиком в выложенном мрамором зале с венецианскими зеркалами, как завыла сирена скорой помощи.
— Не беспокойтесь,— бросил Перно, доставая из кармана записную книжку.— Мои люди сделают все, что нужно. Лучше расскажите мне о своих наблюдениях.
Инспектор в свою очередь вынул записную книжку, почти такую, как у Перно, и начал читать.
— Жертва убийства, находящаяся наверху, в салоне,— бубнил он монотонно, как ученик на экзамене,— господин Дезире Монгарнье, родившийся в 1893 году в Торсуанье департамента Норд.
— Значит, ему было семьдесят восемь лет. Вы были знакомы?
— Нет,— инспектор отрицательно покачал головой.— Но комиссар его знал. Этот Монгарнье был очень богат, владел текстильной фабрикой в департаменте Норд. В Медон переехал сразу после войны, когда его фирма перенесла свою главную резиденцию в Париж. Монгарнье вдовец. Имел страсть к приобретению произведений искусства — картин и тому подобных вещей. Он когда-то показывал их комиссару и тот помнит, что коллекция его удивила. Надо сказать, что наш комиссар хорошо образован. Короче говоря, знаток. Дезире Монгарнье был светским человеком, вращался в высших общественных сферах, часто сам устраивал приемы и только пару лет назад осел здесь. Он перенес один или два инфаркта.
— А женщина? Это его прислуга?
— Да, это его экономка,— инспектор заглянул в книжку.— Некая Констанция Прадель, родившаяся в декабре 1899 года в Гюэре департамента Крез.
— Следовательно, ей семьдесят один год...
— Да. Она работала у Монгарнье много лет и вела хозяйство. — Прислуги в доме больше не было?
— Основную домашнюю работу выполняла приходящая уборщица. Она-то и обнаружила тела, придя сегодня утром на работу. Ее зовут Гобер, Жинетт Гобер.
— А где она сейчас?
— Поскольку она живет по соседству, комиссар записал показания и отпустил ее домой, предупредив, чтобы она не отлучалась и в любую минуту была в распоряжении полиции.
— Отлично. Сейчас кого-нибудь за ней пошлю. Кампион!
— Слушаюсь!
Полицейский из уголовной бригады быстро сбежал по лестнице. Перно передал ему листок, на котором инспектор Фромаже написал адрес Жинетт Гобер.
— Возьмите машину и поезжайте за этой женщиной. Мне нужно ее допросить.
— Хорошо, шеф,— полицейский откозырял и направился к двери.
— Перейдем теперь к родственникам. Вы их известили о случившемся?
- В соответствии с тем, что известно комиссару и что следует из первых допросов, жертва, кроме племянника, не имела ни одного родственника. Племянника зовут Жак Монгарнье. Живет он в Париже на аллее Поль-Думер, в XIV участке. Мы пытались поймать его по телефону, но он еще развлекается в своем имении, где встречал Новый год. Там комиссар его и нашел. Сейчас он, должно быть, в дороге.
— Хорошо... Итак, нам не остается ничего другого, как взяться за работу. Сейчас еще слишком рано судить о деле, но... Что вы об этом думаете, Формаже?
Инспектор покраснел от волнения. Не каждый день случается, чтобы офицер уголовного управления спрашивал его мнение. Целую минуту он заикался, а потом отважно заявил:
— Мне кажется странным, что картины и другие произведения искусства не тронуты.
— Превосходно,— поощрил его Перно.— Зато ящики бюро опорожнены, секретер поломан...
— Кроме того, как вы увидите, господин комиссар,— Формаже сознательно присвоил Перне звание, которого тот еще не имел,— разгром устроен также и в комнате пожилого господина.
— Сейчас увидим. Следовательно, убийца искал деньги или документы.
— Это не подлежит ни малейшему сомнению,— заметил инспектор, принимая важный вид.
— Тогда мы можем предположить, пока не соберем больше информации, что мотивом преступления могла быть кража.
— Это представляется бесспорным,— подтвердил Фромаже.— Возможно, взломщика застали врасплох, и он безжалостно убил двух несчастных стариков.
— Вот так, Слиман,— закончил Риго.— В четверг, пятого января утром, полицейские, люди опытные, отличающиеся профессиональной добросовестностью, столкнулись в доме на улице дес Розес с одним из классических мрачных преступлений. Молниеносное следствие привело их к подозреваемому. Этим подозреваемым оказались вы. В багажнике вашей машины найдена тряпка с пятнами крови. Анализ установил, что это кровь Монгарнье. Если вы все же возражаете.... Поставьте себя на их место!
Марокканец поднял на своего защитника глаза, полные упрека. Молодой человек понял, что совершил промах.
— Прошу прощения,— буркнул он.— Но поймите же и мое положение. Я здесь для того, чтобы помочь вам, а вы отрицаете очевидное. Не будете же вы утверждать, что не знаете улицы дес Розес? Звонили же вы из кафе в пятидесяти метрах от дома, где произошли убийства?
— Я никогда этого и не отрицал,— безнадежно запротестовал Ибрагим.— Клянусь, я даже не знаю, кто эти люди... Расскажите хотя бы, как они выглядят... А госпожа Гобер, уборщица и племянник, господин Монгарнье — они тоже меня обвиняют?
Эрве пожал плечами.
— Пока я видел только рапорты полиции, первые выводы, понимаете? Я должен установить контакт со следственным судьей, господином Робино, который разрешит мне доступ к остальным актам, содержащим показания свидетелей. Как сотрудник конторы адвоката Симони, я легче получу доступ к этим документам, чем обычный практикант. Затем я снова приеду сюда. Скажем, в будущий вторник. Сейчас это просто знакомство, хотя и не слишком многообещающее.
Адвокат встал и надел плащ. Ибрагим тоже поднялся. Теперь в его глазах появилось отчаяние, как будто с уходом адвоката исчезал шанс, бывший совсем рядом, но который он так и не сумел ухватить. Риго это почувствовал и спросил:
— Может, оставить вам сигареты?
— Благодарю... Я не курю.
— Ну хорошо... До свидания, Слиман,— сказал молодой человек. Он нажал кнопку звонка, предупреждая охранника, что свидание закончено.
— До свидания, господин адвокат,— ответил марокканец.
Он несмело протянул руку и тут же ее отдернул. Даже адвокат не подаст руки «козлу» — двукратному убийце. Вошел охранник и взял арестованного под руку.
— Господин... хм... адвокат,— Слиман остановился.
Риго ждал, пока ему откроют дверь, ведущую в мир свободных людей.
— Да?
— Я... я полностью вам доверяю!
Араб повернулся и исчез в коридорах тюрьмы.
Глава третья
Когда спустя четыре дня Эрве Риго снова встретился со своим клиентом, он был приятно удивлен. Слимана больше не били. Имя бывшего председателя адвокатской коллегии Симони, упомянутое защитником, обеспечило подследственному определенную опеку со стороны охранников. Нижняя губа Ибрагима приняла нормальный вид, под левым глазом осталось только голубоватое пятно, а ссадина на брови была еле видна. Лицо Слимана стало довольно симпатичным, тем более, что и он позаботился о своей внешности. Был он в том же, что и в первый раз, костюме и, несомненно, в той же рубашке, но абсолютно чистой.
Риго присматривался к нему так, как будто увидал впервые. Заметив на губах Слимана улыбку, внезапно понял, что с пятницы марокканец только и жил надеждой на его посещение. Адвокат считал, что ничего не может сделать для этого человека, вина которого была несомненна, у заключенного же оставалась какая-то абсурдная надежда.
— Я принес вам несколько туалетных принадлежностей, которые всегда нужны в тюрьме,— сказал Риго, когда они уселись друг против друга.— В этом пакете мыло, паста, зубная щетка и электробритва, ведь лезвия для бритья передавать нельзя.
Слиман обеими руками схватил бумажный пакет с фирменным знаком популярного торгового дома, как если бы в нем были драгоценности. Тогда Риго задал вопрос, который на прошлой неделе посчитал совершенно излишним:
— Может быть, вы расскажете о себе? По бумагам вы родились в 1942 году в Сук эль Арба.
— В Сук эль Арба в Гхарбе,— уточнил Слиман. В Марокко есть много Сук эль Арба. Сук — это место, где в среду проходит базар. Место моего рождения это Сук эль Арба в Гхарбе.
— А что такое Гхарб? Гора?
— Совсем наоборот. Это равнина. Самая плодородная и богатая в Марокко. Там растут хлеб и апельсины. Это всего лишь край... Ах, господин адвокат, вы себе этого не можете и вообразить. Если б вы и поехали в Марокко, то и тогда этого бы не увидели. Посетили бы главные города — Рабат, Фец, Маракеш, Атлас, Касбах, но не Гхарб. Ведь приезжающие во Францию туристы не приезжают в Бок или Брие...
Эрве Риго сидел молча. Никогда еще Слиман не выступал перед ним с таким длинным и горячим монологом. Оказывается, молодой человек обладает и воображением, и живой образной речью.
— Сук эль Арба,— продолжал марокканец,— это большая деревня, дремлющая на дороге из Рабата в Танжер. Только на перекрестке царит оживление. Автомобили останавливаются у бензоколонки или возле одного из ресторанов, кафе. Остальное — африканская степь. По крайней мере — шесть дней в неделю. В среду же все меняется. Еще до рассвета из селений в радиусе до двухсот километров люди отправляются в путь. Вдоль полей и плантаций едут на ослах феллахи; женщины и дети бегут сзади в пыли цвета охры. Время от времени толпу обгоняет всадник — богатый фермер. На бурнусе у него лежит шукаре — мешок из красной кожи, в котором он держит деньги на покупку. Потом толпа выходит на асфальтированную дорогу, проложенную среди эвкалиптовых деревьев. По этому шоссе уже едут набитые людьми машины — легковые, в которых теснится по шесть-семь человек, и грузовики. В предвесеннее время в воздухе разлит запах цветущих апельсиновых деревьев, а над цветущими полями носятся тучи жужжащих насекомых. В Сук эль Арба клубится толпа. Сотни, тысячи людей азартно торгуются о цене овец, ослов, зерна. Женщины протискиваются между лотками сидящих на своих корзинах торговцев или стоят в очереди к портным, склонившимся над швейными машинами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14