Мы были тогда на отдыхе в Порнише. Хочешь посмотреть? Она все еще у меня, я даже ее отреставрировал. Это настоящая находка для коллекции.
Он ликует. Ему все еще шесть лет. Вот его настоящая жизнь: его детские мечты, отец, мать. Все воспоминания на пленке. Тело его состарилось, мозг вырос. Вернер играет в свою игру, он усвоил язык и привычки взрослых, потерял половину волос, но сохранил в неприкосновенности как свои детские мечты, так и свои щеки. Они просто припрятаны под капотом или в багажнике старого «феррари». Сухое вино помогло мне увидеть очевидное. Мы всегда дети – такие, какими были.
Мы спускаемся к Вернеру в погреб, там он хранит свой архив, тысячи протоколов юридических досье. Все они расставлены в алфавитном порядке. Давненько я не ступал сюда.
Сияющий, он усаживается в «феррари», достает «кольт» 45-го калибра, точную копию пистолета Роя Роджера. Он стреляет. Я вижу, как падает индеец.
– Паршивый индеец, мы его укокошили, Рой!
– Осторожно, Кит, там есть другой!
Я поворачиваюсь и, не целясь, пускаю пулю. Со ста метров я попадаю между глаз. Мы смотрим, как он скатывается в каньон.
– Дай мне его прикончить, Рой!
Я приближаюсь к мерзкой голове краснокожего. У меня нет жалости. Этот подонок убил мою мать и изнасиловал сестру. Его глаза блестят.
– Прикончи его, Кит!
Нажимаю на курок. Мозги индейца взрываются.
Какое удовольствие мы получили! Кто-то нам досаждал. Мы стреляли. Он умирал. По-настоящему. Крупнокалиберным ударом я уничтожил подружек своей матери. Я размозжил голову сыну Бидушей, который в драке был сильнее меня. Лазерным пистолетом я прочерчивал своего отца. А потом он удивлялся, что я не отвечаю ему за столом. Я не разговариваю с покойниками. Чертова задница.
Я не устал, просто немного утомился. Варим кофе. Вернер говорит:
– Черт, хочу трахнуть кого-нибудь, а ты?
Я вяло киваю головой. Хотеть – это слабое слово. Мой член упирается в штаны, это мой единственный живой орган. На «форде» его матери мы выезжаем из гаража. Едем в город.
– Предупреждаю, что к шлюхам я не пойду, – говорю ему.
– Почему? Боишься подцепить что-нибудь?
Я очень далек от его гигиенических предосторожностей, просто боюсь, что мне будет не так просто расслабиться. Вижу, как я поднимаюсь с девкой, смотрю, как она раздевается, как я кладу билет в двести франков на ночной столик, как она моет меня, как вставляет в себя мой член, как я смотрю ей в глаза, как кладу руки ей на шею и вхожу в раж. Сжать сильнее. Еще сжать. Я хочу видеть мертвую шлюху. Я хочу трахать мертвую шлюху.
Я мелю вздор.
Привокзальный квартал. Вернер останавливается возле высокой блондинки. Спрашивает, где девка, которую зовут Бригитта. От высокой блондинки воняет мочой. Она не знает. Хватает Вернера за руку и прижимает к своим горам белого мяса, которые вот-вот разорвут ее блузку с блестками. На зеленых замшевых шортах в обтяжку разводы от пятен пота.
– Отстань, Марио, ты же знаешь, что я люблю только женщин.
Уходим. Вернер говорит:
– Черт, если бы меня видела моя мать! Хохочем. Мразь!
– Ты часто ходишь к шлюхам? – спрашиваю его.
– Это зависит от периода, – хмуро отвечает Вернер.
И добавляет:
– Понимаешь, со шлюхой иногда даже лучше, чем с обычной бабой. Ты идешь к ней только для этого, и она это знает. Ты платишь и спокоен.
– Как животные, – говорю ему.
Вернер смеется. Я тоже. Не надо мне было пить его неаполитанское вино. Поворачиваем в город. Куда идти – не знаем. Мне хочется увидеть, пришла ли уже Лена к Мари. Мы перед ее домом. Почтовый ящик пуст, входная дверь не заперта. Бесшумно поднимаемся на четвертый этаж. Прижимаюсь ухом к двери. Ничего. Я не знаю, что на меня нашло, но я нажал изо всей силы три раза на звонок. И мы тут же перебежали на верхний этаж. Слышим, как открывается замок. Выходит Мари, в пижаме. Спрашивает сонным голосом:
– Лена, это ты?
Дверь захлопывается за ней. Мы сидим на корточках, прыская в темноте.
– Черт, хочу в туалет, – говорит Вернер.
Мне приходит в голову мысль использовать для этого коврик у входной двери Мари. Вернер не заставляет себя упрашивать.
Я как раз проткнул колеса машины Мари, когда недалеко от нас останавливается «ре-но-25». Мы спрятались. Лена быстро целует сорокалетнего типа при галстуке, который сидит за рулем.
– Это депутат Бертье, – шепчет мне Вернер.
Лена стучит каблучками по влажному асфальту. Поднимается в темноту. Машина отъезжает. Слышим ее крик, видимо, она обнаружила «подарок» Вернера перед дверью. Вопль отвращения. Мы покатываемся со смеху и убегаем.
Возвращаться не хочется. Пропускаем по последнему стаканчику у «Милорда» – это самая допотопная дискотека в городе. Девицам пришлось одним возвращаться домой. Несколько солидных парочек трутся бедрами в темноте, два типа в расстегнутых до пупа рубахах трясутся под бразильские мелодии. У Вернера новая идея:
– Протокол 3615! У меня оттуда две приятельницы, и они неплохо устроились, – воодушевляется Вернер.
Моя машина оставлена у него, и я следую за ним с единственным намерением – как можно быстрее вернуться домой и лечь спать. Но Вернер настолько возбужден, что я соглашаюсь спуститься с ним в его погреб и посмотреть одно прекращенное уголовное дело.
Раньше, когда я еще только начинал работать в «Репюбликен», я частенько закрывался здесь по субботам с бутылкой вина. Я садился за какое-нибудь старое досье и до боли в зрачках читал его коллекцию. Особенно мне нравились истории об изнасилованиях, я просто упивался самыми жуткими протоколами. Вернер мало комментировал. Он говорил:
– Прочитай это, – с видом явного превосходства.
Я вспоминаю о признаниях одного тридцатилетнего рабочего. Он изнасиловал девочку шести лет, перерезал ей горло и выбросил тело в мусорный бак. Вместо подписи он ставил крест. Я вспоминаю слова этого типа, отпечатанные инспектором. Опечатки. Журналисты и адвокаты давно уже пользуются компьютерами, а судьи и полицейские все еще печатают на допотопных машинках старых писателей. Это занимает целые часы. Обвиняемый повторяет по пять раз одну и ту же фразу. Я помню эти фразы, которые напечатал полицейский. И как только уселся в кресло, они тут же всплыли в памяти. Я вновь вижу эту сцену. Печатающий полицейский и рабочий, который пять раз повторяет одно и то же.
Вернер бренчит на пианино, я сижу в кресле со стаканом в руке. У меня не выходит из головы, что все мы свирепые звери. Чем мы отличаемся от этого рабочего? Я имею в виду чисто физически. Может быть, у нас мозг больше? Этот чернорабочий был влюблен в маленькую девочку. Он совсем не хотел ее убивать. Это пришло само собой. Его мозг остался на уровне ребенка. А член вырос. Он не понимает. Я думаю о мозге Матильды. И о моем.
Возможности «Минителя» для меня открыл Габи. Он, влюбленный только в одну девушку, неожиданно для меня занимался онанизмом перед экраном компьютера. Однажды вечером я без предупреждения нагрянул к нему, изображая неожиданный приход полиции. Дурацкая игра. Я распахнул дверь и заорал:
– Не двигаться, полиция!
Он даже не пошевелился. Он стоял перед светящимся экраном своего «Минителя». Его плавки валялись на полу среди дискет компьютера, а член был все еще напряжен.
– Ты доконал меня, – сказал Габи.
Я убрал полицейскую карточку. Зло было совершено. Габи надел плавки и объяснил мне функционирование аппарата. Но мне так и не удалось представить женское тело за экраном. Ничто не заставит меня прикоснуться к экрану, даже протоколы Вернера. Я в полудреме. Никто не заставит меня пошевелиться. Так я думал, пока вдруг Вернер, белый как полотно, не начал трясти меня за плечо. Было пять часов утра.
– Вставай! Как начинается фамилия Матильды, с «В»? Виссембург?
– Да, – говорю я с полузакрытыми глазами.
– Иди посмотри!
Я еле тащусь к экрану. Читаю:
«Быстро возвращайся домой, у меня новости от Эмиля.
Матильда В.».
Даже если бы через меня переехал поезд, то и это на меня не так бы подействовало.
Мне понадобилось лишь пять минут, чтобы добраться до дома. Вернер так и не понял, для чего такая спешка. Открываю дверь кабинета. Матильда в рамке изображает мудрую бабулю. Улавливаю ехидную улыбку на ее неподвижных губах. Провожу рукой по экрану «Минителя». Горячий. Усаживаюсь в крутящееся кресло. Откидываю голову и жду, что она вот-вот появится. Что она будет разговаривать со мной. Что она мне все объяснит.
Иди, я жду тебя.
XXI
Рано утром маленькая Гаэль стучит в мою квартиру. 10 часов. В руках у нее круассаны:
– Держи, бабушка просила отдать их тебе.
Появляется кумушка Безар:
– Надеюсь, что она вас не разбудила?
– Что вы, уже час, как я встал, – вру ей.
– Может, посмотрите за ней, пока я схожу к врачу?
Гаэль хлопает в ладоши:
– А где твои рыбки?
– Умерли, – отвечаю ей, закрывая дверь квартиры.
Я даю ей несколько журналов, пачку фломастеров, блокнот и включаю телевизор. Сейчас время японских мультиков, Гаэль их обожает. Я пользуюсь этим, чтобы засунуть голову под кран. Ночь была тяжелой. Матильда предстала передо мной во всех цветах. Я спал, должно быть, всего часа два.
– Кто это? – спрашивает Гаэль, показывая на портрет над «Минителем».
– Старая колдунья.
– Она злая?
– Очень.
– Даже с детьми?
Над этим вопросом надо подумать.
– Ну, не с маленькими.
– А разве бывают большие дети?
– Слушай, Гаэль, может, лучше порисуем?
Я рисую поросят и варю кофе. Я еще не успел прикончить круассаны, как она снова пристает ко мне:
– А почему умерли твои рыбки?
– Я забыл их покормить.
– А что написано у тебя на стене?
– Ничего, просто слова.
– А что значит «педик»?
– Это значит, что это написал плохой дядя, чтобы рассердить меня.
– Кто это?
Да, сегодня милая Гаэль немного утомительна.
– А ты не хочешь купить других рыбок?
– Нет.
– Почему?
– У меня нет денег.
После часового разглагольствования мы отправляемся в зоологический магазин. Выходим оттуда с двумя красными рыбками и большим линем. Гаэль выбрала эту рыбину. Придя домой, мы помещаем ее в ванну, а двух маленьких – в аквариум. Гаэль дала большой рыбе имя. Ее зовут Пула. Линь-рыба Лула. Около полудня входит мадам Безар:
– Она вам не слишком мешала?
– Ну что вы.
– Где она?
– В ванне с Лулой.
У мадам Безар от удивления округляются глаза. Мы еле вытащили Гаэль из ванны. Она все хотела играть с рыбиной. Она заявила, что Лула была женщиной. Я с облегчением закрыл за ними дверь только в половине первого. Возвращаюсь в ванную комнату. Долго смотрю, как Лула плавает кругами по ванне. Там мне пришла в голову мысль. Она долго созревала. Около трех месяцев. Круги от рыбы. Круги дыма. Круглые глаза Матильды. Моя жизнь – замкнутый круг. Круглый зад Лены.
Я послал Лене новую кассету. Думаю, Мари перехватывала мои послания. У меня был настоящий пост наблюдения за их домом. Я долго шпионил за ними. Я засек маневры депутата Бертье. Он провожает Лену каждый вечер где-то около полуночи. Однажды, когда не было Мари, я видел, как он поднялся туда, обнимая Лену за талию. Я записал это в маленький блокнотик. Я записываю туда все. Стал рабом этого маленького блокнотика. Повсюду ношу его с собой. Бертье вышел около четырех часов утра. У него был вид подонка, удовлетворившегося после трудовой недели. Уселся в свою машину. Но далеко он не уехал. На углу улицы я услышал, как забарахлил мотор. Еще бы, килограмм сахара в баке не так просто переварить! Я подождал несколько минут, потом последовал за ним. Злющий, в новых башмаках, он вернулся домой пешком. Прежде чем отправиться спать, я подошел к его машине и проткнул все колеса. Я купил себе швейцарский ножик, так что вооружен достаточно. Я не вандал. Я просто уроженец Ирака и отвечаю на агрессию своими средствами. Это форма обороны. Мои акции продуманы и анонимны. В пылу боя я стащил даже его радио и выбросил в канаву. Чисто ради красивого жеста. Из баллончика с краской я сделал надпись на капоте: «Бертье – продажный коррумпированный рогоносец».
Это получилось само собой, одним залпом. Еще несколько месяцев назад я не смог бы совершить такое. Даже подумать об этом. Через пару дней после моего акта я, смеясь, прочитал в «Репюбликен» такой заголовок: «Депутат Бертье – жертва политического хулиганства». Бертье подозревал в этих кознях крайне правых.
Я собрал сведения о нем. Бывший преподаватель математики, вступил в социалистическую партию десять лет назад, 44 года, женат, двое детей, которые ходят в начальную школу, муниципальный советник, занимается ассоциациями, после избрания депутатом специализируется в области урбанизации и коммерции. Благодаря Люси Манажмен, я узнал, что он совмещал несколько зарплат и получал таким образом по шестьдесят тысяч в месяц. Ряд монополий финансируют его компании и перечисляют последующие вознаграждения на счет его жены и друга. За это Бертье заботится о внедрении этих монополий в комиссию по урбанизации. Люси мне напомнила, что я ужинал с представителем рекламной службы одной из монополий, содержащих Бертье. Я разослал несколько анонимных писем. Одно – жене Бертье, чтобы сообщить ей, что ее муж спит с Леной. Другое – прокурору, сигнализирующее о махинациях Бертье. Я позвонил жене рекламодателя и выдал себя за полицейского. Она попалась в ловушку и начала меня уверять, что ее муж «лишь исполнял приказы дирекции». Я записал этот разговор. И наконец я послал это досье и кассету в парижскую газету… В общем, я поднял достаточно шуму. Все сделал для того, чтобы Бертье поменьше задерживался у Лены.
Вновь принимаюсь за свою книгу. В голове у меня длинный, написанный скальпелем роман. Триста-четыреста страниц, досконально исследующих Матильду. К сожалению, загипсованная рука мешает изложить все мысли на бумаге. Еще три дня этой каторги. А затем я отправляюсь в госпиталь, чтобы снять гипс. Жду этого момента с нетерпением и беспокойством. Несмотря на проделанную работу, у меня так и нет еще всех сведений о Матильде. Мне не хватает некоторых деталей, касающихся ее раннего детства, ее сестры Терезы, Чарли Дьедонне. Я не знаю, что стало с чековой книжкой Эмиля, а также с его чемоданом, который он одолжил Матильде незадолго до своего исчезновения. Несмотря на экспертизу, я не уверен, что туловище, найденное в канале, является туловищем Эмиля. Не установлено точно место преступления. Если Матильда убила Эмиля в квартире своей сестры, то почему она не нашла более подходящих условий для сокрытия трупа? Почему она не выбросила его на какую-нибудь ближайшую свалку?
Я с пристрастием допросил Матильду. Безуспешно. Я одержим одной идеей. Это убийство по любви. Матильда ничего не получила от того, что уничтожила его. Ничего, кроме больших проблем. Но тем не менее, несмотря на его любовниц и соседей, она уничтожает Эмиля. Рационально это не объяснить. Матильда смеется надо мной. Я впускаю ее. Понемногу она разоблачает себя. Каждую ночь я обнаруживаю все большую тягу ее к смерти. Не к своей собственной – идея самоубийства ей чужда. Матильда физически любила тело Эмиля, ей уже не нравились слова, произносимые им, не нравилось его поведение. Избавившись от этого тела, от его слов, она, возможно, думала о его очищении… Только душа Эмиля сейчас что-то значила для Матильды.
Уничтожив плоть, она, наверное, думает сохранить в неприкосновенности его дух? Матильду тянет к трупам, как ребенка, который любит пугать себя и постоянно ищет новых ощущений. Чтобы понять строение трупа, ей надо было обезглавить плюшевого медвежонка, оторвать лапки кузнечику и получить удовольствие, препарируя лягушку. Но тело Эмиля обладало свойством, отличающим его от всех других. Живой, он обнимал ее. Это последний клочок плоти, который заставлял ее волноваться. Жить. После их разрыва она стала всего лишь мертвым телом. Она продолжает играть в эту игру, что-то выменивает, защищается. Но настоящая жизнь где-то вне. Мозг заставляет ее совершать путешествия, искать Эмиля, Софи, Марселя, мать. Призраки. В память об их пребывании на земле она сохранила их образы в своем ящике.
Я приближаюсь к цели. Работаю украдкой. Сопротивляюсь ее давлению. Все еще что-то вынюхиваю. Матильда, какое безумие! Давай поговорим. Расскажи мне. Я слушаю тебя. Я знаю, что ты здесь. А ты знаешь, что я знаю.
Итак, что произошло в ночь с 23 на 24 июня 1985 года? Соседи слышали звук пылесоса. Утром Матильду видели выносящей свои загадочные пакеты. Она говорит, что сортировала одежду и старые газеты. На следующий день, вечером, где-то после 23 часов, Чарли звонит по телефону, чтобы заставить поверить, будто Эмиль жив и просто задерживается в своем доме в деревне. Он звонил Патрику Шарфу, коллеге Эмиля. Откуда был этот звонок? Чарли уверяет, что он звонил от Матильды, а не от Терезы. Но одна из соседок прогуливала в эту ночь своего пуделя и видела, как в квартиру Терезы заходил какой-то тип с чемоданом. Чарли?
Допрос мадам Сезари Клотильды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Он ликует. Ему все еще шесть лет. Вот его настоящая жизнь: его детские мечты, отец, мать. Все воспоминания на пленке. Тело его состарилось, мозг вырос. Вернер играет в свою игру, он усвоил язык и привычки взрослых, потерял половину волос, но сохранил в неприкосновенности как свои детские мечты, так и свои щеки. Они просто припрятаны под капотом или в багажнике старого «феррари». Сухое вино помогло мне увидеть очевидное. Мы всегда дети – такие, какими были.
Мы спускаемся к Вернеру в погреб, там он хранит свой архив, тысячи протоколов юридических досье. Все они расставлены в алфавитном порядке. Давненько я не ступал сюда.
Сияющий, он усаживается в «феррари», достает «кольт» 45-го калибра, точную копию пистолета Роя Роджера. Он стреляет. Я вижу, как падает индеец.
– Паршивый индеец, мы его укокошили, Рой!
– Осторожно, Кит, там есть другой!
Я поворачиваюсь и, не целясь, пускаю пулю. Со ста метров я попадаю между глаз. Мы смотрим, как он скатывается в каньон.
– Дай мне его прикончить, Рой!
Я приближаюсь к мерзкой голове краснокожего. У меня нет жалости. Этот подонок убил мою мать и изнасиловал сестру. Его глаза блестят.
– Прикончи его, Кит!
Нажимаю на курок. Мозги индейца взрываются.
Какое удовольствие мы получили! Кто-то нам досаждал. Мы стреляли. Он умирал. По-настоящему. Крупнокалиберным ударом я уничтожил подружек своей матери. Я размозжил голову сыну Бидушей, который в драке был сильнее меня. Лазерным пистолетом я прочерчивал своего отца. А потом он удивлялся, что я не отвечаю ему за столом. Я не разговариваю с покойниками. Чертова задница.
Я не устал, просто немного утомился. Варим кофе. Вернер говорит:
– Черт, хочу трахнуть кого-нибудь, а ты?
Я вяло киваю головой. Хотеть – это слабое слово. Мой член упирается в штаны, это мой единственный живой орган. На «форде» его матери мы выезжаем из гаража. Едем в город.
– Предупреждаю, что к шлюхам я не пойду, – говорю ему.
– Почему? Боишься подцепить что-нибудь?
Я очень далек от его гигиенических предосторожностей, просто боюсь, что мне будет не так просто расслабиться. Вижу, как я поднимаюсь с девкой, смотрю, как она раздевается, как я кладу билет в двести франков на ночной столик, как она моет меня, как вставляет в себя мой член, как я смотрю ей в глаза, как кладу руки ей на шею и вхожу в раж. Сжать сильнее. Еще сжать. Я хочу видеть мертвую шлюху. Я хочу трахать мертвую шлюху.
Я мелю вздор.
Привокзальный квартал. Вернер останавливается возле высокой блондинки. Спрашивает, где девка, которую зовут Бригитта. От высокой блондинки воняет мочой. Она не знает. Хватает Вернера за руку и прижимает к своим горам белого мяса, которые вот-вот разорвут ее блузку с блестками. На зеленых замшевых шортах в обтяжку разводы от пятен пота.
– Отстань, Марио, ты же знаешь, что я люблю только женщин.
Уходим. Вернер говорит:
– Черт, если бы меня видела моя мать! Хохочем. Мразь!
– Ты часто ходишь к шлюхам? – спрашиваю его.
– Это зависит от периода, – хмуро отвечает Вернер.
И добавляет:
– Понимаешь, со шлюхой иногда даже лучше, чем с обычной бабой. Ты идешь к ней только для этого, и она это знает. Ты платишь и спокоен.
– Как животные, – говорю ему.
Вернер смеется. Я тоже. Не надо мне было пить его неаполитанское вино. Поворачиваем в город. Куда идти – не знаем. Мне хочется увидеть, пришла ли уже Лена к Мари. Мы перед ее домом. Почтовый ящик пуст, входная дверь не заперта. Бесшумно поднимаемся на четвертый этаж. Прижимаюсь ухом к двери. Ничего. Я не знаю, что на меня нашло, но я нажал изо всей силы три раза на звонок. И мы тут же перебежали на верхний этаж. Слышим, как открывается замок. Выходит Мари, в пижаме. Спрашивает сонным голосом:
– Лена, это ты?
Дверь захлопывается за ней. Мы сидим на корточках, прыская в темноте.
– Черт, хочу в туалет, – говорит Вернер.
Мне приходит в голову мысль использовать для этого коврик у входной двери Мари. Вернер не заставляет себя упрашивать.
Я как раз проткнул колеса машины Мари, когда недалеко от нас останавливается «ре-но-25». Мы спрятались. Лена быстро целует сорокалетнего типа при галстуке, который сидит за рулем.
– Это депутат Бертье, – шепчет мне Вернер.
Лена стучит каблучками по влажному асфальту. Поднимается в темноту. Машина отъезжает. Слышим ее крик, видимо, она обнаружила «подарок» Вернера перед дверью. Вопль отвращения. Мы покатываемся со смеху и убегаем.
Возвращаться не хочется. Пропускаем по последнему стаканчику у «Милорда» – это самая допотопная дискотека в городе. Девицам пришлось одним возвращаться домой. Несколько солидных парочек трутся бедрами в темноте, два типа в расстегнутых до пупа рубахах трясутся под бразильские мелодии. У Вернера новая идея:
– Протокол 3615! У меня оттуда две приятельницы, и они неплохо устроились, – воодушевляется Вернер.
Моя машина оставлена у него, и я следую за ним с единственным намерением – как можно быстрее вернуться домой и лечь спать. Но Вернер настолько возбужден, что я соглашаюсь спуститься с ним в его погреб и посмотреть одно прекращенное уголовное дело.
Раньше, когда я еще только начинал работать в «Репюбликен», я частенько закрывался здесь по субботам с бутылкой вина. Я садился за какое-нибудь старое досье и до боли в зрачках читал его коллекцию. Особенно мне нравились истории об изнасилованиях, я просто упивался самыми жуткими протоколами. Вернер мало комментировал. Он говорил:
– Прочитай это, – с видом явного превосходства.
Я вспоминаю о признаниях одного тридцатилетнего рабочего. Он изнасиловал девочку шести лет, перерезал ей горло и выбросил тело в мусорный бак. Вместо подписи он ставил крест. Я вспоминаю слова этого типа, отпечатанные инспектором. Опечатки. Журналисты и адвокаты давно уже пользуются компьютерами, а судьи и полицейские все еще печатают на допотопных машинках старых писателей. Это занимает целые часы. Обвиняемый повторяет по пять раз одну и ту же фразу. Я помню эти фразы, которые напечатал полицейский. И как только уселся в кресло, они тут же всплыли в памяти. Я вновь вижу эту сцену. Печатающий полицейский и рабочий, который пять раз повторяет одно и то же.
Вернер бренчит на пианино, я сижу в кресле со стаканом в руке. У меня не выходит из головы, что все мы свирепые звери. Чем мы отличаемся от этого рабочего? Я имею в виду чисто физически. Может быть, у нас мозг больше? Этот чернорабочий был влюблен в маленькую девочку. Он совсем не хотел ее убивать. Это пришло само собой. Его мозг остался на уровне ребенка. А член вырос. Он не понимает. Я думаю о мозге Матильды. И о моем.
Возможности «Минителя» для меня открыл Габи. Он, влюбленный только в одну девушку, неожиданно для меня занимался онанизмом перед экраном компьютера. Однажды вечером я без предупреждения нагрянул к нему, изображая неожиданный приход полиции. Дурацкая игра. Я распахнул дверь и заорал:
– Не двигаться, полиция!
Он даже не пошевелился. Он стоял перед светящимся экраном своего «Минителя». Его плавки валялись на полу среди дискет компьютера, а член был все еще напряжен.
– Ты доконал меня, – сказал Габи.
Я убрал полицейскую карточку. Зло было совершено. Габи надел плавки и объяснил мне функционирование аппарата. Но мне так и не удалось представить женское тело за экраном. Ничто не заставит меня прикоснуться к экрану, даже протоколы Вернера. Я в полудреме. Никто не заставит меня пошевелиться. Так я думал, пока вдруг Вернер, белый как полотно, не начал трясти меня за плечо. Было пять часов утра.
– Вставай! Как начинается фамилия Матильды, с «В»? Виссембург?
– Да, – говорю я с полузакрытыми глазами.
– Иди посмотри!
Я еле тащусь к экрану. Читаю:
«Быстро возвращайся домой, у меня новости от Эмиля.
Матильда В.».
Даже если бы через меня переехал поезд, то и это на меня не так бы подействовало.
Мне понадобилось лишь пять минут, чтобы добраться до дома. Вернер так и не понял, для чего такая спешка. Открываю дверь кабинета. Матильда в рамке изображает мудрую бабулю. Улавливаю ехидную улыбку на ее неподвижных губах. Провожу рукой по экрану «Минителя». Горячий. Усаживаюсь в крутящееся кресло. Откидываю голову и жду, что она вот-вот появится. Что она будет разговаривать со мной. Что она мне все объяснит.
Иди, я жду тебя.
XXI
Рано утром маленькая Гаэль стучит в мою квартиру. 10 часов. В руках у нее круассаны:
– Держи, бабушка просила отдать их тебе.
Появляется кумушка Безар:
– Надеюсь, что она вас не разбудила?
– Что вы, уже час, как я встал, – вру ей.
– Может, посмотрите за ней, пока я схожу к врачу?
Гаэль хлопает в ладоши:
– А где твои рыбки?
– Умерли, – отвечаю ей, закрывая дверь квартиры.
Я даю ей несколько журналов, пачку фломастеров, блокнот и включаю телевизор. Сейчас время японских мультиков, Гаэль их обожает. Я пользуюсь этим, чтобы засунуть голову под кран. Ночь была тяжелой. Матильда предстала передо мной во всех цветах. Я спал, должно быть, всего часа два.
– Кто это? – спрашивает Гаэль, показывая на портрет над «Минителем».
– Старая колдунья.
– Она злая?
– Очень.
– Даже с детьми?
Над этим вопросом надо подумать.
– Ну, не с маленькими.
– А разве бывают большие дети?
– Слушай, Гаэль, может, лучше порисуем?
Я рисую поросят и варю кофе. Я еще не успел прикончить круассаны, как она снова пристает ко мне:
– А почему умерли твои рыбки?
– Я забыл их покормить.
– А что написано у тебя на стене?
– Ничего, просто слова.
– А что значит «педик»?
– Это значит, что это написал плохой дядя, чтобы рассердить меня.
– Кто это?
Да, сегодня милая Гаэль немного утомительна.
– А ты не хочешь купить других рыбок?
– Нет.
– Почему?
– У меня нет денег.
После часового разглагольствования мы отправляемся в зоологический магазин. Выходим оттуда с двумя красными рыбками и большим линем. Гаэль выбрала эту рыбину. Придя домой, мы помещаем ее в ванну, а двух маленьких – в аквариум. Гаэль дала большой рыбе имя. Ее зовут Пула. Линь-рыба Лула. Около полудня входит мадам Безар:
– Она вам не слишком мешала?
– Ну что вы.
– Где она?
– В ванне с Лулой.
У мадам Безар от удивления округляются глаза. Мы еле вытащили Гаэль из ванны. Она все хотела играть с рыбиной. Она заявила, что Лула была женщиной. Я с облегчением закрыл за ними дверь только в половине первого. Возвращаюсь в ванную комнату. Долго смотрю, как Лула плавает кругами по ванне. Там мне пришла в голову мысль. Она долго созревала. Около трех месяцев. Круги от рыбы. Круги дыма. Круглые глаза Матильды. Моя жизнь – замкнутый круг. Круглый зад Лены.
Я послал Лене новую кассету. Думаю, Мари перехватывала мои послания. У меня был настоящий пост наблюдения за их домом. Я долго шпионил за ними. Я засек маневры депутата Бертье. Он провожает Лену каждый вечер где-то около полуночи. Однажды, когда не было Мари, я видел, как он поднялся туда, обнимая Лену за талию. Я записал это в маленький блокнотик. Я записываю туда все. Стал рабом этого маленького блокнотика. Повсюду ношу его с собой. Бертье вышел около четырех часов утра. У него был вид подонка, удовлетворившегося после трудовой недели. Уселся в свою машину. Но далеко он не уехал. На углу улицы я услышал, как забарахлил мотор. Еще бы, килограмм сахара в баке не так просто переварить! Я подождал несколько минут, потом последовал за ним. Злющий, в новых башмаках, он вернулся домой пешком. Прежде чем отправиться спать, я подошел к его машине и проткнул все колеса. Я купил себе швейцарский ножик, так что вооружен достаточно. Я не вандал. Я просто уроженец Ирака и отвечаю на агрессию своими средствами. Это форма обороны. Мои акции продуманы и анонимны. В пылу боя я стащил даже его радио и выбросил в канаву. Чисто ради красивого жеста. Из баллончика с краской я сделал надпись на капоте: «Бертье – продажный коррумпированный рогоносец».
Это получилось само собой, одним залпом. Еще несколько месяцев назад я не смог бы совершить такое. Даже подумать об этом. Через пару дней после моего акта я, смеясь, прочитал в «Репюбликен» такой заголовок: «Депутат Бертье – жертва политического хулиганства». Бертье подозревал в этих кознях крайне правых.
Я собрал сведения о нем. Бывший преподаватель математики, вступил в социалистическую партию десять лет назад, 44 года, женат, двое детей, которые ходят в начальную школу, муниципальный советник, занимается ассоциациями, после избрания депутатом специализируется в области урбанизации и коммерции. Благодаря Люси Манажмен, я узнал, что он совмещал несколько зарплат и получал таким образом по шестьдесят тысяч в месяц. Ряд монополий финансируют его компании и перечисляют последующие вознаграждения на счет его жены и друга. За это Бертье заботится о внедрении этих монополий в комиссию по урбанизации. Люси мне напомнила, что я ужинал с представителем рекламной службы одной из монополий, содержащих Бертье. Я разослал несколько анонимных писем. Одно – жене Бертье, чтобы сообщить ей, что ее муж спит с Леной. Другое – прокурору, сигнализирующее о махинациях Бертье. Я позвонил жене рекламодателя и выдал себя за полицейского. Она попалась в ловушку и начала меня уверять, что ее муж «лишь исполнял приказы дирекции». Я записал этот разговор. И наконец я послал это досье и кассету в парижскую газету… В общем, я поднял достаточно шуму. Все сделал для того, чтобы Бертье поменьше задерживался у Лены.
Вновь принимаюсь за свою книгу. В голове у меня длинный, написанный скальпелем роман. Триста-четыреста страниц, досконально исследующих Матильду. К сожалению, загипсованная рука мешает изложить все мысли на бумаге. Еще три дня этой каторги. А затем я отправляюсь в госпиталь, чтобы снять гипс. Жду этого момента с нетерпением и беспокойством. Несмотря на проделанную работу, у меня так и нет еще всех сведений о Матильде. Мне не хватает некоторых деталей, касающихся ее раннего детства, ее сестры Терезы, Чарли Дьедонне. Я не знаю, что стало с чековой книжкой Эмиля, а также с его чемоданом, который он одолжил Матильде незадолго до своего исчезновения. Несмотря на экспертизу, я не уверен, что туловище, найденное в канале, является туловищем Эмиля. Не установлено точно место преступления. Если Матильда убила Эмиля в квартире своей сестры, то почему она не нашла более подходящих условий для сокрытия трупа? Почему она не выбросила его на какую-нибудь ближайшую свалку?
Я с пристрастием допросил Матильду. Безуспешно. Я одержим одной идеей. Это убийство по любви. Матильда ничего не получила от того, что уничтожила его. Ничего, кроме больших проблем. Но тем не менее, несмотря на его любовниц и соседей, она уничтожает Эмиля. Рационально это не объяснить. Матильда смеется надо мной. Я впускаю ее. Понемногу она разоблачает себя. Каждую ночь я обнаруживаю все большую тягу ее к смерти. Не к своей собственной – идея самоубийства ей чужда. Матильда физически любила тело Эмиля, ей уже не нравились слова, произносимые им, не нравилось его поведение. Избавившись от этого тела, от его слов, она, возможно, думала о его очищении… Только душа Эмиля сейчас что-то значила для Матильды.
Уничтожив плоть, она, наверное, думает сохранить в неприкосновенности его дух? Матильду тянет к трупам, как ребенка, который любит пугать себя и постоянно ищет новых ощущений. Чтобы понять строение трупа, ей надо было обезглавить плюшевого медвежонка, оторвать лапки кузнечику и получить удовольствие, препарируя лягушку. Но тело Эмиля обладало свойством, отличающим его от всех других. Живой, он обнимал ее. Это последний клочок плоти, который заставлял ее волноваться. Жить. После их разрыва она стала всего лишь мертвым телом. Она продолжает играть в эту игру, что-то выменивает, защищается. Но настоящая жизнь где-то вне. Мозг заставляет ее совершать путешествия, искать Эмиля, Софи, Марселя, мать. Призраки. В память об их пребывании на земле она сохранила их образы в своем ящике.
Я приближаюсь к цели. Работаю украдкой. Сопротивляюсь ее давлению. Все еще что-то вынюхиваю. Матильда, какое безумие! Давай поговорим. Расскажи мне. Я слушаю тебя. Я знаю, что ты здесь. А ты знаешь, что я знаю.
Итак, что произошло в ночь с 23 на 24 июня 1985 года? Соседи слышали звук пылесоса. Утром Матильду видели выносящей свои загадочные пакеты. Она говорит, что сортировала одежду и старые газеты. На следующий день, вечером, где-то после 23 часов, Чарли звонит по телефону, чтобы заставить поверить, будто Эмиль жив и просто задерживается в своем доме в деревне. Он звонил Патрику Шарфу, коллеге Эмиля. Откуда был этот звонок? Чарли уверяет, что он звонил от Матильды, а не от Терезы. Но одна из соседок прогуливала в эту ночь своего пуделя и видела, как в квартиру Терезы заходил какой-то тип с чемоданом. Чарли?
Допрос мадам Сезари Клотильды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16