Стоит найти его, думал Эшли, и я снова окажусь на коне. Две тысячи долларов получены. Хорошая приманка, даже для крупной рыбы, знать бы только, куда забросить удочку. Он смотрел на спокойное море и огни рыбацких лодок, ища ответа на новый для себя вопрос. Почему он этим занимается? Почему в сорок лет он по-прежнему готов во имя сенсации поставить на карту все, что у него есть? Романтики прославляли журналистику как честную профессию. Циники клеймили ее как грязную спекуляцию на несчастьях мира. Идеалисты видели себя апостолами. Торгаши наживались на искреннем любопытстве миллионов. Да, наставник или любитель сенсационных разоблачений, журналист имел в своем распоряжении канал связи, через который, чистая или оскверненная, к людям всей Земли каждый день сочилась правда.
Не вся правда. Надеяться на такое не приходилось. Но даже часть правды была лучше заговора молчания, под сенью которого процветало бы моральное разложение.Но могло ли хватить одной правды, чтобы заставить человека двадцать лет заниматься одним и тем же делом, сохраняя юношеские пытливость и увлеченность, честолюбие, зовущее к новым победам?
Его тщеславие утолялось заголовками и статусом специального корреспондента. Гордость — величайшей из иллюзий, заключающейся в том, что сообщающий новости будто бы их и создает. Плотские желания — возможностью находиться среди людей, чьи жизни наблюдаешь. И, что наиболее важно, У него была цель — сенсация! Будто падение правительства или перестановки в кабинете министров имели большее значение для человечества в целом, чем первый крик младенца или предсмертная молитва старика. Но Эшли отогнал прочь эти мысли. Он слишком стар, чтобы поворачивать назад. И должен пройти весь путь до конца.
Эшли взглянул на часы. До обеда десять минут. Есть время, чтобы выпить.Эшли постучал, и дворецкий в белоснежном костюме ввел его в просторный зал с сияющей люстрой и огромным окном, нависающим над Неаполитанским заливом. За гладью воды виднелись огни Неаполя и яркие факелы нефтеперерабатывающих заводов.
Длинный стол стоял у окна, и метрдотель и два официанта расставляли обеденные приборы. Кроме Орнаньи, Эшли увидел блондинку-секретаршу по имени Елена, молодого человека, сидевшего с ней в баре, и, разумеется, Козиму. Та сразу направилась к нему, не полуденная красавица с развевающимися на ветру волосами, участница дневной авантюры, но хозяйка герцогского приема, с телом, закованным в золото, лицом — застывшей улыбающейся маской, с насмешкой в глазах.
— Мой дорогой Ричард! Как хорошо, что вы пришли.
— Для меня это большая честь, Козима.
Он взял ее руку и, наклонившись над ней, едва коснулся губами. Подошел Орнанья, высокий, стройный, с ироническим взглядом, поседевшими волосами, лучащийся обаянием.
— Господин Эшли! Кажется, мы уже встречались... на деловом поприще. Я рад, что вы смогли прийти, Я у вас в долгу.
— Ваше сиятельство преувеличивает,— холодно ответил Эшли. Если они хотели сыграть комедию старых нравов, то он постарается не испортить ансамбля.
Орнанья взял его под руку и начал ритуальный обход гостей.
— С Арлекином вы уже встречались.
— Не единожды.
Светлые глаза Джорджа Арлекина оценивающе оглядывали журналиста.
— Случившееся огорчило меня, Эшли.
— От судьбы не уйдешь.— Эшли безучастно пожал плечами, и хозяин дома увлек его к Елене Карризи и высокому гибкому юноше.
Взглянув на Елену, Эшли поразился происшедшим в ней переменам. Очарование исчезло. Глаза смотрели враждебно. Косметика не могла скрыть недавних слез. Рука, держащая бокал, дрожала, и шампанское едва не перехлестывало через край.
— Моя секретарша, Елена Карризи.
— Таллио Рацциоли — один из наиболее многообещающих художников Рима.
Он пожал мягкую руку молодого человека, и Орнанья увел его обратно, к Козиме и Арлекину. Официант принес ему бокал шампанского, и они остались одни, намечая путь, ведущий сквозь лабиринт вежливой беседы к интересующей всех теме.
— Я привез вашу машину,— начал Эшли.— В полиции ее вымыли и почистили. Ключи у портье.
— Спасибо вам за заботу,— тепло улыбнулся Орнанья.— Избавить мою жену от встречи с полицией! Такую услугу трудно переоценить. Она приехала в ужасном состоянии, но теперь ей лучше.
— Гораздо лучше,— добавила Козима,— У... у вас возникли какие-нибудь затруднения, Ричард?
— Нет. Капитан вел себя очень тактично.
— Он принял вашу версию?— ненавязчиво спросил Орнанья.
— Да, принял. Но я не уверен, что он поверил в нее.
— Почему у вас создалось такое впечатление? Козима пристально наблюдала за ними. Джордж Арлекин делал вид, что разговор не имеет к нему никакого отношения. Эшли ответил прямо. Запасы его терпения таяли на глазах.
— Ему показалось странным, что тот человек прыгнул под наш автомобиль с ограждения дороги. Полагаю, он начнет расследование. По существу, он запретил мне покидать Сорренто
— Он... он захочет поговорить сонной, Ричард?
— Возможно.
Орнанья попытался успокоить жену.
— Какое это имеет значение, дорогая? Разумеется, он захочет поговорить с тобой. Таков порядок. Ты расскажешь, что произошло. Он разошлет двадцать копий протоколов допроса вышестоящим бюрократам. Это его работа, она ни в малой степени не должна отражаться на твоем пищеварении.
— Действительно, чего я волнуюсь.— Козима чуть улыбнулась и отпила из бокала.
Орнанья предложил Эшли сигарету. Арлекин щелкнул зажигалкой. Его светлые глаза роились вопросами, но он задал лишь один, наиболее практичный:
— Вы тоже думаете, что этот человек не случайно оказался на стене?
Вопрос застал Эшли врасплох, но он быстро пришел в себя, криво усмехнулся и пожал плечами.
— Мне достаточно фактов. А догадки оставим специалистам.
— Мудрая мысль,— кивнул Арлекин.
— Для человека, попавшего в чужую страну,— вмешался Орнанья,— многое кажется странным, а иногда и зловещим. Когда я впервые приехал в Лондон, бой Биг-Бена действовал на меня угнетающе. Мне казалось, что кого-то хоронят. Прошло немало времени, прежде чем я примирился с тем, что это добрый друг, любимый народом. Нечто подобное происходит и с господином Эшли. Столкновение лишило его спокойствия. Он не может отнестись к нему, как к обычному несчастному случаю. Образ убитого стоит у него перед глазами, как в кошмарном сне.
— Мы обсуждаем не мое мнение, но капитана полиции.— Эшли утомили эти дипломатические увертки. Его возмущал расчетливый эгоизм собеседников. Погиб человек, жалкий, ничтожный, но человек, с телом и душой, рожденный женщиной, быть может, отец детей. Один из стоящих рядом подготовил убийство, другие молчаливо одобрили его. А теперь они улыбались и жестикулировали, как актеры на сцене, выуживая у него сведения, которые могли бы успокоить их тревогу. Он хотел бы послать их к черту и уйти. Но ему тоже требовалась информация, поэтому он остался, подыгрывая им в мрачной комедии, изучая их холеные лица в поисках условного сигнала или предостережения. И Козима дала ему первый прозрачный намек.
— Я предупреждала тебя, Ричард, не так ли? Человек идет по дороге. Ты давишь на гудок и пытаешься отвернуть. Он мечется и попадает под колеса. Просто и ясно.
— Слишком просто, Козима.
— Почему, Ричард?
Почему? Правда едва не сорвалась с языка Эшли: "Потому что мне на шею тут же вешают обвинение в убийстве, а твой драгоценный муж выходит сухим из воды. Потому что у меня остается надежда, хотя и довольно шаткая, что капитан Гран-форте прикажет осмотреть вершину ограждения и там обнаружит следы борьбы. Потому что..." Но сказал он другое.
— В любой стране гибель человека на прямом и пустынном участке дороги указывает на неосторожное вождение автомобиля. Это серьезное нарушение. В Италии оно может стать еще серьезнее, меня могут признать виновным в убийстве. Для нас обоих будет лучше...— он помолчал,— избежать такого исхода.
Искорка интереса сверкнула в глазах Арлекина. Орнанья задумчиво кивнул.
— Господин Эшли абсолютно прав, Козима. Не следует искажать правду, даже ради удобства.
— Это точно,— мрачно согласился Ричард Эшли.
И в комнате словно потянуло ледяным ветерком, покрывшим рябью поверхность разговора. Но и тут Орнанья не потерял контроля над ситуацией. Он дал знак метрдотелю, и гостей позвали обедать. Орнанья сел во главе длинного стола, Козима — напротив него. Эшли и Арлекин оказались рядом, лицом к лицу с Еленой и ее кавалером, сидящим спиною к окну.
Налили вина, принесли еду. Арлекин, Таллио и Орнанья заговорили о римских выставках и направлениях современной итальянской живописи. Эшли пришлось развлекать прежнюю любовницу и женщину, заменявшую ее в постели мужа.
Елена едва отвечала на его реплики. Козима пыталась как-то поддержать усилия Эшли, но, когда подали рыбу, сдалась и она. Во главе же стола шла оживленная дискуссия. Эшли обрадовался передышке. Она давала ему возможность подумать, подумать о сидящей перед ним блондинке с напряженным, несчастным лицом.
Как она могла так измениться? Очарование манекенщицы слетело, как карнавальная маска. Лицо стало отчужденным, недавно смеющиеся глаза источали ненависть. Почему? Из-за того, что он ездил на прогулку с женой ее любовника? Эта поездка могла послужить причиной смеха, но не слез. Потому что он убил человека? Но какая может быть связь между жалким шантажистом вроде Гарофано и утонченной любовницей — секретаршей римского богача?
— ...Как, по-вашему, господин Эшли?— ворвался в его раздумья голос Орнаньи.
— Извините, я не расслышал вопроса.
— Мы говорили о нравственности в искусстве и нравственности в политике.
Эшли пожал плечами.
— Я газетчик, а не философ.
— Оставьте, оставьте, мой дорогой друг,— добродушно подзуживал его Орнанья.— Это же обязанность прессы, не так ли? Чего мы ждем от нее, как не поддержания норм общественной морали.
От охватившего его гнева даже вино показалось прокисшим. Вновь они насели на него, подкалывая, раздражая, наблюдая за его реакцией на каждую новую шпильку.Его явно провоцировали. Но пока он не собирался идти у них на поводу. Эшли отпил вина, тщательно подбирая слова для ответа.
— Сегодняшний вечер — из ряда вон выходящее событие, ваше сиятельство. И было бы невежливо обсуждать нравственность прессы... или политиков.
Джордж Арлекин неожиданно засмеялся и поперхнулся вином.
— "Из ряда..."! Как это ни странно, Орнаиья, но мы никогда не считали американцев фразерами. Эшли доказывает обратное.
— Я всегда высоко ценил достоинства господина Эшли,— галантно ответил Орнанья.— Я рад, что он наш друг, а не враг.
"Наконец-то,— подумал Эшли,— мы добрались до сути. Он хочет мира. Он знает, что может усложнить мне жизнь,.но не уверен, сможет ли заткнуть рот. Он готов пойти на сделку. Немного терпения, и он изложит ее условия".
Менялись тарелки, открывались новые бутылки вина. Официанты предугадывали любое желание кушающих господ, попутно обсуждавших фасоны одежды и финансы, светские скандалы и церковные интриги. Как и полагалось вышколенным слугам, ни их лица, ни глаза не давали ни малейшего намека на то, что они впитывают каждое слово. На юге вовремя проданная информация означала лишнюю буханку хлеба на семейном столе, а то и теплое пальто выздоравливающему ребенку.
Подали жаркое, затем пирожные. Принесли фрукты и сыры. Разлили по чашечкам крепкий, ароматный кофе. Метрдотель согревал большие шарообразные бокалы для бренди, когда раздалась резкая трель телефонного звонка.
Трубку поднял метрдотель, что-то сказал, послушал, положил ее рядом с аппаратом, подошел к Орнанье и наклонился над его ухом. Тот внимательно выслушал шепот метрдотеля, встал, извинился и ушел в спальню, чтобы поговорить с параллельного телефона.
Козима проводила мужа тревожным взглядом.Через три минуты Орнанья вернулся и с ходу включился в общий разговор, словно и не было никакого звонка. Когда подали кофе и бренди, он повернулся к метрдотелю.
— Можете идти. Если вы нам понадобитесь, я позвоню.
— Да, ваше сиятельство.
Он поклонился и вышел в сопровождении обоих официантов. Орнанья разглядывал бокал бренди.
— Таллио, проводи Елену в бар,— приказал он, не поднимая головы,— Кофе и бренди выпьете там. Из отеля не уходить. Я могу вас позвать.
Молодые люди молча встали и направились к двери. Орнанья подождал, пока они уйдут, затем поднял голову. Остальные не сводили с него глаз.
— Звонил капитан Гранфорте. Он хочет допросить вас, господин Эшли.
— Он не теряет времени даром.
— Я сказал капитану,— продолжил Орнанья,— что из-за моей жены я тоже причастен к этому делу. И предложил ему, в виде исключения, приехать в отель, чтобы без помех обсудить возникшие проблемы. Он согласился.
— Как он любезен,— сухо заметил Эшли.
— Любезнее, чем вам кажется, господин Эшли. И я нахожу целесообразным использовать оставшиеся в нашем распоряжении минуты для подготовки к предстоящей беседе.
— Я готов вас выслушать.
— Отлично. Я осведомлен, Эшли, о ваших прежних взаимоотношениях с моей женой. Лично я предпочел бы их игнорировать. Но вынужден принять все меры, чтобы о них не узнала широкая публика. По этой причине я готов подписаться под выдумкой — признать, что вы — мой друг, а ваша дневная поездка не более чем оказанная мне услуга и развлечение для Козимы.
— Верное решение,— холодно кивнул Эшли. Орнанья отпил бренди.
— Гранфорте, вероятно, знает о ваших делах с убитым. И этот несчастный случай вызывает у него определенные подозрения. Я полагаю...— он выдержал паузу,— это, конечно, только догадка, что он намерен предъявить вам обвинение, достаточно весомое для того, чтобы задержать вас и продолжить расследование.
— А вам этого не хочется?
— Нет, из-за моей жены.
— Так измените его решение. Орнанья неторопливо продолжал:
— Таким образом, наши интересы совпадают. То есть налицо основа для сотрудничества.
— Какова цена?
— О цене мы поговорим позже, если вы переживете допрос капитана Гранфорте.
— Если мы оба переживем его. Орнанья отодвинул кресло и встал.
— Мы, возможно, успеем поговорить и об этом. Подумайте, Эшли. Времени в обрез. Пошли, Козима.
Он обошел стол, помог Козиме подняться, и они удалились в спальню. Закрылась дверь, и Эшли остался наедине с Джорджем Арлекином. Как всегда невозмутимый, англичанин маленькими глоточками пил бренди. Эшли закурил.
— Я вас предупреждал, не так ли? Во взгляде Эшли сквозило презрение.
— Мне приходилось видеть малопристойные дела, творимые во имя государства ее величества, Арлекин. Но убийства я не ожидал.
— Убийства?— В светлых глазах Арлекина мелькнуло удивление.
— Его организовал Орнанья, жена выступила в роли сообщницы, а я — палача.
— Я в это не верю.
— Как вам угодно,— ответил Эшли, пожав плечами. Его терпение иссякало на глазах. Как они ему надоели с уклончивыми, обтекаемыми фразами, хитростями! Но он угодил в их сети, и деваться ему некуда. Сенсация лопнула у него в руках, а обломки, рухнув на него, не дают даже пошевелиться.
Джордж Арлекин наблюдал за американцем. Сейчас он был профессионалом, обязанным любой ценой выполнить порученное ему дело.
— Орнанья знает, что фотокопии у вас,— как бы невзначай обронил он.
— Что?— Эшли подпрыгнул, будто его укололи иголкой.— Повторите, что вы сказали!
— Орнанья знает, что фотокопии у вас.
Эшли уставился на англичанина, открыв рот, а затем внезапно расхохотался.Еще через пару минут пришел капитан Гранфорте. Капитан мог считать себя удивительно счастливым человеком. Он непринужденно сидел в покоях его сиятельства с бокалом выдержанного бренди и массой интересных фактов, упрятанных в его памяти.
Факты эти придавали ему уверенности, но за долгие годы службы он научился не выказывать высокомерия. Он не сомневался, что извлечет из предстоящей беседы хоть малую выгоду, но понимал, что благодаря тактичности и благоразумию может увеличить ее.
Он не продавался, он служил продажной администрации. Он был честен перед собой и знал, что, хотя все люди имеют свою цену, капитан Гранфорте стоит подороже многих. Он никогда не извращал истины, хотя и частенько потворствовал несправедливости, если ее творили силы, которых не могла переломить скрипучая правоохранительная система Италии. Он не брал взяток, но и не отказывался от подношений благодарных граждан.
И вот, сидя лицом к лицу с Орнаньей, Козимой, Джорджем Арлекином и Эшли, он светился благополучием и задавал обманчиво бесхитростные вопросы.
— У нас не вызывает сомнений, господин Эшли, ваша давняя дружба с их сиятельствами. Тем самым объясняется ваше присутствие в тот час на горной дороге, использование не принадлежащего вам автомобиля, даже, возможно, некоторая вольность в управлении им. Однако ваши отношения с убитым доставили нам меньше радости.
— В каком смысле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11