А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Я не думал, что вы свяжетесь со мной так быстро.
Ответом ему стала приветливая улыбка.
– Поверьте, мсье, ваш звонок весьма заинтересовал нас. Очень, очень заинтересовал. Мы можем поговорить?
Жан-Жак замялся:
– Сейчас должна прийти моя девушка. А мы могли бы встретиться в другой раз? Ну, скажем, завтра?
Еще одна очаровательная улыбка. Но, несмотря на кажущееся расположение к Жан-Жаку, незнакомец покачал головой. Он указал на автомобиль, стоявший вопреки всем правилам парковки перед самым кафе.
– Увы, завтра не получится. Мой босс вон в той машине, и он хочет говорить с вами немедленно.
Жан-Жак продолжал колебаться, но, покрутив головой и убедившись, что Дафны все еще не видно, согласился.
– Хорошо, только недолго.
Он поднялся из-за столика и направился к машине в сопровождении коротышки как раз в тот момент, когда официант принес пастис.
Выпить его, увы, Жан-Жаку не довелось. Минутой позже он был убит выстрелом в висок на заднем сиденье того самого автомобиля, а еще через два часа похоронен в специально выкопанной известковой яме где-то к северу от Орлеана.
Дела у Люка явно шли в гору – об этом можно было судить хотя бы по обстановке, царившей в его офисе. Тихий и просторный, он содержался в чистоте и порядке, коллеги Люка – по крайней мере те, которых успела заметить Беверли, – держались по-деловому строго, да и сам Люк выглядел весьма респектабельно. Впрочем, он всегда излучал обаяние, теперь же чувство собственного достоинства и безграничная уверенность в себе прямо-таки выпирали из него. Возможно, Люк еще не всего успел достичь в жизни, но он был уверен, что и это не за горами.
Беверли невольно подумала о себе, и где-то в глубине ее души шевельнулось чувство, похожее на чувство неполноценности. В голове у нее мелькнула непривычная и, во всяком случае, не успокаивающая мысль: правильно ли она поступает, когда даже теперь, понимая всю серьезность своего расследования, не идет к Ламберту и не выкладывает ему все? Если он предпочтет отмахнуться, тем хуже для него.
Но Беверли Уортон была не тем человеком, который предается сомнениям. Пока она лишь однажды испытала поражение, когда ее карьере, до того момента гладкой как лед, был нанесен серьезный удар. Серьезный, но не смертельный. Сейчас же у нее был шанс наверстать упущенное, и она этот шанс не упустит.
Люк принял ее прекрасно: усадил в удобное мягкое кресло и предложил кофе из настоящей фарфоровой чашки. Видно было, что ему очень хочется поболтать, но Беверли спешила.
– Расскажи мне об «Уискотт-Олдрич», Люк.
Он задумался, и Уортон почувствовала, что его что-то останавливает.
– Проблемы?
Люк вскинул голову и изобразил на лице некое подобие таинственности.
– Может, да, а может, и нет.
Услышав из уст старого друга столь странную сентенцию, Беверли коснулась его руки и тихо произнесла:
– Ну пожалуйста! Ради нашего милого прошлого, а?…
Он улыбнулся, выдвинул ящик стола, достал из него объемистую папку и положил ее перед Беверли.
– «Уискотт-Олдрич» – компания весьма и весьма интересная. Кто-то постарался хорошенько замаскировать ее, чтобы людям вроде меня было нелегко разобраться, кому она на самом деле принадлежит и кто и в каких целях ее использует.
– Ну и кто же там заправляет?
– «Пел-Эбштейн-Фармасьютикалс».
Беверли практически не сомневалась, что Люк скажет именно это. Но следующая его реплика заставила Уортон широко раскрыть глаза от удивления.
– Из собранного мною досье можно предположить, что ею пользуются призраки.
Уортон с опаской посмотрела на оранжевую папку, которую держала в руках. Призраки, то есть национальная безопасность. Люк что, смеется над ней?
– Конечно, это всего лишь предположение. Ничего конкретного.
Когда дело доходит до призраков, нет ничего конкретного. Тем не менее призраки эти вполне реальны, и навредить они могут весьма и весьма серьезно. Ставки возросли, но это только усилило охотничий азарт Уортон. Она сказала:
– В одной из лабораторий «Пел-Эбштейн» года полтора назад случился пожар. Произошло это на каком-то острове у берегов Шотландии. Мне нужно знать о той лаборатории все.
Люк вздохнул. Под маской беззаботности Беверли разглядела на его лице признаки тревоги – она слишком хорошо знала этого человека. Оглянувшись, чтобы убедиться, что их никто не может увидеть, она взяла Люка за руку:
– Я скучала по тебе.
Он посмотрел на ее тонкие пальцы, затем, отведя взгляд, расплылся в улыбке:
– Ну что ты за сучка, Бев? Просто бешеная сучка!
Люк рассмеялся громко и раскатисто. Она улыбнулась, видя, что у него поднялось настроение, но тут же опешила, когда Люк вдруг резко прервал смех, наклонился к ней и прошептал ей в самое ухо:
– Тебе, да и мне тоже, нужно держать ухо востро и быть поосторожнее с этим. Слышишь? – поосторожнее!
– Боже! Что ты здесь делаешь?
Своим криком Нерис могла бы поднять по тревоге роту солдат. Карлос же лишь приоткрыл глаза и осклабился:
– Что я здесь делаю? Живу, разве не так?
Она рассмеялась:
– Ха! Если ты здесь жрешь, срешь и спишь, это еще не значит, что ты здесь живешь!
Карлос хотел ответить ей в том же духе, но передумал. В общем-то, у Нерис были некоторые основания для недовольства.
– Послушай, Нерис, я знаю, что в последнее время тебе со мной было не очень-то весело…
– Нет, вы послушайте! Весело? Да за все эти десять лет я ни от кого не слышала более наглого вранья! Он говорит – весело!!! – В словах девушки было столько сарказма и желчи, что хватило бы на десяток разъяренных фурий.
– Но я старался наладить наши отношения.
Нерис уперлась кулаками в свои восхитительные бедра и все тем же саркастическим тоном произнесла:
– Да неужели? И что ты для этого сделал?
Карлос пожал плечами:
– Послушай, Нерис, ну прости меня. Я был просто дерьмом, но с сегодняшнего дня обещаю вести себя хорошо. Правда, Нерис. Я подумал, что было бы здорово устроить дома небольшой праздник. Приятный вечерок вдвоем, бутылка-другая вина… – Он взял девушку за подбородок и улыбнулся, глядя ей в глаза.
Устоять против такой его улыбки Нерис не могла. Она презрительно фыркнула, но что-то подсказывало Карлосу, что его победа уже не за горами.
– Очень хорошо! И чтобы устроить праздник, он выбрал вечер – тот единственный вечер за всю неделю, когда мне нужно уходить!
Он попытался сообразить, какой сегодня день недели, вспомнил, что вчера была среда, стало быть, сегодня четверг, а по четвергам Нерис занимается, как она это называет, гончарным искусством.
– О боже! Вечерний кружок. Прости, Нерис…
Но даже эта фраза вызвала у нее раздражение:
– Ну как ты мог забыть, Карл? Каждый четверг у меня кружок!
– Ну, забыл, забыл! А ты обязательно должна идти? Неужели ты хоть одну неделю не можешь обойтись без своей глины?
Он почти выиграл раунд. Нерис подобрела, гнев ее почти иссяк. Но любовь к гончарному искусству взяла верх.
– Я должна, – твердо сказала она.
Оставшись в одиночестве, Карлос достал из холодильника банку лагера, сел на диван и жадно выпил. Поговорить было не с кем, оставалось только думать. Он и думал – о своих бывших коллегах.
Сначала Тернер, потом Милли. Невероятно.
А как она умерла…
Он пытался убедить себя, что это простое совпадение. Все шестеро сдавали анализы после пожара, и все анализы были отрицательными – они сами это видели. Поэтому смерть Милли и Тернера не может иметь отношения к Протею. Или…
Он покопался в боковом кармане пиджака и вытащил оттуда потрепанную записную книжку. Не мешало убедиться, что Жан-Жак и Джастин живы и здоровы.
Через час от былого спокойствия Карлоса не осталось и следа. Более напуганного человека трудно было представить. Карлос остервенело ходил по комнате из угла в угол и напряженно думал. Нужно, черт возьми, что-то делать, куда-то бежать!..
Бежать? Но куда?
Мать еще жива, но с нею Карлос давно был не в ладах, за последние четыре года ни разу даже не позвонил ей, да и что толку бежать к матери? Если кому-то понадобится найти его, то первым делом искать будут там. В Ньюкасле он знал нескольких человек, кое-кто из них, возможно, не откажется приютить его на день-другой, да и то если не будет знать о ведущейся на него охоте. Впрочем, этот вариант тоже отпадает: Ньюкасл слишком близко, нужно убираться подальше. Карлос принялся перебирать в уме своих прежних подружек, но вскоре бросил это занятие, вспомнив, как легко и неожиданно исчезал из их жизней. Вряд ли они захотят впустить его туда снова.
И тут Карлоса поразила мысль, как мало у него друзей.
Фактически остался только один человек, к кому он мог теперь обратиться. Возможно, единственный, кто сумел бы объяснить толком, что все-таки происходит.
– Надеюсь, это вам поможет.
В таком состоянии Айзенменгер ее еще не видел. Белинда ерзала на стуле и крутила в руках папку, которую принесла с собой. Они сидели в больничной столовой, и Айзенменгер, без особого аппетита ковыряясь вилкой в тарелке, пытался понять, почему Елена так напряжена и не будет ли больше пользы, если он вгрызется в бумаги, а не в остывавшего цыпленка гриль. Белинда же не притронулась к еде вовсе. Скорее всего потому, что знала, чем это грозит, и испытывала изжогу при одном воспоминании о местной кухне. Елена, будучи осторожной во всем, и в том числе в еде, решила ограничиться бутылкой минеральной воды.
– Ну что, посмотрим? – Айзенменгер решил перейти прямо к делу.
Он положил вилку, благо подвернулась возможность это сделать. Подобно всем больничным столовым, здешнее заведение было довольно мрачным на вид – они что, специально так строят? Время основного наплыва посетителей уже миновало, и кроме них в большом, слабо освещенном зале с ровными рядами столов с пластиковым верхом, вокруг которых стояли такие же пластиковые стулья, людей в помещении было немного. По залу то и дело пробегали санитары, за одним из столиков сидела компания молодых врачей, кое-где можно было заметить медицинских сестер, заскочивших выпить чашку кофе. Вот и все, что осталось от недавней толпы, и лишь неубранные столы говорили о том, что полчаса назад здесь было людно и шумно.
– Я сделала вот что. – Белинда посмотрела на Айзенменгера. – Я извлекла ДНК и РНК…
Зная, что Елена не поймет ни слова из ее рассказа, Айзенменгер вежливо прервал девушку:
– Елена не медик, так что не углубляйся в терминологию.
Сказав это, доктор перевел взгляд на Елену, и та ответила ему благодарным кивком.
– Я сделала вот что, – начала еще раз Белинда. – Я подготовила образцы тканей, чтобы извлечь из них генетический материал, то есть дезоксирибонуклеиновую кислоту, или попросту ДНК, и рибонуклеиновую кислоту – РНК. ДНК – это материя, из которой состоят гены. Так вот, проведя анализ ДНК, можно определить, имеются ли в генах какие-либо изменения. РНК служит посредником между генами и самой клеткой. Разобравшись с ее составом, можно определить, какие из генов задействованы. Рак образуется из-за структурных аномалий в генах либо из-за того, что те или иные гены отключаются или включаются тогда, когда этого быть не должно.
Елена кивнула, и это должно было означать, что пока ей все понятно. Глядя, с каким сосредоточенным видом она слушает Белинду, Айзенменгер подумал, что она действительно понимает суть разговора.
– Проблема РНК в том, что эти соединения очень хрупки и недолговечны. Поэтому, чтобы сохранить их для исследования, конструируются их копии, называемые с ДНК. Это дает возможность анализировать РНК с помощью веществ, которые называются рестриктазами. Они разрезают с ДНК в определенных местах, и, если структура претерпела изменения, точки разреза меняются. Поэтому получающиеся фрагменты отличаются размерами от обычных. Используя флюоресцентный маркер и пропуская эти фрагменты через специальную машину, можно увидеть, какие из них переменили положение, и таким образом определить, какие изменения произошли в самой структуре.
– Флюоресцентное сканирование? – переспросила Елена, и Айзенменгер рассмеялся своей самонадеянности. Оказывается, он недооценивал эту женщину. Взглянув на него, Елена не без удовольствия улыбнулась. Айзенменгер же, склонив голову, произнес:
– Прошу извинить, если я вел себя покровительственно. Я просто полагал…
– Все нормально. Я, в общем-то, не очень разбираюсь в медицинских вопросах, но я адвокат и большая часть моей работы состоит в том, чтобы понимать людей и их проблемы, так что поневоле приходится учиться всему. С год назад я вела дело, где в качестве доказательства использовались анализы ДНК. Я запомнила несколько терминов, но так и не разобралась в принципах…
Белинда и Айзенменгер переглянулись.
– Продолжай, – кивнул он.
– В итоге получается табулограмма, которая поначалу кажется непонятной. – Белинда извлекла из кармана халата свернутый лист бумаги и развернула его перед Еленой.
Это оказался график, на котором точками были обозначены верхние и нижние пики некой кривой, тянувшейся вдоль оси координат. Сама же ось была разбита на пронумерованные отрезки. Айзенменгер переставил свою тарелку на соседний столик, чтобы Белинда могла полностью развернуть бумагу. Елена вплотную придвинулась к столу и принялась с интересом разглядывать график.
– И? – прервал доктор затянувшуюся паузу.
Белинда открыла рот, словно собираясь начать обстоятельный рассказ, но потом пожала плечами и сказала просто:
– Какой-то хаос.
– То есть?
– Каждый из пораженных образцов, которые я исследовала, имеет по меньшей мере шестнадцать структурных аномалий. А некоторые и того больше.
– А сколько должно быть? Какой результат дает анализ ДНК в большинстве случаев рака? – спросила Елена.
– Всего несколько аномалий. Может, одну, ну в крайнем случае десять-двенадцать.
– Значит, это какой-то неизвестный науке особенно агрессивный рак? Вы это хотите сказать?
Белинда кивнула.
– Это не дает нам никакой новой информации, – заметила Елена.
– Нет, дает! – вдруг с жаром выпалила Белинда, и оба – Айзенменгер и Елена – уставились на нее.
– Большинство форм рака имеют собственные, характерные лишь для них аномалии, и здесь, несмотря на множество изменений, я нашла одну закономерность…
– В тех шестнадцати, о которых вы говорили?
Белинда снова кивнула. Сделав паузу, чтобы Айзенменгер и Елена могли собраться с мыслями, она продолжила:
– Анализ клонированных ДНК подтвердил выраженное постоянство подмножества во всех типах опухолей. Во многих оказалось гораздо больше, но эти шестнадцать присутствуют постоянно. Даже в опухолях, где в обычных случаях их быть не может.
– Хаос? Генный хаос? Вы это хотите сказать? – спросила Елена.
На этот раз ответ Белинды оказался не столь категоричным.
– И да и нет, – проговорила она не вполне уверенно. – Видите ли, рак представляет собой последовательное развитие генетических сдвигов, каждый из которых способствует развитию опухолевых клеток. Хотя одновременно с этим в генах происходят и другие изменения, которые не обязательно участвуют в канцерогенезисе. Их называют вторичными сдвигами. А здесь таких сдвигов неимоверное количество, и общая картина представляет собой хаос, но красной нитью во всех них и в каждом в отдельности проходят эти шестнадцать.
– Эти шестнадцать характерных изменений присутствуют в любых формах рака? – спросил Айзенменгер.
Девушка сокрушенно покачала головой:
– Я поспрашивала коллег, так, чтобы быть уверенной. Никто из тех, с кем я говорила, не мог назвать опухоль, в которой встречались бы все шестнадцать.
Все трое уткнулись в распечатку, и каждый думал о своем.
– Здесь можно увидеть еще кое-что, – произнесла Белинда. Она говорила неуверенно, почти извиняющимся тоном. Достав еще один лист бумаги, она развернула его на столе поверх первого. – Это, – сказала она, указывая на высокий пик в правой части графика.
– И что это? – поинтересовался Айзенменгер.
– Я не сразу поняла. Этого здесь быть просто не может, но это есть, во всех образцах.
Первой, как ни странно, сообразила Елена.
– Вы хотите сказать, что это заражение?
Белинда утвердительно кивнула:
– Это, конечно, наиболее вероятно. Я использовала ПЦР, полимерную цепную реакцию, полимеразу, чтобы произвести анализ с ДНК. Получилось, что копия РНК подверглась тому же самому заражению.
Не нужно было иметь диплом врача, чтобы понять: сказанное сейчас Белиндой начисто перечеркивало все предыдущие версии. Это сознавали и Елена, и Айзенменгер. Поэтому он переспросил:
– Ты уверена? У тебя есть доказательства того, что это заражение? Ты можешь точно определить, что это?
– Этим я и занималась. Я попросила коллегу из отдела вирусологии помочь мне, в таких делах у меня совсем нет опыта…
– И?… – Елена заметила нетерпение в глазах Айзенменгера. – Что это?
Белинда вывалила на стол еще груду бумаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47