Может быть, звездное небо даст успокоение ее мятущейся душе?
Дженсон Карлайл со злостью посмотрел на разбитую бутылку. Хватит бренди, решил он, открывая верхний ящик бюро и доставая джин. Наполнив бокал, он сразу осушил его до половины, отчего у него на глазах выступили слезы и перехватило дыхание. Он взял золотые карманные часы, принадлежавшие его отцу, и посмотрел, который час. Полночь. Он захлопнул крышку часов и снова поднял бокал.
– За тебя, Дженсон Тайрон Карлайл! – торжественно произнес он, прежде чем выпить.
Стало лучше, но не настолько, как ему хотелось бы. Ноющая боль немного утихла, и осталось просто неприятное ощущение. Обычно мало пьющий, он решил, что эта ночь больше всего подходит, чтобы напиться. В конце концов, мужчина не часто отмечает одновременно тридцатилетний юбилей и то, что должно было бы стать его первой свадебной ночью.
Он поставил пустой бокал и взял бутылку, чтобы снова наполнить его, но, промахнувшись, вылил джин прямо на ногу.
– Черт бы тебя побрал, Хилари! – рявкнул Дженсон. – Будьте вы все прокляты! – простонал он, и в его глазах заблестели слезы.
Он проклинал своего отца, скончавшегося в двадцать девять лет от сердечного приступа, и своего старшего брата Маркхама, умершего в том же возрасте и по той же причине. Было ли это случайным совпадением или фатальной особенностью мужчин рода Карлайлов, Дженсон не знал, но с тех пор в нем поселился страх, так же как и в его младшем брате Гаррете.
Сейчас, в возрасте двадцати восьми лет, перепуганный Гаррет жил как преклонных лет инвалид: осторожный, боязливый, он ограничивал себя во всем и почти нигде не бывал. Отказываясь сделать хоть мало-мальски рискованный шаг, подозрительный к переменам, он каждую неделю отправлялся к доктору, надеясь, что режим ограничений, который он сам себе прописал, подарит ему долголетие. Дженсон, напротив, по причине того же отчаяния с безжалостным усердием пришпоривал лошадку жизни.
Он оставил Гаррета вместо себя в главной конторе «Торговой компании Карлайлов» в Сан-Франциско и, развязав таким образом себе руки, отправился путешествовать по миру, одновременно расширяя свою торговую империю. Он вел себя как нищий, дорвавшийся до богатого стола и изысканных блюд, быстро и жадно поглощая любое новое впечатление. Вся его жизнь стала вызовом, перчаткой, которой он пытался отхлестать по бледным щекам неизбежную смерть.
Налив новый стакан джина, он нетвердой походкой пересек каюту и подошел к круглому иллюминатору. Изрядно повозившись с металлическим засовом, он наконец открыл его и потянул на себя тяжелое стекло. Глубоко вдохнув свежий ночной воздух, он попытался сосредоточиться на неотложных делах, которые ждали его в Шанхае, и перспективах новых контор, которые он в конце концов откроет в Гонконге. Бизнес, утешал он себя, – это единственное, что достойно внимания мужчины.
Но думать о делах Дженсон сейчас не мог. Он снова поднял бокал, но его рука замерла в воздухе. Он отчаянно заморгал, пытаясь сфокусировать взгляд, но от этого видение, которое только что мелькнуло в полупрозрачных брызгах лунного света, не исчезло. У него перехватило дыхание. Это опять была она – девушка, неутомимо бродившая среди брызг и вздымавшихся волн.
Он вспомнил, как впервые увидел ее: на второй день морского путешествия она вышла на палубу в сопровождении пожилого китайца. Дженсон не сомневался, что она одна из тех златоволосых красавиц, которых запутанные жизненные обстоятельства или утерянная невинность толкнули на внезапный шаг – сесть на корабль, идущий в Китай. Конечные пункты их путешествия были различны, но судьба всех ждала одна и та же. Завлеченные в Китай мечтой о браке с богатым американцем или перспективой получить работу в состоятельных британских семьях, эти молодые женщины, щедро наделенные красотой, оказывались в публичных домах.
Он жадно глотнул крепкого джина и тут же закашлялся. Его взор затуманился, и белокурая красавица медленно превратилась в свою противоположность. Теперь она предстала перед ним в облаке черных, как вороново крыло, волос. Ее горящие глаза, полураскрытые губы и шелковая кожа будили в нем самые острые чувства и возбуждали страсть, слишком сильную, чтобы можно было сдержать ее. Хилари Вудтроп – девственница-искусительница, невинная чародейка. Она околдовала его, заставляя трепетать наглухо закрытое сердце, выманила обещание вечной любви.
«Давай подождем!» – умолял он ее в ту ночь два года назад, когда они лежали без сил на скомканных простынях. Нужно подождать, пока ему не исполнится тридцать, и тогда они поженятся. Главное – перейти границу двадцатидевятилетия. Ведь если ему остался всего один год жизни, как он смеет обнадежить любимую женщину, чтобы затем так жестоко обмануть? Да, она обождет, обещала Хилари, прильнув теплыми губами к его щеке; ее тело, словно факел, разжигало его. Но даже тогда он в глубине души ощущал леденящий страх. Как он может жениться и подвергнуть риску умереть от болезни сердца сыновей, которые родятся от их союза?
Это случилось через четыре месяца после того, как ему исполнилось двадцать девять. Хилари сделала его любовь оружием против него же. Холодный чужой голос, холодное прикосновение. Она сказала, что ей уже двадцать пять. Если с ним теперь что-нибудь случится, что станет с ней? Он лишил ее невинности, и теперь она не нужна ни одному мужчине. Некоторые уже называют ее старой девой, другие считают падшей женщиной – ведь она так долго поддерживает близкие отношения с мужчиной, который официально не сделал ей предложения. Между ними все кончено. Она выйдет замуж за кого-нибудь другого.
Он почувствовал, как все его мужество куда-то исчезает и силы покидают его. Ее предательство обезоружило Дженсона, его гордость скомканной тряпкой валялась у ее ног. И тогда он собрал все, что осталось в нем мужского, и ушел из ее жизни. Пока он в мрачном одиночестве утихомиривал свое горе, она объявила о помолвке с богатым пятидесятилетним вдовцом по имени Прескотт Грей, и вскоре они сыграли пышную свадьбу.
Жених происходил из старинного рода Греев и являлся владельцем торгового центра с филиалами в Нью-Йорке, Париже и Лондоне. Там продавали произведения искусства и антиквариат, который Грей сам отбирал во время ежегодных путешествий по экзотическим столицам мира. Этого человека, по-видимому, не заботила запятнанная репутация Хилари, ибо он женился на ней, одел в шелка, увешал драгоценностями и обходился с ней как с самым бесценным из своих сокровищ.
Бокал Дженсона опустел. Он думал о случайных наслаждениях, в которых теперь никогда не отказывал себе. Бурная страсть, пара слезинок и неизбежное расставание без сожалений. Больше ни одна женщина не поймает его в ловушку, не заберет в полон его израненное сердце, не выманит обещаний вечной любви.
– За тебя, моя призрачная лунная богиня! – Он поднял пустой бокал и обернулся в сторону палубы, где стояла женщина. – Здесь ты не найдешь страстного поклонника, нежная Артемида. Партнера на ночь – может быть, но лишь такого, который не дает обещаний, столь легко нарушаемых.
Он увидел, как девушка повернулась и прислонилась спиной к поручням. В лунном свете она казалась еще прекраснее. Будто искры летели с серебристых прядей ее волос и пронзали его тело, оставляя на коже странное покалывающее ощущение. Он почувствовал, как тонкие, невидимые нити протянулись от него к ней, и понял, что не в силах сопротивляться. Глубоко в паху зажегся язычок желания.
– Нет!.. – застонал он, прикрывая глаза, и желание с неистовой силой овладело им.
Это колдовское существо подобно сирене, завлекающей глупых моряков на рифы, где их ждет смерть. Она пробудила в нем чувственный голод, который он никогда больше не хотел испытывать. Голод, который мог лишь погубить его.
– Нет! – вырвался у него крик, и, отвернувшись от иллюминатора, Дженсон, шатаясь, направился к бюро. Схватив бутылку, он поднес ее прямо к губам. Вот так он погасит пламя предательской страсти. Только так и не иначе.
Он сделал слишком глубокий глоток и закашлялся. Он глубоко вдохнул, но это лишь усилило кашель.
Сарина слышала кашель Карлайла. Значит, он болен. «Может, ему нужна помощь?» – подумала она и бросилась с палубы вниз по лестнице. Подойдя к каюте, она услышала, что кашель стал громче, и без колебания постучала в дверь. Кашель не утихал. Она снова постучала. Ответа не было, и Сарина просто толкнула дверь.
Он стоял спиной к ней, опустив голову, и, облокотившись на столик, ловил ртом воздух. Дверь за ней захлопнулась.
Дженсон обернулся и застыл. Его кашель внезапно стих.
Сарина похолодела, не веря своим глазам. Мужчина, стоявший перед ней, вовсе не был больным стариком, как она его себе представляла.
Глава 2
При свете единственной в каюте масляной лампы Сарина увидела молодое загорелое, чуть удлиненное лицо и длинные, густые черные волосы, щедро подернутые серебром. Похожий на демона, он стоял перед ней в черном парчовом халате, небрежно схваченном поясом. От неожиданности она опустила глаза и увидела его босые ноги, которые, словно якоря, приковали к дощатому полу его, как показалось Сарине, слишком большое тело.
Она словно высечена из слоновой кости, подумал Дженсон, проклиная себя за то, что слишком много выпил и теперь алкогольный туман мешает ему как следует разглядеть прелестное видение. Идеальная фигура незваной гости напомнила ему мраморную статую Дианы, которую он видел когда-то в греческом храме и вовсе не рассчитывал когда-нибудь увидеть наяву.
Сарина украдкой взглянула ему в глаза – зеленые, словно листья, стряхнувшие капли росы. Лицо, будто высеченное из гранита: дерзкий нос, твердый квадратный подбородок. Когда он улыбнулся ей хитроватой пьяной улыбкой, его белые зубы словно приготовились вонзиться в нее. Сарина хотела тотчас уйти, но что-то будто удерживало ее. Хотя Карлайл не сделал ни одного движения в ее сторону, ей казалось, что она чувствует железную хватку его руки.
– Я… я подумала, что вы больны – еле выговорила она наконец и сама не узнала своего голоса.
– И, подобно ангелу милосердия, пришли, чтобы спасти меня, – продолжил он.
Его резкий тон вернул ее к действительности.
– Я думала, что вам плохо и нужна помощь, – вымолвила Сарина и повернулась к двери.
– Уже уходите?
Насмешка, звучавшая в его голосе, разозлила ее.
– Теперь вы уже, без сомнения, сами сможете о себе позаботиться.
Она ведь сама пришла, подумал Дженсон. Значит, точно такая же, как и все остальные. Они приходили к нему либо по собственной инициативе, либо их приводили к нему услужливые китайцы – это не имело значения. И сейчас не имеет. Важно лишь то, что она здесь и он ее хочет. Но к его досаде, стоило ему протянуть руку, как она отпрянула назад.
– Я не сделаю тебе больно, – пообещал он, касаясь ее лица.
Тело Сарины запылало. Она увидела в его зеленых глазах свое отражение и почувствовала, как тепло, словно ртуть, растекается у нее по жилам. В одно мгновение она растаяла перед этим мужчиной, что так нагло водил кончиками пальцев по ее щеке, но уже в следующее она с протестующим криком оттолкнула его. Однако, вместо того чтобы охладить Дженсона, она, похоже, только воспламенила его.
– Так, значит, ангелочек еще и дерется? – усмехнулся он и, схватив ее за плечи, прижал к стене. – Должен сказать, ты не похожа на других, моя дорогая. Никто еще не изобретал таких причин, чтобы прийти ко мне в каюту.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – задыхаясь, вымолвила Сарина, пытаясь высвободиться.
– Неужели? – улыбнулся Дженсон. – Тогда, может, теперь поймешь.
Он навалился на нее всем телом, крепче прижимая к стене, и, обхватив ладонями ее лицо, медленно приблизил к нему свои губы. Запах можжевеловой водки обжег ей рот, заставляя задрожать от ощущения, которого она никогда раньше не испытывала. Сначала это было только жжение на губах, но когда он скользнул языком ей в рот, она почувствовала жжение и там. Грудь Сарины оказалась притиснутой к его крепкой груди, и неизведанное ощущение растекалось оттуда по всему телу, поглощая ее, лишая сил сопротивляться и парализуя волю.
Он словно проник ей в самую душу и раскупорил бутыль с ее одиночеством. Он был ей не отец, не друг, а совсем посторонний человек, но вдруг она ощутила свою необъяснимую связь с ним. Трепещущее сердце Сарины предостерегало ее: когда эта запретная близость окончится, она станет еще более одинока, чем раньше, но она не представляла, как остановить все это.
Сарина вздрогнула, словно холодная, отрезвляющая волна окатила ее с ног до головы. Он отпустил ее, но лишь затем, чтобы получше разглядеть ее лицо, и озадаченно выгнул бровь.
– Ты, похоже, разочарована, – задумчиво произнес он.
– Я… – Дрожащая и смущенная, Сарина не могла вымолвить онемевшими губами ни единого слова.
– Тогда, может быть, мой ангел вовсе не ангел и на самом деле желает большего?
Прежде чем она успела ответить, его губы снова впились в нее, и силы снова покинули Сарину.
– Разве это не лучше, чем говорить друг другу колкости? – пробормотал он, скользя губами по ее коже.
– Пожалуйста… – прошептала она.
– Пожалуйста? – повторил он, медленно исследуя языком каждый изгиб ее шеи.
– Не…
Его губы вновь не дали ей договорить. И вновь она почувствовала, как тает от странного, незнакомого, но, безусловно, приятного ощущения. Он взял ее на руки, и она вскрикнула, но, даже испугавшись, она почему-то желала, чтобы он продолжал держать ее.
– Отпустите меня! – потребовала она, стуча по его груди ослабевшими кулаками. – Отпустите, я сказала!
– Я сам этого хочу, – заверил он, всего раз споткнувшись на пути к узкой кровати.
– Вы не имеете права…
– У меня есть все права, – возразил он. – Ты сама дала их мне в тот момент, когда вошла сюда.
– Но я вошла только для того…
– Чтобы помочь мне, – оборвал он ее. – Вот я сейчас и покажу тебе, как ты можешь мне помочь.
Она бесстыдно искушала его и теперь будет за это наказана. Его тяжелое тело прижало ее к кровати, изящные пальцы изучающе касались ноющей кожи – в таком положении она была беззащитна. И все-таки чутье подсказывало, что она должна сопротивляться, иначе погибнет. Она не сравнится с ним ни в силе, ни в решительности, но, может быть, если ей удастся остудить его, она сможет убежать?
– Пожалуйста… – прошептала она, вновь пытаясь отодвинуться. – Пожалуйста, мне больно. – Она подняла полные слез глаза. – Не могли бы вы сначала просто обнять меня?
– Что ж, раз ты такая застенчивая, – пробормотал он, оставив на время попытки расстегнуть ее накидку. Он лег на спину, положил ее голову себе на грудь и обнял ее.
Боясь вздохнуть, она застыла. Стук его сердца эхом отдавался у нее в ушах. Слегка повернув голову, она украдкой глядела на его красивое лицо: прикрытые в полудреме глаза, тяжелые черные ресницы, бахромой лежащие на щеках. Похоже, он уснул. Сарина для проверки глубоко вздохнула и решила, что пора освобождаться. Затаив дыхание, она приподняла голову и попробовала сесть.
Он мгновенно открыл глаза, и в их зеленой глубине зажегся предостерегающий блеск.
– У меня затекла рука, – поспешно объяснила она, пытаясь вытянуть из-под него свою накидку.
Он, похоже, удовлетворился ее ответом, поскольку хмыкнул и снова закрыл глаза. Но его объятия теперь стали крепче. Сарина чувствовала, что попала в ловушку. Если она все же попытается вырваться, накидка помешает ей это сделать.
– Какого черта ты там возишься? – проворчал Дженсон, приподнимаясь на локте.
– Накидка, – пробормотала Сарина, пытаясь ослабить завязки вокруг шеи.
– Пусти. – Он отстранил ее руки. – Если бы ты не подняла такой крик, я бы давно тебя от нее освободил.
Сарина тщетно старалась не замечать легких прикосновений его пальцев, будто угли обжигающих ей шею, пока он ловко развязывал проклятые завязки. Накидка упала, и она поняла, что совершенно беззащитна. Оставшись в тонкой ночной сорочке, она под его взглядом чувствовала себя совсем обнаженной, словно на ней ничего не было. Наклонясь, чтобы подобрать накидку, которую она по глупости сняла, Сарина незаметно оценила расстояние до двери. Остается молить Бога, чтобы ей удалось спрыгнуть с кровати и добежать до двери быстрее, чем отреагирует его затуманенный алкоголем разум.
Она пошевелилась и услышала треск рвущейся сорочки: край ткани был прочно придавлен его телом. Испуганно вскрикнув, она дернула тонкую материю, и Дженсон, приподнявшись, схватил ее за запястья.
– Я полагал, ты хочешь, чтобы я обнял тебя, – буркнул он, укладывая Сарину на спину и удерживая ее руки над головой.
Сарина, как могла, извивалась под ним, пытаясь отбить новую атаку.
– Мне кажется, ты сопротивляешься слишком энергично, моя сладкая, – задыхаясь от борьбы, сказал он. – Девушкам следует точно знать, когда следует прекратить игру, становящуюся утомительной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Дженсон Карлайл со злостью посмотрел на разбитую бутылку. Хватит бренди, решил он, открывая верхний ящик бюро и доставая джин. Наполнив бокал, он сразу осушил его до половины, отчего у него на глазах выступили слезы и перехватило дыхание. Он взял золотые карманные часы, принадлежавшие его отцу, и посмотрел, который час. Полночь. Он захлопнул крышку часов и снова поднял бокал.
– За тебя, Дженсон Тайрон Карлайл! – торжественно произнес он, прежде чем выпить.
Стало лучше, но не настолько, как ему хотелось бы. Ноющая боль немного утихла, и осталось просто неприятное ощущение. Обычно мало пьющий, он решил, что эта ночь больше всего подходит, чтобы напиться. В конце концов, мужчина не часто отмечает одновременно тридцатилетний юбилей и то, что должно было бы стать его первой свадебной ночью.
Он поставил пустой бокал и взял бутылку, чтобы снова наполнить его, но, промахнувшись, вылил джин прямо на ногу.
– Черт бы тебя побрал, Хилари! – рявкнул Дженсон. – Будьте вы все прокляты! – простонал он, и в его глазах заблестели слезы.
Он проклинал своего отца, скончавшегося в двадцать девять лет от сердечного приступа, и своего старшего брата Маркхама, умершего в том же возрасте и по той же причине. Было ли это случайным совпадением или фатальной особенностью мужчин рода Карлайлов, Дженсон не знал, но с тех пор в нем поселился страх, так же как и в его младшем брате Гаррете.
Сейчас, в возрасте двадцати восьми лет, перепуганный Гаррет жил как преклонных лет инвалид: осторожный, боязливый, он ограничивал себя во всем и почти нигде не бывал. Отказываясь сделать хоть мало-мальски рискованный шаг, подозрительный к переменам, он каждую неделю отправлялся к доктору, надеясь, что режим ограничений, который он сам себе прописал, подарит ему долголетие. Дженсон, напротив, по причине того же отчаяния с безжалостным усердием пришпоривал лошадку жизни.
Он оставил Гаррета вместо себя в главной конторе «Торговой компании Карлайлов» в Сан-Франциско и, развязав таким образом себе руки, отправился путешествовать по миру, одновременно расширяя свою торговую империю. Он вел себя как нищий, дорвавшийся до богатого стола и изысканных блюд, быстро и жадно поглощая любое новое впечатление. Вся его жизнь стала вызовом, перчаткой, которой он пытался отхлестать по бледным щекам неизбежную смерть.
Налив новый стакан джина, он нетвердой походкой пересек каюту и подошел к круглому иллюминатору. Изрядно повозившись с металлическим засовом, он наконец открыл его и потянул на себя тяжелое стекло. Глубоко вдохнув свежий ночной воздух, он попытался сосредоточиться на неотложных делах, которые ждали его в Шанхае, и перспективах новых контор, которые он в конце концов откроет в Гонконге. Бизнес, утешал он себя, – это единственное, что достойно внимания мужчины.
Но думать о делах Дженсон сейчас не мог. Он снова поднял бокал, но его рука замерла в воздухе. Он отчаянно заморгал, пытаясь сфокусировать взгляд, но от этого видение, которое только что мелькнуло в полупрозрачных брызгах лунного света, не исчезло. У него перехватило дыхание. Это опять была она – девушка, неутомимо бродившая среди брызг и вздымавшихся волн.
Он вспомнил, как впервые увидел ее: на второй день морского путешествия она вышла на палубу в сопровождении пожилого китайца. Дженсон не сомневался, что она одна из тех златоволосых красавиц, которых запутанные жизненные обстоятельства или утерянная невинность толкнули на внезапный шаг – сесть на корабль, идущий в Китай. Конечные пункты их путешествия были различны, но судьба всех ждала одна и та же. Завлеченные в Китай мечтой о браке с богатым американцем или перспективой получить работу в состоятельных британских семьях, эти молодые женщины, щедро наделенные красотой, оказывались в публичных домах.
Он жадно глотнул крепкого джина и тут же закашлялся. Его взор затуманился, и белокурая красавица медленно превратилась в свою противоположность. Теперь она предстала перед ним в облаке черных, как вороново крыло, волос. Ее горящие глаза, полураскрытые губы и шелковая кожа будили в нем самые острые чувства и возбуждали страсть, слишком сильную, чтобы можно было сдержать ее. Хилари Вудтроп – девственница-искусительница, невинная чародейка. Она околдовала его, заставляя трепетать наглухо закрытое сердце, выманила обещание вечной любви.
«Давай подождем!» – умолял он ее в ту ночь два года назад, когда они лежали без сил на скомканных простынях. Нужно подождать, пока ему не исполнится тридцать, и тогда они поженятся. Главное – перейти границу двадцатидевятилетия. Ведь если ему остался всего один год жизни, как он смеет обнадежить любимую женщину, чтобы затем так жестоко обмануть? Да, она обождет, обещала Хилари, прильнув теплыми губами к его щеке; ее тело, словно факел, разжигало его. Но даже тогда он в глубине души ощущал леденящий страх. Как он может жениться и подвергнуть риску умереть от болезни сердца сыновей, которые родятся от их союза?
Это случилось через четыре месяца после того, как ему исполнилось двадцать девять. Хилари сделала его любовь оружием против него же. Холодный чужой голос, холодное прикосновение. Она сказала, что ей уже двадцать пять. Если с ним теперь что-нибудь случится, что станет с ней? Он лишил ее невинности, и теперь она не нужна ни одному мужчине. Некоторые уже называют ее старой девой, другие считают падшей женщиной – ведь она так долго поддерживает близкие отношения с мужчиной, который официально не сделал ей предложения. Между ними все кончено. Она выйдет замуж за кого-нибудь другого.
Он почувствовал, как все его мужество куда-то исчезает и силы покидают его. Ее предательство обезоружило Дженсона, его гордость скомканной тряпкой валялась у ее ног. И тогда он собрал все, что осталось в нем мужского, и ушел из ее жизни. Пока он в мрачном одиночестве утихомиривал свое горе, она объявила о помолвке с богатым пятидесятилетним вдовцом по имени Прескотт Грей, и вскоре они сыграли пышную свадьбу.
Жених происходил из старинного рода Греев и являлся владельцем торгового центра с филиалами в Нью-Йорке, Париже и Лондоне. Там продавали произведения искусства и антиквариат, который Грей сам отбирал во время ежегодных путешествий по экзотическим столицам мира. Этого человека, по-видимому, не заботила запятнанная репутация Хилари, ибо он женился на ней, одел в шелка, увешал драгоценностями и обходился с ней как с самым бесценным из своих сокровищ.
Бокал Дженсона опустел. Он думал о случайных наслаждениях, в которых теперь никогда не отказывал себе. Бурная страсть, пара слезинок и неизбежное расставание без сожалений. Больше ни одна женщина не поймает его в ловушку, не заберет в полон его израненное сердце, не выманит обещаний вечной любви.
– За тебя, моя призрачная лунная богиня! – Он поднял пустой бокал и обернулся в сторону палубы, где стояла женщина. – Здесь ты не найдешь страстного поклонника, нежная Артемида. Партнера на ночь – может быть, но лишь такого, который не дает обещаний, столь легко нарушаемых.
Он увидел, как девушка повернулась и прислонилась спиной к поручням. В лунном свете она казалась еще прекраснее. Будто искры летели с серебристых прядей ее волос и пронзали его тело, оставляя на коже странное покалывающее ощущение. Он почувствовал, как тонкие, невидимые нити протянулись от него к ней, и понял, что не в силах сопротивляться. Глубоко в паху зажегся язычок желания.
– Нет!.. – застонал он, прикрывая глаза, и желание с неистовой силой овладело им.
Это колдовское существо подобно сирене, завлекающей глупых моряков на рифы, где их ждет смерть. Она пробудила в нем чувственный голод, который он никогда больше не хотел испытывать. Голод, который мог лишь погубить его.
– Нет! – вырвался у него крик, и, отвернувшись от иллюминатора, Дженсон, шатаясь, направился к бюро. Схватив бутылку, он поднес ее прямо к губам. Вот так он погасит пламя предательской страсти. Только так и не иначе.
Он сделал слишком глубокий глоток и закашлялся. Он глубоко вдохнул, но это лишь усилило кашель.
Сарина слышала кашель Карлайла. Значит, он болен. «Может, ему нужна помощь?» – подумала она и бросилась с палубы вниз по лестнице. Подойдя к каюте, она услышала, что кашель стал громче, и без колебания постучала в дверь. Кашель не утихал. Она снова постучала. Ответа не было, и Сарина просто толкнула дверь.
Он стоял спиной к ней, опустив голову, и, облокотившись на столик, ловил ртом воздух. Дверь за ней захлопнулась.
Дженсон обернулся и застыл. Его кашель внезапно стих.
Сарина похолодела, не веря своим глазам. Мужчина, стоявший перед ней, вовсе не был больным стариком, как она его себе представляла.
Глава 2
При свете единственной в каюте масляной лампы Сарина увидела молодое загорелое, чуть удлиненное лицо и длинные, густые черные волосы, щедро подернутые серебром. Похожий на демона, он стоял перед ней в черном парчовом халате, небрежно схваченном поясом. От неожиданности она опустила глаза и увидела его босые ноги, которые, словно якоря, приковали к дощатому полу его, как показалось Сарине, слишком большое тело.
Она словно высечена из слоновой кости, подумал Дженсон, проклиная себя за то, что слишком много выпил и теперь алкогольный туман мешает ему как следует разглядеть прелестное видение. Идеальная фигура незваной гости напомнила ему мраморную статую Дианы, которую он видел когда-то в греческом храме и вовсе не рассчитывал когда-нибудь увидеть наяву.
Сарина украдкой взглянула ему в глаза – зеленые, словно листья, стряхнувшие капли росы. Лицо, будто высеченное из гранита: дерзкий нос, твердый квадратный подбородок. Когда он улыбнулся ей хитроватой пьяной улыбкой, его белые зубы словно приготовились вонзиться в нее. Сарина хотела тотчас уйти, но что-то будто удерживало ее. Хотя Карлайл не сделал ни одного движения в ее сторону, ей казалось, что она чувствует железную хватку его руки.
– Я… я подумала, что вы больны – еле выговорила она наконец и сама не узнала своего голоса.
– И, подобно ангелу милосердия, пришли, чтобы спасти меня, – продолжил он.
Его резкий тон вернул ее к действительности.
– Я думала, что вам плохо и нужна помощь, – вымолвила Сарина и повернулась к двери.
– Уже уходите?
Насмешка, звучавшая в его голосе, разозлила ее.
– Теперь вы уже, без сомнения, сами сможете о себе позаботиться.
Она ведь сама пришла, подумал Дженсон. Значит, точно такая же, как и все остальные. Они приходили к нему либо по собственной инициативе, либо их приводили к нему услужливые китайцы – это не имело значения. И сейчас не имеет. Важно лишь то, что она здесь и он ее хочет. Но к его досаде, стоило ему протянуть руку, как она отпрянула назад.
– Я не сделаю тебе больно, – пообещал он, касаясь ее лица.
Тело Сарины запылало. Она увидела в его зеленых глазах свое отражение и почувствовала, как тепло, словно ртуть, растекается у нее по жилам. В одно мгновение она растаяла перед этим мужчиной, что так нагло водил кончиками пальцев по ее щеке, но уже в следующее она с протестующим криком оттолкнула его. Однако, вместо того чтобы охладить Дженсона, она, похоже, только воспламенила его.
– Так, значит, ангелочек еще и дерется? – усмехнулся он и, схватив ее за плечи, прижал к стене. – Должен сказать, ты не похожа на других, моя дорогая. Никто еще не изобретал таких причин, чтобы прийти ко мне в каюту.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – задыхаясь, вымолвила Сарина, пытаясь высвободиться.
– Неужели? – улыбнулся Дженсон. – Тогда, может, теперь поймешь.
Он навалился на нее всем телом, крепче прижимая к стене, и, обхватив ладонями ее лицо, медленно приблизил к нему свои губы. Запах можжевеловой водки обжег ей рот, заставляя задрожать от ощущения, которого она никогда раньше не испытывала. Сначала это было только жжение на губах, но когда он скользнул языком ей в рот, она почувствовала жжение и там. Грудь Сарины оказалась притиснутой к его крепкой груди, и неизведанное ощущение растекалось оттуда по всему телу, поглощая ее, лишая сил сопротивляться и парализуя волю.
Он словно проник ей в самую душу и раскупорил бутыль с ее одиночеством. Он был ей не отец, не друг, а совсем посторонний человек, но вдруг она ощутила свою необъяснимую связь с ним. Трепещущее сердце Сарины предостерегало ее: когда эта запретная близость окончится, она станет еще более одинока, чем раньше, но она не представляла, как остановить все это.
Сарина вздрогнула, словно холодная, отрезвляющая волна окатила ее с ног до головы. Он отпустил ее, но лишь затем, чтобы получше разглядеть ее лицо, и озадаченно выгнул бровь.
– Ты, похоже, разочарована, – задумчиво произнес он.
– Я… – Дрожащая и смущенная, Сарина не могла вымолвить онемевшими губами ни единого слова.
– Тогда, может быть, мой ангел вовсе не ангел и на самом деле желает большего?
Прежде чем она успела ответить, его губы снова впились в нее, и силы снова покинули Сарину.
– Разве это не лучше, чем говорить друг другу колкости? – пробормотал он, скользя губами по ее коже.
– Пожалуйста… – прошептала она.
– Пожалуйста? – повторил он, медленно исследуя языком каждый изгиб ее шеи.
– Не…
Его губы вновь не дали ей договорить. И вновь она почувствовала, как тает от странного, незнакомого, но, безусловно, приятного ощущения. Он взял ее на руки, и она вскрикнула, но, даже испугавшись, она почему-то желала, чтобы он продолжал держать ее.
– Отпустите меня! – потребовала она, стуча по его груди ослабевшими кулаками. – Отпустите, я сказала!
– Я сам этого хочу, – заверил он, всего раз споткнувшись на пути к узкой кровати.
– Вы не имеете права…
– У меня есть все права, – возразил он. – Ты сама дала их мне в тот момент, когда вошла сюда.
– Но я вошла только для того…
– Чтобы помочь мне, – оборвал он ее. – Вот я сейчас и покажу тебе, как ты можешь мне помочь.
Она бесстыдно искушала его и теперь будет за это наказана. Его тяжелое тело прижало ее к кровати, изящные пальцы изучающе касались ноющей кожи – в таком положении она была беззащитна. И все-таки чутье подсказывало, что она должна сопротивляться, иначе погибнет. Она не сравнится с ним ни в силе, ни в решительности, но, может быть, если ей удастся остудить его, она сможет убежать?
– Пожалуйста… – прошептала она, вновь пытаясь отодвинуться. – Пожалуйста, мне больно. – Она подняла полные слез глаза. – Не могли бы вы сначала просто обнять меня?
– Что ж, раз ты такая застенчивая, – пробормотал он, оставив на время попытки расстегнуть ее накидку. Он лег на спину, положил ее голову себе на грудь и обнял ее.
Боясь вздохнуть, она застыла. Стук его сердца эхом отдавался у нее в ушах. Слегка повернув голову, она украдкой глядела на его красивое лицо: прикрытые в полудреме глаза, тяжелые черные ресницы, бахромой лежащие на щеках. Похоже, он уснул. Сарина для проверки глубоко вздохнула и решила, что пора освобождаться. Затаив дыхание, она приподняла голову и попробовала сесть.
Он мгновенно открыл глаза, и в их зеленой глубине зажегся предостерегающий блеск.
– У меня затекла рука, – поспешно объяснила она, пытаясь вытянуть из-под него свою накидку.
Он, похоже, удовлетворился ее ответом, поскольку хмыкнул и снова закрыл глаза. Но его объятия теперь стали крепче. Сарина чувствовала, что попала в ловушку. Если она все же попытается вырваться, накидка помешает ей это сделать.
– Какого черта ты там возишься? – проворчал Дженсон, приподнимаясь на локте.
– Накидка, – пробормотала Сарина, пытаясь ослабить завязки вокруг шеи.
– Пусти. – Он отстранил ее руки. – Если бы ты не подняла такой крик, я бы давно тебя от нее освободил.
Сарина тщетно старалась не замечать легких прикосновений его пальцев, будто угли обжигающих ей шею, пока он ловко развязывал проклятые завязки. Накидка упала, и она поняла, что совершенно беззащитна. Оставшись в тонкой ночной сорочке, она под его взглядом чувствовала себя совсем обнаженной, словно на ней ничего не было. Наклонясь, чтобы подобрать накидку, которую она по глупости сняла, Сарина незаметно оценила расстояние до двери. Остается молить Бога, чтобы ей удалось спрыгнуть с кровати и добежать до двери быстрее, чем отреагирует его затуманенный алкоголем разум.
Она пошевелилась и услышала треск рвущейся сорочки: край ткани был прочно придавлен его телом. Испуганно вскрикнув, она дернула тонкую материю, и Дженсон, приподнявшись, схватил ее за запястья.
– Я полагал, ты хочешь, чтобы я обнял тебя, – буркнул он, укладывая Сарину на спину и удерживая ее руки над головой.
Сарина, как могла, извивалась под ним, пытаясь отбить новую атаку.
– Мне кажется, ты сопротивляешься слишком энергично, моя сладкая, – задыхаясь от борьбы, сказал он. – Девушкам следует точно знать, когда следует прекратить игру, становящуюся утомительной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37