А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Монета? На всякий случай пошарил глазами по мостовой… И остальные тоже пошарили, даже Пралотта.
Джерард обладал великолепным зрением, потерю обнаружил сразу. И похолодело на душе, как будто кто-то за воротник снегу сыпанул. Ну и удача у меня распроклятая!
Брошка, подаренная черноглазкой!
Пчела. Вот вредное насекомое!
Пчелка лежала прямо в солнечном пятне, сверкая нестерпимо. На обратной стороне брошки была гравировка, имя владелицы, и оба отлично знали это имя. Лайоли.
Пралотту просто перекосило, как плохо сделанный дверной навес.
Легкое сожаление посетило Джерарда при взгляде на исказившееся лицо императорского советника.
Вахонта с раздражением оторвался от книжки, потер уставшие глаза и отозвался на оклик стражника. Чего орет, тупое племя? Все равно, если дело не срочное, старший дознаватель кое-какое место от лежанки не оторвет. А если срочное, оторвет чрезвычайно медленно, и громкость ора стражи тут вовсе не поможет. Стар он уже, сорок стукнуло, для дознавателя очень много. Усталость жизненная накопилась.
Но, впрочем, что-то там срочное, можно начинать подниматься. Ага! Решилось дело, переданное на контроль императорскому советнику Пралотте. Газетчики уже раструбили, иродовы куклы, что едет советник в столицу и везет диво-дивное. Обвиняемого, значит. Очень уважал Вахонта советника именно за то, что не было у него подозреваемых, а сразу обвиняемые. Без халтуры и промедления решал дела. Работу давал дознавателям легкую, как правило, только ручного свойства, без заумных вопросов и игры. Такую работу Вахонта может перепоручить ученикам да помощникам, а книжку с собой взять. Завлекательная книжка. Добродетельная дама уже семьдесят пятую страницу не может потерять невинность.
К дознанию ожидалась сама императрица. А, ну да, те провинциальные Рос-Брандты пусть и далекие, все же родственники, и проявляет императрицa заботу.
Обвиняемый попался довольно крупный. А потом выработанное годами чутье подсказало Вахонте: не то что-то. Внешне бандюга как бандюга: рослый, мощный, щетина на морде, одежка бесформенная. Каторжный тип, одним словом. Глазa только спокойные. С превосходством глаза. Как будто пообедать зашел. И – улыбается.
Может, умом тронулся? Пралотта, он того, он всякого довести может.
Что это надето на типе? Во всю харю. Маска.
Вахонта заерзал. Не по его вкусу были эти политические заключенные. А то не дознаешься, куда зам дознаватель потом денется. Преступника, чье лицо не разрешали видеть, Вахонта наблюдал у себя впервые. То ли такое доверие оказывают, а то ли наоборот – не нужен он стал. В расход потом.
И даже заколебался старый опытный служитель – входить ли в комнату или исчезнуть по-тихому тайными тропками?
Выбирать не пришлось, и бежать не случилось – сзади раздалось постукивание каблуков. Не надо обладать музыкальным слухом, чтобы узнать императрицу Клементину. Вовремя сообразив, что стоит к царственной особе ни много ни мало – спиной, Вахонта отскочил, согнулся и пропустил правительницу в дознавательную комнату, заодно отметив, что внушительный тыл императрицы очень подходит под описание дамы из недочитанного романа.
Красавицей Клементину Первую ну никак нельзя было назвать. Помимо уважительных размеров ничем привлечь внимание она, увы, не могла. К слову, ее всю жизнь абсолютно не беспокоили такие вещи. О любви и плотских желаниях бывшая баронетта имела столь же смутное представление, сколь и о картах звездного неба. Скажи ей кто-либо, что старик-дознаватель пялится на ее зад, она бы на весь день осталась в недоумении, не ведая, как распорядиться странной информацией, а наутро, устав от раздумий, просто об этом забыла бы.
Забывание, как функция памяти, тоже находилась у рациональной императрицы под строгим контролем разума. Некоторые вещи она никогда не забывала.
И некоторых людей – тоже.
– Добрый день, – сказала она.
Пралотта в который раз подивился, откуда у такого масштабного создания такой высокий голос. Впрочем, приятный. Машинально склонился, как сделали все присутствующие. А потом задним числом осознал, что приветствие было не всеобщим, а направленным.
И кланяться в ответ следовало именно тому, кто поленился это сделать. Прикованный к скамье, гость столицы слегка раздвинул в улыбке обветренные губы.
– Кому как, госпожа, кому как.
– Где мой рубин, Иноходец? – спросила Клементина, сложив руки на груди, будто намеревающаяся поругаться с мужем прачка.
Императрица всегда была прямолинейна и проста в разговоре, но «упрощаться» до беседы «на ты» с неизвестным проходимцем даже она не стала бы. Пралотта дико удивился, очевидное никак не желало укладываться в рамки реальности: эти двое были знакомы. Хорошо знакомы.
– Советник, – зевнула правительница и прищуренными глазами обозрела комнату. – Так кого же вы все-таки привезли сюда?
Вот с ответом следовало быть осторожнее. Все версии рухнули. Практически впервые в жизни Пралотта не знал, что ответить, а солгать не мог, ибо его спрашивали по предмету, которого он явно не учил.
– Ну? Ваш отчет гласит, что этот человек – убийца. Кого же он убил?
– Э-э… волка, – сказал Пралотта. – Волка. Оборотня.
Джерард пожал плечами. Сто пятниц на неделе.
– Вы это точно знаете? Он сам это признает?
– Д-да.
– Тогда не вижу предмета дознания.
Тише всех вел себя Вахонта, примостившись в нише сразу за дверью. Если уж и высокие господа никак не разберутся с предметом дознания, то ему очень рано высовываться.
– Я подскажу вам его, советник. Спросите у господина Иноходца, где рубин императорской сокровищницы, именуемый Падающая Звезда и украденный этим человеком три с половиной месяца назад.
– Я получил рубин в качестве оплаты, императрица, если вам так будет угодно.
– От кого? – потеряв все самообладание, взвилась Клементина.
– От Хранителя Сокровищницы, госпожа. К сожалению, он этого не подтвердит и, надеюсь, он счастлив.
– Да уж! Советник, я предлагаю вам обвинить Иноходца еще и в убийстве Хранителя императорской Сокровищницы.
– Зачем бы мне понадобилось убивать это маленькое, страдающее от собственных слабостей существо? Пускай и ядовитое, и вредное. Я всего лишь отвел его домой, он так просил об этом. И в залог искренности собственных намерений, отдал мне рубин.
– Ты не имел права брать то, что тебе не принадлежит!
– Но это было его жалованье за двести тридцать пять лет! Его даже не кормили!
Пралотта испытал острое желание выпить. С каждой секундой он все больше склонялся к мысли, что лично, неофициально, с полной самоотдачей, начинает ненавидеть непонятного детину, из-за которого жизнь советника неуклонно катится под откос, и остановить это движение невозможно. Бывшее ясным и непреложным потеряло смысл. Законы, устои оказались неприменимы к этому выродку. Люди теряли голову, как только его увидят, и начинали нести странные вещи.
– Но куда ты дел этот камень? – сузив глаза, спросила императрица.
– Не помню, – честнейшим образом сказал Джерард и улыбнулся.
Это привело Клементину в ярость.
– В клетку его, – фыркнула правительница. – Без питья и воды. Со строгой охраной. После празднования дня рождения я с ним сама разберусь.
«Вот это женщина!», – восхитился Вахонта.
Межмирье, как шаловливый котенок, гоняло и спутывало аккуратный клубок мыслей Джерарда.
Зачем ждать праздника? Зачем? Весело может быть и прямо сейчас. О, ты же знаешь, НАСКОЛЬКО весело может быть!
В какой-то миг Джерард решил не сопротивляться. Он так устал. Он не хотел в клетку. Хотел только прекращения бессмысленных разговоров и допросов. Хотел свободы.
– Зачем ждать, – прошептал он. – Зачем?
– Стража!
Это Пралотта. У советника сработало чутье. Ну что же, на здоровье. На его остатки!
В руках ничего не было, даже не было пояса, и Джерард вынужден был снять тряпку-маску. Черная, крепкая, тканая петля охватила шею первого из тех, кто посмел приблизиться к нему с оружием. Узкие двери камеры играли не на руку стражникам. Они вынуждены были забегать по одному, а к тому времени от предыдущего кандидата уже мало что оставалось.
Пралотта больше не кричал ничего, просто стоял с вынутым из-за сапога кинжалом. В серых глазах императрицы не было страха, только разочарованность. Джерард решил, что она вполне предполагала такое развитие событий, но все-таки попыталась переиграть в свою пользу. Не вышло.
– Мне пора, ваше величество, – сказал Джерард. – Жаль, но мне пора. У меня другие планы на праздники.
Нет сердца – и будто нет тела, так легко раздвигаются, оплывают стенки Межмирья. Здесь звучит только его музыка, и только для него.
Я вернулся.
«Нужно переодеться», – подумал Джерард.
Он вышел из Межмирья прямо посреди какой-то улицы, и стоял, отряхиваясь, как большая лохматая дворняга.
Но в таком виде его не пустят ни в одну не то что приличную, а и вовсе обшарпанную лавку. Хотя бы умыться!
Да, ведь тряпка осталась в тюрьме! Нет, обшарпанной лавки тоже не видать.
Пошел дождь, и Джерард засмеялся. Стоило только возмечтать о ванне, как вот она! Воистину, сегодня он любимец небес. Продолжая улыбаться, на глазах скрывающихся под навесами прохожих, Джерард разделся до пояса и, закрыв глаза, подставил тело дождю, тут же благосклонно превратившемуся в ливень. Чудесно. По идее, должно быть холодно, не лето на дворе, но кожа Иноходца не слишком восприимчива к жаре и холоду.
Волосы от влаги завились кольцами, и каким-то очень привычным жестом Джерард попытался пригладить их, но прическа ввиду долговременного отсутствия ухода и своевременной стрижки сотрудничать отказалась. Люди из-под навесов скалили зубы, наблюдая забавного сумасшедшего. Еще больше развеселило их то, что мужик пошел в Торговый двор. Обсохнуть, что ли? Ну, там его быстро высушат! Оборванцам место только на улице, и то не на всякой. Те, кто не торопился по делам, остались поглазеть, как свихнувшегося детину будут вышвыривать дюжие охранники из богато украшенных резьбой дверей. Ждать им пришлось долго. Почти до вечера, когда уже ясно стало, что странный прохожий как-то растворился в роскошных внутренностях здания, и обратно не вернется.
Дивные дела твои, всесвятый Гард. Дивные, необъяснимые.
И уж вряд ли поверили бы любопытные, что в этот самый момент вокруг полуголого, мокрого, растрепанного, уродливого голодранца вприпрыжку, будто весенний заяц, скачет сам хозяин лучшей лавки готового платья. С улыбкой и почтением.
Почти не обращая внимания на торговца, Джерард сосредоточенно пытался вытереться, чтобы не стекало на пол. Безуспешно, образовалась лужа прямо на коврах, но хозяина это как бы вовсе и не волновало, он поспешно высказывал свои предложения, торопился показать новинки. Был остановлен только взглядом гостя и коротким:
– Как обычно.
«Что это я такое сморозил?» – попутно удивился Джерард, но, как душевнобольной с раздвоением личности, решил не мешать сам себе.
– Понятно, господин! У меня все записано. Одну минуту. Не угодно ли присесть?
Джерарду было не угодно, потому что он поднял голову и, наконец, узрел себя в зеркале – необходимом атрибуте для примерки.
– Гард и псы!
Что за безумие? Откуда это?
Вместо того, что он помнил – вместо его изуродованного псевдоожогом лица, вместо черной тряпки, закрывавшей это уродство… Сверкание. Нефальшивое. Нестерпимое. Красное, белое, синее, желтое. Драгоценные камни.
Одна маска сменила другую. Только эта пугала гораздо больше, несмотря на свою роскошь.
Джерард приложил ладони, холодные от дождя, к щекам, но не почувствовал ни влаги, ни холода своих рук.
Тяжести от такого количества драгоценностей тоже не было.
Половина лба, губы, подбородок и глаза, остальное – сплошь ювелирная лавка.
Маска Иноходца.
Уродство было лишь иллюзией? Маг, наложивший заклятие, это твои игры? Что же я тебе такого сделал, неведомый волшебник?
Выпрыгнул хозяин с ворохом вещей, аккуратно разложил на низеньких диванчиках. Принялся подавать. Переодевая брюки, Джерард поздно вспомнил, что абсолютно лишен белья, но предусмотрительный жизнерадостный гномик в облике торговца нисколько не смутился представшим видом, а тут же протянул недостающую деталь.
Напоследок хозяин, балансируя на небольшой табуреточке, пристегнул плащ и резво спрыгнул полюбоваться на результаты. А результаты впечатляли. Неужели это сбежавший из тюрьмы разбойник, час назад купавшийся под дождем?
Ну, ты и павлин, Джерард. Просто коллекционный экземпляр павлина. Племенной. Торговец прищелкнул пальцами и вручил еще и пару перчаток. О деньгах речь не шла.
– Мой счет… – осторожно начал Джерард.
– В полном порядке, – ласково зажмурился хозяин. – Еще с прошлого раза осталось вполне достаточно средств.
– С прошлого раза? Когда это было?
– Почти полгода назад, господин Иноходец. Господин Иноходец, вот так.
– Мне понадобится еще кое-что. В связи с некоторыми событиями, я абсолютно лишен всего гардероба.
– Конечно, – кивнул человечек, – понимаю. У господина очень сложная жизнь, а у меня очень хорошая память. Но понадобится несколько часов. Куда мне прислать готовое платье?
Джерард улыбнулся краем губ. Идея возникла только в этот миг, а пришлась по душе своевременностью.
– «Дикий мед».
Хозяин еще раз кивнул, без тени усмешки, будто каждый день отсылал вещи клиентов в кабаре.
Нехитрые вещи из узелка перекочевали в черный мягкий кожаный саквояж. Шкатулка, какой-то пояс, бутылка от незабвенной поварихи Рос-Брандтов и брошка Лайоли. Брошку Джерард, задумавшись, зажал в кулаке. Да, все верно. Верно. «Дикий мед». Мистресса Хедер. Последнее, что осталось вспомнить. Это большой и болезненный кусок памяти. Он уже ощущает, как ноет где-то в межреберье при звуках этого имени.
Последний раз придирчиво оглядел себя и зацепился за небритость. Еще полчаса потерянного времени.
Ошибся – два часа, если не больше. Зато теперь постоянно чесалась кожа на шее в том месте, где ее, только что выбритую, натирал воротничок.
Джерард покинул Торговый двор, обнаружив, что почти во всех лавках его знают, и почти везде он имеет если не счет, то обширный кредит, а странноватого вида антиквар за какие-то пару секунд возродил в сознании то, откуда средства на столь неплохую жизнь у Иноходца, которому не платят жалованье.
Как и некогда Эрфан, Джерард продавал за безумную цену «диковины» и «странности», взятые им в качестве сувениров в разных мирах, где доводилось побывать.
Вот теперь к услугам хорошо одетого господина оказались и извозчики. Но и тут Джерард умудрился всех ошарашить, выбрав самую дохлую упряжку. Владелец кляч уверовал в святое причастие, Зимнего Деда и цветок с семью лепестками одновременно.
– «Дикий мед», – сказал Иноходец и, откинувшись в подозрительно скрипнувшей коляске, отдался своим собственным мыслям.
Пешком идти не хотелось, но и скоростное передвижение его тоже не интересовало. Нужно было спокойно пережить и отработать овладевшие им эмоции.
Эмоции были очень противоречивы.
Коляску покачивало.
«Я чертова капуста в восьмидесяти одежках. Как я буду снимать это на ночь? Не подскажешь, Джерард? Как там у тебя с раздеванием, когда и слуг-то не имеется?»
Само понятие ночи и дня как обязательных чередующихся величин утратило свою незыблемость довольно давно. Осталось ощущение постоянных сумерек – то ли предрассветных, то ли предзакатных. Мир людей превращался в изнанку, временное пристанище. Лицевой стороной жизни заявило себя Межмирье. Оно пустило в ход все резервы обаяния, все запрещенные приемы. Как предприимчивая любовница при ленивой законной супруге, оно привечало Иноходца переливчато-яркой окраской, светом, теплом, радостной музыкой, и под весь этот опереточный антураж воровало дни, недели, месяцы, силы, чувства.
Соблазняло подарками, открывало сундуки новых возможностей. Покорно и завлекающе распахивало любые двери. Услужливо пятились стражи, четче прорисовывалась линия границы. Угадывались желания. Каменели под ногами нитевидные тропочки, охота всегда имела удачный исход. Оно привязывалось – и привязывало, оно боролось за своего Иноходца.
И реальность проигрывала. Жизнь среди людей сдавалась без боя, ей незачем было удерживать этого запутавшегося, возомнившего о себе мальчишку. Жизнь готовилась навсегда разжать свои не-цепкие пальцы, а объятия Межмирья ждали его. Сердце тихонько лежало в шкатулке, а Джерард забывал подсчитывать дни, а пустота за ребрами переставала напоминать о себе сосущей болью. Краткие, виноватые свидания с реальностью заканчивались погоней за очередным существом, что сопровождалось странным облегчением.
Встречая людей, Джерард не знал, о чем с ними говорить, и не находил повода прикоснуться к ним, да уже и не желал прикосновений. Его ремесло было достаточным поводом держать дистанцию, но этого Иноходцу становилось мало, и роль барьера начинала играть одежда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25