Демоны алчности и зависти, сидевшие в Холлинсе, с готовностью уступили место дьяволу, который легко заставил его повиноваться. В воображении Холлинс уже слышал треск человеческого черепа, разбитого камнем.
— Я уже с трудом достаю,— задыхаясь сказал Ллойд.— Мои руки не...
Холлинс поднял тяжелый камень и с громким выдохом опустил его на голову своего компаньона. Послышался отвратительный треск; заставивший йоркширца закрыть глаза. Когда через секунду он снова открыл их, то увидел, что отпрыгнул ярда на два в сторону и стоит,
изогнувшись, как хищный зверь, готовый снова нападать или защищаться. Его дрожащие руки были судорожно сжаты.
Но Ллойд не шевелился. Он лежал ничком поперек трещины. Тело его уродливо вытянулось, как тело раздавленного насекомого. Из-под камня виднелось то, что осталось от его головы,— отвратительная смесь крови и мозгов. Он умер от первого удара.
Холлинс выпрямился, глубоко вздохнул, посмотрел на синее небо, на бескрайние, поросшие вереском холмы и встряхнулся. Он плюнул на траву, словно хотел избавиться от неприятного вкуса во рту, два раза провел рукой по губам, как будто только что пил воду, и снова сплюнул.
— В конце концов,— пробормотал он,— я первым их увидел. У меня было больше прав, так что он не должен был вмешиваться. Я не верю в честную дележку.
Холлинс подошел к телу и коснулся его ногой.
— Эй, Ллойд! — громко прошептал он.— Ллойд!
Вокруг было тихо. Кажется, даже пчелы перестали летать над вереском.
— Готов! — буркнул йоркширец.— Ну а теперь...
Он быстро сбросил куртку, закатал рукава рубашки и начал работать с такой яростной энергией, что пот полил с него градом.
Глава третья
БЕГСТВО
Холлинс, как и все убийцы, совершившие преступление под влиянием минутного порыва, не имел ни малейшего представления о том, что делает, первые четверть часа после того, как покончил со своей жертвой. Такие убийства обычно совершают люди, находящиеся в состоянии временного помрачения разума. После этого они первое время действуют совершенно механически, словно повинуясь необходимости. Разум их работает как поезд, упрямо мчащийся вперед, хоть машинист и убрал руки с рычагов управления,— он нацелен на решение определенных задач и заставляет тело повиноваться.
И Холлинс, истекающий потом под жарким слепящим солнцем, был сейчас просто животным, которому инстинкт подсказывает только одно: необходимо спрятать следы преступления.
Но йоркширец, несмотря на это, работал умело и расторопно. Через несколько минут остатки вереска и папоротника были вытащены из трещины, и висящие на ветке папоротника бриллианты засверкали в прохладном полумраке, как огненные искорки. Холлинс достал из кармана моток прочной бечевки, о которой говорил Ллойду, и привязал к ее концу вырезанный по дороге крюк. Потом осторожно опустил его в трещину, зацепил ожерелье и, отделив его от ветки, поднял на поверхность. Следующее его действие было очень: характерно: йоркширец снял бриллианты' с крюка, быстро взглянул на
них, словно желал убедиться в том, что драгоценности не поддельные, и небрежно сунул под куртку, как будто они стоили не больше, чем нанизанные на нитку стекляшки. Но этот поступок означал, что ожерелье отныне — его собственность. Только его, и ничего не придется делить с другими. Он один во всем мире владеет этим сокровищем! Бриллианты принадлежат ему, и цена этого приобретения — человеческая жизнь. У него еще будет достаточно времени, чтобы повнимательнее рассмотреть камешки. А сейчас есть более срочные дела.
В тот самый миг, когда дьявол заставил Холлинса ударом тяжелого камня убить товарища, йоркширец ощутил невероятное вдохновение, какое приходит только в самые критические моменты жизни. Он убил Ллойда на самом краю места, которое должно будет стать его могилой. Трещина, поперек которой лежал младший надзиратель, была достаточно длинной и широкой, чтобы вместить его тело. Глубина ее тоже была достаточной.
Холлинс стоял под трещиной, широко расставив ноги, и глядел в ее прохладную глубину. Кое-где сквозь стены трещины пробивался папоротник. Ящерица выползла из длинной щели и тут же скользнула в другую. Трещина казалась очень глубокой и основательной.
Холлинс поднял лежащий под ногами камень и бросил его в трещину. Прошло немало времени, пока снизу донесся едва слышный стук — камень упал на дно подземной полости, с которой сообщалась трещина.
Холлинс был уверен, что ни один человек никогда не сможет заглянуть в эти глубины: ни одна человеческая рука не сроет вершину этой скалы. Никто не потревожит здесь мертвеца, пока над этими вересковыми пустошами не зазвучат трубы Судного дня.
Выбрав самое подходящее место для опускания тела, йоркширец нагнулся и, взяв Ллойда подмышки, повернул его и опустил голову и плечи в трещину. Потом схватил его за лодыжки и, рывком подняв ноги своей жертвы вверх, опустил его головой вперед в самой широкой части трещины. Еще раз посмотрев в темную глубину, Холлинс разжал пальцы —- тело скользнуло по ветке папоротника и исчезло во мраке.
Став на колени, убийца осторожно заглянул в трещину. Он смотрел туда со всех возможных позиций, пытаясь определить, сможет ли кто-либо заметить тело. Он долго ползал вокруг трещины, заглядывая в нее посередине и с углов, зажигал сухие ветки и опускал их как можно ниже. Но даже это не удовлетворило Холлинса. Он сделал второй факел, привязал его к концу бечевки, поджег и опустил на всю длину мотка. Так ничего и не увидев, он выпустил из пальцев ставшую бесполезной бечевку. Потом встал на ноги и внимательно огляделся. Оставалось еще две улики. На скале рядом с его винтовкой лежала винтовка Ллойда — Холлинс сбросил ее вслед за телом, также внимательно следя, чтобы винтовку нельзя было увидеть сверху.
Когда убийца повернул голову ко второй улике своего преступления, лицо его нахмурилось. «Этого нельзя оставлять ни в коем случае»,— подумал он. Кровь, осколки кости и капли мозга, найденные в таком неподходящем месте, могут вызвать расследование. А результаты этого расследования были бы очень неприятными. Следы эти в изобилии виднелись на плоском камне, где еще недавно покоилась голова Ллойда, на втором камне, которым убийца нанес свой жестокий удар, и на краю трещины, куда было сброшено тело. Холлинс смотрел на эти кровавые следы с отвращением — старый солдат привык к чистоте и порядку. Он мысленно проклинал Ллойда за то, что тот оставил столько грязи.
Но, так как Ллойд мертв и не может убрать за собой, Холлинс у придется самому навести порядок... Внезапно к нему пришла новая мысль — мысль о Вассали. Он перешел через площадку к тому месту, где лежал каторжник. Действительно, как он и ожидал, там тоже была кровь. Некоторое время Холлинс обдумывал ситуацию. Если Ллойда начнут искать — а искать его обязательно будут — то это место осмотрят, потому что в последний раз его видели именно здесь. Решат ли они, что это все кровь Вассали, или вспомнят, что каторжник упал у самого края скалы? Кровь Вассали, уже высохшая под ярким солнцем, образовала небольшую лужицу в том месте, где лежало его тело. Скоро здесь не останется ничего, кроме красного пятна. Но на камнях осталась
не только кровь.Он вернулся к скалам, решив не рисковать. Нужно будет все очистить. Холлинс усиленно пытался вспомнить, не видел ли он где-нибудь воды поблизости от плато. Но он не видел ни ручейка, ни даже лужи. Некоторое время йоркширец стоял в нерешительности. Наконец инстинкт старого солдата подсказал, что нужно делать. Он сел, снял ботинки, носки, и снова надел ботинки на босу ногу. Сделав из носков половую тряпку, он еще раз громко проклял Ллойда и приступил к работе.
Когда скалы были очищены настолько тщательно, насколько это было возможно при таких обстоятельствах, Холлинс бросил носки в трещину и выпрямился.
Пока убийца осматривал скалу, ему в голову пришла новая мысль. Он внимательно осмотрел ближайшие камни и действительно обнаружил на одном из них брызги крови. Снова став на колени, Холлинс опять начал усердно трудиться, а когда наконец отбросил камень в сторону, был вполне удовлетворен своей работой. Еще час жары, потом вечерняя роса и солнечное утро — и никто уже не узнает никогда, что здесь было совершено убийство.
Делать было уже нечего, и, поняв, что задача выполнена, Холлинс вернулся в состояние, близкое к нормальному, то есть начал осознавать свое действительное место в этом мире. Он убил приятеля, что поставило в опасность его собственную жизнь. Поэтому нужно в первую очередь обеспечить себе безопасность.
Для начала Холлинс обследовал каменную площадку, потом оглядел местность. Вокруг, насколько он мог видеть, было все так же безлюдно и тихо. Йоркширец решил как можно быстрее выбираться отсюда.
Его лицо, руки и шея были мокры от пота, рот пересох, в горле саднило от сильнейшей жажды. Холлинс вытащил носовой платок и старательно вытер мокрую кожу. Потом бросил в рот щепотку табака и с наслаждением начал жевать, чувствуя, как волна легкости охватывает его разум и тело. Воображение нарисовало ему придорожный трактир, стоящий на йоркширской дороге,— трактир, где вы можете получить настоящий, по-домашнему приготовленный эль из холодного погреба. При мысли об этом язык его прилип к небу.
— Пинта домашнего эля у старины Дика! — произнес он вслух.— Как приятно об этом подумать!
Он поднял с земли куртку, с явным отвращением надел ее и. не спеша подобрал выпавшее из кармана ожерелье.
Некоторое время Холлинс буквально пожирал бриллианты глазами, ласково ощупывая пальцами каждый камень.
— Наверняка настоящие,— пробормотал он.— Интересно, на чьей бы шее вы сейчас висели, если бы остались у законного владельца?
Эти слова напомнили Холлинсу, что способ, которым он получил бриллианты,— это первый шаг к тому, чтобы и на его шею надели ожерелье, только не бриллиантовое, а из пеньковой веревки. Эта мысль подтолкнула его к действию. Холлинс положил ожерелье в нагрудный карман, поднял свою винтовку и, еще раз внимательно оглядев плато, двинулся в путь.
У края площадки Холлинс остановился и посмотрел вокруг. Что-то подсказывало ему, что он никогда больше не увидит этого бескрайнего холмистого плато, но стоящая сейчас перед глазами картина никогда его не оставит. Он больше не ступит на это место, но будет тысячи раз приходить сюда во сне.
— Эх, если бы Ллойд их не заметил! — сказал он.
Потом он спустился по скалам, по склонам холма, обогнул отрог Тора и, прошагав уже довольно далеко в сторону Принстона, наконец остановился и спросил себя: «Что делать дальше?» Естественно, этот вопрос вызвал у него множество мыслей, и Холлинс присел на кучу вереска у тропинки, по которой шел, чтобы выкурить трубку и подумать.
Ясно, что, когда он вернется в тюрьму, придется отвечать на множество вопросов. Можно, конечно, отмести их, сказав, что Ллойда сморила жара и он решил посидеть на какой-то усадьбе или в долине, пока не придет в себя. Но этого оправдания хватит не больше чем на сутки. Вопрос в том, успеет ли он за двадцать четыре часа унести отсюда ноги. Холлинс начал обдумывать, что можно предпринять. Вернувшись в Принстон, он может пожаловаться на здоровье и уйти в казарму. А там останется переодеться в гражданский костюм и с наступлением ночи уехать поездом.
У себя в комнате, в коробочке, он хранит много денег. Их вполне хватит на текущие нужды. Свои сбережения Холлинс хранил в Йоркширском обществе взаимопомощи, куда он по привычке много лет переводил деньги. Поэтому он не видел сейчас ничего такого, что могло бы помешать ему немедленно покинуть Дартмур. Его тревожил другой вопрос: будет ли разумнее уехать сразу или лучше дождаться,
пока окончится расследование обстоятельств исчезновения Ллойда? Если он сейчас уйдет, не прощаясь, разве это не покажется подозрительным и связанным с исчезновением Ллойда? Может быть объявлен розыск...
Некоторое время Холлинс ломал голову над этим вопросом, пытаясь угадать последствия своего выбора. Когда наконец он встал и отправился дальше, решение было принято: уходить сразу; инстинкт подсказывал Холлинсу, что нужно бежать. Ему казалось, что бегство будет успешным. Он уйдет сегодня же ночью. Нужно будет подальше уйти пешком и взять билет на какой-нибудь станции, где его не знают и никто не обратит на него внимания. Он спокойно доберется до родного Каслфорда, несколько раз поменяв направление, чтобы его нельзя было выследить. В Каслфорде он возьмет в Строительном обществе свои сбережения и, надежно упаковав бриллианты, двинет на запад, в Ливерпуль, или на юг, в Саутгемптон. Там сядет на корабль и отправится в Кейптаун. Этот план казался ему самым реальным и легко осуществимым. Это был самый прямой путь, который следовало бы выбрать.
Когда Холлинс вернулся в тюрьму, он доложил о своем прибытии. Отсутствие Ллойда он объяснил тем, что на его приятеля сильно подействовала жара и ему пришлось зайти передохнуть на ферму. Это, кажется, ни у кого не вызвало подозрений, как и просьба Холлинса снять его этой ночью с дежурства, потому что он ужасно устал после погони за Вассали. Йоркширец понял, что он на ближайшие несколько часов избавлен от вопросов, расследования и подозрений. Им начало овладевать чувство уверенности в успехе. Умывшись и освежившись, Холлинс почувствовал большую уверенность в себе, чем когда-либо раньше, и, уединившись в своей комнате, начал готовиться к бегству. У него было фунтов сорок — пятьдесят
в банкнотах, в коробочке лежало золото и серебро, и, когда Холлинс сменил форму на твидовый костюм, аккуратно сложил свои вещи и уничтожил бумаги, которые не хотел хранить, он спрятал свои сбережения в широкий пояс и был теперь готов ко всему. Поздней ночью Холлинс выбрался из своей комнаты и к середине следующего дня был уже в Бристоле.
Там он остановился на несколько часов, чтобы обеспечить себе большую безопасность. Холлинс вспомнил, что некоторые из надзирателей знают его твидовый костюм. Поэтому в Бристоле он отправился в магазин готового платья и выбрал себе самый модный костюм. Он, надел его в одной из примерочных, купил небольшой чемодан, спрятал в него старую сумку и ушел. Выполняя свой план — добираться с пересадками — он взял билет из Бристоля в Суиндон. В Суиндоне он переночевал, на следующий день отправился в Регби, а оттуда в Бирмингем, где провел следующую ночь. Наутро Холлинс решил, что пора отправляться в Каслфорд, и сразу после завтрака взял билет на север.
Когда поезд тронулся, Холлинс открыл купленную на станции утреннюю газету. В глаза ему сразу бросился набранный огромными буквами заголовок: «Ужасная цепь убийств в Южном Девоншире».
Глава четвертая
СТРАХ ПЕРЕД НЕВЕДОМЫМ
Когда Холлинс благополучно, по его мнению, выбрался из Дартмура, он сразу же начал пить. В первые сутки убийца был слишком занят, чтобы думать об этом средстве приглушить страдания, терзающие его сердце, но, когда довелось провести целую ночь в Суиндоне, наедине со своими мыслями, Холлинсу пришлось прибегнуть к спиртному. Он сел в укромный угол курительной комнаты тихой гостиницы и, внимательно оглядев посетителей, начал пить виски и пил, пока не почувствовал сонливость, а потом ушел в свой номер. Через три часа Холлинс проснулся, покрытый от ужаса холодным потом. Ему снилось, что Ллойд, лишенный головы, гонится за ним по залитым жарким солнцем склонам холмов. В эту ночь Холлинс больше не сомкнул глаз, и утром у него ужасно болела голова. До середины дня он пытался лечить головную боль бренди, а потом вернулся к виски, которое употреблял всякий раз, когда представлялся случай, в основном в буфетах железнодорожных станций, пока не остановился на ночь в Бирмингеме. К этому времени Холлинс решил, что ему надо напиться как следует. Он помнил, как однажды в Индии после крупных неприятностей привел себя выпивкой в спокойное, хотя и не совсем бодрое состояние ума, и сейчас хотел повторить это. Он не боялся, что начнет шуметь, привлекать к себе внимание или совершит поступок, который приведет его в руки полиции. Холлинс был из тех людей, которые пьют мирно и тихо, а после пирушки спокойно отправляются спать. Ему никогда в таких случаях не хотелось кричать, петь, драться или вступать в споры. Поэтому ему раньше случалось напиваться в одиночку, без товарищей, которые вели себя чересчур шумно.
Но на этот раз Холлинс обнаружил, что спиртное не оказывает своего обычного действия. Когда он прибыл в Бирмингем, было еще не поздно и, хорошо поев, Холлинс отправился побродить по городу. По дороге он не пропускал ни одного бара, выпивая в каждом по два-три стаканчика виски.
В десять часов он вернулся в гостиницу и до двенадцати сидел в курительной комнате. Официант, непрерывно подносивший гостю виски с содовой, втайне поражался его жажде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Я уже с трудом достаю,— задыхаясь сказал Ллойд.— Мои руки не...
Холлинс поднял тяжелый камень и с громким выдохом опустил его на голову своего компаньона. Послышался отвратительный треск; заставивший йоркширца закрыть глаза. Когда через секунду он снова открыл их, то увидел, что отпрыгнул ярда на два в сторону и стоит,
изогнувшись, как хищный зверь, готовый снова нападать или защищаться. Его дрожащие руки были судорожно сжаты.
Но Ллойд не шевелился. Он лежал ничком поперек трещины. Тело его уродливо вытянулось, как тело раздавленного насекомого. Из-под камня виднелось то, что осталось от его головы,— отвратительная смесь крови и мозгов. Он умер от первого удара.
Холлинс выпрямился, глубоко вздохнул, посмотрел на синее небо, на бескрайние, поросшие вереском холмы и встряхнулся. Он плюнул на траву, словно хотел избавиться от неприятного вкуса во рту, два раза провел рукой по губам, как будто только что пил воду, и снова сплюнул.
— В конце концов,— пробормотал он,— я первым их увидел. У меня было больше прав, так что он не должен был вмешиваться. Я не верю в честную дележку.
Холлинс подошел к телу и коснулся его ногой.
— Эй, Ллойд! — громко прошептал он.— Ллойд!
Вокруг было тихо. Кажется, даже пчелы перестали летать над вереском.
— Готов! — буркнул йоркширец.— Ну а теперь...
Он быстро сбросил куртку, закатал рукава рубашки и начал работать с такой яростной энергией, что пот полил с него градом.
Глава третья
БЕГСТВО
Холлинс, как и все убийцы, совершившие преступление под влиянием минутного порыва, не имел ни малейшего представления о том, что делает, первые четверть часа после того, как покончил со своей жертвой. Такие убийства обычно совершают люди, находящиеся в состоянии временного помрачения разума. После этого они первое время действуют совершенно механически, словно повинуясь необходимости. Разум их работает как поезд, упрямо мчащийся вперед, хоть машинист и убрал руки с рычагов управления,— он нацелен на решение определенных задач и заставляет тело повиноваться.
И Холлинс, истекающий потом под жарким слепящим солнцем, был сейчас просто животным, которому инстинкт подсказывает только одно: необходимо спрятать следы преступления.
Но йоркширец, несмотря на это, работал умело и расторопно. Через несколько минут остатки вереска и папоротника были вытащены из трещины, и висящие на ветке папоротника бриллианты засверкали в прохладном полумраке, как огненные искорки. Холлинс достал из кармана моток прочной бечевки, о которой говорил Ллойду, и привязал к ее концу вырезанный по дороге крюк. Потом осторожно опустил его в трещину, зацепил ожерелье и, отделив его от ветки, поднял на поверхность. Следующее его действие было очень: характерно: йоркширец снял бриллианты' с крюка, быстро взглянул на
них, словно желал убедиться в том, что драгоценности не поддельные, и небрежно сунул под куртку, как будто они стоили не больше, чем нанизанные на нитку стекляшки. Но этот поступок означал, что ожерелье отныне — его собственность. Только его, и ничего не придется делить с другими. Он один во всем мире владеет этим сокровищем! Бриллианты принадлежат ему, и цена этого приобретения — человеческая жизнь. У него еще будет достаточно времени, чтобы повнимательнее рассмотреть камешки. А сейчас есть более срочные дела.
В тот самый миг, когда дьявол заставил Холлинса ударом тяжелого камня убить товарища, йоркширец ощутил невероятное вдохновение, какое приходит только в самые критические моменты жизни. Он убил Ллойда на самом краю места, которое должно будет стать его могилой. Трещина, поперек которой лежал младший надзиратель, была достаточно длинной и широкой, чтобы вместить его тело. Глубина ее тоже была достаточной.
Холлинс стоял под трещиной, широко расставив ноги, и глядел в ее прохладную глубину. Кое-где сквозь стены трещины пробивался папоротник. Ящерица выползла из длинной щели и тут же скользнула в другую. Трещина казалась очень глубокой и основательной.
Холлинс поднял лежащий под ногами камень и бросил его в трещину. Прошло немало времени, пока снизу донесся едва слышный стук — камень упал на дно подземной полости, с которой сообщалась трещина.
Холлинс был уверен, что ни один человек никогда не сможет заглянуть в эти глубины: ни одна человеческая рука не сроет вершину этой скалы. Никто не потревожит здесь мертвеца, пока над этими вересковыми пустошами не зазвучат трубы Судного дня.
Выбрав самое подходящее место для опускания тела, йоркширец нагнулся и, взяв Ллойда подмышки, повернул его и опустил голову и плечи в трещину. Потом схватил его за лодыжки и, рывком подняв ноги своей жертвы вверх, опустил его головой вперед в самой широкой части трещины. Еще раз посмотрев в темную глубину, Холлинс разжал пальцы —- тело скользнуло по ветке папоротника и исчезло во мраке.
Став на колени, убийца осторожно заглянул в трещину. Он смотрел туда со всех возможных позиций, пытаясь определить, сможет ли кто-либо заметить тело. Он долго ползал вокруг трещины, заглядывая в нее посередине и с углов, зажигал сухие ветки и опускал их как можно ниже. Но даже это не удовлетворило Холлинса. Он сделал второй факел, привязал его к концу бечевки, поджег и опустил на всю длину мотка. Так ничего и не увидев, он выпустил из пальцев ставшую бесполезной бечевку. Потом встал на ноги и внимательно огляделся. Оставалось еще две улики. На скале рядом с его винтовкой лежала винтовка Ллойда — Холлинс сбросил ее вслед за телом, также внимательно следя, чтобы винтовку нельзя было увидеть сверху.
Когда убийца повернул голову ко второй улике своего преступления, лицо его нахмурилось. «Этого нельзя оставлять ни в коем случае»,— подумал он. Кровь, осколки кости и капли мозга, найденные в таком неподходящем месте, могут вызвать расследование. А результаты этого расследования были бы очень неприятными. Следы эти в изобилии виднелись на плоском камне, где еще недавно покоилась голова Ллойда, на втором камне, которым убийца нанес свой жестокий удар, и на краю трещины, куда было сброшено тело. Холлинс смотрел на эти кровавые следы с отвращением — старый солдат привык к чистоте и порядку. Он мысленно проклинал Ллойда за то, что тот оставил столько грязи.
Но, так как Ллойд мертв и не может убрать за собой, Холлинс у придется самому навести порядок... Внезапно к нему пришла новая мысль — мысль о Вассали. Он перешел через площадку к тому месту, где лежал каторжник. Действительно, как он и ожидал, там тоже была кровь. Некоторое время Холлинс обдумывал ситуацию. Если Ллойда начнут искать — а искать его обязательно будут — то это место осмотрят, потому что в последний раз его видели именно здесь. Решат ли они, что это все кровь Вассали, или вспомнят, что каторжник упал у самого края скалы? Кровь Вассали, уже высохшая под ярким солнцем, образовала небольшую лужицу в том месте, где лежало его тело. Скоро здесь не останется ничего, кроме красного пятна. Но на камнях осталась
не только кровь.Он вернулся к скалам, решив не рисковать. Нужно будет все очистить. Холлинс усиленно пытался вспомнить, не видел ли он где-нибудь воды поблизости от плато. Но он не видел ни ручейка, ни даже лужи. Некоторое время йоркширец стоял в нерешительности. Наконец инстинкт старого солдата подсказал, что нужно делать. Он сел, снял ботинки, носки, и снова надел ботинки на босу ногу. Сделав из носков половую тряпку, он еще раз громко проклял Ллойда и приступил к работе.
Когда скалы были очищены настолько тщательно, насколько это было возможно при таких обстоятельствах, Холлинс бросил носки в трещину и выпрямился.
Пока убийца осматривал скалу, ему в голову пришла новая мысль. Он внимательно осмотрел ближайшие камни и действительно обнаружил на одном из них брызги крови. Снова став на колени, Холлинс опять начал усердно трудиться, а когда наконец отбросил камень в сторону, был вполне удовлетворен своей работой. Еще час жары, потом вечерняя роса и солнечное утро — и никто уже не узнает никогда, что здесь было совершено убийство.
Делать было уже нечего, и, поняв, что задача выполнена, Холлинс вернулся в состояние, близкое к нормальному, то есть начал осознавать свое действительное место в этом мире. Он убил приятеля, что поставило в опасность его собственную жизнь. Поэтому нужно в первую очередь обеспечить себе безопасность.
Для начала Холлинс обследовал каменную площадку, потом оглядел местность. Вокруг, насколько он мог видеть, было все так же безлюдно и тихо. Йоркширец решил как можно быстрее выбираться отсюда.
Его лицо, руки и шея были мокры от пота, рот пересох, в горле саднило от сильнейшей жажды. Холлинс вытащил носовой платок и старательно вытер мокрую кожу. Потом бросил в рот щепотку табака и с наслаждением начал жевать, чувствуя, как волна легкости охватывает его разум и тело. Воображение нарисовало ему придорожный трактир, стоящий на йоркширской дороге,— трактир, где вы можете получить настоящий, по-домашнему приготовленный эль из холодного погреба. При мысли об этом язык его прилип к небу.
— Пинта домашнего эля у старины Дика! — произнес он вслух.— Как приятно об этом подумать!
Он поднял с земли куртку, с явным отвращением надел ее и. не спеша подобрал выпавшее из кармана ожерелье.
Некоторое время Холлинс буквально пожирал бриллианты глазами, ласково ощупывая пальцами каждый камень.
— Наверняка настоящие,— пробормотал он.— Интересно, на чьей бы шее вы сейчас висели, если бы остались у законного владельца?
Эти слова напомнили Холлинсу, что способ, которым он получил бриллианты,— это первый шаг к тому, чтобы и на его шею надели ожерелье, только не бриллиантовое, а из пеньковой веревки. Эта мысль подтолкнула его к действию. Холлинс положил ожерелье в нагрудный карман, поднял свою винтовку и, еще раз внимательно оглядев плато, двинулся в путь.
У края площадки Холлинс остановился и посмотрел вокруг. Что-то подсказывало ему, что он никогда больше не увидит этого бескрайнего холмистого плато, но стоящая сейчас перед глазами картина никогда его не оставит. Он больше не ступит на это место, но будет тысячи раз приходить сюда во сне.
— Эх, если бы Ллойд их не заметил! — сказал он.
Потом он спустился по скалам, по склонам холма, обогнул отрог Тора и, прошагав уже довольно далеко в сторону Принстона, наконец остановился и спросил себя: «Что делать дальше?» Естественно, этот вопрос вызвал у него множество мыслей, и Холлинс присел на кучу вереска у тропинки, по которой шел, чтобы выкурить трубку и подумать.
Ясно, что, когда он вернется в тюрьму, придется отвечать на множество вопросов. Можно, конечно, отмести их, сказав, что Ллойда сморила жара и он решил посидеть на какой-то усадьбе или в долине, пока не придет в себя. Но этого оправдания хватит не больше чем на сутки. Вопрос в том, успеет ли он за двадцать четыре часа унести отсюда ноги. Холлинс начал обдумывать, что можно предпринять. Вернувшись в Принстон, он может пожаловаться на здоровье и уйти в казарму. А там останется переодеться в гражданский костюм и с наступлением ночи уехать поездом.
У себя в комнате, в коробочке, он хранит много денег. Их вполне хватит на текущие нужды. Свои сбережения Холлинс хранил в Йоркширском обществе взаимопомощи, куда он по привычке много лет переводил деньги. Поэтому он не видел сейчас ничего такого, что могло бы помешать ему немедленно покинуть Дартмур. Его тревожил другой вопрос: будет ли разумнее уехать сразу или лучше дождаться,
пока окончится расследование обстоятельств исчезновения Ллойда? Если он сейчас уйдет, не прощаясь, разве это не покажется подозрительным и связанным с исчезновением Ллойда? Может быть объявлен розыск...
Некоторое время Холлинс ломал голову над этим вопросом, пытаясь угадать последствия своего выбора. Когда наконец он встал и отправился дальше, решение было принято: уходить сразу; инстинкт подсказывал Холлинсу, что нужно бежать. Ему казалось, что бегство будет успешным. Он уйдет сегодня же ночью. Нужно будет подальше уйти пешком и взять билет на какой-нибудь станции, где его не знают и никто не обратит на него внимания. Он спокойно доберется до родного Каслфорда, несколько раз поменяв направление, чтобы его нельзя было выследить. В Каслфорде он возьмет в Строительном обществе свои сбережения и, надежно упаковав бриллианты, двинет на запад, в Ливерпуль, или на юг, в Саутгемптон. Там сядет на корабль и отправится в Кейптаун. Этот план казался ему самым реальным и легко осуществимым. Это был самый прямой путь, который следовало бы выбрать.
Когда Холлинс вернулся в тюрьму, он доложил о своем прибытии. Отсутствие Ллойда он объяснил тем, что на его приятеля сильно подействовала жара и ему пришлось зайти передохнуть на ферму. Это, кажется, ни у кого не вызвало подозрений, как и просьба Холлинса снять его этой ночью с дежурства, потому что он ужасно устал после погони за Вассали. Йоркширец понял, что он на ближайшие несколько часов избавлен от вопросов, расследования и подозрений. Им начало овладевать чувство уверенности в успехе. Умывшись и освежившись, Холлинс почувствовал большую уверенность в себе, чем когда-либо раньше, и, уединившись в своей комнате, начал готовиться к бегству. У него было фунтов сорок — пятьдесят
в банкнотах, в коробочке лежало золото и серебро, и, когда Холлинс сменил форму на твидовый костюм, аккуратно сложил свои вещи и уничтожил бумаги, которые не хотел хранить, он спрятал свои сбережения в широкий пояс и был теперь готов ко всему. Поздней ночью Холлинс выбрался из своей комнаты и к середине следующего дня был уже в Бристоле.
Там он остановился на несколько часов, чтобы обеспечить себе большую безопасность. Холлинс вспомнил, что некоторые из надзирателей знают его твидовый костюм. Поэтому в Бристоле он отправился в магазин готового платья и выбрал себе самый модный костюм. Он, надел его в одной из примерочных, купил небольшой чемодан, спрятал в него старую сумку и ушел. Выполняя свой план — добираться с пересадками — он взял билет из Бристоля в Суиндон. В Суиндоне он переночевал, на следующий день отправился в Регби, а оттуда в Бирмингем, где провел следующую ночь. Наутро Холлинс решил, что пора отправляться в Каслфорд, и сразу после завтрака взял билет на север.
Когда поезд тронулся, Холлинс открыл купленную на станции утреннюю газету. В глаза ему сразу бросился набранный огромными буквами заголовок: «Ужасная цепь убийств в Южном Девоншире».
Глава четвертая
СТРАХ ПЕРЕД НЕВЕДОМЫМ
Когда Холлинс благополучно, по его мнению, выбрался из Дартмура, он сразу же начал пить. В первые сутки убийца был слишком занят, чтобы думать об этом средстве приглушить страдания, терзающие его сердце, но, когда довелось провести целую ночь в Суиндоне, наедине со своими мыслями, Холлинсу пришлось прибегнуть к спиртному. Он сел в укромный угол курительной комнаты тихой гостиницы и, внимательно оглядев посетителей, начал пить виски и пил, пока не почувствовал сонливость, а потом ушел в свой номер. Через три часа Холлинс проснулся, покрытый от ужаса холодным потом. Ему снилось, что Ллойд, лишенный головы, гонится за ним по залитым жарким солнцем склонам холмов. В эту ночь Холлинс больше не сомкнул глаз, и утром у него ужасно болела голова. До середины дня он пытался лечить головную боль бренди, а потом вернулся к виски, которое употреблял всякий раз, когда представлялся случай, в основном в буфетах железнодорожных станций, пока не остановился на ночь в Бирмингеме. К этому времени Холлинс решил, что ему надо напиться как следует. Он помнил, как однажды в Индии после крупных неприятностей привел себя выпивкой в спокойное, хотя и не совсем бодрое состояние ума, и сейчас хотел повторить это. Он не боялся, что начнет шуметь, привлекать к себе внимание или совершит поступок, который приведет его в руки полиции. Холлинс был из тех людей, которые пьют мирно и тихо, а после пирушки спокойно отправляются спать. Ему никогда в таких случаях не хотелось кричать, петь, драться или вступать в споры. Поэтому ему раньше случалось напиваться в одиночку, без товарищей, которые вели себя чересчур шумно.
Но на этот раз Холлинс обнаружил, что спиртное не оказывает своего обычного действия. Когда он прибыл в Бирмингем, было еще не поздно и, хорошо поев, Холлинс отправился побродить по городу. По дороге он не пропускал ни одного бара, выпивая в каждом по два-три стаканчика виски.
В десять часов он вернулся в гостиницу и до двенадцати сидел в курительной комнате. Официант, непрерывно подносивший гостю виски с содовой, втайне поражался его жажде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24