Боль утихла. Захотелось спать и не о чем больше не думать. Тишина. Еле слышные шаги часовых. Легкий шелест молодой листвы, дрожащей под порывами весеннего ветерка. Спокойствие. Молчание птиц. Тишина. Наконец глаза больше уже не дергались, а веки отяжелели, сомкнулись, он заснул.
* * *
Из состояния крепкого сна его вывели чьи-то истошные крики. Кто-то отчаянно кричал на незнакомом ему языке. К одному ужасному визгу прибавились крики другого человека, потом еще одного. Это были женские голоса, которые что-то кричали на немецком языке. Затем он услышал громкую возню в коридоре, звуки похожие на драку. Сон сняло как рукой. Кизим вскочил с дивана, быстро надел штаны, прыгнул в сапоги и так, в одной майке и штанах выбежал в коридор.
Увиденная картина его сначала на некоторое мгновение вогнала в ступор, а потом ужасно разозлила. Посреди коридора в одной куче слились человеческие тела. С первого взгляда трудно было разобраться в их позах и вообще в случившемся. Но через несколько секунд он все понял.
Пьяный, еще не протрезвевший майор, видимо, в порыве разыгравшихся похотливых чувств, проникнул в комнату воспитанниц. Там он схватил одну из старших девочек, которая спала, и потащил ее в свою комнату. Девочка, проснувшись, дико испугалась и своим криком разбудила Helen и frau Garson, которые бросились выручать свою несчастную воспитанницу. Силы были явно неравными, так как человеческая свалка медленно перемещалась в сторону комнаты танкиста. То и дело из комка выскакивала Helen и, дергая за руку, пыталась вытащить из него полупьяного мужчину. Майор одной рукой держал в своих объятиях молодую девочку, а другой отбивался от назойливой докторши и ее помощницы.
- Сейчас же прекратить! – гаркнул во все горло капитан. Но вопреки его приказу этот безумный процесс не прекратился. Тогда он аккуратно отстранил Helen, буквально вытащив ее из кучи тел и поставив ее в сторонку. Потом как-то отделил от оставшихся тел frau Garson, прислонив ее к стене. И, когда перед ним остался только майор со своей жертвой, Кизим выбрал мужскую сильную спину и сильным ударом в бок постарался привести гостя в чувства. Тот взревел от пронзившей его боли и, бросив девочку, вскочил на ноги, оглядываясь по сторонам, и пытаясь найти своего обидчика. Его бешеный взгляд остановился на Петре Трофимовиче. Довольно быстро насильник оценил обстановку и ринулся на обидчика. Очередной удар, теперь уже в челюсть, опрокинул его на пол. Майор на некоторое время замер, распластавшись на холодном полу. Потом он медленно поднял голову и посмотрел на Кизима. Из разбитой губы заструилась кровь.
- Ты что капитан! С ума сошел?! Тварь! – прошипел униженный офицер, вытирая рукой окровавленное лицо.
- Остынь майор! Приди в себя! Ты что делаешь! Это же больная девочка!
- Ах, ты падла! Так ты за фашистов заступаешься! Да я тебя урою! – он вскочил на ноги и вновь бросился на Кизима. В этот раз Петр Трофимович провел два удара в живот, от которых танкист согнулся в три погибели и еще сильнее застонал то ли от боли, то ли от злости. Трудно было решить от чего больше.
- Мне жаль тебя капитан! Тебе конец! – прохрипел мужчина, когда боль несколько утихла. – Сейчас ты победил. Но скоро ты об этом пожалеешь!
- Хорошо, хорошо… - согласился капитан и крикнул уже дневальному, - Ахромеев!
- Я! Товарищ командир! – отозвался с первого этажа боец.
- Бегом сюда!
- Ну, капитан, скоро ты поймешь меня! Фашистский прихвостень! – никак не мог успокоиться майор.
- Да, хрен с тобой, майор! Не пугай пуганного! – спокойно отреагировал капитан, стараясь не обращать внимания на него.
Когда через минуту молодой солдат встал навытяжку перед своим командиром, Кизим приказал ему проводить майора до его комнаты, а потом разбудить второго дневального и прислать к нему. Избитого, с кровью на лице и на белом тельнике дневальный отвел в отведенную комнату и там его оставил.
- Синельников, твой пост теперь перед этой дверью, - инструктировал комроты второго дневального, который прибежал почти сразу после ухода Ахромеева. – Никто не имеет права войти в эту комнату без моего разрешения! Кроме конечно frau Garson и frau Helen! Если попытки будут настойчивыми, то разрешаю применять силу! Ясно?!
- Так точно, товарищ капитан!
- Всем остальным предлагаю разойтись по своим комнатам, - Петр Трофимович обернулся к женщинам, которые все еще стояли в коридоре и были свидетелями недостойного поведения и последующих угроз одного русского и отпора с последующими приказами другого. Пожилая немка, вздрагивая от недавней борьбы, чуть тряслась в стороне от него и только испуганно поглядывала на него из-под лобья. А Helen, как оказалось изучавшая русский язык и даже говорившая на нем, поняла все, что произошло, и поэтому была поражена увиденным. Возможно, она не ожидала такой реакции от Кизима. Наверное, она полагала, что офицер армии победительницы не будет ссориться с другим офицером из-за пораженного врага. А может она не ожидала, что офицер способен на изнасилование девочки, к тому же еще и больной.
- Helen, дайте, пожалуйста, всем успокоительного и примите его сами! Потом всех попрошу ложиться спать. Еще очень рано! Спокойной ночи! – комроты развернулся и пошел к себе в библиотеку.
На следующий день Кизим узнал, что майор уехал рано утром, не позавтракав и не попрощавшись.
* * *
Весна порадовала уставших солдат и, наверное, не менее уставшее мирное население, еще одним теплым днем. Солнце светило ярко, размораживая души людей после холода многолетней войны. Голубое небо радовало глаз своим спокойствием и умиротворенностью. Веселое щебетание птиц, свежая зелень на деревьях и кустах, молодая, но уже высокая трава на газонах. Все проявления новой весны, пробуждение природы после долгой зимней спячки, напоминало отрезвление и пробуждение людей, их добровольный отказ от мерзостей, жестокостей и зверств этой войны. В сердцах людей появились побеги доброты и человечности.
Наверное, именно поэтому содержание пленных в помещении без глотка свежего воздуха было расценено русскими, как негуманное отношение к людям, пусть даже и врагам, отчего Кизим распорядился устроить военнопленным часовую прогулку.
Пока рядовые фрицы и унтер офицер под присмотром наших часовых прогуливались по двору, обер-лейтенант Кунц спокойно затягиваясь американскими сигаретами, говорил, сидя в курилке вместе с Кизимом и лейтенантом Винник, а последний переводил рассказ немецкого офицера. Офицеры уже выкурили не по одной сигарете. Кунц неспешно, подбирая нужные слова, рассказывал о том, как он воевал сначала на западном, а потом на восточном фронте. Его впечатления о России были полны драматизма, страха и большого уважения к русским, как к достойным врагам.
- …в январе 1942 года нас отправили назад в казармы. А уже в марте мне было присвоено звание «офицера немецкого Вермахта». Нас распредели на все четыре стороны в регулярные части войск. Я получил направление в город Ашаффенбург в Баварии. В одну из частей шестой Армии.
Через некоторое время нас отправили во Францию в небольшой городок на границе со Швейцарией. Это было прекрасное время. Мы помогали крестьянам. Войны мы не чувствовали. Но все хорошее приходит к концу. Летом 1942 года мы получили приказ отправиться на Восточный Фронт.
По железной дороге в Россию, каждые десять минут шли транспортные поезда с материалом и солдатами. Я находился в вагоне противовоздушной обороны, сразу за паровозом. Однажды мы остановились на польском вокзале, мне было приказано явиться к ротному командиру в последний вагон поезда. Как только я добрался до нужного вагона и получил указания… поезд вдруг тронулся… я еле добежал до своего вагона, но забраться в него я не смог… залез в соседний и сел на сено, чтобы отдохнуть… вдруг я заметил, что противоздушный вагон горит… Я приказал солдатам выпустить очередь из пулемёта в сторону паровоза – дабы машинист заметил и остановился. …после выяснилось, что в вагон во время моего отсутствия на вокзале, кто-то подбросил поджигающее устройство… вагон спасти не удалось… пришлось спустить его под откос. После было конечно много неприятностей со следователями из СС. Они сделали заключение, что это было дело рук польских партизан.
Когда я прибыл в расположения нашей части, то доложил «лейтенант Кунц прибыл с родины». Я прибыл служить здесь и со страхом ждал первых боев. Знакомые лица встретили меня в части… одного только не хватало. Карл Дефо, мой лучший друг, погиб. Он раньше был со мной в одной комнате, когда я учился в учебке.
Наша часть стояла у большого поворота реки Дон, напротив Воронежа. Вернувшись из дома, я конечно тут же получил наряд. Командир роты приказал мне с моим взводом целые сутки охранять окопы. …В один из дней мы были почти готовы с раздачей еды, как я увидел двух русских перебежчиков… При допросе выяснилось, что напротив нас стоит русский штрафной батальон. Они дезертировали потому, что обращались с ними очень плохо. Я приказал их накормить горячей едой… они с жадностью проглотили все. Ночью я отправил их в тыл. На нашем отрезке было десять офицеров со своими подразделениями… так, что вскоре опять подошла моя очередь охранять окопы. Падал снег. При контролях часовых постов, я предупреждал всех – смотрите, будьте сегодня особо внимательны… Эта погода для вылазок… Русские могут этим воспользоваться. Надо мной только надсмехались: «Ты приехал из дому, и хочешь нас учить, как себя здесь вести»? Серебристо светил любимый мной месяц на русский ландшафт. Я окончил свой обход, сидел в бункере и ел… Вдруг мне стало очень не по себе, беспокойство залезло мне в душу.
Я собрался и опять пошел проверять посты. Вместе с одним солдатом я шел по извилинам окопа. Автомат висел на моем плече. Мы как раз обошли колено в окопе, как я увидел три человека, которые шли в нашу сторону по полю. Они уже почти достигли нас, когда я спросил их пароль. На чисто немецком языке они назвали пароль той ночи. Это были наши саперы, имевшие задание устранить повреждения в проволочных заграждениях. Опять мы прошли поворот окопа, как я увидел пять человек, шедших в нашу сторону… Я подпустил их ближе и приказал: «Стой, пароль?…» Люди тут же повернулись… и уронили какой-то квадратный объект. Я бросился на этот объект и увидел, что это русский ящик с гранатами. Я сорвал автомат с плеча и побежал вслед за русскими. Когда мне надо было пройти поворот окопа, я осторожно выглянул из-за него, чтобы убедится в том, что дорога свободна. На расстоянии 15 метров от меня эти пять русских в нише окопа решили спрятаться от меня. Я приложил к плечу автомат и выпустил длинную очередь в их сторону. Громкий вскрик этих людей подтвердил мне, что я их уничтожил. Они хотели, спрятавшись, уничтожить своих немецких преследователей. Но они просчитались,… Я был осторожен и хорошо обучен.
Предсмертный вскрик русских, имел последствием, что со всех сторон в наши окопы полетели ручные гранаты. Русские, как, оказалось, продвинулись настолько вперед, что были уже за пределами наших окопов… мы оба с солдатом сидели среди них… Мгновенно я побежал назад, крича при этом: «не стрелять… это я лейтенант Кунц!» Через некоторое время я достиг места, где было мое отделение. Мне на глаза попался пятидесяти миллиметровый миномет… Я повернул его и стал стрелять из него, как быстро я только мог в сторону русских… Между тем, начала стрелять наша артиллерия и через несколько минут все было законченно. На следующее утро мы насчитали вокруг наших окопов больше ста убитых русских. Убитые мною лежали в куче в нашем окопе. Мы потеряли шесть человек на минах… Русские успели их разложить, на подходах к нашим блиндажам. Меня в тоже утро отправили на курс обучения (как строить блиндажи) и поэтому я не смог сам доложить о ночных происшествиях нашему ротному командиру… Каммерад, который вместо меня сделал это донесение, почему-то высказался противоречиво, что я не сразу открыл огонь по этим пятерым русским, а с начало убедился, что это действительно были русские… Этим самым были запрограммированы неприятности для меня… Но у меня были на это веские основания… мы вели длительную окопную войну, была поздняя осень, было очень холодно, для наших блиндажей нужны были дрова… Не все подразделения своевременно заботились об их заготовке… и ночью случалось, что отделения воровали друг у друга эти дрова… и если они ловились на этом…- то они, тоже заикаясь называли пароль… поэтому мгновенно применять оружие было рискованно – можно было и пристрелить своих… Мне простили… Но вознаграждения я не получил. Когда я вернулся с курсов… все уже об этом случае забыли… Но наш ротный получил за «свое геройство» в ту ночь железный крест первой степени. Однако я знал, что если бы не мое предчувствие в ту ночь, то от нашей роты не осталось бы, наверное, ни одной живой души. Но так всегда среди людей… дела одного замечают, а другого нет. Ирония судьбы: русские проникли в наши окопы именно на том месте, где я предостерегал часовых об опасности той ночи… Сам Бог защитил меня в ту ночь. И без всяких награждений каждый из нас готов был отдать все за свою отчизну… Командир роты поступил, конечно, гадко по отношению ко мне. Однако я и дальше честно выполнял мои служебные обязанности.
Просочились слухи, что русские прорвали нашу оборону на участке фронта, где стояли итальянцы и венгры. Чтобы нас не постигла та же участь, нам пришлось драпать. Быстрым маршрутным темпо мы начали отступать. На наше счастье наш батальон был в полном составе. Мы были ещё довольно сильны. Мы старались не соприкасаться с противником. Все шло превосходно, но в один прекрасный день стычки с противником избежать не удалось. Русские просторы бесконечны. Ты утром уже видишь свою цель, добираешься до неё только поздно вечером. В России мы считали не нормальными километрами, а так называемыми «резиновыми километрами». Внезапно нас обстреляли из засады. За сугробами мы нашли укрытие. Мне было приказано: «Кунц, идите дальше вдоль дороги пока очутитесь за холмом. Там подготовьте для батальона оборонительные сооружения. Мы будем до тех сдерживать здесь русских..» Изо всех сил я пустился вперёд. Над моей головой ревели снаряда вражеской артиллерии. Каждый раз я бросался на снег или в воронки от снарядов. Если опасность снижалась, я бежал дальше, с целью скрыться за холмом. Посмотрев назад, я увидел, что русские сидят на высоте и прекрасно могут обстреливать всю полосу вдоль дорожной колеи. Я опознал, что не продлится долго, и они уложат меня. Нужно было как можно скорее исчезнуть из поля их видимости. Вдруг я услышал голос: «Господин офицер, возьмите меня с собой». Откуда появился этот неизвестный солдат, я не понял. Во всяком случае, я приказал ему иди за мной скрываясь, за каждой возможностью. Опять загремели над нами артиллерийские снаряды, для меня это означало бросаться на землю. Товарищ, присоединившийся ко мне игнорировал свист и бежал дальше. Тут его и задело. Обе его ноги были оторваны. Я наклонился над ним и понял, что уже ничем помочь ему не смогу… и бросился дальше выполнять свое задание, оставив его на произвол судьбы. Я добрался до указанной высоты и нашел укрытие. Вскоре появился мой батальон и я мог указать им дорогу к укрытию. Через некоторое время я заметил вражеский пулемет, который был установлен на кухонной повозке у дороги, вдоль которой я пробился. Этот пулемет обстреливал наш правый фланг и приносил нам большие потери. Я сказал одному камраду: «Я положу свой пулемет на твои плечи и буду считать до трёх, после это мы одновременно выскочим наверх, и я уложу вражеского пулеметчика на кухонной повозке». Было ужасно холодно, руки и ноги не реагировали так быстро, как бы нам этого хотелось… прежде чем мы выскочили наверх, вражеский пулеметчик засек нас и обезвредил… Мой камрад получил две пули в грудь, а меня он ранил в бедро. Сначала я подумал, что пуля попала в мой живот. Я притаился и наблюдал дальше за дорогой. Тут я увидел, как русские собираются в группу и направляются в нашу сторону. Я закричал «русские идут». Вдалеке стоящий офицер ответил: «Я никого не вижу» Я ответил ему подойди поближе ко мне, тогда увидишь. Он подобрался ко мне и увидел наступающих русских и отдал приказ обстрелять их из 100 миллиметровой пушки. Русские залегли… Это использовал товарищ по унтерской школе, Отто Карголь и спас меня, положив меня на шерстяное одеяло и утащив меня, как на санках из-под опасной зоны. Когда он меня тянул, в меня ударила еще одна пуля… она пробила мою шинель, мою телогрейку и застряла в кармане штанов. Эта пуля долгое время являлась моим талисманом. До тех пор пока я вернулся домой и показал ее своим родителям…
Меня погрузили на повозку, до этого мне обработали мои ранения.
1 2 3 4 5 6 7