И пусть ему за восемьдесят, почти всю свою жизнь он существовал в достатке и довольстве, и смерть заграбастает старче лет эдак через двадцать.
Подтягич может иметь прямое отношение к трупу в колодце! Он живет в Перелыгине уже целую вечность, он здесь старожил. И вообще, я давно задавалась вопросом, как это Гамаюн выжил в те времена, когда жертвами «чисток» стала едва ли не половина членов Союза писателей. Думается мне, старичок «стучал» на своих же коллег и конкурентов, отправляя их на верную смерть в лагеря. Подтягич начинал секретарем у известного романиста-революционера Быль-Куринного: того расстреляли, а Гамаюн не только не пострадал, но и получил индульгенцию, а вместе с ней и дачу сгинувшего шефа. Наверняка это и было первое преступление «нашего комсорга». Первое, но далеко не последнее!
– Фима, говорят, что у тебя труп нашли в подвале, – не выдержал наконец Гамаюн. Он прижал к груди мою мясорубку (потом ведь будет божиться, что отдавал, а сам оставит ее себе!), и я заметила, что для своего возраста старичок вполне крепкий.
– Не держу в подвалах трупы, – ответила я. – Я же не доктор Криппен[2].
Гамаюн явно не имел понятия, кто такой доктор Криппен, поэтому предпринял новую попытку:
– Не в подвале, я оговорился, а в чемодане на дне колодца…
– А откуда вы знаете, что в чемодане? – поинтересовалась я.
Гамаюн замешкался, явно выдумывая очередную ложь, а затем ответил:
– Так об этом все знают! Мне сказала наша почтальонша…
Ага, так я тебе и поверила! Почтальонша, конечно, особа болтливая, но она не могла знать, что труп был в чемодане. А вот милейшему классику соцреализма это известно. Откуда? Или он собственноручно укладывал в чемодан тело Татианы?
– А изнасиловали ее перед тем, как убить? – морщинистая физиономия Гамаюна выражала великий интерес.
Брезгливость охватила меня. Вот старый шакал, прости Иисусе!
– После, – лаконично ответила я, и Подтягич приоткрыл рот, в котором ворочался мокрый малиновый язык. Он еще слюни пустит мне на ковер! – Действовала банда некрофилов, возглавляемая бывшим следователем по особо важным делам при Генпрокуратуре Герцословакии по кличке Лимонадный Джо. Его дедушка, кстати, был тем самым Джеком Потрошителем, кромсавшим в лондонском Ист-Энде проституток.
– Да ты что? – изумленно пробормотал Гамаюн. – Ты только подумай…
– А что, почтальонша вам разве не доложила? – заметила я.
Гамаюн покачал головой. Он не понимал, что я над ним издеваюсь.
– Ах, вот что еще, Фимочка, – сказал на прощание писатель. – У меня в следующую среду юбилей… Так что жду тебя к двадцати нуль-нуль.
Я хотела отказаться от приглашения, но потом передумала. Когда Подтягич подшофе, то становится чрезвычайно болтливым. Из него можно будет вытянуть массу полезных сведений. А если он – убийца или мой ночной гость, то у меня есть возможность выяснить это.
– Восемьдесят пять мне исполняется, – с неискоренимым бабьим кокетством признался Гамаюн.
После визита любопытного Подтягича я засела за ноутбук и, к своей радости, написала две страницы. Обнаружение трупа в колодце принесло ощутимый результат – стройку временно приостановили, и гул бульдозеров и легкий матерок рабочих больше не сбивали меня с мыслей.
Но милые соседи не желали оставить меня в покое. После Подтягича мне нанес визит Браниполк Иннокентьевич Сувор. Заглянул, чтобы подарить чертову дюжину белых роз из собственного сада. Приятно, когда мужчины проявляют к тебе интерес!
Разговор шел все тот же и о том же – труп в колодце и так далее. В отличие от Гамаюна, дядя Браня, как я окрестила отца нынешнего директора КГБ, был крайне галантным пожилым военным. Он сообщил мне кое-какие интересные детали.
– Мне звонил Огнедар, – раскрыл тайну Сувор. Он имел в виду своего могущественного сына. – И знаете, Серафима Ильинична, сын сказал мне, что КГБ берет это дело под свой контроль. Более того, он лично будет курировать расследование.
– Почему? – поразилась я. – Понятное дело, не каждый день отыскиваются трупы двадцатипятилетней давности на дне пересохших колодцев, но ведь я не Джоан Роулинг, чтобы происшествие на моей даче занимало высшее руководство страны!
Сувор покачал головой с седым казацким чубом и медленно произнес:
– Дело не в вас, милая Серафима Ильинична, а в этом самом трупе. Огнедар сказал, что сегодня приедет ко мне и поговорит. Похоже, это становится делом государственной важности. Я ведь сам был заместителем председателя КГБ и прекрасно знаю, что из-за пустяков никто не будет волноваться и подключать к расследованию спецслужбы. Это личное распоряжение президента Бунича.
Мне стало не по себе. Надеюсь, что никто не повесит на меня обвинение в убийстве и столь нетривиальном сокрытии тела неизвестной мне девицы? Ведь у нее в сумочке была книжка с моей дарственной надписью!
– Ждите гостей, – сказал мне на прощание Сувор. – И очень скоро!
Гости пожаловали в тот момент, когда я стрекотала с Раей Блаватской по телефону. Она мнит себя моей лучшей подругой, часами жалуется на свою поджелудочную, камни в почках и запоры, я же терпеливо сношу ее излияния и рисую в телефонной книге цветочки – она уже давно превратилась в ботанический атлас.
– Фима, ты точно не имеешь к этому делу отношения? – в сто первый раз задала мне вопрос Раиса. – Мне так страшно, Фима. Вчера кто-то ходил по моему участку. Вдруг это убийца?
Я хотела заметить, что к ее персоне у убийцы не может быть ни малейшего интереса, однако подумала: а что, если Рая не фантазирует, хотя водится за ней такой грешок, и говорит правду. Некто побывал у меня прошедшей ночью. Он же мог наведаться и к Блаватской.
Я завершила разговор, сославшись на то, что в дверь стучат. Это и были гости – вежливый полковник Комитета герцословацкой безопасности в штатском и его команда. Сыщики прибыли на трех джипах. Полковник, моложавый, донельзя вежливый и со стальным блеском в глазах (ужасно он мне напомнил нашего президента), предъявил мне несколько бумажек-постановлений и испросил формального разрешения для своих сотрудников заняться осмотром моего дома и участка.
– Вы сменили замки? – сразу отметил он, указывая на опилки под дверью. – Для этого были причины?
Тон его был бездушным, а слова искрились льдом. Я поежилась. Рассказывать ему или нет о вторжении неизвестного «друга»? Или он примет меня за полоумную особу? Вздохнув, я поведала ему о своих страхах.
К моему удивлению, он принял мой рассказ всерьез, вытащил из меня все подробности, заставил вспомнить о словах Раи Блаватской.
– Вы нам очень помогли, Серафима Ильинична, – уверил он меня. – Вам требуется охрана?
С чего это КГБ предлагает мне, пускай и известной литераторше, охрану? Они что, установят у моих ворот контрольно-пропускной пункт с полосатым шлагбаумом и вывеской, где на четырех языках будет начертано: «Внимание! Вы покидаете территорию загородной виллы писательницы Серафимы Гиппиус!»
– Спасибо, не надо, – сказала я. Полковник сверкнул глазами и скупо улыбнулся.
– Вы храбрая женщина, – заметил он. Его сотрудники тем временем разбрелись по моему дому, совершая непонятные действия: похоже, они искали следы, отпечатки пальцев или нечто подобное.
Васисуалий Лоханкин, потревоженный в своем полуденном сне, заявился на кухню, полковник, потрепав кота по холке, заметил:
– Значит, именно ему мы должны сказать спасибо? Именно он вывел нас на колодец. Скважина будет засыпана песком завтра в течение дня. Вам платить ни за что не придется, не беспокойтесь.
Василиск заурчал и потерся о ноги полковника, оставляя на них шерстинки.
– А также не придется платить нашему олигарху, который затеял строительство. И разломал мой забор. Может, вы из КГБ подсобите – нельзя ли его арестовать, так, для профилактики, на пару неделек? Ведь если покопаться, то выяснится, что наверняка он и налоги не платил, и чиновников подкупал, и результаты тендера подделывал.
– Мы этим не занимаемся, – с достоинством ответил полковник. – Обратитесь в Генеральную прокуратуру.
Через два часа представители КГБ закончили с моим домом, к вечеру они завершили осмотр колодца. Я, попивая кофе, наблюдала за молодыми людьми из окна. Они что-то искали, но что именно? И почему КГБ? Что такого в этой чемоданной мумии? Наверняка, если применять теорию вероятностей, жертвы не раскрытых и, возможно, вообще не зафиксированных преступлений покоятся на каждом трехсотом участке по всей стране. И если бы везде расследование поручалось КГБ, да еще по прямому указанию главы государства!
Я задала этот вопрос полковнику, тот дипломатично ответил:
– В наши задачи, Серафима Ильинична, входит раскрытие любого преступления. Наш девиз – наказание неотвратимо.
– Ну да, а еще чистые руки, горячее сердце и холодные уши, или как там ляпнул один из депутатов, – вклинилась я со своей репликой.
Полковник не пожелал понять юмора и сурово заметил:
– Я оставлю вам свою визитную карточку, если нежданный гость посетит вас снова, звоните мне в любое время дня и ночи. И вообще, советую установить сигнализацию.
– Или индикаторы движения, – вздохнула я. – А как же Василиск? Он привык к полной свободе перемещения, с его ночными походами полиция будет приезжать ко мне пять раз в сутки!
Полковник арктически улыбнулся. Напоследок я спросила его напрямую:
– Уже установили, кто эта Татиана Шепель? Нашли ее родных и близких?
– Советую, уважаемая Серафима Ильинична, забыть это имя, – произнес полковник. – И заметьте, я советую вам это не как представитель спецслужб, а как, скажем, ваш знакомый. Понимаю, все жаждут подробностей, но на вашем бы месте я молчал или не упоминал имени жертвы. КГБ будет держать дело под своим контролем!
Последние слова не сулили ничего хорошего. Полковник мне угрожает? И с чего это он взялся давать мне советы? Я, Серафима Гиппиус, не нуждаюсь ни в чьих советах! И уж в последнюю очередь в советах моложавого полковника КГБ!
Джипы исчезли так же стремительно, как и появились. Я попыталась мыслить продуктивно, затем индуктивно, под конец традуктивно, но от этого только загудело в висках. Часы показывали, что пора собираться на открытие галереи Стефана д’Орнэ. Меня попросили произнести небольшую речь, а я совсем забыла об этом!
Речь я придумывала, натягивая вечерний туалет из красного шелка, еще прихватила бабушкину черную шаль и украсила шею золотым монисто. Хорошо бы отказаться, но нельзя. Меня ждут!
Странное дело, но на тусовке никто не знал о том, что у меня на даче обнаружился труп. Обычно такие скандальные новости распространяются очень быстро, тем более Блаватская беседовала со мной на эту тему, а то, что знает Рая, через час знает все Перелыгино, через два – весь Экарест, через три – вся обитаемая вселенная.
И на тебе, никто не подходит с вопросом: «Серафима Ильинична, как дело с вашим трупом?» С моим трупом пока все в порядке, уже заготовила я ответную реплику, так как он еще не совсем труп. Но никто, решительно никто не хотел говорить об этом.
Сплетничали о чем угодно – о предстоящей отставке правительства, которую предсказывают уже два года подряд, об очередной подтяжке нашей герцословацкой примадонны Стеллы Бугачихи или грядущем аресте очередного губернатора-казнокрада. А вот о трупе у меня в колодце – никто не знает! И как такое может быть? У Раи, что ли, телефон сломался?
Я произнесла речь, в которой воспела талант Стефана д’Орнэ-старшего. Терпеть не могу его картины, но самая дешевенькая из них стоит не менее ста тысяч долларов. Дочка Стефана, восьмидесятилетняя Весняна, даже всплакнула и промокнула подведенные глазки желтым батистовым платочком – в цвет шелковому лимонному платью, желтым бриллиантам и парику. Старушка держалась великолепно, я даже подумала – отчего я не дочь художника?
Стефан-младший, весь в черном, как джедай, с черной мефистофельской бородкой и усами, ногтями, покрытыми черным лаком, и перстнем с черным опалом, приложился к моей руке и поблагодарил:
– Серафима Ильинична, моя матушка не ошиблась, когда выбрала вас на роль трубадура гениального творчества моего деда.
Хм, это комплимент или завуалированное оскорбление? Если ты мужчина, то трубадур. А если женщина – то трубадура?
Мне вспомнилась древняя сплетня о Стефане-младшем: в начале восьмидесятых он, тогда студент, был последней страстью Грозданы Дрежневец, дочки генсека. А теперь, надо же, известный реставратор и художественный критик!
Сделав вид, что польщена его словами, я в числе наиболее именитых гостей подошла к красной ленте, что преграждала вход в галерею.
Весняна тонкой куриной лапкой, на запястье которой проблескивали желтые бриллианты (не иначе бизнес с картинами Стефана-старшего приносил им в год пяток кровных миллионов), торжественно перерезала ленту.
Мой подход к посещению музея или галереи – надо как можно быстрее пробежаться по всем залам, чтобы потом иметь право заявить, что увидела все шедевры, а затем отправляться в буфет.
Я так и сделала. Двух минут хватило, чтобы заглянуть в каждое из помещений и удостовериться – все стены в них увешаны творениями д’Орнэ: наследнички явно предвкушают увеличение продаж. Остался последний зал, в который я и вошла первой.
В глаза мне бросилось огромное полотно, изображавшее нагую распутницу с рыжими волосами. Стефан был модным художником в начале двадцатого века, малевал по заказу меценатов и миллионеров и не стеснялся откровенной халтуры и заказного творчества. Уверена, что и эта голая красотка из того же числа.
Но что это лежит на полу? Манекен? Да нет же, девица в вечернем платье, а по паркету растекается лужа крови. Меня передернуло – д’Орнэ не постеснялись дешевого пиара, устроили балаган из и без того бездарного вернисажа.
Я подошла к девице. Нет, это не манекен, а живая кровь и плоть. Да еще ж какая! Точеная фигурка – бедняжка трудится над ней по три часа ежедневно и стращает себя малокалорийными диетами. Наверняка на почве погони за красотой и осиной талией заработала себе невроз, язву и перхоть. Вот мне-то хорошо: питаюсь в свое удовольствие экологически чистыми продуктами и не беспокоюсь о весе. Ем я или не ем, он все равно растет.
Физиономия галерейной Барби показалась мне смутно знакомой. Я не большой знаток всех этих виджеев, ведущих MTV, наших и заграничных Бритни Спирс, Кристин Агилер и прочих шакир. Все они для меня на одно лицо, вернее, на одну талию: тощие, вертлявые и безголосые. В настоящей женщине, как учила меня бабушка, все должно быть в идеальной пропорции – ум, страсть и фигура. Как у меня.
Это же дочурка Людославочки Ковтун, моей шапочной знакомой. Она – лидер оппозиционной партии, которая критикует всех и вся, в том числе и нынешнего президента, и основная задача которой – приложить все усилия, чтобы не прийти к власти. Ибо тогда нужно будет нести ответственность перед народом и принимать конкретные, пусть и непопулярные, решения, а так можно заседать в парламенте и на постоянных ток-шоу, параллельно заниматься серьезным бизнесом, работать языком и по большому счету ничего не делать и ни за что не отвечать.
Драгуша Ковтун – моя, мда-с… скажем так, коллега, ведущая одной из «мейнстримных молодежных передач». Показывает всей стране, как куча великовозрастных балбесов куражится под постоянным прицелом кинокамер, ковыряет в носу, совокупляется и ведет идиотские беседы «за жизнь».
И как это Стефан-младший и его мамочка уговорили Драгу, девочку капризную и привыкшую к «сладкой жизни» в объятиях «крутых мэнов», разлечься на полу галереи, да еще в луже искусственной крови?
Я заметила, что лицо Драгушеньки Ковтун является копией лика голопопой ведьмочки на картине. Изящная бронзовая табличка изящно и бронзово гласила: «Картина из цикла «Семь великих добродетелей». «Мессалина» написана Стефаном д’Орнэ в 1912 году».
Но какое сходство! Что-то звякнуло под моими каблуками. Нож, которым якобы прирезали Драгостею. Ах, какая натуральная игра: «наша Пэрис Хилтон», как именуют злые языки Драгушку Ковтун, не дышит и глазки распахнула так правдоподобно, и губки не шевелятся… Гример, который делал из Драги «хладный труп», явно профессионал. А этот ужасный шрам на шее. Бррр!
Нож, который я задела ногой, отлетел к стене. Внезапно мне стало дурно. Это же мой нож! Еще бы мне не знать его! Из того самого набора, который украли у меня прошлой ночью. Серебряный, с витой ручкой в виде рыбины с раскрытым ртом и глазами-жемчужинками. Такого второго не сыщешь во всем Экаресте!
Но у меня он был столовый, тупой, а сейчас его лезвие так и блестит под неслышно гудящими неоновыми лампами.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''
1 2 3 4 5 6 7 8
Подтягич может иметь прямое отношение к трупу в колодце! Он живет в Перелыгине уже целую вечность, он здесь старожил. И вообще, я давно задавалась вопросом, как это Гамаюн выжил в те времена, когда жертвами «чисток» стала едва ли не половина членов Союза писателей. Думается мне, старичок «стучал» на своих же коллег и конкурентов, отправляя их на верную смерть в лагеря. Подтягич начинал секретарем у известного романиста-революционера Быль-Куринного: того расстреляли, а Гамаюн не только не пострадал, но и получил индульгенцию, а вместе с ней и дачу сгинувшего шефа. Наверняка это и было первое преступление «нашего комсорга». Первое, но далеко не последнее!
– Фима, говорят, что у тебя труп нашли в подвале, – не выдержал наконец Гамаюн. Он прижал к груди мою мясорубку (потом ведь будет божиться, что отдавал, а сам оставит ее себе!), и я заметила, что для своего возраста старичок вполне крепкий.
– Не держу в подвалах трупы, – ответила я. – Я же не доктор Криппен[2].
Гамаюн явно не имел понятия, кто такой доктор Криппен, поэтому предпринял новую попытку:
– Не в подвале, я оговорился, а в чемодане на дне колодца…
– А откуда вы знаете, что в чемодане? – поинтересовалась я.
Гамаюн замешкался, явно выдумывая очередную ложь, а затем ответил:
– Так об этом все знают! Мне сказала наша почтальонша…
Ага, так я тебе и поверила! Почтальонша, конечно, особа болтливая, но она не могла знать, что труп был в чемодане. А вот милейшему классику соцреализма это известно. Откуда? Или он собственноручно укладывал в чемодан тело Татианы?
– А изнасиловали ее перед тем, как убить? – морщинистая физиономия Гамаюна выражала великий интерес.
Брезгливость охватила меня. Вот старый шакал, прости Иисусе!
– После, – лаконично ответила я, и Подтягич приоткрыл рот, в котором ворочался мокрый малиновый язык. Он еще слюни пустит мне на ковер! – Действовала банда некрофилов, возглавляемая бывшим следователем по особо важным делам при Генпрокуратуре Герцословакии по кличке Лимонадный Джо. Его дедушка, кстати, был тем самым Джеком Потрошителем, кромсавшим в лондонском Ист-Энде проституток.
– Да ты что? – изумленно пробормотал Гамаюн. – Ты только подумай…
– А что, почтальонша вам разве не доложила? – заметила я.
Гамаюн покачал головой. Он не понимал, что я над ним издеваюсь.
– Ах, вот что еще, Фимочка, – сказал на прощание писатель. – У меня в следующую среду юбилей… Так что жду тебя к двадцати нуль-нуль.
Я хотела отказаться от приглашения, но потом передумала. Когда Подтягич подшофе, то становится чрезвычайно болтливым. Из него можно будет вытянуть массу полезных сведений. А если он – убийца или мой ночной гость, то у меня есть возможность выяснить это.
– Восемьдесят пять мне исполняется, – с неискоренимым бабьим кокетством признался Гамаюн.
После визита любопытного Подтягича я засела за ноутбук и, к своей радости, написала две страницы. Обнаружение трупа в колодце принесло ощутимый результат – стройку временно приостановили, и гул бульдозеров и легкий матерок рабочих больше не сбивали меня с мыслей.
Но милые соседи не желали оставить меня в покое. После Подтягича мне нанес визит Браниполк Иннокентьевич Сувор. Заглянул, чтобы подарить чертову дюжину белых роз из собственного сада. Приятно, когда мужчины проявляют к тебе интерес!
Разговор шел все тот же и о том же – труп в колодце и так далее. В отличие от Гамаюна, дядя Браня, как я окрестила отца нынешнего директора КГБ, был крайне галантным пожилым военным. Он сообщил мне кое-какие интересные детали.
– Мне звонил Огнедар, – раскрыл тайну Сувор. Он имел в виду своего могущественного сына. – И знаете, Серафима Ильинична, сын сказал мне, что КГБ берет это дело под свой контроль. Более того, он лично будет курировать расследование.
– Почему? – поразилась я. – Понятное дело, не каждый день отыскиваются трупы двадцатипятилетней давности на дне пересохших колодцев, но ведь я не Джоан Роулинг, чтобы происшествие на моей даче занимало высшее руководство страны!
Сувор покачал головой с седым казацким чубом и медленно произнес:
– Дело не в вас, милая Серафима Ильинична, а в этом самом трупе. Огнедар сказал, что сегодня приедет ко мне и поговорит. Похоже, это становится делом государственной важности. Я ведь сам был заместителем председателя КГБ и прекрасно знаю, что из-за пустяков никто не будет волноваться и подключать к расследованию спецслужбы. Это личное распоряжение президента Бунича.
Мне стало не по себе. Надеюсь, что никто не повесит на меня обвинение в убийстве и столь нетривиальном сокрытии тела неизвестной мне девицы? Ведь у нее в сумочке была книжка с моей дарственной надписью!
– Ждите гостей, – сказал мне на прощание Сувор. – И очень скоро!
Гости пожаловали в тот момент, когда я стрекотала с Раей Блаватской по телефону. Она мнит себя моей лучшей подругой, часами жалуется на свою поджелудочную, камни в почках и запоры, я же терпеливо сношу ее излияния и рисую в телефонной книге цветочки – она уже давно превратилась в ботанический атлас.
– Фима, ты точно не имеешь к этому делу отношения? – в сто первый раз задала мне вопрос Раиса. – Мне так страшно, Фима. Вчера кто-то ходил по моему участку. Вдруг это убийца?
Я хотела заметить, что к ее персоне у убийцы не может быть ни малейшего интереса, однако подумала: а что, если Рая не фантазирует, хотя водится за ней такой грешок, и говорит правду. Некто побывал у меня прошедшей ночью. Он же мог наведаться и к Блаватской.
Я завершила разговор, сославшись на то, что в дверь стучат. Это и были гости – вежливый полковник Комитета герцословацкой безопасности в штатском и его команда. Сыщики прибыли на трех джипах. Полковник, моложавый, донельзя вежливый и со стальным блеском в глазах (ужасно он мне напомнил нашего президента), предъявил мне несколько бумажек-постановлений и испросил формального разрешения для своих сотрудников заняться осмотром моего дома и участка.
– Вы сменили замки? – сразу отметил он, указывая на опилки под дверью. – Для этого были причины?
Тон его был бездушным, а слова искрились льдом. Я поежилась. Рассказывать ему или нет о вторжении неизвестного «друга»? Или он примет меня за полоумную особу? Вздохнув, я поведала ему о своих страхах.
К моему удивлению, он принял мой рассказ всерьез, вытащил из меня все подробности, заставил вспомнить о словах Раи Блаватской.
– Вы нам очень помогли, Серафима Ильинична, – уверил он меня. – Вам требуется охрана?
С чего это КГБ предлагает мне, пускай и известной литераторше, охрану? Они что, установят у моих ворот контрольно-пропускной пункт с полосатым шлагбаумом и вывеской, где на четырех языках будет начертано: «Внимание! Вы покидаете территорию загородной виллы писательницы Серафимы Гиппиус!»
– Спасибо, не надо, – сказала я. Полковник сверкнул глазами и скупо улыбнулся.
– Вы храбрая женщина, – заметил он. Его сотрудники тем временем разбрелись по моему дому, совершая непонятные действия: похоже, они искали следы, отпечатки пальцев или нечто подобное.
Васисуалий Лоханкин, потревоженный в своем полуденном сне, заявился на кухню, полковник, потрепав кота по холке, заметил:
– Значит, именно ему мы должны сказать спасибо? Именно он вывел нас на колодец. Скважина будет засыпана песком завтра в течение дня. Вам платить ни за что не придется, не беспокойтесь.
Василиск заурчал и потерся о ноги полковника, оставляя на них шерстинки.
– А также не придется платить нашему олигарху, который затеял строительство. И разломал мой забор. Может, вы из КГБ подсобите – нельзя ли его арестовать, так, для профилактики, на пару неделек? Ведь если покопаться, то выяснится, что наверняка он и налоги не платил, и чиновников подкупал, и результаты тендера подделывал.
– Мы этим не занимаемся, – с достоинством ответил полковник. – Обратитесь в Генеральную прокуратуру.
Через два часа представители КГБ закончили с моим домом, к вечеру они завершили осмотр колодца. Я, попивая кофе, наблюдала за молодыми людьми из окна. Они что-то искали, но что именно? И почему КГБ? Что такого в этой чемоданной мумии? Наверняка, если применять теорию вероятностей, жертвы не раскрытых и, возможно, вообще не зафиксированных преступлений покоятся на каждом трехсотом участке по всей стране. И если бы везде расследование поручалось КГБ, да еще по прямому указанию главы государства!
Я задала этот вопрос полковнику, тот дипломатично ответил:
– В наши задачи, Серафима Ильинична, входит раскрытие любого преступления. Наш девиз – наказание неотвратимо.
– Ну да, а еще чистые руки, горячее сердце и холодные уши, или как там ляпнул один из депутатов, – вклинилась я со своей репликой.
Полковник не пожелал понять юмора и сурово заметил:
– Я оставлю вам свою визитную карточку, если нежданный гость посетит вас снова, звоните мне в любое время дня и ночи. И вообще, советую установить сигнализацию.
– Или индикаторы движения, – вздохнула я. – А как же Василиск? Он привык к полной свободе перемещения, с его ночными походами полиция будет приезжать ко мне пять раз в сутки!
Полковник арктически улыбнулся. Напоследок я спросила его напрямую:
– Уже установили, кто эта Татиана Шепель? Нашли ее родных и близких?
– Советую, уважаемая Серафима Ильинична, забыть это имя, – произнес полковник. – И заметьте, я советую вам это не как представитель спецслужб, а как, скажем, ваш знакомый. Понимаю, все жаждут подробностей, но на вашем бы месте я молчал или не упоминал имени жертвы. КГБ будет держать дело под своим контролем!
Последние слова не сулили ничего хорошего. Полковник мне угрожает? И с чего это он взялся давать мне советы? Я, Серафима Гиппиус, не нуждаюсь ни в чьих советах! И уж в последнюю очередь в советах моложавого полковника КГБ!
Джипы исчезли так же стремительно, как и появились. Я попыталась мыслить продуктивно, затем индуктивно, под конец традуктивно, но от этого только загудело в висках. Часы показывали, что пора собираться на открытие галереи Стефана д’Орнэ. Меня попросили произнести небольшую речь, а я совсем забыла об этом!
Речь я придумывала, натягивая вечерний туалет из красного шелка, еще прихватила бабушкину черную шаль и украсила шею золотым монисто. Хорошо бы отказаться, но нельзя. Меня ждут!
Странное дело, но на тусовке никто не знал о том, что у меня на даче обнаружился труп. Обычно такие скандальные новости распространяются очень быстро, тем более Блаватская беседовала со мной на эту тему, а то, что знает Рая, через час знает все Перелыгино, через два – весь Экарест, через три – вся обитаемая вселенная.
И на тебе, никто не подходит с вопросом: «Серафима Ильинична, как дело с вашим трупом?» С моим трупом пока все в порядке, уже заготовила я ответную реплику, так как он еще не совсем труп. Но никто, решительно никто не хотел говорить об этом.
Сплетничали о чем угодно – о предстоящей отставке правительства, которую предсказывают уже два года подряд, об очередной подтяжке нашей герцословацкой примадонны Стеллы Бугачихи или грядущем аресте очередного губернатора-казнокрада. А вот о трупе у меня в колодце – никто не знает! И как такое может быть? У Раи, что ли, телефон сломался?
Я произнесла речь, в которой воспела талант Стефана д’Орнэ-старшего. Терпеть не могу его картины, но самая дешевенькая из них стоит не менее ста тысяч долларов. Дочка Стефана, восьмидесятилетняя Весняна, даже всплакнула и промокнула подведенные глазки желтым батистовым платочком – в цвет шелковому лимонному платью, желтым бриллиантам и парику. Старушка держалась великолепно, я даже подумала – отчего я не дочь художника?
Стефан-младший, весь в черном, как джедай, с черной мефистофельской бородкой и усами, ногтями, покрытыми черным лаком, и перстнем с черным опалом, приложился к моей руке и поблагодарил:
– Серафима Ильинична, моя матушка не ошиблась, когда выбрала вас на роль трубадура гениального творчества моего деда.
Хм, это комплимент или завуалированное оскорбление? Если ты мужчина, то трубадур. А если женщина – то трубадура?
Мне вспомнилась древняя сплетня о Стефане-младшем: в начале восьмидесятых он, тогда студент, был последней страстью Грозданы Дрежневец, дочки генсека. А теперь, надо же, известный реставратор и художественный критик!
Сделав вид, что польщена его словами, я в числе наиболее именитых гостей подошла к красной ленте, что преграждала вход в галерею.
Весняна тонкой куриной лапкой, на запястье которой проблескивали желтые бриллианты (не иначе бизнес с картинами Стефана-старшего приносил им в год пяток кровных миллионов), торжественно перерезала ленту.
Мой подход к посещению музея или галереи – надо как можно быстрее пробежаться по всем залам, чтобы потом иметь право заявить, что увидела все шедевры, а затем отправляться в буфет.
Я так и сделала. Двух минут хватило, чтобы заглянуть в каждое из помещений и удостовериться – все стены в них увешаны творениями д’Орнэ: наследнички явно предвкушают увеличение продаж. Остался последний зал, в который я и вошла первой.
В глаза мне бросилось огромное полотно, изображавшее нагую распутницу с рыжими волосами. Стефан был модным художником в начале двадцатого века, малевал по заказу меценатов и миллионеров и не стеснялся откровенной халтуры и заказного творчества. Уверена, что и эта голая красотка из того же числа.
Но что это лежит на полу? Манекен? Да нет же, девица в вечернем платье, а по паркету растекается лужа крови. Меня передернуло – д’Орнэ не постеснялись дешевого пиара, устроили балаган из и без того бездарного вернисажа.
Я подошла к девице. Нет, это не манекен, а живая кровь и плоть. Да еще ж какая! Точеная фигурка – бедняжка трудится над ней по три часа ежедневно и стращает себя малокалорийными диетами. Наверняка на почве погони за красотой и осиной талией заработала себе невроз, язву и перхоть. Вот мне-то хорошо: питаюсь в свое удовольствие экологически чистыми продуктами и не беспокоюсь о весе. Ем я или не ем, он все равно растет.
Физиономия галерейной Барби показалась мне смутно знакомой. Я не большой знаток всех этих виджеев, ведущих MTV, наших и заграничных Бритни Спирс, Кристин Агилер и прочих шакир. Все они для меня на одно лицо, вернее, на одну талию: тощие, вертлявые и безголосые. В настоящей женщине, как учила меня бабушка, все должно быть в идеальной пропорции – ум, страсть и фигура. Как у меня.
Это же дочурка Людославочки Ковтун, моей шапочной знакомой. Она – лидер оппозиционной партии, которая критикует всех и вся, в том числе и нынешнего президента, и основная задача которой – приложить все усилия, чтобы не прийти к власти. Ибо тогда нужно будет нести ответственность перед народом и принимать конкретные, пусть и непопулярные, решения, а так можно заседать в парламенте и на постоянных ток-шоу, параллельно заниматься серьезным бизнесом, работать языком и по большому счету ничего не делать и ни за что не отвечать.
Драгуша Ковтун – моя, мда-с… скажем так, коллега, ведущая одной из «мейнстримных молодежных передач». Показывает всей стране, как куча великовозрастных балбесов куражится под постоянным прицелом кинокамер, ковыряет в носу, совокупляется и ведет идиотские беседы «за жизнь».
И как это Стефан-младший и его мамочка уговорили Драгу, девочку капризную и привыкшую к «сладкой жизни» в объятиях «крутых мэнов», разлечься на полу галереи, да еще в луже искусственной крови?
Я заметила, что лицо Драгушеньки Ковтун является копией лика голопопой ведьмочки на картине. Изящная бронзовая табличка изящно и бронзово гласила: «Картина из цикла «Семь великих добродетелей». «Мессалина» написана Стефаном д’Орнэ в 1912 году».
Но какое сходство! Что-то звякнуло под моими каблуками. Нож, которым якобы прирезали Драгостею. Ах, какая натуральная игра: «наша Пэрис Хилтон», как именуют злые языки Драгушку Ковтун, не дышит и глазки распахнула так правдоподобно, и губки не шевелятся… Гример, который делал из Драги «хладный труп», явно профессионал. А этот ужасный шрам на шее. Бррр!
Нож, который я задела ногой, отлетел к стене. Внезапно мне стало дурно. Это же мой нож! Еще бы мне не знать его! Из того самого набора, который украли у меня прошлой ночью. Серебряный, с витой ручкой в виде рыбины с раскрытым ртом и глазами-жемчужинками. Такого второго не сыщешь во всем Экаресте!
Но у меня он был столовый, тупой, а сейчас его лезвие так и блестит под неслышно гудящими неоновыми лампами.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''
1 2 3 4 5 6 7 8