– А у вас случайно нет адреса Анжелики?
Женщина колебалась.
– У нас есть ее старый адрес, но… – Женщина помолчала, потом грустно добавила: – Она умерла чуть больше недели назад. Вы, похоже, не знали этого.
Лилиан схватилась за край стойки.
– Умерла! О нет!
– Да. У нее было очень слабое сердце, и рождение ребенка оказалось непосильным испытанием для бедняжки, – продолжала женщина. – Жаль малышку – такое чудное дитя. Для доктора это было тяжелым ударом. Он знал Анжелику, когда она была еще ребенком.
Лилиан взяла себя в руки.
– А можно мне поговорить с доктором?
– К сожалению, он уехал из города на несколько дней. Но вы можете оставить свое имя и номер телефона.
На обратном пути в Эльдорадо Лилиан все еще была в шоке. Как эта новость отразится на будущем Оливии? Наверняка, не очень благоприятно. И еще нужно было разобраться, какую роль во всей этой истории играл Густав. И почему малышка оказалась в королевском саду, не говоря уж о том, как имя Патрика появилось в свидетельстве о рождении девочки.
Когда Лилиан вошла в детскую, Эмма подскочила и бросилась ей навстречу.
– Мисс… Ой, простите, Ваше Высочество, они все собрались в библиотеке и ждут вас.
Лилиан сразу догадалась – результаты анализа ДНК были готовы.
Она поблагодарила Эмму, поцеловала Оливию, потом перевела дыхание и вышла.
Собрание длилось недолго – обсуждать было нечего. Результат анализа ДНК показал, что Оливия не принадлежит к королевской семье. Все молча выслушали заключение доктора, размышляя каждый о своем.
Лилиан сидела молча, словно оцепеневшая. Как много стало известно ей сегодня. Но оставался еще один странный вопрос: почему мать Оливии решила записать имя Патрика в свидетельство о рождении?
Один за другим собравшиеся вставали со своих мест и выходили из библиотеки. Первым был принц Марк, за ним – Мелисса, потом доктор. Принц Патрик и Лилиан продолжали еще несколько минут сидеть молча. Наконец, когда они остались одни, Лилиан начала:
– Я бы хотела попросить у тебя прощения…
Он удивленно поднял брови, ожидая ее объяснений.
– Прости за то, что я считала Оливию твоей дочерью, и за то, что донимала тебя этим, – быстро проговорила она.
Уголки его губ слегка изогнулись, когда он поднял на нее глаза.
– Вполне естественная ошибка, – ответил он.
Она так хотела, чтобы он улыбнулся ей! Она до смерти желала увидеть ту теплую, обаятельную улыбку, которая озаряла его лицо нежностью и от которой в уголках его глаз появлялись звездочки морщинок.
– Я думаю, тебе будет интересно узнать еще одну новость, – сказала она. – Я нашла мать Оливии.
Он встал, подошел к дивану, на котором она сидела и сел рядом.
– Правда?
Она быстро рассказала ему о том, что узнала в Эмпории. Он внимательно слушал ее, все время глядя ей в глаза, и наконец, когда она сделала паузу, чтобы перевести дыхание, покачал головой и сказал:
– Бедная малышка. С каких печальных событий началась ее жизнь.
Ей было приятно, что он прежде всего подумал об Оливии.
– Знаешь, мне кажется, что высокий мужчина, навещавший мать девочки, – Густав.
Он кивнул.
– Я знаю.
Она удивленно взглянула на него.
– Откуда ты знаешь?
– Я разговаривал с ним, пока тебя не было.
– Он вернулся?
– Да. Я застал его, когда он направлялся в детскую с чернилами в руках, намереваясь обновить фальшивое родимое пятно.
– Ох! – воскликнула она. – Значит, это все-таки его рук дело!
Принц чувствовал себя неловко. Он отвел глаза в сторону и продолжал:
– Да. Когда я поймал его, он весь как-то съежился. Я никогда раньше не видел его таким. Я знал этого человека много лет и полагал, что знаю его хорошо, но оказалось…
Она взяла его за руку. Как приятно было снова прикоснуться к нему, несмотря на то, что она хотела всего лишь утешить его.
– Он рассказал мне об Анжелике, – продолжал принц. – Она когда-то работала здесь.
– Я об этом не знала.
– Она была горничной на верхних этажах. Я очень слабо помню ее, но Густав говорит, что она была симпатичной и чувствительной девушкой, и он полюбил ее. Однако она относилась к нему только как к другу. Оливия не его дочь. Но у Анжелики никого не было, поэтому Густав решил взять ее под свою опеку и часто навещал ее в Эмпории. Он рассказал мне также, что она была без памяти влюблена в меня. Ее исступленное воображение было настолько занято мной, что она придумывала бесконечные истории о наших отношениях и в конце концов попалась в их сети. Когда она забеременела, то упрямо твердила, что я – отец ее будущего ребенка, хотя Густав прекрасно знал, что этого не может быть.
– Она была душевно больной?
– Думаю, что да. Густав любит Оливию, но он знал, что не сможет сам позаботиться о ней. Поэтому он решил подстроить все так, чтобы мы приняли ее в свою семью.
– Но ведь он мог просто попросить об этом. Почему он не сделал этого?
– Я бы и сам хотел это знать, принцесса Лилиан.
Услышав за спиной голос Густава, она подскочила и повернулась. Густав стоял у дверей. Он выглядел изможденным, жалким и подавленным, и, глядя на него, у Лилиан сжалось сердце.
– Я виноват, – продолжал Густав. – За последние несколько недель мой рассудок помутился. Поэтому я пришел, чтобы проститься.
Лилиан посмотрела на Патрика. Он был напряжен, но не произнес ни слова, и тогда она снова повернулась к Густаву.
– Расскажите мне о письме, которое выпало из одежды Оливии. Это Анжелика написала его? – спросила Лилиан.
Густав кивнул.
– Это было одно из множества писем, которые она написала. Она жила в мире своих грез большую часть времени перед смертью.
– Бедняжка.
– Да. Мучительно было видеть, как она угасает. И тогда я пообещал ей, что позабочусь о том, чтобы принц Патрик удочерил Оливию. Конечно, это обещание было абсолютным безумием, – сказал Густав и грустно улыбнулся. – Но все же на какое-то время мне показалось, что это возможно. Когда приехали вы и окружили малышку самой нежной заботой, я не мог поверить, что все так удачно складывается. Обстоятельства сошлись таким образом, будто сама судьба распоряжалась ими.
Он перевел дыхание, и его глаза наполнились грустью.
– Признаться, было весьма неразумно с моей стороны оставить Оливию в саду, не зная наверняка, что с ней произойдет. Но я был потрясен смертью Анжелики и жил как в тумане. Мне было очень нелегко перенести это. И вдруг появились вы и подобрали ребенка. Я видел вас из окна, откуда наблюдал за ребенком. Когда вы подобрали девочку, я понял, что судьба не оставила ее. И когда я узнал, кто вы…
– Вы знали, кто я? – удивленно спросила Лилиан.
– Конечно. Я хорошо осведомлен в этих вопросах.
– Но почему вы не сказали мне об этом? – требовательно спросил принц.
Густав подтянулся и в свойственной ему манере ответил:
– Я не считал должным вмешиваться, Ваше Высочество.
– О, конечно же, – саркастично сказал Патрик. – Как я мог такое подумать?
Лилиан взяла его за руку, пытаясь успокоить.
– Густав, расскажите нам все, как было, – попросила она.
Густав рассказал, как ему в голову пришла идея нарисовать розу на месте родимого пятна на груди малышки, как он нашел среди старых вещей лоскуток с фамильным гербом, в который обернул ее, и как он решился соврать о том, что в приюте разразилась корь.
– Я прошу простить меня за то, что я сделал, – кротко сказал он. – Хотя и знаю, что не заслуживаю этого. Я знаю также, что не могу оставаться вашим камердинером. Если я понадоблюсь вам или вы намерены открыть на меня дело в суде, я оставлю вам свой адрес в Эмпории.
– Не будьте смешным, Густав, – коротко сказал Принц. – Я не хочу, чтобы вы уходили.
Густав был непреклонен.
– И все же, я думаю, что так будет лучше, Ваше Высочество. Если после тщательных размышлений вы решите, что я могу быть вам полезен, я с радостью вернусь. Но, полагаю, что вам все же необходимо время, чтобы рассмотреть все детали подобного поступка. Для того чтобы облегчить это, я пришел проститься.
Он поклонился и покинул комнату. Патрик посмотрел на Лилиан, она посмотрела на него. Несмотря на трагичность происходящего, они едва сдерживали смех. Густав был не в меру официален.
– Шшш, он может услышать нас, – сказала она, приложив палец ко рту.
– Он того заслуживает. Он заслуживает, чтобы над ним смеялись, старый осел.
– Но, Патрик, ты должен быть сострадательным к нему. Он делал все это, чтобы устроить Оливию.
– Сострадание опасно, – резко сказал он. – Оно позволяет безответственно относиться к тем вещам, о которых ты должен заботиться.
Поэтому он не может простить меня? – подумала Лилиан.
Она не могла сказать это вслух, но он прочел эти мысли в ее глазах. И вместо того, чтобы ответить, притянул ее к себе и крепко поцеловал в губы. И она поддалась, растаяла в его объятиях, чувствуя, что готова отдать ему себя. Обхватив руками его шею, она прогнулась в его руках, и он в один миг осознал, что желает ее, нуждается в ней, жаждет овладеть ее телом, чтобы наверняка знать, что она принадлежит ему, что он завоевал ее душу, тронул сердце. Он любил эту девушку, он мог связать с ней свою жизнь навсегда – если только демон сомнений оставит его в покое.
Он прижал ее к своей груди, к своему сердцу. Ее глаза наполнились слезами – она знала, что он борется с самим собой, раздираемый противоречиями. Он хотел быть с ней, но что-то мешало ему, препятствовало, говорило, что он не должен этого делать. Как ей хотелось знать, на чьей стороне будет победа!
– Что будет с Оливией? – спросила она, слегка отстранившись от него, заглядывая в его глаза. – Ее отправят в приют?
Он вспыхнул. Ничего не говоря, он встал с дивана и направился к выходу. Она смотрела ему вслед и чувствовала, как железный обруч отчаяния сковывает ее грудь. Ах, если бы она знала, к чему приведет ее затея выдать себя не за ту, кем она была! Если бы она знала…
10
Замок был полон нарядных людей, большинство которых Лилиан не знала. Повсюду царило праздничное возбуждение.
Оглядываясь по сторонам, она не могла поверить, что за такой короткий срок замок стал неузнаваем. В каждом углу стояли огромные вазы с белыми гвоздиками. С потолка свисали гирлянды и разноцветные шары. Хрустальные массивные люстры блистали, переливаясь множеством разноцветных огоньков.
Церемония должна была состояться перед замком, в огромном, увитом цветами дикой розы шатре. На широкой лужайке, среди кустов роз, были расставлены покрытые белыми скатертями столы. На столах – приборы из тончайшего китайского фарфора и высокие хрустальные бокалы для шампанского. Оркестранты, одетые в традиционные белые костюмы, устраивались в отведенном для них месте и доставали из футляров свои инструменты.
Свадьба намечалась пышная и торжественная, и Лилиан с нетерпением ждала, когда она начнется. Но, несмотря на приятное волнение в предвкушении торжества, ее одолевали мысли о том, что ждет ее после свадьбы. Неужели тогда для нее все закончится?
Ее будущее зависело от решения, которое примет Патрик по поводу Оливии. Однажды он сказал ей, что отправит девочку в приют, если узнает, что она не его дочь. Неужели он и теперь собирается это сделать? Мучительно размышляя над этим в течение многих часов, она наконец решила, что попробует сама удочерить Оливию. Но проблема в том, что у нее нет на это никаких прав. И все же она попытается сделать что-нибудь. Только бы Оливию не отправили в приют.
Что бы ни случилось, после свадьбы ей придется уехать. Ей нужно было возвращаться в Сан-Франциско и устраивать свою жизнь. Расставание с Патриком будет для нее невыносимой мукой, но остаться здесь означало подвергнуть себя пытке. Тем более что никто не просил ее остаться.
Она бросила последний взгляд на сад и вошла в дом. До начала церемонии оставалось несколько часов. Пора было привести себя в порядок.
Лилиан хотела бы, чтобы мать увидела ее в этом наряде. Он был в ее вкусе: нежный бледно-голубой шелк плотно облегал ее фигуру и держался на тонких бретельках, плечи и спина были открыты, на груди был глубокий вырез со шнуровкой, а от колена сбоку шел разрез с внутренними складками. На руках у Лилиан были длинные, выше локтя перчатки из той же ткани, на шее – изумрудное колье, в ушах – изумрудные серьги. Парикмахер уложил ее локоны на макушке, и лишь нескольким, самым непослушным из них, позволил свободно свисать вдоль лица. Невеста была в белоснежном платье, обильно украшенном кружевами, а Марта – подруга невесты – в платье цвета морской волны.
До начала церемонии оставалось полчаса. Пытаясь избежать встречи с кузинами и особенно с тетушкой Камиллой, которая, как ей сказали, повсюду разыскивала ее, надеясь посплетничать, Лилиан вышла во внутренний сад.
– Спасибо, тетя Камилла, я лучше побуду одна, – пробормотала Лилиан себе под нос, стоя у края ограды.
Вдруг ей показалось, что кроме нее во дворике есть кто-то еще. Резко повернувшись, она увидела принца Марка и невольно вскрикнула от удивления.
– Вы великолепно выглядите, принцесса Лилиан, – сказал он, улыбнувшись.
Принц был необычайно приветлив.
– Спасибо, Ваше Королевское Высочество, – ответила она.
Она знала, что выглядит потрясающе, и чувствовала себя на высоте.
– Зовите меня просто Марком, – неожиданно предложил он.
– Тогда вам придется называть меня Лилиан.
– Не откажусь, тем более что скоро нам суждено будет стать братом и сестрой.
– Вы так думаете? – неуверенно спросила она.
Он подал ей руку, она вложила в нее свою и последовала за ним к скамье.
– Прошу вас, садитесь, – предложил он.
Она села, и после нее сел он. Неподалеку от них ворковали голуби, из сада доносились нестройные звуки – музыканты настраивали свои инструменты.
– Почему вы сомневаетесь в этом? – спросил он, продолжая начатую тему.
Она пожала плечами.
– Он все еще возмущен моим поступком и обижается на меня. Я не думаю, что смогу выйти замуж за человека, который не способен простить меня.
Марк помолчал, глядя вдаль. Потом снова повернул к ней голову и сказал:
– Я знаю, Патрик – крепкий орешек. С ним будет нелегко. Но я уверен, что вы найдете к нему подход. Вы, наверное, не знаете, что побуждает его быть таким недоверчивым, но у него есть на то серьезная причина. Во время бунта в Октавии он пережил столько ужаса, сколько не довелось пережить никому из нас.
Она покачала головой.
– Боюсь, что я не знаю об этом, – дрожащим голосом сказала она.
– Конечно, не знаете, – подтвердил Марк и продолжил: – Что ж, я попробую вам рассказать. Патрику было тогда восемь лет. Он был очень подвижным ребенком, и наш инструктор по кунг-фу полюбил его. Они стали друзьями. Генрих брал его с собой на охоту, учил особым приемам и всячески поддерживал в Патрике чувство собственной значимости. И вот, в ночь, когда бунтовщики разгромили и подожгли ту часть города, где находился королевский дворец, мы всей семьей вынуждены были скрываться, дожидаясь возможности покинуть страну. Тогда Генрих, пользуясь доверием Патрика, с группой бунтовщиков проник на склад, где все мы прятались. Патрик не знал, что Генрих был на стороне бунтовщиков. Это оказалось причиной гибели наших родителей.
Лилиан приложила ладони к лицу.
– О Боже!
Она увидела перед собой маленького Патрика, увидела его глаза в тот момент, когда он понял, что его предали, представила себе тот ужас, который охватил его, когда он понял, что по своему неведению и наивности он предал своих родителей. Какой ребенок смог бы вынести такое горе! Лилиан хотела вскочить и броситься к нему. Ей хотелось обнять его, успокоить и сказать, что он не виноват. Хотя в данной ситуации он вряд ли смог бы принять ее утешения.
– Какой ужас, – прошептала она.
– Я хотел, чтобы вы узнали об этом в надежде, что это поможет вам понять, почему так трудно завоевать доверие Патрика.
Он взял ее руку, поднес к губам и поцеловал.
– Но если вам это удастся, вы найдете в моем брате верного защитника и преданного партнера на всю жизнь.
Сказав это, он встал, поклонился и большими шагами направился в дом. Лилиан сидела там же, где он оставил ее, и размышляла над только что услышанной новостью. Теперь ей было понятно, почему Патрику так трудно простить ее. Но сможет ли ее понимание изменить его поведение? Или его чувства?
Церемония была великолепной. Музыка создавала возвышенную атмосферу сказочной феерии. Принцесса Мелисса была очаровательна как юная богиня, а ее жених Джон Уоррен – обаятельный черноволосый молодой человек, похожий на итальянца – выглядел настоящим героем и был под стать королевскому семейству.
Лилиан стояла рядом с сияющей Мелиссой, а Патрик с братом Марком и Джоном Уорреном стояли в нескольких метрах от них. Патрик был в октавианской военной форме: белом костюме с золотыми лентами и эполетами. Он был поразительно элегантен.
Министр повторял хорошо всем известные слова о любви, преданности и умении прощать друг другу ошибки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Женщина колебалась.
– У нас есть ее старый адрес, но… – Женщина помолчала, потом грустно добавила: – Она умерла чуть больше недели назад. Вы, похоже, не знали этого.
Лилиан схватилась за край стойки.
– Умерла! О нет!
– Да. У нее было очень слабое сердце, и рождение ребенка оказалось непосильным испытанием для бедняжки, – продолжала женщина. – Жаль малышку – такое чудное дитя. Для доктора это было тяжелым ударом. Он знал Анжелику, когда она была еще ребенком.
Лилиан взяла себя в руки.
– А можно мне поговорить с доктором?
– К сожалению, он уехал из города на несколько дней. Но вы можете оставить свое имя и номер телефона.
На обратном пути в Эльдорадо Лилиан все еще была в шоке. Как эта новость отразится на будущем Оливии? Наверняка, не очень благоприятно. И еще нужно было разобраться, какую роль во всей этой истории играл Густав. И почему малышка оказалась в королевском саду, не говоря уж о том, как имя Патрика появилось в свидетельстве о рождении девочки.
Когда Лилиан вошла в детскую, Эмма подскочила и бросилась ей навстречу.
– Мисс… Ой, простите, Ваше Высочество, они все собрались в библиотеке и ждут вас.
Лилиан сразу догадалась – результаты анализа ДНК были готовы.
Она поблагодарила Эмму, поцеловала Оливию, потом перевела дыхание и вышла.
Собрание длилось недолго – обсуждать было нечего. Результат анализа ДНК показал, что Оливия не принадлежит к королевской семье. Все молча выслушали заключение доктора, размышляя каждый о своем.
Лилиан сидела молча, словно оцепеневшая. Как много стало известно ей сегодня. Но оставался еще один странный вопрос: почему мать Оливии решила записать имя Патрика в свидетельство о рождении?
Один за другим собравшиеся вставали со своих мест и выходили из библиотеки. Первым был принц Марк, за ним – Мелисса, потом доктор. Принц Патрик и Лилиан продолжали еще несколько минут сидеть молча. Наконец, когда они остались одни, Лилиан начала:
– Я бы хотела попросить у тебя прощения…
Он удивленно поднял брови, ожидая ее объяснений.
– Прости за то, что я считала Оливию твоей дочерью, и за то, что донимала тебя этим, – быстро проговорила она.
Уголки его губ слегка изогнулись, когда он поднял на нее глаза.
– Вполне естественная ошибка, – ответил он.
Она так хотела, чтобы он улыбнулся ей! Она до смерти желала увидеть ту теплую, обаятельную улыбку, которая озаряла его лицо нежностью и от которой в уголках его глаз появлялись звездочки морщинок.
– Я думаю, тебе будет интересно узнать еще одну новость, – сказала она. – Я нашла мать Оливии.
Он встал, подошел к дивану, на котором она сидела и сел рядом.
– Правда?
Она быстро рассказала ему о том, что узнала в Эмпории. Он внимательно слушал ее, все время глядя ей в глаза, и наконец, когда она сделала паузу, чтобы перевести дыхание, покачал головой и сказал:
– Бедная малышка. С каких печальных событий началась ее жизнь.
Ей было приятно, что он прежде всего подумал об Оливии.
– Знаешь, мне кажется, что высокий мужчина, навещавший мать девочки, – Густав.
Он кивнул.
– Я знаю.
Она удивленно взглянула на него.
– Откуда ты знаешь?
– Я разговаривал с ним, пока тебя не было.
– Он вернулся?
– Да. Я застал его, когда он направлялся в детскую с чернилами в руках, намереваясь обновить фальшивое родимое пятно.
– Ох! – воскликнула она. – Значит, это все-таки его рук дело!
Принц чувствовал себя неловко. Он отвел глаза в сторону и продолжал:
– Да. Когда я поймал его, он весь как-то съежился. Я никогда раньше не видел его таким. Я знал этого человека много лет и полагал, что знаю его хорошо, но оказалось…
Она взяла его за руку. Как приятно было снова прикоснуться к нему, несмотря на то, что она хотела всего лишь утешить его.
– Он рассказал мне об Анжелике, – продолжал принц. – Она когда-то работала здесь.
– Я об этом не знала.
– Она была горничной на верхних этажах. Я очень слабо помню ее, но Густав говорит, что она была симпатичной и чувствительной девушкой, и он полюбил ее. Однако она относилась к нему только как к другу. Оливия не его дочь. Но у Анжелики никого не было, поэтому Густав решил взять ее под свою опеку и часто навещал ее в Эмпории. Он рассказал мне также, что она была без памяти влюблена в меня. Ее исступленное воображение было настолько занято мной, что она придумывала бесконечные истории о наших отношениях и в конце концов попалась в их сети. Когда она забеременела, то упрямо твердила, что я – отец ее будущего ребенка, хотя Густав прекрасно знал, что этого не может быть.
– Она была душевно больной?
– Думаю, что да. Густав любит Оливию, но он знал, что не сможет сам позаботиться о ней. Поэтому он решил подстроить все так, чтобы мы приняли ее в свою семью.
– Но ведь он мог просто попросить об этом. Почему он не сделал этого?
– Я бы и сам хотел это знать, принцесса Лилиан.
Услышав за спиной голос Густава, она подскочила и повернулась. Густав стоял у дверей. Он выглядел изможденным, жалким и подавленным, и, глядя на него, у Лилиан сжалось сердце.
– Я виноват, – продолжал Густав. – За последние несколько недель мой рассудок помутился. Поэтому я пришел, чтобы проститься.
Лилиан посмотрела на Патрика. Он был напряжен, но не произнес ни слова, и тогда она снова повернулась к Густаву.
– Расскажите мне о письме, которое выпало из одежды Оливии. Это Анжелика написала его? – спросила Лилиан.
Густав кивнул.
– Это было одно из множества писем, которые она написала. Она жила в мире своих грез большую часть времени перед смертью.
– Бедняжка.
– Да. Мучительно было видеть, как она угасает. И тогда я пообещал ей, что позабочусь о том, чтобы принц Патрик удочерил Оливию. Конечно, это обещание было абсолютным безумием, – сказал Густав и грустно улыбнулся. – Но все же на какое-то время мне показалось, что это возможно. Когда приехали вы и окружили малышку самой нежной заботой, я не мог поверить, что все так удачно складывается. Обстоятельства сошлись таким образом, будто сама судьба распоряжалась ими.
Он перевел дыхание, и его глаза наполнились грустью.
– Признаться, было весьма неразумно с моей стороны оставить Оливию в саду, не зная наверняка, что с ней произойдет. Но я был потрясен смертью Анжелики и жил как в тумане. Мне было очень нелегко перенести это. И вдруг появились вы и подобрали ребенка. Я видел вас из окна, откуда наблюдал за ребенком. Когда вы подобрали девочку, я понял, что судьба не оставила ее. И когда я узнал, кто вы…
– Вы знали, кто я? – удивленно спросила Лилиан.
– Конечно. Я хорошо осведомлен в этих вопросах.
– Но почему вы не сказали мне об этом? – требовательно спросил принц.
Густав подтянулся и в свойственной ему манере ответил:
– Я не считал должным вмешиваться, Ваше Высочество.
– О, конечно же, – саркастично сказал Патрик. – Как я мог такое подумать?
Лилиан взяла его за руку, пытаясь успокоить.
– Густав, расскажите нам все, как было, – попросила она.
Густав рассказал, как ему в голову пришла идея нарисовать розу на месте родимого пятна на груди малышки, как он нашел среди старых вещей лоскуток с фамильным гербом, в который обернул ее, и как он решился соврать о том, что в приюте разразилась корь.
– Я прошу простить меня за то, что я сделал, – кротко сказал он. – Хотя и знаю, что не заслуживаю этого. Я знаю также, что не могу оставаться вашим камердинером. Если я понадоблюсь вам или вы намерены открыть на меня дело в суде, я оставлю вам свой адрес в Эмпории.
– Не будьте смешным, Густав, – коротко сказал Принц. – Я не хочу, чтобы вы уходили.
Густав был непреклонен.
– И все же, я думаю, что так будет лучше, Ваше Высочество. Если после тщательных размышлений вы решите, что я могу быть вам полезен, я с радостью вернусь. Но, полагаю, что вам все же необходимо время, чтобы рассмотреть все детали подобного поступка. Для того чтобы облегчить это, я пришел проститься.
Он поклонился и покинул комнату. Патрик посмотрел на Лилиан, она посмотрела на него. Несмотря на трагичность происходящего, они едва сдерживали смех. Густав был не в меру официален.
– Шшш, он может услышать нас, – сказала она, приложив палец ко рту.
– Он того заслуживает. Он заслуживает, чтобы над ним смеялись, старый осел.
– Но, Патрик, ты должен быть сострадательным к нему. Он делал все это, чтобы устроить Оливию.
– Сострадание опасно, – резко сказал он. – Оно позволяет безответственно относиться к тем вещам, о которых ты должен заботиться.
Поэтому он не может простить меня? – подумала Лилиан.
Она не могла сказать это вслух, но он прочел эти мысли в ее глазах. И вместо того, чтобы ответить, притянул ее к себе и крепко поцеловал в губы. И она поддалась, растаяла в его объятиях, чувствуя, что готова отдать ему себя. Обхватив руками его шею, она прогнулась в его руках, и он в один миг осознал, что желает ее, нуждается в ней, жаждет овладеть ее телом, чтобы наверняка знать, что она принадлежит ему, что он завоевал ее душу, тронул сердце. Он любил эту девушку, он мог связать с ней свою жизнь навсегда – если только демон сомнений оставит его в покое.
Он прижал ее к своей груди, к своему сердцу. Ее глаза наполнились слезами – она знала, что он борется с самим собой, раздираемый противоречиями. Он хотел быть с ней, но что-то мешало ему, препятствовало, говорило, что он не должен этого делать. Как ей хотелось знать, на чьей стороне будет победа!
– Что будет с Оливией? – спросила она, слегка отстранившись от него, заглядывая в его глаза. – Ее отправят в приют?
Он вспыхнул. Ничего не говоря, он встал с дивана и направился к выходу. Она смотрела ему вслед и чувствовала, как железный обруч отчаяния сковывает ее грудь. Ах, если бы она знала, к чему приведет ее затея выдать себя не за ту, кем она была! Если бы она знала…
10
Замок был полон нарядных людей, большинство которых Лилиан не знала. Повсюду царило праздничное возбуждение.
Оглядываясь по сторонам, она не могла поверить, что за такой короткий срок замок стал неузнаваем. В каждом углу стояли огромные вазы с белыми гвоздиками. С потолка свисали гирлянды и разноцветные шары. Хрустальные массивные люстры блистали, переливаясь множеством разноцветных огоньков.
Церемония должна была состояться перед замком, в огромном, увитом цветами дикой розы шатре. На широкой лужайке, среди кустов роз, были расставлены покрытые белыми скатертями столы. На столах – приборы из тончайшего китайского фарфора и высокие хрустальные бокалы для шампанского. Оркестранты, одетые в традиционные белые костюмы, устраивались в отведенном для них месте и доставали из футляров свои инструменты.
Свадьба намечалась пышная и торжественная, и Лилиан с нетерпением ждала, когда она начнется. Но, несмотря на приятное волнение в предвкушении торжества, ее одолевали мысли о том, что ждет ее после свадьбы. Неужели тогда для нее все закончится?
Ее будущее зависело от решения, которое примет Патрик по поводу Оливии. Однажды он сказал ей, что отправит девочку в приют, если узнает, что она не его дочь. Неужели он и теперь собирается это сделать? Мучительно размышляя над этим в течение многих часов, она наконец решила, что попробует сама удочерить Оливию. Но проблема в том, что у нее нет на это никаких прав. И все же она попытается сделать что-нибудь. Только бы Оливию не отправили в приют.
Что бы ни случилось, после свадьбы ей придется уехать. Ей нужно было возвращаться в Сан-Франциско и устраивать свою жизнь. Расставание с Патриком будет для нее невыносимой мукой, но остаться здесь означало подвергнуть себя пытке. Тем более что никто не просил ее остаться.
Она бросила последний взгляд на сад и вошла в дом. До начала церемонии оставалось несколько часов. Пора было привести себя в порядок.
Лилиан хотела бы, чтобы мать увидела ее в этом наряде. Он был в ее вкусе: нежный бледно-голубой шелк плотно облегал ее фигуру и держался на тонких бретельках, плечи и спина были открыты, на груди был глубокий вырез со шнуровкой, а от колена сбоку шел разрез с внутренними складками. На руках у Лилиан были длинные, выше локтя перчатки из той же ткани, на шее – изумрудное колье, в ушах – изумрудные серьги. Парикмахер уложил ее локоны на макушке, и лишь нескольким, самым непослушным из них, позволил свободно свисать вдоль лица. Невеста была в белоснежном платье, обильно украшенном кружевами, а Марта – подруга невесты – в платье цвета морской волны.
До начала церемонии оставалось полчаса. Пытаясь избежать встречи с кузинами и особенно с тетушкой Камиллой, которая, как ей сказали, повсюду разыскивала ее, надеясь посплетничать, Лилиан вышла во внутренний сад.
– Спасибо, тетя Камилла, я лучше побуду одна, – пробормотала Лилиан себе под нос, стоя у края ограды.
Вдруг ей показалось, что кроме нее во дворике есть кто-то еще. Резко повернувшись, она увидела принца Марка и невольно вскрикнула от удивления.
– Вы великолепно выглядите, принцесса Лилиан, – сказал он, улыбнувшись.
Принц был необычайно приветлив.
– Спасибо, Ваше Королевское Высочество, – ответила она.
Она знала, что выглядит потрясающе, и чувствовала себя на высоте.
– Зовите меня просто Марком, – неожиданно предложил он.
– Тогда вам придется называть меня Лилиан.
– Не откажусь, тем более что скоро нам суждено будет стать братом и сестрой.
– Вы так думаете? – неуверенно спросила она.
Он подал ей руку, она вложила в нее свою и последовала за ним к скамье.
– Прошу вас, садитесь, – предложил он.
Она села, и после нее сел он. Неподалеку от них ворковали голуби, из сада доносились нестройные звуки – музыканты настраивали свои инструменты.
– Почему вы сомневаетесь в этом? – спросил он, продолжая начатую тему.
Она пожала плечами.
– Он все еще возмущен моим поступком и обижается на меня. Я не думаю, что смогу выйти замуж за человека, который не способен простить меня.
Марк помолчал, глядя вдаль. Потом снова повернул к ней голову и сказал:
– Я знаю, Патрик – крепкий орешек. С ним будет нелегко. Но я уверен, что вы найдете к нему подход. Вы, наверное, не знаете, что побуждает его быть таким недоверчивым, но у него есть на то серьезная причина. Во время бунта в Октавии он пережил столько ужаса, сколько не довелось пережить никому из нас.
Она покачала головой.
– Боюсь, что я не знаю об этом, – дрожащим голосом сказала она.
– Конечно, не знаете, – подтвердил Марк и продолжил: – Что ж, я попробую вам рассказать. Патрику было тогда восемь лет. Он был очень подвижным ребенком, и наш инструктор по кунг-фу полюбил его. Они стали друзьями. Генрих брал его с собой на охоту, учил особым приемам и всячески поддерживал в Патрике чувство собственной значимости. И вот, в ночь, когда бунтовщики разгромили и подожгли ту часть города, где находился королевский дворец, мы всей семьей вынуждены были скрываться, дожидаясь возможности покинуть страну. Тогда Генрих, пользуясь доверием Патрика, с группой бунтовщиков проник на склад, где все мы прятались. Патрик не знал, что Генрих был на стороне бунтовщиков. Это оказалось причиной гибели наших родителей.
Лилиан приложила ладони к лицу.
– О Боже!
Она увидела перед собой маленького Патрика, увидела его глаза в тот момент, когда он понял, что его предали, представила себе тот ужас, который охватил его, когда он понял, что по своему неведению и наивности он предал своих родителей. Какой ребенок смог бы вынести такое горе! Лилиан хотела вскочить и броситься к нему. Ей хотелось обнять его, успокоить и сказать, что он не виноват. Хотя в данной ситуации он вряд ли смог бы принять ее утешения.
– Какой ужас, – прошептала она.
– Я хотел, чтобы вы узнали об этом в надежде, что это поможет вам понять, почему так трудно завоевать доверие Патрика.
Он взял ее руку, поднес к губам и поцеловал.
– Но если вам это удастся, вы найдете в моем брате верного защитника и преданного партнера на всю жизнь.
Сказав это, он встал, поклонился и большими шагами направился в дом. Лилиан сидела там же, где он оставил ее, и размышляла над только что услышанной новостью. Теперь ей было понятно, почему Патрику так трудно простить ее. Но сможет ли ее понимание изменить его поведение? Или его чувства?
Церемония была великолепной. Музыка создавала возвышенную атмосферу сказочной феерии. Принцесса Мелисса была очаровательна как юная богиня, а ее жених Джон Уоррен – обаятельный черноволосый молодой человек, похожий на итальянца – выглядел настоящим героем и был под стать королевскому семейству.
Лилиан стояла рядом с сияющей Мелиссой, а Патрик с братом Марком и Джоном Уорреном стояли в нескольких метрах от них. Патрик был в октавианской военной форме: белом костюме с золотыми лентами и эполетами. Он был поразительно элегантен.
Министр повторял хорошо всем известные слова о любви, преданности и умении прощать друг другу ошибки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15