В первую очередь надо начать с вопроса: почему?
— Да? — Доктор Эйве поднял голову и посмотрел на меня с удивлением. — Вы спросили: „Почему?" Почему я сделал этот ход?
— О, нет! — пришел я в себя и передвинул короля на Е-5.
Я готов был проиграть, но не покидать гостиной. Мои уши были нацелены, как радары, в сторону сидящих возле камина. Андонов говорил, что в интересах дела надо обращать внимание на любую мелочь, какой бы незначительной она ни казалась.
Капитан Андонов приехал вечером. После обеда я вышел из дома отдыха и направился по знакомой дорожке к селу. Было тепло, и снег таял, Проходя по коридору, я осторожно постучался к Леле, но она не отозвалась. Не было ее и в столовой, а мне так хотелось задать ей несколько вопросов — на мой взгляд, очень важных. Меня интересовало, видела она на дорожке, ло которой мы утром бежали, чьи-нибудь следы или нет. Я был почти уверен, что мы были первыми, но, возможно, кто-нибудь прошел раньше, когда слой снега был толщиной в два-три сантиметра, потом снег продолжал идти и засыпал следы, но все же, когда человек бежит, он обычно смотрит в землю, и, если что-нибудь такое было, Леля не могла не заметить. А еще важнее было выяснить, какие следы вели из рощи к селу. Это спросил и следователь, но Леля не могла вспом-
нить, она сказала, что была в стрессовом состоянии и почти ничего не помнит: перед ее глазами все время стояло лицо женщины. Следователь, как мне показалось, небрежно отмахнулся от выяснения этого вопроса, возможно, он щадил девушку. Сейчас, успокоившись, она, может быть, вспомнила, сколько человек прошли до нее. Женщина все же оставила следы: она вышла от сестры в десять-пятнадцать минут седьмого, мы нашли ее труп около семи, снег уже перестал. А что было под самим деревом, я тоже не мог с уверенностью сказать. Я там так метался и нервничал, что мне было не до следов.
Интересовал меня и другой вопрос, такой же важный, а может, еще даже более важный, поэтому я и пошел в село. С двух до четырех в доме отдыха мертвый час — обязательный для всех, но мне показалось, что из окна над моим кто-то на меня смотрит. Однако, вглядевшись повнимательнее, я никого там не обнаружил. Этот взгляд меня озадачил, потому что все мы были размещены на первом этаже, а на втором и на третьем никто не жил. Там еще сохла краска после ремонта.
Это тоже надо было проверить.
Корчма была закрыта. В таком маленьком селе, как это, если корчма закрыта, тебе не остается ничего другого, как отправиться восвояси, ибо все зависит всецело от корчмаря. Если у него хорошее настроение, он может сутками ее не закрывать, если плохое — наоборот: вообще не откроет. Пока я беспомощно оглядывался по сторонам, не зная, что предпринять, на площадь урча выехал мотоцикл с коляской. Описав полукруг, он остановился прямо передо мной. Мотоциклист снял очки, размотал шарф, которым повязал голову, и приветливо со мной поздоровался:
- Здравствуйте!
Это был ветеринарный врач, зять корчмаря.
— Закрыто, да?
— У меня кончились сигареты, — соврал я.
Он слез с мотоцикла и дружески взял меня под руку: — Идемте!
Распахнув калитку соседнего с корчмой дома, он широким жестом пригласил меня войти:
— Будьте нашим гостем!
Навстречу мне поднялась крупная немецкая овчарка, лениво скаля зубы.
— Спокойно, дружок! — Ветеринар похлопал пса по спине, почесал за ушами. — Он у нас добряк, но все же не забывает напомнить, что сторожевой пес, а не овца.
Да вы погладьте его, не бойтесь!
Я провел ладонью по жесткой густой ше
— Как его зовут?
— Христо, — засмеялся ветеринар.
— Неплохо. Здравствуй, Христо! — Осмелев, я слегка потянул его за ухо. Он сдержанно покосился на меня.
— Хорошая собака — умная, верная! — произнес ветеринар и строго приказал:
— Марш к себе в конуру!
Христо покорно, но с достоинством отошел и уселся возле своей будки.
Дом стоял в глубине двора, перед ним находился неизменный палисадник, обнесенный проволочной сеткой. Цветов там сейчас, конечно, не было; на крюке, вбитом в подпору беседки, образуемой виноградной лозой, висела свежая, только что содранная овечья шкура. На снегу под ней виднелись капли крови. Мы спустились в полуподвальное помещение, ветеринар открыл дверь, из-за которой доиосглись равномерные удары.
— Хозяин, принимай гостей!
Сидя возле слола, корчмарь рубил на колоде мясо. Острый топорик стучал весело и ритмично. На решетке над очагом шипели отбивные, источая приятный аромат, Я начал свое приготовленное заранее извинение:
— У меня кончились сигареты, и ваш зять пригласил меня ...
— Ничего, ничего, — широко улыбнулся корчмарь и быстро, прямо-таки молниеносно, отодвинул колоду с мясом, отложил топорик, и на столе так же молниеносно появились кувшин с вином, стаканы, тарелка с жареным мясом, зилки.
— Напротив, юноша, я рад... Как раз подумал, кто бы мне составил компанию, и вот, пожалуйста, — гость! Когда человеку Еезет, это значит — Бог его любит. Ведь так, зятгошка? Ну, за ваше здоровье!
Вино было превосходное. Я похвалил его, похвалил и вкусное мясо.
— Это наше старое ремесло, — расплылся в улыбке корчмарь. — У меня и отец, и дед были корчмарями, от них я всему и научился. А учиться было чему. Это сейчас молодежь думает, что держать корчму — легкое дело. Нет, совсем не легкое! А я, если захочу, могу побить
по обороту все ваши хваленые кафе и бары, в которые прет народ, чтобы его травили разбавленным алкоголем! Затем выражение его лица изменилось. Маленькие глазки беспокойно замигали. Понизив голос и оглянувшись, словно кто-то мог нас подслушать, он произнес:
— Знаете, я вот тут работаю и все думаю, как бы встретиться с парнем и девушкой, которые, как и мы, оказались замешанными в эту историю. Почему вас вызвали к следователю, а нас с зятем не тронули? А вы сами пришли! Ну, рассказывайте, что там было!
- Что вы имеете в виду?
— Вас ведь допрашивали?
— Да ничего особенного не было. Мы дали показания, написали протокол и все.
— И больше ничего?
— А что еще могло быть? — вмешался ветеринар. — Не они. ж ее повесили. Осточертело ей все на свеге, влезла она головой в петлю и все дела!
— Это-то и неизвестно, — еще больше понизил голос корчмарь. — Может, она повесилась, а может -- ее повесили.
— Чепуха, — возразил его зять. — Кому это понадобилось ее вешать? Почему? И как конкретно вы ото себе представляете?
Вопрос относился больше ко мне, чем к корчмарю. Мне, действительно, было трудно представить все конкретно, но я был удивлен, что уже второй человек предполагает, что женщина умерла не по своей воле.
— В милиции, — сказал я, — никто ничего подобного не говорил.
— Они ведь не дураки, — отозвался ветеринар, — но в селе чего только не болтают, а повод для разговоров — история с Царским. Теперь будут относиться с подозрением к смерти каждой старушки.
Меня интересовало именно это, для того я и пришел в село, чтобы разузнать подробности истории с Царским, поэтому как бы между прочим спросил:
— А что это за история с Царским? Что там произошло?
— В каком смысле? — посмотрел на меня внимательно ветеринар.
— Да вот эта эксгумация. Говорят, умер не своей смертью.
— Так говорят. Но это не доказано.
— Доказано! — с жаром возразил корчмарь. — Его задушили подушкой.
— Не верю, - скептически улыбнулся его зять. — Вчера откопали труп, а сегодня все уже известно.
Отодвинув стакан с гином, он встал из-за стола.
— Ты куда? — спросил корчмарь.
— Хочу заглянуть на овчарню в Луге, — ответил ветеринар, застегивая куртку. — Овцы начали ягниться.
— В такую погоду? На мотоцикле?
— А чем тебе не нравится погода? Снегу кот наплакал, а вы уже и испугались! Мотоцикл в порядке, движется нормально. До свидания! — кивнул он мне. — Хоть судьба и свела нас в связи с неприятным происшествием, лично я рад нашему знакомству. Вы бываете в корчме?
— Они ее завсегдатаи, — одобрительно откликнулся корчмарь.
— Ну, тогда вечером увидимся! — Ветеринар пошел к двери, но на пороге остановился и, посмотрев на меня, бросил на стол пачку сигарет:
— Курите, у меня есть еще пачка. — Он вышел прежде чем я успел его поблагодарить. Мне показалось, что он насмешливо улыбнулся. Послышалось радостное повизгивание собаки, стук захлопывающейся калитки, затем шум мотора. Я принялся нервно шарить в карманах в поисках спичек. Корчмарь наполнил опорожненные стаканы, перевернул котлеты на решетке. Отхлебнув вина, рассеянно произнес:
— А может, она сама повесилась. Она всегда была странной ...
— Странной? Что вы имеете в виду?
— Не знаю.... Она была немного не такая, как все,,. Молчаливая, замкнутая,.. Муж бросил ее, от дочери ни ответа, ни привета... С Царским они были соседи...
Он умолк. Мы выпили, съели по куску мяса. Я не знал, как продолжить разговор. Вспомнились слова Антонова: инспектор уголовного розыска должен быть контактным человеком, уметь разговаривать и с царем, и с пастухом: доброе слово — ключ к каждому сердцу; человек — существо особое, он не может жить молча, как животное. Знаешь, Иван, - говорил он мне, — почему нет нераскрытых преступлений? В девяносто девяти случаях из ста все рано или поздно выплывает наружу. Преступник не может жить один на один со своим преступлением. Он может молчать год, два, десять, даже
двадцать лет, но в конце концов заговорит. Слово очищает, освобождает. Почему, ты думаешь, Раскольников идет к следователю? Из-за угрызений совести? Да ведь у него есть свое моральное оправдание убийства старухи и Лизаветы. Следователь нужен ему, чтобы спасти себя самого. Так что ты должен уметь и говорить, и слушать, Но это, друг мой, природный дар — он или есть, или его нет ..."
— А ваш зять — серьезный человек, — произнес я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
— Да, очень, — тут же согласился корчмарь. — Хотя он даже и не врач: он зоотехник, но у нас здесь и фельдшера, и зоотехника называют врачами, потому что они мастера своего дела. У них настоящая практика в отличие от ветеринаров с дипломами, которые преврагились в администраторов. Нашего фельдшера, например, мы не променяли бы на самого известного врача-специалиста. Бабки на него молятся. Правда, в некоторых вопросах мы с зятем расходимся. Видите, какой я дом построил, — не дом — дворец, а они не хотят здесь жить, ютятся в двух комнатушках возле вокзала: хотят быть горожанами! Хоть бы уж город как город, а то . . . так, станция ...
Городок внизу, по-моему, был очень уютным, но неизвестно почему все тут называли его „станцией".
— Значит, они живут там, а работают здесь?
— Он работает здесь. Дочка на станции, служит на почте. Еще по стаканчику?
Я вежливо отказался, хотя его вино действительно было выше всяких похвал.
— Виноградников здесь не видно, а такого вина я давно не пил.
— Виноград мы покупаем. Я езжу за ним далеко — в Сухиндол, в плевенский, в свиштовский районы. Моим главным конкурентом был Царский, но делал ли он вино этой осенью, не знаю. ..
— А наследники у него есть?
— Нету. Жил один, как волк-одиночка, в одиночку и помер. Кто свел с ним счеты — неизвестно и вряд ли будет известно ...
— Интересно ...
— Что интересно?
— Кому может мешать старик?
— Не знаю, — сказал корчмарь. — Может, кому-нибудь и мешал. Жизнь у него непростая.
Я уже приготовился слушать историю жизни Царского, как корчмарь вдруг умолк, посмотрел на часы, потом на гору мяса.
— У меня еще много работы, а в пять надо открывать. Сегодня корчма будет переполнена. Здесь новости — редкость, а за два дня их набралось, как за целый гол, Приятно было посидеть с вами. Приходите в корчму, когда у вас будет время, еще поговорим.
Он проводил меня до калитки, я оглянулся, опасаясь появления пса. Корчмарь засмеялся:
— Зять взял его с собой. Возит в коляске, как человека.
Площадь была пуста. Слег потемнел и лип к ногам. Я обрадовался: к утру весь снег растает и тогда можно будет увидеть следы под окном женщины. Проходя мимо ее дома, я замедлил шаги у ворот, они были на засове. Дом казался нежилым, как и дом лесника на другой стороне улицы. Все это, думал я, неслучайно. Что-то связывало Царского и эту женщину, но что? Мне нужен был ответ именно на этот вопрос, но я был здесь человеком со стороны, а крестьяне не любят рассказывать о своих сложных взаимоотношениях посторонним, особенно в такие моменты, как сейчас, когда жизнь вдруг выходит из накатанной колеи, и чужие люди начинают ею интересоваться.
Я без труда узнал дом, куда мы накануне привели женщину. Из трубы вился дымок. Я заглянул через ограду. Передо мной был обычный деревенский двор. Бродили куры. Пять или шесть овец лежали под навесом, жуя жвачку. Дом выглядел новым, он был одноэтажным, но на высоком фундаменте, с террасой. На террасе стояли цветочные горшки, накрытые полиэтиленовой шлейкой. Наверное, с геранью, которую вчера вечером хотели уберечь от снега. Если бы мы увели с собой женщину в дом отдыха, сегодня она была бы жива. Впрочем, кто его знает! Если она покончила с собой, то ничто не могло ей помочь. Если человек принял такое решение, его уже никто не остановит.
Во дворе не было видно собаки, и я нажал на щеколду. Однако она не поддалась. Голос разума говорил мне: брось ты все это, ведь ты приехал сюда заниматься, осталось всего восемь дней, не растрачивай их по-
пуету! Но другой, настойчивый и коварный, был громче: неужели гы упустишь такой случай, ведь ты хочешь стать следователем, отбрось все колебания и займись этим делом, развяжи узел! Я представил себе, как сейчас уютно в моей комнате, все отдыхают, вокруг тишина, можно спокойно читать учебник, время от времени прислушиваясь к тому, что происходит в коридоре. Около пяти в дверь постучит Леля, я быстро оденусь и выйду, и мы предпримем одну из наших обычных приятных прогулок — либо вниз, к станции, либо направо, в лес, который всегда доброжелательно нас встречает и в ласко-вом дыхании которого таится нетерпеливое ожидание, что вот-вот между нами что-то непременно произойдет. В семь мы вернемся, поужинаем, затем усядемся возле камина, женщины будут болтать о чепухе, а мы с доктором Эйве померимся силами за шахматной доской, где в моей власти организовать сражение и выиграть его, не пролив при этом ни капли крови.
Постучать или нет в запертую калитку? Бывают мгновения, когда явственно ощущаешь равновесие чаш весов п прекрасно сознаешь, какое решение более благоразумно, по как нарочно именно тогда бес толкает тебя в ребро: попробуй, дорогой, не бойся!
Тут я заметил иод жестяным козырьком калитки кнопку звонка — село тоже приобщилось к современной технике! — и нажал на нее. раз, другой. На террасе тотчас появился мужчина в толстом свитере и быстро спустился по ступенькам. Мне показалось, что он наблюдал за мной из окна. Подойдя к воротам, широко распахнул калитку:
- Входите, пожалуйста.
Взгляд егс глаз был заискивающим и немного испуганным
— Добрый день! — сказал я и запнулся, не зная, как представиться, но он облегчил мне задачу:
— Вы из милиции, да?
Я пе ответил ни „да", ни „нет", лишь представился:
— Тихов! — и вошел во двор. Мужчина закрыл калитку и пропустил меня вперед по ведущей к дому цементной дорожке.
— Жена еще в городе, похороны, как вы велели, мы отложили на послезавтра, чем могу быть вам полезен? — выпалил он почти речитативом.
- На данный момент, — начал я медленно, но твердо, - у меня к вам один-единственный вопрос.
— Слушаю! — Он вытянулся и щелкнул каблуками. На вид ему было лег сорок пять — пятьдесят. Наверное, служит в армии?
— Где вы работаете? — спросил я.
— В кооперативе. Один год. До этого служил в строительных войсках. Старшина сверхсрочной службы. Теперь пенсионер.
— У вас есть собака?
— Собака?
Не знаю почему, по мне все время казалось, что на меня вот-вот бросится собака. Перед моими глазами еще стоял пес ветеринара — огромный Христо.
— Значит, нет, — произнес я и направился к сараю. Хоть я и роднлся в городе, мои детство и юность, можно сказать, прошли в деревне. Все каникулы я проводил у моей бабули и прекрасно знал, что есть в деревенском сарае, включительно и под навесохм, где в данный момент лежали овцы. Навес обычно опирается на несколько столбов, и практичный крестьянин забивает з них гвозди, а на гвозди вешает веревки, без которых в сельскохозяйственных работах ему не обойтись. Моя бабуля, например, хоть и женщина, всегда распределяла веревки по толщине: на один гвоздь вешала самые тонкие — бечевки — для мелких нужд, на другой — потолще, для вязки и переноски сена, на третий — самые толстые, с которыми раньше ходили в лес; на другом столбе у нее висели цепи, которыми обматывают стволы, и чеки, которые подкладывают под колеса телеги при спуске с крутых склонов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
— Да? — Доктор Эйве поднял голову и посмотрел на меня с удивлением. — Вы спросили: „Почему?" Почему я сделал этот ход?
— О, нет! — пришел я в себя и передвинул короля на Е-5.
Я готов был проиграть, но не покидать гостиной. Мои уши были нацелены, как радары, в сторону сидящих возле камина. Андонов говорил, что в интересах дела надо обращать внимание на любую мелочь, какой бы незначительной она ни казалась.
Капитан Андонов приехал вечером. После обеда я вышел из дома отдыха и направился по знакомой дорожке к селу. Было тепло, и снег таял, Проходя по коридору, я осторожно постучался к Леле, но она не отозвалась. Не было ее и в столовой, а мне так хотелось задать ей несколько вопросов — на мой взгляд, очень важных. Меня интересовало, видела она на дорожке, ло которой мы утром бежали, чьи-нибудь следы или нет. Я был почти уверен, что мы были первыми, но, возможно, кто-нибудь прошел раньше, когда слой снега был толщиной в два-три сантиметра, потом снег продолжал идти и засыпал следы, но все же, когда человек бежит, он обычно смотрит в землю, и, если что-нибудь такое было, Леля не могла не заметить. А еще важнее было выяснить, какие следы вели из рощи к селу. Это спросил и следователь, но Леля не могла вспом-
нить, она сказала, что была в стрессовом состоянии и почти ничего не помнит: перед ее глазами все время стояло лицо женщины. Следователь, как мне показалось, небрежно отмахнулся от выяснения этого вопроса, возможно, он щадил девушку. Сейчас, успокоившись, она, может быть, вспомнила, сколько человек прошли до нее. Женщина все же оставила следы: она вышла от сестры в десять-пятнадцать минут седьмого, мы нашли ее труп около семи, снег уже перестал. А что было под самим деревом, я тоже не мог с уверенностью сказать. Я там так метался и нервничал, что мне было не до следов.
Интересовал меня и другой вопрос, такой же важный, а может, еще даже более важный, поэтому я и пошел в село. С двух до четырех в доме отдыха мертвый час — обязательный для всех, но мне показалось, что из окна над моим кто-то на меня смотрит. Однако, вглядевшись повнимательнее, я никого там не обнаружил. Этот взгляд меня озадачил, потому что все мы были размещены на первом этаже, а на втором и на третьем никто не жил. Там еще сохла краска после ремонта.
Это тоже надо было проверить.
Корчма была закрыта. В таком маленьком селе, как это, если корчма закрыта, тебе не остается ничего другого, как отправиться восвояси, ибо все зависит всецело от корчмаря. Если у него хорошее настроение, он может сутками ее не закрывать, если плохое — наоборот: вообще не откроет. Пока я беспомощно оглядывался по сторонам, не зная, что предпринять, на площадь урча выехал мотоцикл с коляской. Описав полукруг, он остановился прямо передо мной. Мотоциклист снял очки, размотал шарф, которым повязал голову, и приветливо со мной поздоровался:
- Здравствуйте!
Это был ветеринарный врач, зять корчмаря.
— Закрыто, да?
— У меня кончились сигареты, — соврал я.
Он слез с мотоцикла и дружески взял меня под руку: — Идемте!
Распахнув калитку соседнего с корчмой дома, он широким жестом пригласил меня войти:
— Будьте нашим гостем!
Навстречу мне поднялась крупная немецкая овчарка, лениво скаля зубы.
— Спокойно, дружок! — Ветеринар похлопал пса по спине, почесал за ушами. — Он у нас добряк, но все же не забывает напомнить, что сторожевой пес, а не овца.
Да вы погладьте его, не бойтесь!
Я провел ладонью по жесткой густой ше
— Как его зовут?
— Христо, — засмеялся ветеринар.
— Неплохо. Здравствуй, Христо! — Осмелев, я слегка потянул его за ухо. Он сдержанно покосился на меня.
— Хорошая собака — умная, верная! — произнес ветеринар и строго приказал:
— Марш к себе в конуру!
Христо покорно, но с достоинством отошел и уселся возле своей будки.
Дом стоял в глубине двора, перед ним находился неизменный палисадник, обнесенный проволочной сеткой. Цветов там сейчас, конечно, не было; на крюке, вбитом в подпору беседки, образуемой виноградной лозой, висела свежая, только что содранная овечья шкура. На снегу под ней виднелись капли крови. Мы спустились в полуподвальное помещение, ветеринар открыл дверь, из-за которой доиосглись равномерные удары.
— Хозяин, принимай гостей!
Сидя возле слола, корчмарь рубил на колоде мясо. Острый топорик стучал весело и ритмично. На решетке над очагом шипели отбивные, источая приятный аромат, Я начал свое приготовленное заранее извинение:
— У меня кончились сигареты, и ваш зять пригласил меня ...
— Ничего, ничего, — широко улыбнулся корчмарь и быстро, прямо-таки молниеносно, отодвинул колоду с мясом, отложил топорик, и на столе так же молниеносно появились кувшин с вином, стаканы, тарелка с жареным мясом, зилки.
— Напротив, юноша, я рад... Как раз подумал, кто бы мне составил компанию, и вот, пожалуйста, — гость! Когда человеку Еезет, это значит — Бог его любит. Ведь так, зятгошка? Ну, за ваше здоровье!
Вино было превосходное. Я похвалил его, похвалил и вкусное мясо.
— Это наше старое ремесло, — расплылся в улыбке корчмарь. — У меня и отец, и дед были корчмарями, от них я всему и научился. А учиться было чему. Это сейчас молодежь думает, что держать корчму — легкое дело. Нет, совсем не легкое! А я, если захочу, могу побить
по обороту все ваши хваленые кафе и бары, в которые прет народ, чтобы его травили разбавленным алкоголем! Затем выражение его лица изменилось. Маленькие глазки беспокойно замигали. Понизив голос и оглянувшись, словно кто-то мог нас подслушать, он произнес:
— Знаете, я вот тут работаю и все думаю, как бы встретиться с парнем и девушкой, которые, как и мы, оказались замешанными в эту историю. Почему вас вызвали к следователю, а нас с зятем не тронули? А вы сами пришли! Ну, рассказывайте, что там было!
- Что вы имеете в виду?
— Вас ведь допрашивали?
— Да ничего особенного не было. Мы дали показания, написали протокол и все.
— И больше ничего?
— А что еще могло быть? — вмешался ветеринар. — Не они. ж ее повесили. Осточертело ей все на свеге, влезла она головой в петлю и все дела!
— Это-то и неизвестно, — еще больше понизил голос корчмарь. — Может, она повесилась, а может -- ее повесили.
— Чепуха, — возразил его зять. — Кому это понадобилось ее вешать? Почему? И как конкретно вы ото себе представляете?
Вопрос относился больше ко мне, чем к корчмарю. Мне, действительно, было трудно представить все конкретно, но я был удивлен, что уже второй человек предполагает, что женщина умерла не по своей воле.
— В милиции, — сказал я, — никто ничего подобного не говорил.
— Они ведь не дураки, — отозвался ветеринар, — но в селе чего только не болтают, а повод для разговоров — история с Царским. Теперь будут относиться с подозрением к смерти каждой старушки.
Меня интересовало именно это, для того я и пришел в село, чтобы разузнать подробности истории с Царским, поэтому как бы между прочим спросил:
— А что это за история с Царским? Что там произошло?
— В каком смысле? — посмотрел на меня внимательно ветеринар.
— Да вот эта эксгумация. Говорят, умер не своей смертью.
— Так говорят. Но это не доказано.
— Доказано! — с жаром возразил корчмарь. — Его задушили подушкой.
— Не верю, - скептически улыбнулся его зять. — Вчера откопали труп, а сегодня все уже известно.
Отодвинув стакан с гином, он встал из-за стола.
— Ты куда? — спросил корчмарь.
— Хочу заглянуть на овчарню в Луге, — ответил ветеринар, застегивая куртку. — Овцы начали ягниться.
— В такую погоду? На мотоцикле?
— А чем тебе не нравится погода? Снегу кот наплакал, а вы уже и испугались! Мотоцикл в порядке, движется нормально. До свидания! — кивнул он мне. — Хоть судьба и свела нас в связи с неприятным происшествием, лично я рад нашему знакомству. Вы бываете в корчме?
— Они ее завсегдатаи, — одобрительно откликнулся корчмарь.
— Ну, тогда вечером увидимся! — Ветеринар пошел к двери, но на пороге остановился и, посмотрев на меня, бросил на стол пачку сигарет:
— Курите, у меня есть еще пачка. — Он вышел прежде чем я успел его поблагодарить. Мне показалось, что он насмешливо улыбнулся. Послышалось радостное повизгивание собаки, стук захлопывающейся калитки, затем шум мотора. Я принялся нервно шарить в карманах в поисках спичек. Корчмарь наполнил опорожненные стаканы, перевернул котлеты на решетке. Отхлебнув вина, рассеянно произнес:
— А может, она сама повесилась. Она всегда была странной ...
— Странной? Что вы имеете в виду?
— Не знаю.... Она была немного не такая, как все,,. Молчаливая, замкнутая,.. Муж бросил ее, от дочери ни ответа, ни привета... С Царским они были соседи...
Он умолк. Мы выпили, съели по куску мяса. Я не знал, как продолжить разговор. Вспомнились слова Антонова: инспектор уголовного розыска должен быть контактным человеком, уметь разговаривать и с царем, и с пастухом: доброе слово — ключ к каждому сердцу; человек — существо особое, он не может жить молча, как животное. Знаешь, Иван, - говорил он мне, — почему нет нераскрытых преступлений? В девяносто девяти случаях из ста все рано или поздно выплывает наружу. Преступник не может жить один на один со своим преступлением. Он может молчать год, два, десять, даже
двадцать лет, но в конце концов заговорит. Слово очищает, освобождает. Почему, ты думаешь, Раскольников идет к следователю? Из-за угрызений совести? Да ведь у него есть свое моральное оправдание убийства старухи и Лизаветы. Следователь нужен ему, чтобы спасти себя самого. Так что ты должен уметь и говорить, и слушать, Но это, друг мой, природный дар — он или есть, или его нет ..."
— А ваш зять — серьезный человек, — произнес я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
— Да, очень, — тут же согласился корчмарь. — Хотя он даже и не врач: он зоотехник, но у нас здесь и фельдшера, и зоотехника называют врачами, потому что они мастера своего дела. У них настоящая практика в отличие от ветеринаров с дипломами, которые преврагились в администраторов. Нашего фельдшера, например, мы не променяли бы на самого известного врача-специалиста. Бабки на него молятся. Правда, в некоторых вопросах мы с зятем расходимся. Видите, какой я дом построил, — не дом — дворец, а они не хотят здесь жить, ютятся в двух комнатушках возле вокзала: хотят быть горожанами! Хоть бы уж город как город, а то . . . так, станция ...
Городок внизу, по-моему, был очень уютным, но неизвестно почему все тут называли его „станцией".
— Значит, они живут там, а работают здесь?
— Он работает здесь. Дочка на станции, служит на почте. Еще по стаканчику?
Я вежливо отказался, хотя его вино действительно было выше всяких похвал.
— Виноградников здесь не видно, а такого вина я давно не пил.
— Виноград мы покупаем. Я езжу за ним далеко — в Сухиндол, в плевенский, в свиштовский районы. Моим главным конкурентом был Царский, но делал ли он вино этой осенью, не знаю. ..
— А наследники у него есть?
— Нету. Жил один, как волк-одиночка, в одиночку и помер. Кто свел с ним счеты — неизвестно и вряд ли будет известно ...
— Интересно ...
— Что интересно?
— Кому может мешать старик?
— Не знаю, — сказал корчмарь. — Может, кому-нибудь и мешал. Жизнь у него непростая.
Я уже приготовился слушать историю жизни Царского, как корчмарь вдруг умолк, посмотрел на часы, потом на гору мяса.
— У меня еще много работы, а в пять надо открывать. Сегодня корчма будет переполнена. Здесь новости — редкость, а за два дня их набралось, как за целый гол, Приятно было посидеть с вами. Приходите в корчму, когда у вас будет время, еще поговорим.
Он проводил меня до калитки, я оглянулся, опасаясь появления пса. Корчмарь засмеялся:
— Зять взял его с собой. Возит в коляске, как человека.
Площадь была пуста. Слег потемнел и лип к ногам. Я обрадовался: к утру весь снег растает и тогда можно будет увидеть следы под окном женщины. Проходя мимо ее дома, я замедлил шаги у ворот, они были на засове. Дом казался нежилым, как и дом лесника на другой стороне улицы. Все это, думал я, неслучайно. Что-то связывало Царского и эту женщину, но что? Мне нужен был ответ именно на этот вопрос, но я был здесь человеком со стороны, а крестьяне не любят рассказывать о своих сложных взаимоотношениях посторонним, особенно в такие моменты, как сейчас, когда жизнь вдруг выходит из накатанной колеи, и чужие люди начинают ею интересоваться.
Я без труда узнал дом, куда мы накануне привели женщину. Из трубы вился дымок. Я заглянул через ограду. Передо мной был обычный деревенский двор. Бродили куры. Пять или шесть овец лежали под навесом, жуя жвачку. Дом выглядел новым, он был одноэтажным, но на высоком фундаменте, с террасой. На террасе стояли цветочные горшки, накрытые полиэтиленовой шлейкой. Наверное, с геранью, которую вчера вечером хотели уберечь от снега. Если бы мы увели с собой женщину в дом отдыха, сегодня она была бы жива. Впрочем, кто его знает! Если она покончила с собой, то ничто не могло ей помочь. Если человек принял такое решение, его уже никто не остановит.
Во дворе не было видно собаки, и я нажал на щеколду. Однако она не поддалась. Голос разума говорил мне: брось ты все это, ведь ты приехал сюда заниматься, осталось всего восемь дней, не растрачивай их по-
пуету! Но другой, настойчивый и коварный, был громче: неужели гы упустишь такой случай, ведь ты хочешь стать следователем, отбрось все колебания и займись этим делом, развяжи узел! Я представил себе, как сейчас уютно в моей комнате, все отдыхают, вокруг тишина, можно спокойно читать учебник, время от времени прислушиваясь к тому, что происходит в коридоре. Около пяти в дверь постучит Леля, я быстро оденусь и выйду, и мы предпримем одну из наших обычных приятных прогулок — либо вниз, к станции, либо направо, в лес, который всегда доброжелательно нас встречает и в ласко-вом дыхании которого таится нетерпеливое ожидание, что вот-вот между нами что-то непременно произойдет. В семь мы вернемся, поужинаем, затем усядемся возле камина, женщины будут болтать о чепухе, а мы с доктором Эйве померимся силами за шахматной доской, где в моей власти организовать сражение и выиграть его, не пролив при этом ни капли крови.
Постучать или нет в запертую калитку? Бывают мгновения, когда явственно ощущаешь равновесие чаш весов п прекрасно сознаешь, какое решение более благоразумно, по как нарочно именно тогда бес толкает тебя в ребро: попробуй, дорогой, не бойся!
Тут я заметил иод жестяным козырьком калитки кнопку звонка — село тоже приобщилось к современной технике! — и нажал на нее. раз, другой. На террасе тотчас появился мужчина в толстом свитере и быстро спустился по ступенькам. Мне показалось, что он наблюдал за мной из окна. Подойдя к воротам, широко распахнул калитку:
- Входите, пожалуйста.
Взгляд егс глаз был заискивающим и немного испуганным
— Добрый день! — сказал я и запнулся, не зная, как представиться, но он облегчил мне задачу:
— Вы из милиции, да?
Я пе ответил ни „да", ни „нет", лишь представился:
— Тихов! — и вошел во двор. Мужчина закрыл калитку и пропустил меня вперед по ведущей к дому цементной дорожке.
— Жена еще в городе, похороны, как вы велели, мы отложили на послезавтра, чем могу быть вам полезен? — выпалил он почти речитативом.
- На данный момент, — начал я медленно, но твердо, - у меня к вам один-единственный вопрос.
— Слушаю! — Он вытянулся и щелкнул каблуками. На вид ему было лег сорок пять — пятьдесят. Наверное, служит в армии?
— Где вы работаете? — спросил я.
— В кооперативе. Один год. До этого служил в строительных войсках. Старшина сверхсрочной службы. Теперь пенсионер.
— У вас есть собака?
— Собака?
Не знаю почему, по мне все время казалось, что на меня вот-вот бросится собака. Перед моими глазами еще стоял пес ветеринара — огромный Христо.
— Значит, нет, — произнес я и направился к сараю. Хоть я и роднлся в городе, мои детство и юность, можно сказать, прошли в деревне. Все каникулы я проводил у моей бабули и прекрасно знал, что есть в деревенском сарае, включительно и под навесохм, где в данный момент лежали овцы. Навес обычно опирается на несколько столбов, и практичный крестьянин забивает з них гвозди, а на гвозди вешает веревки, без которых в сельскохозяйственных работах ему не обойтись. Моя бабуля, например, хоть и женщина, всегда распределяла веревки по толщине: на один гвоздь вешала самые тонкие — бечевки — для мелких нужд, на другой — потолще, для вязки и переноски сена, на третий — самые толстые, с которыми раньше ходили в лес; на другом столбе у нее висели цепи, которыми обматывают стволы, и чеки, которые подкладывают под колеса телеги при спуске с крутых склонов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17