..
Кажется, и Толкебай хоть немного, но освободился от страха и стыда. Подумал, наверное: чему быть, того не миновать, и, как в омут головой, в назначенный срок явился на берег...
А сейчас, прислушиваясь к бормотанию спящего Богары, тихому его постаныванию, Зумрат думала о Толкебае и того больше о том, в какое положение попала сама. Сначала, когда она обняла его, джигит вконец растерялся, попытался вырваться, но потом обнял так, что у молодой бике косточки захрустели...
После той ночи, после тех неистовых, до слез, до изнеможения, ласк Зумрат больше не видела Толкебая. Наутро джигит уехал в войско. Теперь от одного воспоминания о тайном грехе у молодой бике закипала кровь, тело все еще жило тем блаженством. Но строгий наказ брата Кутлыяра то и дело царапал душу, темной тучей ложился на ее сладостные мечтания. Мулла-соглядатай не заставит долго ждать. А что есть у Зумрат, что подозрительного приметила, что вызнала, чтобы донести Кутлыяру?
Хотя кое-что и настораживало. В ту ночь, в тальнике, из отрывочных слов Толкебая поняла, что Богара собирает войско втрое, вчетверо больше, чем затребовала Орда. С чего вдруг так расщедрились башкирские кочевья? В другое время легче кость вырвать у собаки из пасти, чем у них лишнего человека в ордынское войско. Еще Толкебай говорил: «Коли дела пойдут как надо, можешь и ханшей стать». На что намекал? Даже представить смешно, что он, Толкебай, станет ханом и отберет Зумрат у ее старого мужа.
А тут еще бродивший где-то Хабрау-сэсэн вернулся в кочевье Богары и опять в своих песнях высмеивает хана Тохтамыша, осыпает проклятиями Орду, ее порядки и повадки. Почему сейчас, когда все вместе готовятся идти против Хромого Тимура, никто не уймет его?
Похоже, проглядела Зумрат что-то. Пока она выслеживала лису-Толкебая, вожделение свое ублажала, старый волк Богара времени не терял даром, в башкирских степях идет какое-то тайное брожение. А что она расскажет мулле? О неясных своих подозрениях?
Росла Зумрат, эмирская дочь, в неге и роскоши, по взмаху ресниц, по легкому кивку исполнялись все ее желания. Однако с ранних лет получила она кое-какое образование и, от природы умная и сметливая, умела оценивать житейские и государственные дела, большие и малые события, низать их, как зерна четок, на одну нить. Правда, эти дела все больше крутились вокруг того, кто на ком женился, да кто с кем породнился, и какая от этого политическая выгода родне жениха, и какая — родне невесты. Но если учесть, сколь много внимания уделялось таким вещам в Орде, а точнее — при ногайском дворе, то нельзя сказать, что Зумрат жила в стороне от всего, что творилось в мире.
Коли выдали замуж ее за Богару, значит, ногаям нужен мир с башкирами, Орде нужна опора. А если Богара выйдет из-под руки Орды и решится создать собственное ханство, тогда —война. Дом ногаев не захочет потерять башкирские земли и пошлет войска. Но постой, постой, когда муж — хан, кто же тогда жена? Выходит, вместе с мужем на такую немыслимую высоту взлетит и она? Дочь эмира, она станет ханшей! Не зря, выходит, болтал Толкебай: «Станешь женой хана...» Вот что имел он в виду! Говорил то, о чем, видно, давно уже в народе толкуют.
Когда такие ожидаются события, разве останется Зумрат в стороне от трудов мужа? А Толкебай?.. Что Толкебай? Ему — свое место. При случае будут встречаться. Запахнет горелым — способ избавиться от него найдется быстро...
16
Зумрат встала пораньше, разбудила одну из служанок, и они принялись готовить утреннюю трапезу. Взбудораженная своей догадкой, Зумрат отбросила все беспокойные мысли, терзавшие ее в последние дни. Да, птица счастья готова сесть на ее юрту. Каждый миг, на каждом шагу должна она оказывать мужу уважение, знать, что у него на сердце, предупреждать каждое его желание. Всегда находиться рядом, всегда быть помощницей в его делах. Надо будет — сядет на коня, возьмет саблю в руки и вместе с Богарой — хоть в огонь, хоть в воду. Не лучиной, едва мерцающей в темноте, а сверкающей молнией должна она жить! И не в жалком кочевье главенствовать, а над тысячами тысяч владычествовать. А придет смертный час— чтобы ни в чем не каяться, ни о чем не жалеть. Когда муж поднимается на завоевание ханского трона, такая ли она жена, чтобы быть при нем соглядатаем!
Богара с некоторым удивлением следил за женой. Сегодня она не сидела надувшись, как обычно, нет, сама накрыла, сама позвала к застолью. С улыбкой сама разливает чай, подкладывает мужу лучшие куски. Насупленные брови бея поневоле опустились, он обнял ее за талию и приласкал.
Они сидели, мирно ворковали, когда, неслышно ступая, вошла одна из служанок и низко поклонилась.
— Ну, чего молчишь, словно перстень во рту прячешь? Говори, коли зашла! — нахмурилась Зумрат. Она была недовольна, что помешали сладкому чаепитию.
— Это... енге, джигиты это... какого-то чужака около Яика поймали. Говорит мулла, он... тебя спрашивает.,,— сбивчиво забормотала девушка.
— Не выше бея небось. Пусть подождет! — отрезала Зумрат. Она замерла на миг, быстро о чем-то подумала, потом прильнула к мужу и прошептала ему прямо в ухо: — Послушай, отец...
Богара стремительно повернулся к нею
— Отец, говоришь? Неужто... это?
— А что, ночуй почаще в моей юрте, может, и случится... — Она тихонько засмеялась. По лицу пробежал румянец. Но не от смущения — вспомнила Толкебая.
— Если новость твоя окажется правдой, тебе от меня шелковый зилян на выдре и золотые сережки с яхонтом,— сказал Богара.
— Уж и не знаю... Дней через десять — пятнадцать выяснится, правда или нет. Послушай-ка меня... Тот мулла, пожалуй, от ногаев лазутчик. Должно быть, хочет у меня что-нибудь выведать.
— И что же?
— Ах, аллах, еще спрашивает! Говорю, лазутчик, наверное. Сделаем так. Я его сюда позову, а ты постой за юртой и послушай.
Еще больше удивился бей.
— Откуда ты знаешь, что он лазутчик? — покачал он головой.— На служителя веры напраслины не возводишь ли?
— Сам посуди, кто в такое лихое время выйдет в дорогу без веской причины? Правда ли, напраслина ли, выяснить нетрудно,— сказала Зумрат и хлопнула в ладоши. Показалась та самая служанка.— Пусть хазрет войдет!
В юрту вошел человек средних лет в стареньком зиляне, зеленой чалме. Проходить не стал, присел около дверей и прочитал молитву.
— Я человек занятый, мулла, сам знаешь, с бея тоже службу спрашивают. Вот бике от моего имени тебе почет окажет, не обессудь,— сказал Богара и поднялся с места. Уловка жены разбудила его любопытство.
Только бей вышел, мулла достал монету, она словно сама выкатилась у него из-за пазухи, прокатилась по ладони и легла на край скатерти. Зумрат показала свою.
Мулла выпил кумыса, поел наспех и сказал:
— Через два дня твой почтенный отец снимется вместе с войском. Место на Яике, у брода, где стоял наш тумен, должны занять башкиры. Они готовы?
— Готовы, почтенный мулла, готовы. И недели не пройдет, сядут на коней,— уверенно ответила Зумрат.
— Похвально,— кивнул мулла, поглаживая бороду.— Однако Богара, оказывается, набирает войска больше, чем мы велели. Нет ли в этом умысла какого?
— Богара-бей — верный сура хана и ногаев. Все повеления брата моего Кутлыяра он выполняет неукоснительно. Передай, пусть не тревожится,— все так же твердо сказала Зумрат.—А что больше воинов— так это Орде лишь на пользу.
— Хорошо... Еще один вопрос. Сюда была послана сотня киреев. Но донесения от сотника твой брат, почтенный Кутлыяр-мирза, никакого не получил. Почему? Может, эти,— он кивнул прямо туда, где, как казалось Зумрат, за стеной юрты стоял Богара,— неладное что-то замыслили и перерезали отряд?
— Пусть ветром унесет твои слова! — От растерянности она даже подскочила на месте, и в этой горячности была своя убедительность.— Та сотня с башкирами на военных учениях. Наверное, у сотника не было возможности.— Зумрат говорила первое, что приходило на ум. О прибытии отряда киреев она слышала лишь краем уха, о том же, что их обезоружили и забрали лошадей, не знала вовсе.
— Ладно, схожу сам разузнаю.
— Ты туда не пройдешь, почтенный, чужих к войску не пускают. Богара — умный сардар, ничуть не хуже знаменитых эмиров Орды. Порядок установил крепкий. О киреях я узнаю сама,— твердо сказала Зумрат.
— Когда узнаешь? Я ведь, бике, через два дня перед мирзой Кутлыяром должен стоять.
— Не беда, сегодня к вечеру получишь нужные сведения. В обратный путь через караулы сама проведу.— Зумрат и сама подивилась той властности, которая вдруг зазвучала в ее голосе, словно говорил человек, управляющийся с большими государственными делами.— Так что ничего худого от Богары не ждите. Человек мудрый и осмотрительный, хоть сейчас его ханом сажай...
— Ханом сажать? Ай-хай, бике, не вздумай самого бея в этом уверить! Кутлыяр-мирза того и опасается!
— Аллах не внушил, так я внушать не буду. Я говорю: мог бы, по силам. Но не такой он человек, чтобы отвернуться от великой Орды. Сказала же так, чтобы ты понял: Богара — умный, осмотрительный турэ.
Мулла посидел молча, перебирая четки, потом заговорил снова:
— Последний вопрос. Говорят, у этих аулы в горы уходят. Как сама быть думаешь? Кутлыяр-мирза велел передать: найди какой-нибудь повод и возвращайся к отцу. Мы на время уходим в глубь Дешти-Кипчака. Башкирские войска останутся за нами, на пути Хромого Тимура. Он-то никого не пощадит, всех подчистую уничтожит.
«Вот оно как! Значит, мой отец с братом хотят кинуть
башкир в пасть дракону...» — похолодела Зумрат. Но смятения своего не выдала.
— Что стране суждено, то и мне. Достойно ли жене бея бежать, бросив мужа? Меня сюда не рабыней привезли. Так и скажи Кутлыяру-мирзе.
Зумрат увлеклась опасной игрой, самой же и затеянной. Лишь бы Богара стоял там и слушал. Хотя, чем дело кончится, было еще не ясно. Бей мог и не сдержать своего гнева. Потому молодая бике поспешила проводить лазутчика. Стоявшим поодаль караульным приказала:
— Устройте муллу в гостевой юрте!
Только она вернулась в юрту, следом влетел Богара.
— Ай, я глупец! Ай, я слепой! Все время подозревал тебя! Живи тысячу лет, бике! — сказал он, крепко обнимая ее.
— Чего удивляешься? Я — твоя жена,— ответила Зумрат.— Говорят же: где иголка —там и нитка. И мне теперь башкирская земля не чужая.
— С огнем играешь! Разве для твоих тонких плеч дело, которое я затеял? — Богара не знал, как приласкать жену.
— Ладно, отец, время не ждет. Мне гонца надо послать в войско.
— В сотню киреев? — спросил Богара и усмехнулся: — Ну, змея! Как проведала только!
— Если ты меня за куклу считаешь... — Бике надула губы и отвернулась. Но время ли обидами считаться? — Сделаем так,— сказала она,— пусть кто-нибудь приедет в одежде киреев, покажем его мулле. Что сказать, я сама его научу, не сомневайся.
— Есть такой джигит. Толкебай, что ли. Язык киреев знает, был у них в заложниках.
Зумрат вспыхнула и спрятала глаза. Но бей не заметил этого. Он уже торопился ехать к войскам, большой совет старейшин должен был начаться вскоре после полудня.
Сухо, строго, словно ничего между ними не было, деловито объяснила Зумрат Толкебаю, что ему следует говорить мулле.
— Смотри, коли ошибешься и ордынский посол заподозрит что-то, прямо в руки Аргыну попадешь,— сказала она.
Толкебай слегка опешил от такого ледяного тона, еще раз оглядел юрту: они были одни.
— Головой клянусь, сделаю все, как ты велела,— с широкой улыбкой, заглядывая ей в глаза, сказал он.
Простодушный влюбленный джигит не понимал, что юная жена бея уже с головой ушла в упоительную политическую игру, а сам он лишь орудие в ее руках. Ему казалось, что птица счастья села ему на плечо. И хотя кружилась голова и он мало что соображал, но все, что говорила бике, запомнил.
— Далеко не уходи, как тебя кликнут, подойдешь, поклонишься мне и мулле, поздороваешься! — С тем Зумрат и выпроводила его.
Все вышло, как задумано. Толкебай передал мулле от сотника привет, то и дело вставляя кирейские слова, рассказал, как их сотня сдружилась с башкирами и теперь обучает их воинскому ремеслу. Мулла, довольный, похлопал Толкебая по плечу. Потом, понизив голос до шепота, передал приказ Кутлыяра-мирзы:
— Доведи до сотника; если почувствует, что башкиры стали на путь измены, пусть первым делом зарежет Богару и Юлыша. Змея с расплющенной головой — хвостом покрутит, но ужалить не сможет. Затем пусть от имени хана возьмет все башкирское войско в свои руки. Правда, Кутлыяр-мирза надеется, что дело до этого не дойдет. Однако надо быть начеку.
Только начало темнеть, три всадника вышли в путь. Как условились с Богарой, Зумрат сама поехала проводить муллу и Толкебая взяла с собой.
Пофыркивая, мерной рысью идут кони. Путники молчат, слова, какие нужно было сказать, уже сказаны.
Зумрат думает о том, в какое положение она попала. И теперь выверяет все, как дотошная швея проверяет шов — на ощупь, на свет, на растяжку. Пока вроде шьет туго, расползтись не должно. Она уверена, башкиры поднимут восстание, в этом-то у нее сомнений нет. Конечно, Богара ей всех своих замыслов не раскрыл, но сообразительная бике уже сама о многом догадалась. Только сможет ли бей, не споткнувшись, дойти до конца? Хватит ли у него силы, терпения и ума взять башкирские племена в кулак и направить к своей цели? Если и сможет собрать войско — самое большее в двадцать тысяч. С этими силами идти на Орду — уж лучше прямо в огонь. Значит, Богара должен на кого-то опереться, просить помощи у могучего владыки... Выходит, что расчет-то его на Хромого Тимура. Да, да, прошел как-то слушок, месяца два назад, поговаривали, что приходил какой-то дервиш.
Может, он был ходоком от царя Тимура, его ищейкой? А Юлыш и Хабрау-йырау, они-то где пятнадцать дней пропадали? Ну, Богара! Ну, хитрый старый лис!
Проводив муллу через сторожевые посты, Зумрат и Толкебай повернули обратно. Проехали немного, и возле молодой рощицы бике остановила лошадь. Спросила:
— Может, немного остудим коней?
— Как хочешь, бике. Что прикажешь, я в твоей воле,— ответил джигит.
— Иди сюда! — задыхаясь, прошептала Зумрат, спрыгнув с лошади...
Когда снова тронулись в путь, она сказала с тихим вздохом:
— Теперь не скоро увидимся... — Как бы ни были горячи объятия Толкебая, не сроки следующего свидания занимали Зумрат, она думала о грозной буре, что уже клубилась на горизонте.
— Не знаю, как ты, а у меня, если хоть день не увижу тебя, душа с телом прощается! — Толкебай потянулся обнять ее.
Зумрат отвела коня в сторону.
— Я, кажется, в тягости... — сказала она.
— От меня, что ли?
— Дурак! Разве жена бея может на стороне нагулять! Ты смотри, держи язык-то за зубами.— Бике и сама не заметила, как перешла на крик.
— Да нет, я так... Сама же... сколько времени никак не родишь,— забормотал парень.
Еще одна задача для Зумрат. Коли надежда сбудется, коли догадки окажутся верными, эту нитку надо будет рвать тут же и кончик спрятать как можно дальше. Не приведи аллах, кто-нибудь хоть что-то заподозрит. Ребенок, которого она родит,— сын Богары. И все. Никому никакой иной мысли, ни тени сомнения и в голову прийти не должно. Если этот простоватый Толкебай по глупости своей проболтается, откроет тайну — все замыслы Зумрат пойдут прахом. На белоснежную юрту Богары-бея, который будет вознесен ханом всей башкирской земли, даже капля грязи попасть не должна. Мальчик, что в чреве бике,— сын хана, бесспорный наследник своего отца, ибо мать его — потомок хана Шайбана.
Вдруг молча ехавший позади Толкебай показался чужим и опасным... Конечно, Зумрат нашла бы причину, хоть самую пустячную, и отдала его в руки безжалостному Аргыну. Хоть завтра же... Но забурлит опять ее молодая кровь, куда, в чьи объятия бросится она? Пусть пока... потом увидим...
Когда впереди показались костры ее кочевого аула и пришла пора им разъезжаться, Зумрат решила еще раз предупредить парня.
— Старайся почаще показываться на глаза бею и Юлышу, Толкебай. Я им скажу о сегодняшней твоей службе, замолвлю словечко, чтобы тебя десятником поставили. Но смотри... крепко держи язык за зубами. Если хоть маленький слушок пройдет, бей не пощадит. И первым на расправу пойдешь ты.
— Эх, Зумрат,— вздохнул парень.— Говоришь, что только меня одного любишь, а сама все время стращаешь...
— Я — жена бея, повелителя всех башкирских земель! Не забудь это! — сказала она и, ударив коня камчой, помчалась туда, где горели костры становья.
Назавтра случились два события, которые резко повернули судьбу дома Богары. И они убедили Зумрат в верности ее догадок.
Она взяла одного из джигитов, оставленных для охраны кочевья, и поехала к войскам. На это нужно было разрешение бея, но Богара не вернулся, остался ночевать в лагере. А у Татлыбике можно и не спрашивать, она в дела молодой наперсницы не вмешивается. Да и сама Зумрат, помня, из какого рода вышла она и из какого байбисе, смотрит на нее свысока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Кажется, и Толкебай хоть немного, но освободился от страха и стыда. Подумал, наверное: чему быть, того не миновать, и, как в омут головой, в назначенный срок явился на берег...
А сейчас, прислушиваясь к бормотанию спящего Богары, тихому его постаныванию, Зумрат думала о Толкебае и того больше о том, в какое положение попала сама. Сначала, когда она обняла его, джигит вконец растерялся, попытался вырваться, но потом обнял так, что у молодой бике косточки захрустели...
После той ночи, после тех неистовых, до слез, до изнеможения, ласк Зумрат больше не видела Толкебая. Наутро джигит уехал в войско. Теперь от одного воспоминания о тайном грехе у молодой бике закипала кровь, тело все еще жило тем блаженством. Но строгий наказ брата Кутлыяра то и дело царапал душу, темной тучей ложился на ее сладостные мечтания. Мулла-соглядатай не заставит долго ждать. А что есть у Зумрат, что подозрительного приметила, что вызнала, чтобы донести Кутлыяру?
Хотя кое-что и настораживало. В ту ночь, в тальнике, из отрывочных слов Толкебая поняла, что Богара собирает войско втрое, вчетверо больше, чем затребовала Орда. С чего вдруг так расщедрились башкирские кочевья? В другое время легче кость вырвать у собаки из пасти, чем у них лишнего человека в ордынское войско. Еще Толкебай говорил: «Коли дела пойдут как надо, можешь и ханшей стать». На что намекал? Даже представить смешно, что он, Толкебай, станет ханом и отберет Зумрат у ее старого мужа.
А тут еще бродивший где-то Хабрау-сэсэн вернулся в кочевье Богары и опять в своих песнях высмеивает хана Тохтамыша, осыпает проклятиями Орду, ее порядки и повадки. Почему сейчас, когда все вместе готовятся идти против Хромого Тимура, никто не уймет его?
Похоже, проглядела Зумрат что-то. Пока она выслеживала лису-Толкебая, вожделение свое ублажала, старый волк Богара времени не терял даром, в башкирских степях идет какое-то тайное брожение. А что она расскажет мулле? О неясных своих подозрениях?
Росла Зумрат, эмирская дочь, в неге и роскоши, по взмаху ресниц, по легкому кивку исполнялись все ее желания. Однако с ранних лет получила она кое-какое образование и, от природы умная и сметливая, умела оценивать житейские и государственные дела, большие и малые события, низать их, как зерна четок, на одну нить. Правда, эти дела все больше крутились вокруг того, кто на ком женился, да кто с кем породнился, и какая от этого политическая выгода родне жениха, и какая — родне невесты. Но если учесть, сколь много внимания уделялось таким вещам в Орде, а точнее — при ногайском дворе, то нельзя сказать, что Зумрат жила в стороне от всего, что творилось в мире.
Коли выдали замуж ее за Богару, значит, ногаям нужен мир с башкирами, Орде нужна опора. А если Богара выйдет из-под руки Орды и решится создать собственное ханство, тогда —война. Дом ногаев не захочет потерять башкирские земли и пошлет войска. Но постой, постой, когда муж — хан, кто же тогда жена? Выходит, вместе с мужем на такую немыслимую высоту взлетит и она? Дочь эмира, она станет ханшей! Не зря, выходит, болтал Толкебай: «Станешь женой хана...» Вот что имел он в виду! Говорил то, о чем, видно, давно уже в народе толкуют.
Когда такие ожидаются события, разве останется Зумрат в стороне от трудов мужа? А Толкебай?.. Что Толкебай? Ему — свое место. При случае будут встречаться. Запахнет горелым — способ избавиться от него найдется быстро...
16
Зумрат встала пораньше, разбудила одну из служанок, и они принялись готовить утреннюю трапезу. Взбудораженная своей догадкой, Зумрат отбросила все беспокойные мысли, терзавшие ее в последние дни. Да, птица счастья готова сесть на ее юрту. Каждый миг, на каждом шагу должна она оказывать мужу уважение, знать, что у него на сердце, предупреждать каждое его желание. Всегда находиться рядом, всегда быть помощницей в его делах. Надо будет — сядет на коня, возьмет саблю в руки и вместе с Богарой — хоть в огонь, хоть в воду. Не лучиной, едва мерцающей в темноте, а сверкающей молнией должна она жить! И не в жалком кочевье главенствовать, а над тысячами тысяч владычествовать. А придет смертный час— чтобы ни в чем не каяться, ни о чем не жалеть. Когда муж поднимается на завоевание ханского трона, такая ли она жена, чтобы быть при нем соглядатаем!
Богара с некоторым удивлением следил за женой. Сегодня она не сидела надувшись, как обычно, нет, сама накрыла, сама позвала к застолью. С улыбкой сама разливает чай, подкладывает мужу лучшие куски. Насупленные брови бея поневоле опустились, он обнял ее за талию и приласкал.
Они сидели, мирно ворковали, когда, неслышно ступая, вошла одна из служанок и низко поклонилась.
— Ну, чего молчишь, словно перстень во рту прячешь? Говори, коли зашла! — нахмурилась Зумрат. Она была недовольна, что помешали сладкому чаепитию.
— Это... енге, джигиты это... какого-то чужака около Яика поймали. Говорит мулла, он... тебя спрашивает.,,— сбивчиво забормотала девушка.
— Не выше бея небось. Пусть подождет! — отрезала Зумрат. Она замерла на миг, быстро о чем-то подумала, потом прильнула к мужу и прошептала ему прямо в ухо: — Послушай, отец...
Богара стремительно повернулся к нею
— Отец, говоришь? Неужто... это?
— А что, ночуй почаще в моей юрте, может, и случится... — Она тихонько засмеялась. По лицу пробежал румянец. Но не от смущения — вспомнила Толкебая.
— Если новость твоя окажется правдой, тебе от меня шелковый зилян на выдре и золотые сережки с яхонтом,— сказал Богара.
— Уж и не знаю... Дней через десять — пятнадцать выяснится, правда или нет. Послушай-ка меня... Тот мулла, пожалуй, от ногаев лазутчик. Должно быть, хочет у меня что-нибудь выведать.
— И что же?
— Ах, аллах, еще спрашивает! Говорю, лазутчик, наверное. Сделаем так. Я его сюда позову, а ты постой за юртой и послушай.
Еще больше удивился бей.
— Откуда ты знаешь, что он лазутчик? — покачал он головой.— На служителя веры напраслины не возводишь ли?
— Сам посуди, кто в такое лихое время выйдет в дорогу без веской причины? Правда ли, напраслина ли, выяснить нетрудно,— сказала Зумрат и хлопнула в ладоши. Показалась та самая служанка.— Пусть хазрет войдет!
В юрту вошел человек средних лет в стареньком зиляне, зеленой чалме. Проходить не стал, присел около дверей и прочитал молитву.
— Я человек занятый, мулла, сам знаешь, с бея тоже службу спрашивают. Вот бике от моего имени тебе почет окажет, не обессудь,— сказал Богара и поднялся с места. Уловка жены разбудила его любопытство.
Только бей вышел, мулла достал монету, она словно сама выкатилась у него из-за пазухи, прокатилась по ладони и легла на край скатерти. Зумрат показала свою.
Мулла выпил кумыса, поел наспех и сказал:
— Через два дня твой почтенный отец снимется вместе с войском. Место на Яике, у брода, где стоял наш тумен, должны занять башкиры. Они готовы?
— Готовы, почтенный мулла, готовы. И недели не пройдет, сядут на коней,— уверенно ответила Зумрат.
— Похвально,— кивнул мулла, поглаживая бороду.— Однако Богара, оказывается, набирает войска больше, чем мы велели. Нет ли в этом умысла какого?
— Богара-бей — верный сура хана и ногаев. Все повеления брата моего Кутлыяра он выполняет неукоснительно. Передай, пусть не тревожится,— все так же твердо сказала Зумрат.—А что больше воинов— так это Орде лишь на пользу.
— Хорошо... Еще один вопрос. Сюда была послана сотня киреев. Но донесения от сотника твой брат, почтенный Кутлыяр-мирза, никакого не получил. Почему? Может, эти,— он кивнул прямо туда, где, как казалось Зумрат, за стеной юрты стоял Богара,— неладное что-то замыслили и перерезали отряд?
— Пусть ветром унесет твои слова! — От растерянности она даже подскочила на месте, и в этой горячности была своя убедительность.— Та сотня с башкирами на военных учениях. Наверное, у сотника не было возможности.— Зумрат говорила первое, что приходило на ум. О прибытии отряда киреев она слышала лишь краем уха, о том же, что их обезоружили и забрали лошадей, не знала вовсе.
— Ладно, схожу сам разузнаю.
— Ты туда не пройдешь, почтенный, чужих к войску не пускают. Богара — умный сардар, ничуть не хуже знаменитых эмиров Орды. Порядок установил крепкий. О киреях я узнаю сама,— твердо сказала Зумрат.
— Когда узнаешь? Я ведь, бике, через два дня перед мирзой Кутлыяром должен стоять.
— Не беда, сегодня к вечеру получишь нужные сведения. В обратный путь через караулы сама проведу.— Зумрат и сама подивилась той властности, которая вдруг зазвучала в ее голосе, словно говорил человек, управляющийся с большими государственными делами.— Так что ничего худого от Богары не ждите. Человек мудрый и осмотрительный, хоть сейчас его ханом сажай...
— Ханом сажать? Ай-хай, бике, не вздумай самого бея в этом уверить! Кутлыяр-мирза того и опасается!
— Аллах не внушил, так я внушать не буду. Я говорю: мог бы, по силам. Но не такой он человек, чтобы отвернуться от великой Орды. Сказала же так, чтобы ты понял: Богара — умный, осмотрительный турэ.
Мулла посидел молча, перебирая четки, потом заговорил снова:
— Последний вопрос. Говорят, у этих аулы в горы уходят. Как сама быть думаешь? Кутлыяр-мирза велел передать: найди какой-нибудь повод и возвращайся к отцу. Мы на время уходим в глубь Дешти-Кипчака. Башкирские войска останутся за нами, на пути Хромого Тимура. Он-то никого не пощадит, всех подчистую уничтожит.
«Вот оно как! Значит, мой отец с братом хотят кинуть
башкир в пасть дракону...» — похолодела Зумрат. Но смятения своего не выдала.
— Что стране суждено, то и мне. Достойно ли жене бея бежать, бросив мужа? Меня сюда не рабыней привезли. Так и скажи Кутлыяру-мирзе.
Зумрат увлеклась опасной игрой, самой же и затеянной. Лишь бы Богара стоял там и слушал. Хотя, чем дело кончится, было еще не ясно. Бей мог и не сдержать своего гнева. Потому молодая бике поспешила проводить лазутчика. Стоявшим поодаль караульным приказала:
— Устройте муллу в гостевой юрте!
Только она вернулась в юрту, следом влетел Богара.
— Ай, я глупец! Ай, я слепой! Все время подозревал тебя! Живи тысячу лет, бике! — сказал он, крепко обнимая ее.
— Чего удивляешься? Я — твоя жена,— ответила Зумрат.— Говорят же: где иголка —там и нитка. И мне теперь башкирская земля не чужая.
— С огнем играешь! Разве для твоих тонких плеч дело, которое я затеял? — Богара не знал, как приласкать жену.
— Ладно, отец, время не ждет. Мне гонца надо послать в войско.
— В сотню киреев? — спросил Богара и усмехнулся: — Ну, змея! Как проведала только!
— Если ты меня за куклу считаешь... — Бике надула губы и отвернулась. Но время ли обидами считаться? — Сделаем так,— сказала она,— пусть кто-нибудь приедет в одежде киреев, покажем его мулле. Что сказать, я сама его научу, не сомневайся.
— Есть такой джигит. Толкебай, что ли. Язык киреев знает, был у них в заложниках.
Зумрат вспыхнула и спрятала глаза. Но бей не заметил этого. Он уже торопился ехать к войскам, большой совет старейшин должен был начаться вскоре после полудня.
Сухо, строго, словно ничего между ними не было, деловито объяснила Зумрат Толкебаю, что ему следует говорить мулле.
— Смотри, коли ошибешься и ордынский посол заподозрит что-то, прямо в руки Аргыну попадешь,— сказала она.
Толкебай слегка опешил от такого ледяного тона, еще раз оглядел юрту: они были одни.
— Головой клянусь, сделаю все, как ты велела,— с широкой улыбкой, заглядывая ей в глаза, сказал он.
Простодушный влюбленный джигит не понимал, что юная жена бея уже с головой ушла в упоительную политическую игру, а сам он лишь орудие в ее руках. Ему казалось, что птица счастья села ему на плечо. И хотя кружилась голова и он мало что соображал, но все, что говорила бике, запомнил.
— Далеко не уходи, как тебя кликнут, подойдешь, поклонишься мне и мулле, поздороваешься! — С тем Зумрат и выпроводила его.
Все вышло, как задумано. Толкебай передал мулле от сотника привет, то и дело вставляя кирейские слова, рассказал, как их сотня сдружилась с башкирами и теперь обучает их воинскому ремеслу. Мулла, довольный, похлопал Толкебая по плечу. Потом, понизив голос до шепота, передал приказ Кутлыяра-мирзы:
— Доведи до сотника; если почувствует, что башкиры стали на путь измены, пусть первым делом зарежет Богару и Юлыша. Змея с расплющенной головой — хвостом покрутит, но ужалить не сможет. Затем пусть от имени хана возьмет все башкирское войско в свои руки. Правда, Кутлыяр-мирза надеется, что дело до этого не дойдет. Однако надо быть начеку.
Только начало темнеть, три всадника вышли в путь. Как условились с Богарой, Зумрат сама поехала проводить муллу и Толкебая взяла с собой.
Пофыркивая, мерной рысью идут кони. Путники молчат, слова, какие нужно было сказать, уже сказаны.
Зумрат думает о том, в какое положение она попала. И теперь выверяет все, как дотошная швея проверяет шов — на ощупь, на свет, на растяжку. Пока вроде шьет туго, расползтись не должно. Она уверена, башкиры поднимут восстание, в этом-то у нее сомнений нет. Конечно, Богара ей всех своих замыслов не раскрыл, но сообразительная бике уже сама о многом догадалась. Только сможет ли бей, не споткнувшись, дойти до конца? Хватит ли у него силы, терпения и ума взять башкирские племена в кулак и направить к своей цели? Если и сможет собрать войско — самое большее в двадцать тысяч. С этими силами идти на Орду — уж лучше прямо в огонь. Значит, Богара должен на кого-то опереться, просить помощи у могучего владыки... Выходит, что расчет-то его на Хромого Тимура. Да, да, прошел как-то слушок, месяца два назад, поговаривали, что приходил какой-то дервиш.
Может, он был ходоком от царя Тимура, его ищейкой? А Юлыш и Хабрау-йырау, они-то где пятнадцать дней пропадали? Ну, Богара! Ну, хитрый старый лис!
Проводив муллу через сторожевые посты, Зумрат и Толкебай повернули обратно. Проехали немного, и возле молодой рощицы бике остановила лошадь. Спросила:
— Может, немного остудим коней?
— Как хочешь, бике. Что прикажешь, я в твоей воле,— ответил джигит.
— Иди сюда! — задыхаясь, прошептала Зумрат, спрыгнув с лошади...
Когда снова тронулись в путь, она сказала с тихим вздохом:
— Теперь не скоро увидимся... — Как бы ни были горячи объятия Толкебая, не сроки следующего свидания занимали Зумрат, она думала о грозной буре, что уже клубилась на горизонте.
— Не знаю, как ты, а у меня, если хоть день не увижу тебя, душа с телом прощается! — Толкебай потянулся обнять ее.
Зумрат отвела коня в сторону.
— Я, кажется, в тягости... — сказала она.
— От меня, что ли?
— Дурак! Разве жена бея может на стороне нагулять! Ты смотри, держи язык-то за зубами.— Бике и сама не заметила, как перешла на крик.
— Да нет, я так... Сама же... сколько времени никак не родишь,— забормотал парень.
Еще одна задача для Зумрат. Коли надежда сбудется, коли догадки окажутся верными, эту нитку надо будет рвать тут же и кончик спрятать как можно дальше. Не приведи аллах, кто-нибудь хоть что-то заподозрит. Ребенок, которого она родит,— сын Богары. И все. Никому никакой иной мысли, ни тени сомнения и в голову прийти не должно. Если этот простоватый Толкебай по глупости своей проболтается, откроет тайну — все замыслы Зумрат пойдут прахом. На белоснежную юрту Богары-бея, который будет вознесен ханом всей башкирской земли, даже капля грязи попасть не должна. Мальчик, что в чреве бике,— сын хана, бесспорный наследник своего отца, ибо мать его — потомок хана Шайбана.
Вдруг молча ехавший позади Толкебай показался чужим и опасным... Конечно, Зумрат нашла бы причину, хоть самую пустячную, и отдала его в руки безжалостному Аргыну. Хоть завтра же... Но забурлит опять ее молодая кровь, куда, в чьи объятия бросится она? Пусть пока... потом увидим...
Когда впереди показались костры ее кочевого аула и пришла пора им разъезжаться, Зумрат решила еще раз предупредить парня.
— Старайся почаще показываться на глаза бею и Юлышу, Толкебай. Я им скажу о сегодняшней твоей службе, замолвлю словечко, чтобы тебя десятником поставили. Но смотри... крепко держи язык за зубами. Если хоть маленький слушок пройдет, бей не пощадит. И первым на расправу пойдешь ты.
— Эх, Зумрат,— вздохнул парень.— Говоришь, что только меня одного любишь, а сама все время стращаешь...
— Я — жена бея, повелителя всех башкирских земель! Не забудь это! — сказала она и, ударив коня камчой, помчалась туда, где горели костры становья.
Назавтра случились два события, которые резко повернули судьбу дома Богары. И они убедили Зумрат в верности ее догадок.
Она взяла одного из джигитов, оставленных для охраны кочевья, и поехала к войскам. На это нужно было разрешение бея, но Богара не вернулся, остался ночевать в лагере. А у Татлыбике можно и не спрашивать, она в дела молодой наперсницы не вмешивается. Да и сама Зумрат, помня, из какого рода вышла она и из какого байбисе, смотрит на нее свысока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34