Когда я говорю – поэзии, я не думаю о стихах на бумаге. Поэзия – это ритм, движение, радость. Тебе мои слова кажутся глупыми?
– Нет, Чарли, не кажутся. До известной степени я понимаю, что ты хочешь сказать.
– Ну и вот!..
В эту минуту вошла Белла, сморкаясь и вытирая глаза. Чарли посмотрела на нее спокойным взглядом.
– Мама, я хочу, чтобы ты тоже поняла меня. Я много размышляла над этим. И я не хочу, чтобы ты думала, будто я вдруг решила ускакать прочь.
– Прочь? – подхватила Белла. Чарли кивнула.
– Видите ли, мне необходимо ощущать вкус жизни, ее движение. И красоту! Этого не найти у Шильда. Но пока Джесси не… не исчез, я могла прекраснейшим образом корпеть в магазине, потому что Джесси давал мне все это. Один из нас должен был смириться и работать, и я с радостью взяла это на себя. Мы хотели быть мужем и женой и в то же время оставаться свободными. Маленький домик в Гэббард-Вудсе ждал нас и был готов принять либо раз в неделю, либо каждый день. Все дни проводить там должна была я, Но такой человек, как Джесси, не может писать… не мог писать свои вещи без того, чтобы не чувствовать себя свободным, не приходить и уходить, когда и куда вздумается. Потому я должна была находиться там. И у меня была бы своя работа, служба. У нас были бы дети… Ну и вот, а теперь для меня исчез весь смысл в этой моей службе. Для чего мне тянуть лямку? Это просто смешно. Довольно, баста!.. Мне нужна перемена. Танцы! Красилов едет в турне со своей труппой. У него расписаны сорок две недели вперед. Я еду с ним. Буду танцевать соло-пляску нищей цыганки.
Чарли отодвинула свою тарелку и вскочила с места.
– Как хорошо, что я опять буду танцевать! – Она высоко подняла руки над головой. – «Разрешите показать вам оригинальную блузку, мадам?» Брр!..
Когда об этом услыхала миссис Пейсон, она пришла в такое волнение, что напугала всех.
– Моя внучка, правнучка Айзика Трифта, будет танцевать на сцене, шатаясь из города в город! Что я тебе говорила, Белла? Разве я тебя не предупреждала? Но как же, ей непременно нужно было брать уроки танцев. «Ах, танцы – это так эстетично!» Эстетично! Не понимаю, что может быть эстетичного в куче каких-то русских, шлепающих по сцене босыми ногами. Я не потерплю этого! Не по-тер-плю! Краски, да? Жизнь и красота? Я бы ей показала краски на твоем месте! Хорошая порция розог – вот что ей нужно! Она не поедет. Не будет этого!
Когда Чарли отказалась обсуждать этот вопрос с бабушкой, миссис Пейсон запретила ей появляться в доме. Волнение придало ей силы. Она не только сновала по всему дому, но и ходила пешком по улицам, презрев электромобиль.
В августе Чарли отправилась в турне с Красиловым. В письмах домой она опускала многие детали, которые до некоторой степени оправдали бы занятую миссис Пейсон позицию. Но нравы и обычаи труппы не столько возмущали Чарли, сколько забавляли ее. Она терпеть не могла душные гостиницы и скверную пищу в них, но зато любила открывать для себя все новые и новые места. Публика небольших городов Среднего Запада часто бывала поражена бурным исступлением, с которым она исполняла пляску нищей цыганки. Ее костюм представлял собой композицию из атласа и шелка – имитацию живописных лохмотьев и тряпок уличной нищей. Когда, оканчивая танец, она бросалась на колени с протянутым за милостыней тамбурином, публика замирала. Зрители смотрели на нее во все глаза – такой несчастной и измученной казалась она и так горяча была ее мольба. Но вслед за тем раздавался гром неудержимых и единодушных аплодисментов. Чарли пережила несколько неприятных стычек с женским персоналом труппы, завидовавшим ее успеху у публики.
В то время как товарищи по труппе спали, ели и готовили себе украдкой пищу на спиртовках, припрятанных в номерах, Чарли бродила по книжным магазинам, или рыскала по предместьям очередного города, или наблюдала жизнь его главной улицы, подмечая не одну забавную деталь. Ей недоставало Лотти. Чарли часто хотелось написать своей тете о многом таком, чего бы не поняли другие члены семьи. В той жизни, к которой она так стремилась, оказалось помимо красочности и экзотики много тяжелого труда, и грязи, и невзгод. Но танцевала Чарли с наслаждением. А бесконечные переезды из города в город, из одного театра в другой, притупляли ее горе. Она замечала, что смотрит на жизнь глазами Джесси Дика. В письме, посланном Лотти из Цинциннати, она десятком слов разделалась с балетом, но посвятила три страницы описанию напоминавших Нюрнберг готических зданий с башенками на пригорке у реки. Часть заработанных денег Чарли регулярно отсылала в Красный Крест.
Вопреки предсказаниям тети Шарлотты, моряк из Небраски стал мужем Жаннеты только после перемирия. Она вышла замуж на Рождество и уехала с ним на Запад. Свадьбу отпраздновали в старом доме на Прери-авеню, но веселья не получилось, несмотря ни на отличное настроение Жаннеты и ее чешских родственников, ни на отличный ужин, приготовленный миссис Пейсон. Ибо Белла и Генри думали о Чарли, миссис Пейсон думала о Лотти, а тетя Шарлотта думала о них обеих и о той девочке Шарлотте, какой она была шестьдесят лет тому назад.
– У вас такой вид, словно вы не на свадьбе, а на похоронах! – бесцеремонно сказала ей Жаннета.
После отъезда Жаннеты в доме воцарилась необыкновенная тишина. Обе старухи уверяли друг друга, что отдыхают душой после сумятицы и сутолоки свадьбы, но длинными вечерами они испуганно посматривали друг на друга и со страстным нетерпением поджидали возвращения Лотти. Ни одна из них, впрочем, не признавалась в этом другой.
– Лотти может приехать со дня на день, – неустанно повторяла миссис Пейсон после заключения перемирия.
Она начала высматривать почтальона, как в прежние времена высматривала Лотти из окна гостиной в тех редких случаях, когда Лотти запаздывала домой. Если почтальон не появлялся вовремя, миссис Пейсон начинала злиться и нервничать. Затем, когда раздавался его звонок, она спешила в вестибюль с поразительным проворством и, просовывая голову в дверь, принималась его распекать:
– Послушайте, почтальон, вы приходите все позже и позже. Вчера вы явились в девять часов, а сегодня почти в половине десятого!
Почтальон был меланхолический субъект, длинные сероватые волосы которого как бы незаметно переходили в серую форму; сероватое лицо почти терялось на ее фоне. От многолетнего тасканья тяжело нагруженной сумки он сделался кривобоким.
– Видите ли, миссис Пейсон, все запаздывает в наши дни. С начала войны у нас нет никакого регуляр…
– О, все война да война! Надоели вы мне с вашей войной! Война закончена!
Почтальон больше не пытался защищаться. Почтальоны, вообще, народ забитый, в силу особенностей своей профессии, отдающей их на съедение всем разочарованным влюбленным, горничным, матерям, женам и дочерям.
– Вероятно, поджидаете письмецо от мисс Лотти?
– Да. Разве оно…
– Нет, миссис Пейсон, в утренней почте его не видать. Может, будет в послеобеденной. С начала войны все опаздывает.
Они не сомневались, что Лотти приедет в декабре. В декабре она написала, что будет в январе. На письме был парижский штемпель. В январе она окончательно назначила свой приезд на февраль, и в этом же письме Лотти извещала о том, что привезет француженку-сиротку.
Обе старухи большими глазами уставились друг на друга, раскрыв рты от изумления. Миссис Пейсон в гостиной читала письмо вслух тете Шарлотте.
– «Ребенок, француженка-сиротка…»
Дойдя до этого места, миссис Пейсон подняла глаза. Лицо ее в этот момент было столь же лишено всякого выражения, как физиономия мертвой рыбы. Затем она снова стала всматриваться в письмо, держа его подальше от глаз, словно расстояние может изменить смысл слов, четко написанных на листочке тонкой белой бумаги.
– Ну что же, – сказала тетя Шарлотта, первой пришедшая в себя, – теперь, когда Жаннета уехала, это будет даже приятно. В доме опять появится что-то молодое. Девочка-француженка, гм? Вот будет странно. Я немножко знала французский, когда была маленькой и ходила в школу мисс Рапп. Помнишь, ее школа была на том берегу реки?
– Шарлотта Трифт, ты с ума сошла! И Лотти тоже сумасшедшая! Сиротка! – Она еще раз бросила взгляд на письмо. – Оказывается, эта малютка – французское дитя войны, одна из этих военных сироток… Где Белла? Я должна поговорить с Беллой. Я ей позвоню! – Дальнейший разговор происходил по телефону: – Да, да, я передаю тебе то, что она пишет. Француженка-сиротка, и она везет ее к нам… Ну тогда приходи сюда и прочти собственными глазами. Кажется, я читать умею. Слышишь, сейчас же позвони Генри! Скажи ему, чтобы он послал ей телеграмму, чтобы она не смела привозить сюда никаких французских младенцев. Что за идея! Ну и девушки пошли нынче! Взять, например, Чарли… Взволнованна? Не вздумай говорить мне, Белла, что я не должна волноваться! Ты, думаю, тоже волновалась бы!..
Генри послал телеграмму. Он согласился с миссис Пейсон, что это немножко чересчур. Французы, в конце концов, могут сами позаботиться о своих сиротах. Америка готова давать и дает им деньги, но не кормилиц.
Винни Степлер возвратилась из Франции в декабре. Миссис Пейсон обратилась к ней за разъяснениями.
– Вы что-нибудь знаете об этой сумасшедшей выдумке Лотти? Говорила она вам что-нибудь подобное, когда вы виделись там с ней?
– Да, конечно. Я ее видела.
– Кого видели?
– Малютку, сиротку. Прелестная крошка! Прехорошенькая… Нет, что вы, они, знаете, не все смуглые… Ну нет, миссис Пейсон, я бы этого не сказала. По-моему, это очень доброе дело. Подумайте, сколько там несчастных детишек. Ваши возражения не дадут никакого результата. Она, кажется, решила твердо… Может быть, когда вы увидите девочку…
– Но откуда она ее взяла? Где она нашла ее? Каким образом она…
Винни Степлер принялась объяснять:
– Видите ли, когда после Сен-Мийеле немцы отступали, а наши шли вперед, многие жители разбежались… Малютку эту нашли в маленьком городке, носящем название Тиокур, нашли одинешенькую в каком-то погребе. Наши… подобрали ее, пригрели и отправили в Американскую организацию помощи.
– Но где ее отец и мать? Может быть, они живы и ищут ее.
– Отец убит. Это выяснено точно. Мать умерла…
Тут-то семейные неурядицы, сыпавшиеся в последнее время как из рога изобилия, окончательно добили бедную миссис Пейсон. «Чувство слабости» перешло в настоящий обморок, от которого, казалось, она никогда не очнется. Тетя Шарлотта застала свою сестру полулежащей бесформенной грудой в одном из кресел гостиной. Лицо ее было иссиня-серым. Дыхание с хриплым свистом вылетало из уст. Ее уложили в постель. Долгое время она не приходила в сознание. Но, едва придя в себя, попыталась встать.
– Нет, не буду лежать в кровати. Что за вздор! В чем дело? Не думайте, что вам удастся удержать меня в постели.
Последовал второй припадок. Доктор сказал, что третий, вероятно, окажется последним. Итак, она осталась в постели, все еще мятежная и несломленная. Можно было только удивляться ее воле, горевшей так ярко на едва тлевших развалинах ее тела.
Потому-то возвращение Лотти в родительский дом было невеселым. Когда она вышла из вагона с мягким свертком на руках, содержимое которого можно было безошибочно угадать, Белла и Генри поцеловались с ней и сказали почти в один голос:
– Мама совсем больна, Лотти. Поэтому, сама понимаешь, тебе невозможно будет держать ее дома.
– Мама больна? Что с ней?
Они рассказали. И снова повторили:
– Сама видишь, немыслимо привезти туда ребенка.
– О да, – сказала Лотти, не споря, со слабой улыбкой. По-видимому, это показалось ей до того нелепым, что даже не стоило спорить. – Хотите взглянуть на нее?
– Да, – нервно бросила Белла, а Генри спросил:
– К-как ее зовут?
– Клер. Правда, славное имя, вы не находите? – Лотти отвернула край пушистого одеяльца, откуда выглянуло розовое личико Клер, воспользовавшейся неожиданным случаем, чтобы выпростать наружу резвый кулачок.
– Да, премиленький чертенок! – сказал Генри, пощекотал малютке подбородок и схватил бархатистую ручонку.
Белла ахнула:
– Боже мой, Лотти, она такая маленькая! Просто крошка, почти новорожденная! Ты положительно сошла с ума. Мама слишком больна для того, чтобы…
Лотти закрыла одеяльце, ловко поймала кулачок и сунула его обратно в теплое одеяльце.
– Она не маленькая! Для своего возраста она даже очень большая… Да, Генри, это все мои вещи. Их страшно много. А вот багажная квитанция. Пожалуйста, позаботься о вещах. Вот, я возьму и это. А то дай носильщику. Пожалуй, нам с Беллой лучше поехать вперед в таксомоторе, пока ты будешь возиться с багажом.
Лотти была спокойна, бодра. Улыбка играла на ее губах. «Она очень интересна», – подумал Генри и продолжил свою мысль вслух:
– Право, Лотти, война пошла вам на пользу. У вас великолепный вид! Не правда ли, Белла? Вы чертовски хороши, Лотти!
Белла, присмотревшись к свежему, тонкому лицу Лотти, к твердым линиям ее плеч и спины, к уверенной посадке ее головы, к ее взгляду, спокойному и в то же время радостному, кивнула головой в знак согласия. Она, видимо, была поражена и слегка сбита с толку.
– Я боялась, что ты вернешься калекой… А что ты скажешь о Чарли?.. Знаешь, мама очень плоха… А тут являешься ты и еще больше усложняешь положение. Как могла ты решиться на этот безумный поступок?
– Я расскажу тебе все по дороге домой.
И, сидя в такси со своим тяжелым свертком на руках, она начала:
– Так вот, значит, после Сен-Мийеля, когда немцы все отступали и отступали, а наши шли вперед, многие жители населенных мест разбежались. Младенцев бросали одних. Когда в сентябре наши дошли до Тиокура – это маленький городок с тремя сотнями жителей, – то нашли лишь груду камней. И там, среди развалин, в какой-то кухне без крыши лежал младенец. Конечно, его отослали к нам.
– Да, Лотти, но может быть…
– Нет. Отец был убит на войне. Удалось напасть на следы матери, но она в ноябре умерла. Я формально удочерила девочку…
– Да что ты? Не может быть!
– Нет, это правда.
– Клер… а как дальше?
Лотти посмотрела на сверток и нежно прижала его к себе.
– Клер Пейсон, конечно!
Все подруги Лотти пришли посмотреть на малютку. Раздавались восклицания, вздохи, охи и ахи.
– Конечно, она прелесть и все такое. Но ты взяла на себя большую ответственность, Лотти. Каким образом это случилось?
– Видите ли, после Сен-Мийеля, когда немцы отступали, а наши шли вперед…
Лотти получила предложение прочесть ряд лекций в женских клубах, но отказалась.
Бекки Шефер, немного располневшая, когда стала миссис Сэм Бэтлер, во что бы то ни стало хотела подержать на руках барахтавшуюся Клер.
– Я никак не могу сказать, нравится ли мне ребенок или нет, если не возьму его на руки. Прости меня, но так уж я устроена. Впрочем, конечно, эта девочка – прелесть! Ну иди, иди к тете Бекки, цыпочка! О, Лотти! Посмотри: она положила свою ручонку мне на щеку! Ну посмотрите на нас, что мы за чудо!
Последние слова были обращены непосредственно к объекту ее восхищения.
– Мы с Сэмом тоже хотим усыновить ребенка. Вот результат позднего брака. Хотя ты, вероятно, слышала о Силии? Подумать только! Но он, правда, вылитый Орвиль… Хорошо, что у них родился мальчик. Не понимаю, почему ты не выбрала мальчика, раз уж решила взять себе младенца. А может быть это и лучше: когда вырастишь девочку, так знаешь где она и что она. А эти мальчики! Они вылетают из дому, и конец – больше ты их не видишь. Даже не поблагодарят тебя за хлопоты. И девочек так занятно одевать, шить им наряды… Да, а что ты скажешь о женитьбе Бена Гарца на хористке? Я однажды видела ее с ним в кафе «Помпея» после театра. Она довольно вульгарна и годится ему в дочери. Заказывала самые дорогие блюда. Бедный Бен! Одно время он ведь за тобой ухаживал, Лотти! Что же у вас с ним произошло?
Вопреки запрещению доктора и невзирая на советы и увещевания сиделки, миссис Пейсон настояла на том, чтобы ей показали ребенка сейчас же после приезда Лотти. Белла подготовила Лотти:
– Теперь, собственно, все равно, увидит ли она тебя и ребенка или не увидит. Хуже ей не станет: она так возбуждена, что мы ничего с ней не можем поделать. Но не спорь с ней и ни в чем не возражай. Солги, если нужно будет, насчет того, что ты готова отослать ребенка…
– Отослать! О нет!..
– Но, Лотти, ты не понимаешь, как серьезно она больна. Каждое потрясение может…
Лотти едва успела снять шляпу и пальто, как ее тут же провели в спальню матери с ребенком на руках. Глаза миссис Пейсон, не отрываясь, смотрели на дверь; они смотрели на дверь с той минуты, как внизу послышалась суматоха, возвещавшая о прибытии Лотти, Когда Лотти появилась на пороге, глаза больной широко раскрылись. Она сделала движение, словно желая приподняться. Сиделка взяла девочку из рук Лотти, та наклонилась, чтобы поцеловать мать, и вдруг упала на колени перед кроватью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Нет, Чарли, не кажутся. До известной степени я понимаю, что ты хочешь сказать.
– Ну и вот!..
В эту минуту вошла Белла, сморкаясь и вытирая глаза. Чарли посмотрела на нее спокойным взглядом.
– Мама, я хочу, чтобы ты тоже поняла меня. Я много размышляла над этим. И я не хочу, чтобы ты думала, будто я вдруг решила ускакать прочь.
– Прочь? – подхватила Белла. Чарли кивнула.
– Видите ли, мне необходимо ощущать вкус жизни, ее движение. И красоту! Этого не найти у Шильда. Но пока Джесси не… не исчез, я могла прекраснейшим образом корпеть в магазине, потому что Джесси давал мне все это. Один из нас должен был смириться и работать, и я с радостью взяла это на себя. Мы хотели быть мужем и женой и в то же время оставаться свободными. Маленький домик в Гэббард-Вудсе ждал нас и был готов принять либо раз в неделю, либо каждый день. Все дни проводить там должна была я, Но такой человек, как Джесси, не может писать… не мог писать свои вещи без того, чтобы не чувствовать себя свободным, не приходить и уходить, когда и куда вздумается. Потому я должна была находиться там. И у меня была бы своя работа, служба. У нас были бы дети… Ну и вот, а теперь для меня исчез весь смысл в этой моей службе. Для чего мне тянуть лямку? Это просто смешно. Довольно, баста!.. Мне нужна перемена. Танцы! Красилов едет в турне со своей труппой. У него расписаны сорок две недели вперед. Я еду с ним. Буду танцевать соло-пляску нищей цыганки.
Чарли отодвинула свою тарелку и вскочила с места.
– Как хорошо, что я опять буду танцевать! – Она высоко подняла руки над головой. – «Разрешите показать вам оригинальную блузку, мадам?» Брр!..
Когда об этом услыхала миссис Пейсон, она пришла в такое волнение, что напугала всех.
– Моя внучка, правнучка Айзика Трифта, будет танцевать на сцене, шатаясь из города в город! Что я тебе говорила, Белла? Разве я тебя не предупреждала? Но как же, ей непременно нужно было брать уроки танцев. «Ах, танцы – это так эстетично!» Эстетично! Не понимаю, что может быть эстетичного в куче каких-то русских, шлепающих по сцене босыми ногами. Я не потерплю этого! Не по-тер-плю! Краски, да? Жизнь и красота? Я бы ей показала краски на твоем месте! Хорошая порция розог – вот что ей нужно! Она не поедет. Не будет этого!
Когда Чарли отказалась обсуждать этот вопрос с бабушкой, миссис Пейсон запретила ей появляться в доме. Волнение придало ей силы. Она не только сновала по всему дому, но и ходила пешком по улицам, презрев электромобиль.
В августе Чарли отправилась в турне с Красиловым. В письмах домой она опускала многие детали, которые до некоторой степени оправдали бы занятую миссис Пейсон позицию. Но нравы и обычаи труппы не столько возмущали Чарли, сколько забавляли ее. Она терпеть не могла душные гостиницы и скверную пищу в них, но зато любила открывать для себя все новые и новые места. Публика небольших городов Среднего Запада часто бывала поражена бурным исступлением, с которым она исполняла пляску нищей цыганки. Ее костюм представлял собой композицию из атласа и шелка – имитацию живописных лохмотьев и тряпок уличной нищей. Когда, оканчивая танец, она бросалась на колени с протянутым за милостыней тамбурином, публика замирала. Зрители смотрели на нее во все глаза – такой несчастной и измученной казалась она и так горяча была ее мольба. Но вслед за тем раздавался гром неудержимых и единодушных аплодисментов. Чарли пережила несколько неприятных стычек с женским персоналом труппы, завидовавшим ее успеху у публики.
В то время как товарищи по труппе спали, ели и готовили себе украдкой пищу на спиртовках, припрятанных в номерах, Чарли бродила по книжным магазинам, или рыскала по предместьям очередного города, или наблюдала жизнь его главной улицы, подмечая не одну забавную деталь. Ей недоставало Лотти. Чарли часто хотелось написать своей тете о многом таком, чего бы не поняли другие члены семьи. В той жизни, к которой она так стремилась, оказалось помимо красочности и экзотики много тяжелого труда, и грязи, и невзгод. Но танцевала Чарли с наслаждением. А бесконечные переезды из города в город, из одного театра в другой, притупляли ее горе. Она замечала, что смотрит на жизнь глазами Джесси Дика. В письме, посланном Лотти из Цинциннати, она десятком слов разделалась с балетом, но посвятила три страницы описанию напоминавших Нюрнберг готических зданий с башенками на пригорке у реки. Часть заработанных денег Чарли регулярно отсылала в Красный Крест.
Вопреки предсказаниям тети Шарлотты, моряк из Небраски стал мужем Жаннеты только после перемирия. Она вышла замуж на Рождество и уехала с ним на Запад. Свадьбу отпраздновали в старом доме на Прери-авеню, но веселья не получилось, несмотря ни на отличное настроение Жаннеты и ее чешских родственников, ни на отличный ужин, приготовленный миссис Пейсон. Ибо Белла и Генри думали о Чарли, миссис Пейсон думала о Лотти, а тетя Шарлотта думала о них обеих и о той девочке Шарлотте, какой она была шестьдесят лет тому назад.
– У вас такой вид, словно вы не на свадьбе, а на похоронах! – бесцеремонно сказала ей Жаннета.
После отъезда Жаннеты в доме воцарилась необыкновенная тишина. Обе старухи уверяли друг друга, что отдыхают душой после сумятицы и сутолоки свадьбы, но длинными вечерами они испуганно посматривали друг на друга и со страстным нетерпением поджидали возвращения Лотти. Ни одна из них, впрочем, не признавалась в этом другой.
– Лотти может приехать со дня на день, – неустанно повторяла миссис Пейсон после заключения перемирия.
Она начала высматривать почтальона, как в прежние времена высматривала Лотти из окна гостиной в тех редких случаях, когда Лотти запаздывала домой. Если почтальон не появлялся вовремя, миссис Пейсон начинала злиться и нервничать. Затем, когда раздавался его звонок, она спешила в вестибюль с поразительным проворством и, просовывая голову в дверь, принималась его распекать:
– Послушайте, почтальон, вы приходите все позже и позже. Вчера вы явились в девять часов, а сегодня почти в половине десятого!
Почтальон был меланхолический субъект, длинные сероватые волосы которого как бы незаметно переходили в серую форму; сероватое лицо почти терялось на ее фоне. От многолетнего тасканья тяжело нагруженной сумки он сделался кривобоким.
– Видите ли, миссис Пейсон, все запаздывает в наши дни. С начала войны у нас нет никакого регуляр…
– О, все война да война! Надоели вы мне с вашей войной! Война закончена!
Почтальон больше не пытался защищаться. Почтальоны, вообще, народ забитый, в силу особенностей своей профессии, отдающей их на съедение всем разочарованным влюбленным, горничным, матерям, женам и дочерям.
– Вероятно, поджидаете письмецо от мисс Лотти?
– Да. Разве оно…
– Нет, миссис Пейсон, в утренней почте его не видать. Может, будет в послеобеденной. С начала войны все опаздывает.
Они не сомневались, что Лотти приедет в декабре. В декабре она написала, что будет в январе. На письме был парижский штемпель. В январе она окончательно назначила свой приезд на февраль, и в этом же письме Лотти извещала о том, что привезет француженку-сиротку.
Обе старухи большими глазами уставились друг на друга, раскрыв рты от изумления. Миссис Пейсон в гостиной читала письмо вслух тете Шарлотте.
– «Ребенок, француженка-сиротка…»
Дойдя до этого места, миссис Пейсон подняла глаза. Лицо ее в этот момент было столь же лишено всякого выражения, как физиономия мертвой рыбы. Затем она снова стала всматриваться в письмо, держа его подальше от глаз, словно расстояние может изменить смысл слов, четко написанных на листочке тонкой белой бумаги.
– Ну что же, – сказала тетя Шарлотта, первой пришедшая в себя, – теперь, когда Жаннета уехала, это будет даже приятно. В доме опять появится что-то молодое. Девочка-француженка, гм? Вот будет странно. Я немножко знала французский, когда была маленькой и ходила в школу мисс Рапп. Помнишь, ее школа была на том берегу реки?
– Шарлотта Трифт, ты с ума сошла! И Лотти тоже сумасшедшая! Сиротка! – Она еще раз бросила взгляд на письмо. – Оказывается, эта малютка – французское дитя войны, одна из этих военных сироток… Где Белла? Я должна поговорить с Беллой. Я ей позвоню! – Дальнейший разговор происходил по телефону: – Да, да, я передаю тебе то, что она пишет. Француженка-сиротка, и она везет ее к нам… Ну тогда приходи сюда и прочти собственными глазами. Кажется, я читать умею. Слышишь, сейчас же позвони Генри! Скажи ему, чтобы он послал ей телеграмму, чтобы она не смела привозить сюда никаких французских младенцев. Что за идея! Ну и девушки пошли нынче! Взять, например, Чарли… Взволнованна? Не вздумай говорить мне, Белла, что я не должна волноваться! Ты, думаю, тоже волновалась бы!..
Генри послал телеграмму. Он согласился с миссис Пейсон, что это немножко чересчур. Французы, в конце концов, могут сами позаботиться о своих сиротах. Америка готова давать и дает им деньги, но не кормилиц.
Винни Степлер возвратилась из Франции в декабре. Миссис Пейсон обратилась к ней за разъяснениями.
– Вы что-нибудь знаете об этой сумасшедшей выдумке Лотти? Говорила она вам что-нибудь подобное, когда вы виделись там с ней?
– Да, конечно. Я ее видела.
– Кого видели?
– Малютку, сиротку. Прелестная крошка! Прехорошенькая… Нет, что вы, они, знаете, не все смуглые… Ну нет, миссис Пейсон, я бы этого не сказала. По-моему, это очень доброе дело. Подумайте, сколько там несчастных детишек. Ваши возражения не дадут никакого результата. Она, кажется, решила твердо… Может быть, когда вы увидите девочку…
– Но откуда она ее взяла? Где она нашла ее? Каким образом она…
Винни Степлер принялась объяснять:
– Видите ли, когда после Сен-Мийеле немцы отступали, а наши шли вперед, многие жители разбежались… Малютку эту нашли в маленьком городке, носящем название Тиокур, нашли одинешенькую в каком-то погребе. Наши… подобрали ее, пригрели и отправили в Американскую организацию помощи.
– Но где ее отец и мать? Может быть, они живы и ищут ее.
– Отец убит. Это выяснено точно. Мать умерла…
Тут-то семейные неурядицы, сыпавшиеся в последнее время как из рога изобилия, окончательно добили бедную миссис Пейсон. «Чувство слабости» перешло в настоящий обморок, от которого, казалось, она никогда не очнется. Тетя Шарлотта застала свою сестру полулежащей бесформенной грудой в одном из кресел гостиной. Лицо ее было иссиня-серым. Дыхание с хриплым свистом вылетало из уст. Ее уложили в постель. Долгое время она не приходила в сознание. Но, едва придя в себя, попыталась встать.
– Нет, не буду лежать в кровати. Что за вздор! В чем дело? Не думайте, что вам удастся удержать меня в постели.
Последовал второй припадок. Доктор сказал, что третий, вероятно, окажется последним. Итак, она осталась в постели, все еще мятежная и несломленная. Можно было только удивляться ее воле, горевшей так ярко на едва тлевших развалинах ее тела.
Потому-то возвращение Лотти в родительский дом было невеселым. Когда она вышла из вагона с мягким свертком на руках, содержимое которого можно было безошибочно угадать, Белла и Генри поцеловались с ней и сказали почти в один голос:
– Мама совсем больна, Лотти. Поэтому, сама понимаешь, тебе невозможно будет держать ее дома.
– Мама больна? Что с ней?
Они рассказали. И снова повторили:
– Сама видишь, немыслимо привезти туда ребенка.
– О да, – сказала Лотти, не споря, со слабой улыбкой. По-видимому, это показалось ей до того нелепым, что даже не стоило спорить. – Хотите взглянуть на нее?
– Да, – нервно бросила Белла, а Генри спросил:
– К-как ее зовут?
– Клер. Правда, славное имя, вы не находите? – Лотти отвернула край пушистого одеяльца, откуда выглянуло розовое личико Клер, воспользовавшейся неожиданным случаем, чтобы выпростать наружу резвый кулачок.
– Да, премиленький чертенок! – сказал Генри, пощекотал малютке подбородок и схватил бархатистую ручонку.
Белла ахнула:
– Боже мой, Лотти, она такая маленькая! Просто крошка, почти новорожденная! Ты положительно сошла с ума. Мама слишком больна для того, чтобы…
Лотти закрыла одеяльце, ловко поймала кулачок и сунула его обратно в теплое одеяльце.
– Она не маленькая! Для своего возраста она даже очень большая… Да, Генри, это все мои вещи. Их страшно много. А вот багажная квитанция. Пожалуйста, позаботься о вещах. Вот, я возьму и это. А то дай носильщику. Пожалуй, нам с Беллой лучше поехать вперед в таксомоторе, пока ты будешь возиться с багажом.
Лотти была спокойна, бодра. Улыбка играла на ее губах. «Она очень интересна», – подумал Генри и продолжил свою мысль вслух:
– Право, Лотти, война пошла вам на пользу. У вас великолепный вид! Не правда ли, Белла? Вы чертовски хороши, Лотти!
Белла, присмотревшись к свежему, тонкому лицу Лотти, к твердым линиям ее плеч и спины, к уверенной посадке ее головы, к ее взгляду, спокойному и в то же время радостному, кивнула головой в знак согласия. Она, видимо, была поражена и слегка сбита с толку.
– Я боялась, что ты вернешься калекой… А что ты скажешь о Чарли?.. Знаешь, мама очень плоха… А тут являешься ты и еще больше усложняешь положение. Как могла ты решиться на этот безумный поступок?
– Я расскажу тебе все по дороге домой.
И, сидя в такси со своим тяжелым свертком на руках, она начала:
– Так вот, значит, после Сен-Мийеля, когда немцы все отступали и отступали, а наши шли вперед, многие жители населенных мест разбежались. Младенцев бросали одних. Когда в сентябре наши дошли до Тиокура – это маленький городок с тремя сотнями жителей, – то нашли лишь груду камней. И там, среди развалин, в какой-то кухне без крыши лежал младенец. Конечно, его отослали к нам.
– Да, Лотти, но может быть…
– Нет. Отец был убит на войне. Удалось напасть на следы матери, но она в ноябре умерла. Я формально удочерила девочку…
– Да что ты? Не может быть!
– Нет, это правда.
– Клер… а как дальше?
Лотти посмотрела на сверток и нежно прижала его к себе.
– Клер Пейсон, конечно!
Все подруги Лотти пришли посмотреть на малютку. Раздавались восклицания, вздохи, охи и ахи.
– Конечно, она прелесть и все такое. Но ты взяла на себя большую ответственность, Лотти. Каким образом это случилось?
– Видите ли, после Сен-Мийеля, когда немцы отступали, а наши шли вперед…
Лотти получила предложение прочесть ряд лекций в женских клубах, но отказалась.
Бекки Шефер, немного располневшая, когда стала миссис Сэм Бэтлер, во что бы то ни стало хотела подержать на руках барахтавшуюся Клер.
– Я никак не могу сказать, нравится ли мне ребенок или нет, если не возьму его на руки. Прости меня, но так уж я устроена. Впрочем, конечно, эта девочка – прелесть! Ну иди, иди к тете Бекки, цыпочка! О, Лотти! Посмотри: она положила свою ручонку мне на щеку! Ну посмотрите на нас, что мы за чудо!
Последние слова были обращены непосредственно к объекту ее восхищения.
– Мы с Сэмом тоже хотим усыновить ребенка. Вот результат позднего брака. Хотя ты, вероятно, слышала о Силии? Подумать только! Но он, правда, вылитый Орвиль… Хорошо, что у них родился мальчик. Не понимаю, почему ты не выбрала мальчика, раз уж решила взять себе младенца. А может быть это и лучше: когда вырастишь девочку, так знаешь где она и что она. А эти мальчики! Они вылетают из дому, и конец – больше ты их не видишь. Даже не поблагодарят тебя за хлопоты. И девочек так занятно одевать, шить им наряды… Да, а что ты скажешь о женитьбе Бена Гарца на хористке? Я однажды видела ее с ним в кафе «Помпея» после театра. Она довольно вульгарна и годится ему в дочери. Заказывала самые дорогие блюда. Бедный Бен! Одно время он ведь за тобой ухаживал, Лотти! Что же у вас с ним произошло?
Вопреки запрещению доктора и невзирая на советы и увещевания сиделки, миссис Пейсон настояла на том, чтобы ей показали ребенка сейчас же после приезда Лотти. Белла подготовила Лотти:
– Теперь, собственно, все равно, увидит ли она тебя и ребенка или не увидит. Хуже ей не станет: она так возбуждена, что мы ничего с ней не можем поделать. Но не спорь с ней и ни в чем не возражай. Солги, если нужно будет, насчет того, что ты готова отослать ребенка…
– Отослать! О нет!..
– Но, Лотти, ты не понимаешь, как серьезно она больна. Каждое потрясение может…
Лотти едва успела снять шляпу и пальто, как ее тут же провели в спальню матери с ребенком на руках. Глаза миссис Пейсон, не отрываясь, смотрели на дверь; они смотрели на дверь с той минуты, как внизу послышалась суматоха, возвещавшая о прибытии Лотти, Когда Лотти появилась на пороге, глаза больной широко раскрылись. Она сделала движение, словно желая приподняться. Сиделка взяла девочку из рук Лотти, та наклонилась, чтобы поцеловать мать, и вдруг упала на колени перед кроватью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26