Это – тридцатикилометровый земляной вал, построенный лет восемьдесят тому назад. Отгороженную территорию частично осушили, так возник первый в Голландии полдер – участок земли, по плодородию уступающий разве что украинскому чернозему. По поводу украинского чернозема мне всегда вспоминается, что одним из российских экспонатов на Всемирной парижской выставке в 1900 году был кубический метр украинского чернозема, вырезанный из земли целиком. Можно себе представить слюнки земледельцев всего мира! Как же надо было перевернуться, чтобы организовать на Украине катастрофический голод тридцатых годов…
Слово «полдер» стало возникать в разговорах еще задолго до поездки. Приходя ко мне,
Альберт, как я уже говорил, разворачивал сразу с десяток карт и начинал быстро-быстро бормотать заковыристые голландские названия, уточняя маршрут предстоящего путешествия.
– А тут у нас полдер, – говорил он, делая над картой неопределенный жест рукой.
– Вот оно что… – отвечал я еще более неопределенно, не желая показать свою темноту.
Постепенно все же выяснилось, что такое полдер. Но для того, чтобы понять суть полдера, его надо увидеть. Представьте себе многокилометровую идеально плоскую поверхность, прерываемую кое-где только несколькими симметрично посаженными с равными интервалами деревцами или маячащим на горизонте симметричным же земляным валом. Эта земля, содержащая тысячелетние органические отложения морского дна, как уже было сказано, неимоверно плодородна и используется на полную катушку. Иногда это простирающиеся до горизонта строго геометрические, шириной метров в пятнадцать, грядки тюльпанов – красных, белых, алых, оранжевых, желтых… Но чаще гигантские, совершенно космического вида теплицы. Я специально объехал одну из них, засекая по спидометру размеры. Оказалось – 2,5 на 2,5 километра!
Сквозь полупрозрачную пленку видны зелень и тысячи неярко горящих ламп – так и представляется их тихий загадочный гул. Людей не видно, но совершенно понятно, почему крошечная Голландия стала главным поставщиком овощей в Европе. Они экспортируют все что угодно – клубнику, томаты, огурцы, редиску, салат, спаржу, яблоки, груши, – и все это в каких-то не поддающихся осмыслению количествах. Все это, правда, довольно невкусно. Впрочем, тут мне показалось, что голландцы хитрят, – помидоры, купленные нами в самом обычном супермаркете, оказались вполне приличными (до саратовских, конечно, далеко). Себе они, жулики, оставляют что получше.
Так что, если бы не дамбы, весь запад Голландии представлял бы собой несколько небольших островов, разделенных морем.
И вот в пятидесятые годы, после наводнения 1953 года, унесшего несколько тысяч жизней, был принят гигантский и дерзкий план, так называемый «Дельта-проект», – построить систему дамб и каналов, надежно защищающую страну от подобных катастроф.
Объем работ просто невозможно себе представить. Все эти острова, о которых выше шла речь, соединили между собой гигантскими земляными валами – по одному из них мы сейчас и ехали. Эти дамбы, выстроенные, так сказать, эшелонами, расходятся концентрическими скобками, как солнечные лучи на картинах Ван Гога, от Амстердама на северо-запад и от Роттердама на юго-запад. Помимо этого, существует еще сложнейшая система вспомогательных дамб и каналов, позволяющих сохранить естественные заходы в гавани морских портов. Сколько потребовалось на это труда, инженерных расчетов и денег – трудно себе представить. Мало этого, пришлось построить специальные шлюзы – вода в отгороженных участках моря довольно быстро становилась пресной, и устрицы на гигантских устричных фермах гибли. С помощью шлюзов обеспечили постоянный приток свежей соленой воды из Северного моря – теперь устрицы, кажется, благоденствуют.
Правда, кое на чем удалось и сэкономить. Например, крупнейший в Европе, если не в мире, аэропорт «Схипол» под Амстердамом строить вообще не пришлось – это типичный полдер, образовавшийся в результате грандиозных ирригационных работ, огромная, идеально плоская территория. Ну, наверное, асфальт кое-где положили. Башню построили, дома кой-какие. А так – почти бесплатно.
Глядя на все эти циклопические, не поддающиеся осмыслению сооружения, я все время думал о том, как же так, в результате каких исторических катаклизмов выкристаллизовался, пользуясь выражением Стендаля, этот народ, который называют за его неправдоподобное трудолюбие японцами Европы. Неужели это те самые люди, которые сидят сейчас в кафе и ресторанчиках и поглощают невероятное количество еды и пива? Те самые, что тряслись с пустыми глазами на площади в Гауде? Ведь для того, чтобы построить то, что они построили еще до изобретения паровой машины, нужно было, чтобы вся нация без исключения вышла с лопатами и тачками – как у нас на великих стройках коммунизма, за тем лишь исключением, что на стройках коммунизма работали подневольные зэки. И ведь в семнадцатом-восемнадцатом веках Голландия была поистине великой державой, царицей моря – что ей стоило прихватить землю получше, скажем в соседней раздробленной Германии?
Ответ на этот вопрос таится в глубине времен и учебников истории Древнего мира и Средних веков, смутно вспоминаются какие-то названия: франки и саксы, кельты и фризы, какие-то там Меровинги и Каролинги, Пипин, кажется, Короткий и тому подобная чушь… История голландских колоний – история присоединения территорий исключительно мирным путем, усилиями двух торговых компаний…
Как Амстердам стал Нью-Йорком
Это и в самом деле очень любопытная история. В семнадцатом веке Голландия была едва ли не самой крупной империей мира. Гвиана, Малайзия, Индонезия, Цейлон, Тайвань, фактории в Индии… Интересно, что все эти экспедиции организовывали две компании – Ост-Индская и Вест-Индская. Они же управлялись и с колонизацией новых земель, фактически не прибегая к помощи государства. Но в задачу автора не входит подробный рассказ о колониальной политике Голландии за много веков. Важно, что к середине девятнадцатого века все эта империя постепенно развалилась – старомодные голландцы не могли противостоять более напористым и более бессовестным (или как лучше сказать – менее совестливым?) англичанам и французам. И читатель вполне может составить себе представление, как это происходило, когда узнает историю превращения голландского поселка Новый Амстердам в город Нью-Йорк.
Итак, голландская Ост-Индская компания решила поискать проход в Китай в обход Новой Земли. Для этого был нанят известный английский мореплаватель Генри Гудзон (вообще-то его фамилия произносится Хадсон, Hudson, но по русской традиции оставим ему фамилию Гудзон), и в марте 1609 года он на фрегате «Полумесяц» отправился в путь.
Путешествие было довольно спокойным, если не считать пары мелких бунтов, вызванных тем, что Гудзон не желал брать рифы при слабом ветре – неторопливые голландские моряки посчитали это вызовом погоде или по крайней мере предвестником ее ухудшения. Еще одним поводом для недовольства стал запрет Гудзона карабкаться на мачты с трубкой в зубах – такое покушение на извечную голландскую традицию не могло не возмутить консервативный экипаж.
4 сентября «Полумесяц» вошел наконец в роскошную бухту, где сегодня стоит город Нью-Йорк. Вот как описывает это событие Вашингтон Ирвинг в своей книге «История Нью-Йорка».
«Остров Маннахата (нынешний Манхэттен – С. Ш.) широко расстилался перед ними как сладостное фантастическое видение или прекрасное создание искусного чародея. Его нежно-зеленые холмы мягко возвышались один над другим, увенчанные могучими, пышно разросшимися деревьями. У некоторых из них сужающаяся кверху крона была обращена к восхитительно прозрачным облакам; другие, отягощенные зеленым бременем вьющихся растений, пригибали свои ветви к земле, покрытой цветами. Пологие склоны холмов в буйном изобилии поросли дереном, сумахом и диким шиповником, алые ягоды и белые цветы которого ярко сверкали среди темной зелени окружающей листвы; тут и там клубы дыма, поднимаясь над маленькими долинами, открывавшимися в сторону моря, казалось, обещали усталым путешественникам ласковый прием… Когда они стояли, с восторженным вниманием вглядываясь в представшее их взору зрелище, из одной долины появился краснокожий мужчина; над его головой развевались перья. В молчаливом изумлении он некоторое время созерцал прекрасный корабль, державшийся на воде, как стройный лебедь, плывущий по серебряному озеру, затем испустил военный клич и, подобно дикому оленю, стремительно бросился в лес, к крайнему удивлению флегматичных голландцев, которые за всю свою жизнь ни разу не слышали такого крика и не видели таких прыжков».
Автор в восхищении задерживается на этом описании, чтобы обратить внимание читателей: вот как умели описывать природу в начале девятнадцатого века! Я даже рекомендовал бы прочитать этот отрывок вслух – в конце концов, мы стали понемногу забывать, что в книге важно не только то, что в ней описано, но и как!
Но я привел этот отрывок не только из эстетических соображений: мягкие линии холмов должны были произвести на привыкших к унылым, плоским, то и дело затопляемым морем ландшафтам голландцев неизгладимое впечатление! И наверное, на борту у них обязательно находился ботаник – иначе как объяснить мгновенную идентификацию столь экзотических деревьев, как дерен и сумах?
Но Гудзон, будучи человеком долга, решил следовать дальше – как вы помните, в его задачу входило отыскать дорогу в Китай. После нескольких дней непрерывной пьянки, в ходе которой выяснилось, что туземцы реагируют на дженевер точно так же, как и голландцы, он поднял паруса и отправился вверх по течению впадавшей в бухту могучей реки, носящей теперь его имя. Но вскоре обнаружилось, что по мере продвижения русло реки становится все более узким, течение все более быстрым, а вода – все более пресной. Честные голландцы, озадаченные таким развитием событий, провели совещание. Необходимость в таком совещании была подсказана еще и тем, что корабль сел на мель. Было принято соломоново решение – послать вверх по течению шлюпку. Через несколько дней шлюпка вернулась, подтвердив, что они находятся в рукаве, который по всем признакам никак не может связывать два океана, и что этим путем они вряд ли попадут в Китай.
Морякам удалось кое-как снять фрегат с мели, после чего они вернулись в исходный пункт и, не теряя времени, отправились назад в Голландию.
Соблазнительные рассказы Гудзона и его штурмана Джуэта об открытой ими земле обетованной вдохновили нескольких купцов создать товарищество под названием «Вест-Индская компания». Они получили патент на исключительное право торговли на берегах Гудзона (река, обманувшая ожидания Гудзона, была все же названа его именем). Была построена фактория под названием Орендж, в честь великого Вильгельма Оранского (ныне город Олбани).
Но этим дело бы и ограничилось, если бы четыре года спустя группа амстердамских колонистов не пустилась в путь к берегам Америки.
Снова предоставим слово Ирвингу:
«Корабль, на котором пустились в путь эти искатели приключений, назывался «Гуде Вроу», то есть «Добрая женщина», в честь жены директора «Вест-Индской компании», всеми (за исключением ее супруга) считавшейся кроткой женщиной, когда она не была пьяна. Это прекрасное судно лучшего голландского образца построили искуснейшие корабельные плотники Амстердама, которые, как хорошо известно, всегда придают кораблям чудесные формы женщин своей страны… Подобно общепризнанной первой красавице Амстердама, оно было тупоносое, с двумя огромными крамболами, медной обивкой подводной части, а также небывало громадной кормой!»
Я настоятельно рекомендую читателю достать эту замечательную книгу!
Увидев на берегу индейцев, герои обратились к ним на нижнеголландском диалекте, звуки которого привели туземцев в такой ужас, что они бросились врассыпную. Вдохновленные столь легкой победой, честные голландцы ступили на берег и буквально онемели от открывшегося им великолепия: топи и болота вокруг предоставляли замечательные возможности для строительства запруд и плотин, мелководье у берегов позволяло строить доки – словом, налицо были все неудобства и препятствия, столь необходимые для закладки истинно голландского города.
Автору кажется, что той же самой логикой руководствовался и Петр Великий при закладке Санкт-Петербурга – он все же учился корабельному делу и градостроительству не где-нибудь, а в Голландии!
Итак, голландцы разгрузили свои корабли и взялись за топоры. Местное население постепенно попривыкло к нижнеголландскому диалекту; хотя они и не понимали ни слова из того, что говорилось, но природное чутье подсказывало им, что особого вреда от пришельцев ждать не следует. Вскоре между туземцами и вновь прибывшими поселенцами завязались вполне дружелюбные отношения, в том числе и торговые. Разумеется, искушенные в торговых делах голландцы надували индейцев почем зря, но все это происходило в такой незамысловатой и добродушной форме, что туземцы не обижались, тем более что запасы пушнины в лесах были неисчерпаемы.
К 1626 году в колонии появился первый губернатор – Петер Минуит. Первое, что он сделал, – купил у индейцев остров Маннахата. Заплатил даже по тем временам недорого – шестьдесят гульденов и кое-что из украшений. Но все же купил, а не отнял, как это делали испанцы в Южной Америке. Так появилась первая голландская колония – Новые Нидерланды, а поселок стал называться Новым Амстердамом.
Поначалу жизнь в новой колонии была довольно идиллической. Поселенцы привычно осушали болота, отводили ручьи, доили коров и курили замечательные длинные трубки. Основывая свое первое поселение, они объявили, что их колония будет управляться по Божьим законам, пока у них не найдется время создать лучшие. Но отдельные правонарушения все же встречались, поэтому один из губернаторов Новых Нидерландов решил ввести наказания. Для этой цели была построена огромная виселица. Но преступников вместо того, чтобы вешать за шею, как полагается, вешали за брючный пояс. Так он, к восторгу детворы, болтался в течение часа, дергаясь и смешно размахивая руками и ногами, а потом его снимали и пинком под зад отпускали на все четыре стороны. И это в Средние-то века! Автору кажется, что такой способ наказания преступников сравнительно гуманен даже для нашего времени. Видимо, голландцы насмотрелись казней у себя на родине и прониклись к ним отвращением.
Автор с наслаждением разглядывает жанровые картины тех лет. Мужчины в картузах и пышных штанах. Но особенно автору нравятся женщины – в подбитых ватой коленкоровых чепцах, в коротких многочисленных юбках, украшенных яркими лентами и огромными карманами. Кое у кого на поясе можно даже разглядеть ножницы и подушечку для булавок…
А тем временем в Англии мудрое правительство решило, что путь к спасению души только один, а все остальные пути ведут в ад. Поэтому тех, кто не желает идти этим путем добровольно, надо для их же блага вернуть на праведную дорогу насильно. Но, как всегда, нашлась группа сомневающихся, а главное, высказывающих свои сомнения вслух. Люди, имеющие свое мнение, никогда и нигде не пользуются благорасположением правителей, поэтому тогдашние диссиденты подвергались всевозможным преследованиям, вплоть до довольно чувствительных в виде костра и виселицы. Устав от этих неприятностей, а главным образом от невозможности свободно выражать свое мнение, они все, как один, погрузились на корабль и отбыли в Америку. Индейцы поначалу перепугались неслыханной говорливости пришельцев, но потом попривыкли, поняв, очевидно, что на их глазах зарождается свобода слова, которой они в будущем и сами смогут воспользоваться. Они в шутку назвали пришельцев «яноки», что значит «молчуны». Слово это, потеряв корневую гласную и превратившись в «янки», дожило до наших дней.
Энергичные и непоседливые англичане доставляли степенным голландцам кучу хлопот. Они, не спрашивая разрешения, строили дома, где им вздумается, начинали обрабатывать любой понравившийся им участок, а главное, совращали добродетельных голландских девушек, которым очень понравился своеобразный обычай чужестранцев: юноша и девушка, чтобы лучше узнать друг друга, чтобы понять, так сказать, кто чем дышит, спят, не раздеваясь, в одной постели. Мамаши, убедившись, что этот невинный ритуал довольно часто приводит к появлению детишек, категорически запретили своим дочерям в нем участвовать, но даже вошедшее в поговорку послушание голландских девушек имело свои границы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Слово «полдер» стало возникать в разговорах еще задолго до поездки. Приходя ко мне,
Альберт, как я уже говорил, разворачивал сразу с десяток карт и начинал быстро-быстро бормотать заковыристые голландские названия, уточняя маршрут предстоящего путешествия.
– А тут у нас полдер, – говорил он, делая над картой неопределенный жест рукой.
– Вот оно что… – отвечал я еще более неопределенно, не желая показать свою темноту.
Постепенно все же выяснилось, что такое полдер. Но для того, чтобы понять суть полдера, его надо увидеть. Представьте себе многокилометровую идеально плоскую поверхность, прерываемую кое-где только несколькими симметрично посаженными с равными интервалами деревцами или маячащим на горизонте симметричным же земляным валом. Эта земля, содержащая тысячелетние органические отложения морского дна, как уже было сказано, неимоверно плодородна и используется на полную катушку. Иногда это простирающиеся до горизонта строго геометрические, шириной метров в пятнадцать, грядки тюльпанов – красных, белых, алых, оранжевых, желтых… Но чаще гигантские, совершенно космического вида теплицы. Я специально объехал одну из них, засекая по спидометру размеры. Оказалось – 2,5 на 2,5 километра!
Сквозь полупрозрачную пленку видны зелень и тысячи неярко горящих ламп – так и представляется их тихий загадочный гул. Людей не видно, но совершенно понятно, почему крошечная Голландия стала главным поставщиком овощей в Европе. Они экспортируют все что угодно – клубнику, томаты, огурцы, редиску, салат, спаржу, яблоки, груши, – и все это в каких-то не поддающихся осмыслению количествах. Все это, правда, довольно невкусно. Впрочем, тут мне показалось, что голландцы хитрят, – помидоры, купленные нами в самом обычном супермаркете, оказались вполне приличными (до саратовских, конечно, далеко). Себе они, жулики, оставляют что получше.
Так что, если бы не дамбы, весь запад Голландии представлял бы собой несколько небольших островов, разделенных морем.
И вот в пятидесятые годы, после наводнения 1953 года, унесшего несколько тысяч жизней, был принят гигантский и дерзкий план, так называемый «Дельта-проект», – построить систему дамб и каналов, надежно защищающую страну от подобных катастроф.
Объем работ просто невозможно себе представить. Все эти острова, о которых выше шла речь, соединили между собой гигантскими земляными валами – по одному из них мы сейчас и ехали. Эти дамбы, выстроенные, так сказать, эшелонами, расходятся концентрическими скобками, как солнечные лучи на картинах Ван Гога, от Амстердама на северо-запад и от Роттердама на юго-запад. Помимо этого, существует еще сложнейшая система вспомогательных дамб и каналов, позволяющих сохранить естественные заходы в гавани морских портов. Сколько потребовалось на это труда, инженерных расчетов и денег – трудно себе представить. Мало этого, пришлось построить специальные шлюзы – вода в отгороженных участках моря довольно быстро становилась пресной, и устрицы на гигантских устричных фермах гибли. С помощью шлюзов обеспечили постоянный приток свежей соленой воды из Северного моря – теперь устрицы, кажется, благоденствуют.
Правда, кое на чем удалось и сэкономить. Например, крупнейший в Европе, если не в мире, аэропорт «Схипол» под Амстердамом строить вообще не пришлось – это типичный полдер, образовавшийся в результате грандиозных ирригационных работ, огромная, идеально плоская территория. Ну, наверное, асфальт кое-где положили. Башню построили, дома кой-какие. А так – почти бесплатно.
Глядя на все эти циклопические, не поддающиеся осмыслению сооружения, я все время думал о том, как же так, в результате каких исторических катаклизмов выкристаллизовался, пользуясь выражением Стендаля, этот народ, который называют за его неправдоподобное трудолюбие японцами Европы. Неужели это те самые люди, которые сидят сейчас в кафе и ресторанчиках и поглощают невероятное количество еды и пива? Те самые, что тряслись с пустыми глазами на площади в Гауде? Ведь для того, чтобы построить то, что они построили еще до изобретения паровой машины, нужно было, чтобы вся нация без исключения вышла с лопатами и тачками – как у нас на великих стройках коммунизма, за тем лишь исключением, что на стройках коммунизма работали подневольные зэки. И ведь в семнадцатом-восемнадцатом веках Голландия была поистине великой державой, царицей моря – что ей стоило прихватить землю получше, скажем в соседней раздробленной Германии?
Ответ на этот вопрос таится в глубине времен и учебников истории Древнего мира и Средних веков, смутно вспоминаются какие-то названия: франки и саксы, кельты и фризы, какие-то там Меровинги и Каролинги, Пипин, кажется, Короткий и тому подобная чушь… История голландских колоний – история присоединения территорий исключительно мирным путем, усилиями двух торговых компаний…
Как Амстердам стал Нью-Йорком
Это и в самом деле очень любопытная история. В семнадцатом веке Голландия была едва ли не самой крупной империей мира. Гвиана, Малайзия, Индонезия, Цейлон, Тайвань, фактории в Индии… Интересно, что все эти экспедиции организовывали две компании – Ост-Индская и Вест-Индская. Они же управлялись и с колонизацией новых земель, фактически не прибегая к помощи государства. Но в задачу автора не входит подробный рассказ о колониальной политике Голландии за много веков. Важно, что к середине девятнадцатого века все эта империя постепенно развалилась – старомодные голландцы не могли противостоять более напористым и более бессовестным (или как лучше сказать – менее совестливым?) англичанам и французам. И читатель вполне может составить себе представление, как это происходило, когда узнает историю превращения голландского поселка Новый Амстердам в город Нью-Йорк.
Итак, голландская Ост-Индская компания решила поискать проход в Китай в обход Новой Земли. Для этого был нанят известный английский мореплаватель Генри Гудзон (вообще-то его фамилия произносится Хадсон, Hudson, но по русской традиции оставим ему фамилию Гудзон), и в марте 1609 года он на фрегате «Полумесяц» отправился в путь.
Путешествие было довольно спокойным, если не считать пары мелких бунтов, вызванных тем, что Гудзон не желал брать рифы при слабом ветре – неторопливые голландские моряки посчитали это вызовом погоде или по крайней мере предвестником ее ухудшения. Еще одним поводом для недовольства стал запрет Гудзона карабкаться на мачты с трубкой в зубах – такое покушение на извечную голландскую традицию не могло не возмутить консервативный экипаж.
4 сентября «Полумесяц» вошел наконец в роскошную бухту, где сегодня стоит город Нью-Йорк. Вот как описывает это событие Вашингтон Ирвинг в своей книге «История Нью-Йорка».
«Остров Маннахата (нынешний Манхэттен – С. Ш.) широко расстилался перед ними как сладостное фантастическое видение или прекрасное создание искусного чародея. Его нежно-зеленые холмы мягко возвышались один над другим, увенчанные могучими, пышно разросшимися деревьями. У некоторых из них сужающаяся кверху крона была обращена к восхитительно прозрачным облакам; другие, отягощенные зеленым бременем вьющихся растений, пригибали свои ветви к земле, покрытой цветами. Пологие склоны холмов в буйном изобилии поросли дереном, сумахом и диким шиповником, алые ягоды и белые цветы которого ярко сверкали среди темной зелени окружающей листвы; тут и там клубы дыма, поднимаясь над маленькими долинами, открывавшимися в сторону моря, казалось, обещали усталым путешественникам ласковый прием… Когда они стояли, с восторженным вниманием вглядываясь в представшее их взору зрелище, из одной долины появился краснокожий мужчина; над его головой развевались перья. В молчаливом изумлении он некоторое время созерцал прекрасный корабль, державшийся на воде, как стройный лебедь, плывущий по серебряному озеру, затем испустил военный клич и, подобно дикому оленю, стремительно бросился в лес, к крайнему удивлению флегматичных голландцев, которые за всю свою жизнь ни разу не слышали такого крика и не видели таких прыжков».
Автор в восхищении задерживается на этом описании, чтобы обратить внимание читателей: вот как умели описывать природу в начале девятнадцатого века! Я даже рекомендовал бы прочитать этот отрывок вслух – в конце концов, мы стали понемногу забывать, что в книге важно не только то, что в ней описано, но и как!
Но я привел этот отрывок не только из эстетических соображений: мягкие линии холмов должны были произвести на привыкших к унылым, плоским, то и дело затопляемым морем ландшафтам голландцев неизгладимое впечатление! И наверное, на борту у них обязательно находился ботаник – иначе как объяснить мгновенную идентификацию столь экзотических деревьев, как дерен и сумах?
Но Гудзон, будучи человеком долга, решил следовать дальше – как вы помните, в его задачу входило отыскать дорогу в Китай. После нескольких дней непрерывной пьянки, в ходе которой выяснилось, что туземцы реагируют на дженевер точно так же, как и голландцы, он поднял паруса и отправился вверх по течению впадавшей в бухту могучей реки, носящей теперь его имя. Но вскоре обнаружилось, что по мере продвижения русло реки становится все более узким, течение все более быстрым, а вода – все более пресной. Честные голландцы, озадаченные таким развитием событий, провели совещание. Необходимость в таком совещании была подсказана еще и тем, что корабль сел на мель. Было принято соломоново решение – послать вверх по течению шлюпку. Через несколько дней шлюпка вернулась, подтвердив, что они находятся в рукаве, который по всем признакам никак не может связывать два океана, и что этим путем они вряд ли попадут в Китай.
Морякам удалось кое-как снять фрегат с мели, после чего они вернулись в исходный пункт и, не теряя времени, отправились назад в Голландию.
Соблазнительные рассказы Гудзона и его штурмана Джуэта об открытой ими земле обетованной вдохновили нескольких купцов создать товарищество под названием «Вест-Индская компания». Они получили патент на исключительное право торговли на берегах Гудзона (река, обманувшая ожидания Гудзона, была все же названа его именем). Была построена фактория под названием Орендж, в честь великого Вильгельма Оранского (ныне город Олбани).
Но этим дело бы и ограничилось, если бы четыре года спустя группа амстердамских колонистов не пустилась в путь к берегам Америки.
Снова предоставим слово Ирвингу:
«Корабль, на котором пустились в путь эти искатели приключений, назывался «Гуде Вроу», то есть «Добрая женщина», в честь жены директора «Вест-Индской компании», всеми (за исключением ее супруга) считавшейся кроткой женщиной, когда она не была пьяна. Это прекрасное судно лучшего голландского образца построили искуснейшие корабельные плотники Амстердама, которые, как хорошо известно, всегда придают кораблям чудесные формы женщин своей страны… Подобно общепризнанной первой красавице Амстердама, оно было тупоносое, с двумя огромными крамболами, медной обивкой подводной части, а также небывало громадной кормой!»
Я настоятельно рекомендую читателю достать эту замечательную книгу!
Увидев на берегу индейцев, герои обратились к ним на нижнеголландском диалекте, звуки которого привели туземцев в такой ужас, что они бросились врассыпную. Вдохновленные столь легкой победой, честные голландцы ступили на берег и буквально онемели от открывшегося им великолепия: топи и болота вокруг предоставляли замечательные возможности для строительства запруд и плотин, мелководье у берегов позволяло строить доки – словом, налицо были все неудобства и препятствия, столь необходимые для закладки истинно голландского города.
Автору кажется, что той же самой логикой руководствовался и Петр Великий при закладке Санкт-Петербурга – он все же учился корабельному делу и градостроительству не где-нибудь, а в Голландии!
Итак, голландцы разгрузили свои корабли и взялись за топоры. Местное население постепенно попривыкло к нижнеголландскому диалекту; хотя они и не понимали ни слова из того, что говорилось, но природное чутье подсказывало им, что особого вреда от пришельцев ждать не следует. Вскоре между туземцами и вновь прибывшими поселенцами завязались вполне дружелюбные отношения, в том числе и торговые. Разумеется, искушенные в торговых делах голландцы надували индейцев почем зря, но все это происходило в такой незамысловатой и добродушной форме, что туземцы не обижались, тем более что запасы пушнины в лесах были неисчерпаемы.
К 1626 году в колонии появился первый губернатор – Петер Минуит. Первое, что он сделал, – купил у индейцев остров Маннахата. Заплатил даже по тем временам недорого – шестьдесят гульденов и кое-что из украшений. Но все же купил, а не отнял, как это делали испанцы в Южной Америке. Так появилась первая голландская колония – Новые Нидерланды, а поселок стал называться Новым Амстердамом.
Поначалу жизнь в новой колонии была довольно идиллической. Поселенцы привычно осушали болота, отводили ручьи, доили коров и курили замечательные длинные трубки. Основывая свое первое поселение, они объявили, что их колония будет управляться по Божьим законам, пока у них не найдется время создать лучшие. Но отдельные правонарушения все же встречались, поэтому один из губернаторов Новых Нидерландов решил ввести наказания. Для этой цели была построена огромная виселица. Но преступников вместо того, чтобы вешать за шею, как полагается, вешали за брючный пояс. Так он, к восторгу детворы, болтался в течение часа, дергаясь и смешно размахивая руками и ногами, а потом его снимали и пинком под зад отпускали на все четыре стороны. И это в Средние-то века! Автору кажется, что такой способ наказания преступников сравнительно гуманен даже для нашего времени. Видимо, голландцы насмотрелись казней у себя на родине и прониклись к ним отвращением.
Автор с наслаждением разглядывает жанровые картины тех лет. Мужчины в картузах и пышных штанах. Но особенно автору нравятся женщины – в подбитых ватой коленкоровых чепцах, в коротких многочисленных юбках, украшенных яркими лентами и огромными карманами. Кое у кого на поясе можно даже разглядеть ножницы и подушечку для булавок…
А тем временем в Англии мудрое правительство решило, что путь к спасению души только один, а все остальные пути ведут в ад. Поэтому тех, кто не желает идти этим путем добровольно, надо для их же блага вернуть на праведную дорогу насильно. Но, как всегда, нашлась группа сомневающихся, а главное, высказывающих свои сомнения вслух. Люди, имеющие свое мнение, никогда и нигде не пользуются благорасположением правителей, поэтому тогдашние диссиденты подвергались всевозможным преследованиям, вплоть до довольно чувствительных в виде костра и виселицы. Устав от этих неприятностей, а главным образом от невозможности свободно выражать свое мнение, они все, как один, погрузились на корабль и отбыли в Америку. Индейцы поначалу перепугались неслыханной говорливости пришельцев, но потом попривыкли, поняв, очевидно, что на их глазах зарождается свобода слова, которой они в будущем и сами смогут воспользоваться. Они в шутку назвали пришельцев «яноки», что значит «молчуны». Слово это, потеряв корневую гласную и превратившись в «янки», дожило до наших дней.
Энергичные и непоседливые англичане доставляли степенным голландцам кучу хлопот. Они, не спрашивая разрешения, строили дома, где им вздумается, начинали обрабатывать любой понравившийся им участок, а главное, совращали добродетельных голландских девушек, которым очень понравился своеобразный обычай чужестранцев: юноша и девушка, чтобы лучше узнать друг друга, чтобы понять, так сказать, кто чем дышит, спят, не раздеваясь, в одной постели. Мамаши, убедившись, что этот невинный ритуал довольно часто приводит к появлению детишек, категорически запретили своим дочерям в нем участвовать, но даже вошедшее в поговорку послушание голландских девушек имело свои границы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16