– Запрещаю называть меня рыжей лягушкой!Зефирина бросилась на карлика, словно фурия. Она подняла руку, готовая ударить. Быстрый как молния, Каролюс спрыгнул в нишу между стеной и кроватью.– Хи-хи, не стыдно тебе, большая трусиха, бросаться на бедного маленького и беззащитного карлика!– Убирайся! Я тебя ненавижу! – зарычала Зефирина с побледневшими от ярости губами.Каролюс не заставил повторять это дважды и со всех ног бросился в темный коридор.– Я его ненавижу! О! Я его ненавижу!Зефирину била нервная дрожь. Колокол зазвонил к ужину.Зефирина впервые сидела за столом с отцом, мачехой и Рикардо. Последний, несмотря на свою тщедушность, был настоящим обжорой: он по три-четыре раза запускал облепленные жиром руки в каждое блюдо.Зефирина не понимала, как маркиз де Багатель терпит у себя за столом подобного поросенка. Но Роже, казалось, ничего не замечал. К тому же он был очень возбужден, рассказывая жене новости королевского двора.– Король, моя дорогая, держится в стороне, соблюдая величайшую осторожность, однако позволил профессорам богословского факультета Парижского университета осудить этого Мартина Лютера!– Но разве нет в этой Реформации некоторых интересных идей? – с невинным видом спросила маркиза де Багатель.– Дорогая, вы же знаете, я всегда с вами согласен, но в данном случае, Гермина, разрешите сказать вам, что вы ничего в этом не смыслите! – воскликнул Роже.От изумления он даже положил обратно на тарелку отбивную из кабана, которую уписывал за обе щеки.– О, разумеется, друг мой, я всего лишь слабая женщина и ничего не понимаю в философии!Притворно вздохнув, прекрасная Гермина подцепила двумя изящными пальчиками крылышко цесарки и грациозно поднесла его к своим губам.– Речь идет не о философских идеях, Гермина! Это еретические учения о таинствах, об устройстве церкви, о покаянии, об исповеди и даже о чистилище!– Да убережет меня Господь от подобных мыслей! К счастью, вы все понимаете, Роже, и так хорошо умеете объяснять! – прошептала маркиза де Багатель.Роже улыбнулся с едва заметным самодовольством. У Зефирины вдруг появилось ощущение, что мачеха прекрасно знает, о чем говорит и что ее подчеркнутое невежество предназначено лишь для того, чтобы польстить маркизу.– Но невозможно было поверить, что, начиная с 31 октября 1517 года, того самого дня, когда этот Лютер вывесил девять своих скандально известных предложений на двери церкви, его мерзкие идеи завоюют столько умов. Король, который, однако, всегда благоволил новым веяниям, доверительно сообщил мне, что инстинктивно чувствует опасность лютеранских пасквилей!Роже де Багатель схватил с блюда, которое ему протягивал Сенфорьен, ножку куропатки и капусту. Пока он с жадностью уписывал сочное мясо, Зефирина осмелилась спросить:– Но кто такой этот Мартин Лютер, отец?– Разумеется, тебе о нем в монастыре не говорили, и было бы лучше, если бы так же поступали все.Роже де Багатель окунул пальцы в кувшин с душистой водой и вытер подбородок, по которому стекал жир дичи, а затем продолжил:– Это монах из-за Рейна, из Виттенберга, чтобы быть более точным, принадлежавший к ордену монахов-августинцев, который несколько лет назад бросил призыв к Реформации; он распространяет дурное религиозное учение, исполненное мерзостных заблуждений, и призывает к бунту против католической церкви. Вы должны знать, Зефи, что всякий, кто думает, как Мартин Лютер, – безбожник, ибо приговор Сорбонны, вынесенный неделю назад, обжалованию не подлежит. Учение его признано схизматическим, противоречащим Священному Писанию и кощунственным по отношению к Святому Духу. Подумайте только, этот Лютер обозвал его святейшество папу «Антихристом» и даже «дурацкой ослиной головой».Придя в ужас от этих слов, Зефирина несколько раз перекрестилась, как и положено было поступить, дабы отогнать от себя дьявола.Оглушительный грохот заставил ее подскочить. Братья-близнецы Ипполит и Сенфорьен, еще более напуганные, чем барышня, рассказом хозяина, уронили эмалевые тарелки на натертый воском пол.Оглядев осколки, Зефирина вдруг быстро подняла голову. Она могла бы поклясться, что увидела в розовом свете канделябров, как по другую сторону широкого стола донья Гермина закусила губы, чтобы не улыбнуться. ГЛАВА IXСТРАННЫЙ СОН ЗЕФИРИНЫ – Нет… нет… нет… нет…Собственный стон разбудил Зефирину посреди ночи.Она зажгла свечу, провела дрожащей рукой по влажному от пота лбу и долго лежала, уткнувшись лицом в подушку, чтобы прийти в себя.Зефирине приснился страшный, кошмарный сон. Будто она вернулась в круг своих подруг в Сен-Савене. Какой-то монах с зеленоватым лицом, освещенным тысячами свечей, заменил брата Франсуа. Внезапно указав на Зефирину и выставив ее на всеобщее обозрение, священник исступленно завопил: «Еретичка… Схизматичка… Каталептичка Каталепсия – паралич.
». С дьявольским смехом он размахивал руками, и Зефирина видела, как он, словно птица – вестница несчастья, кружил у нее над головой. Внезапно монах преобразился, обретя черты графини де Сан-Сальвадор. У нее на спине тоже были черные крылья. Она кружилась и кружилась под потолком комнаты. Во сне Зефирина знала, что находится в своей постели; но, однако, над головой ее больше не было балдахина. Она лежала вытянувшись, как бы связанная невидимыми нитями, в то время как ее мачеха насмехалась: «Скверная девчонка, мы подарим ее Мартину Лютеру… Схизматичка! Еретичка! Ведьма! Распутница! Чернокнижница!»При каждом слове донья Гермина вонзала когти в лоб Зефирины.Внезапно из-за плеча графини показалось лицо этого головастика – карлика Каролюса.– Ты ничего не заметил? – прошептала графиня Сан-Сальвадор.– Нет, госпожа!Каролюс поцеловал длинные, со слегка скрюченными пальцами, руки доньи Гермины.– Следи за ней. Мы должны дождаться этого момента, только в нужное время, только в должный час… я буду действовать…«Еретичка… Схизматичка… Прокалываю тебя… Прокалываю тебя и опять прокалываю…»Голос удалялся. Какой-то скрежет или крик птицы, прозвучавший во сне, разбудил Зефирину. Дрожа всем телом, покрывшись «гусиной кожей», она долго не могла успокоиться.Рыжеватое пламя свечи освещало дрожащим светом статую Святого Михаила, стоящую в нише. Заподозрив неладное, Зефирина соскочила с постели. Путаясь в длинной рубашке с накрахмаленным воротничком, она влезла на скамеечку и сунула руку за основание статуи. Пусто!.. Там больше ничего не было! Лишь одно имя вспыхнуло у нее в мозгу:– Каролюс!Зефирина была уверена, что именно карлик украл медальон. Ну уж он-то за это заплатит! Не чуя под собой ног от волнения и жажды мести, путая сон с явью, Зефирина вновь улеглась в постель, продолжая дрожать. Пелажи поставила на столике у изголовья кровати серебряный стаканчик и графин с мелиссовой водой Настой лимонной мяты.
. Большими глотками Зефирина выпила освежающий напиток. У него был горький привкус. Голова у Зефирины закружилась. Внезапно она провалилась в глубокий сон.На следующее утро над поместьем Багатель сияло солнце.Забыв про свои ночные тревоги, Зефирина без чьей-либо помощи торопливо облачилась в рубашку с белым воротничком, поверх которой надела нижнюю юбку с тюрнюром, затем широкую юбку из голубой кисеи, повязала черной лентой свои рыжие кудри. Подготовившись таким образом, Зефирина сбежала по лестнице. Было еще очень рано. Обитатели замка медленно просыпались.Выпив бульона из цесарки, что подала ей на кухне Пелажи, Зефирина решила спуститься в парк. На маленькой каменной лестнице она наткнулась на служанку с лицом, изуродованным либо болезнью, либо сожженным при пожаре.– Как вас зовут? – спросила Зефирина, с трудом пытаясь скрыть свое отвращение.Девушка бросила на нее лишенный всякого выражения взгляд, потом отвернулась, ничего не ответив.– Я ее не знаю. Кто это? – прошептала Зефирина.Пелажи пожала плечами:– Беатриса… несчастная немая… служанка госпожи маркизы. О, она не злая, только немного странная, бедняжка. Одна госпожа маркиза ее понимает и может с ней объясняться. Ты не должна об этом думать, мое сокровище!Затем, внезапно сменив тему разговора, Пелажи ласково погладила атласную щечку своей обожаемой девочки.– Я так рада, Зефи, что ты вернулась. Единственное, что требуется теперь, так это подумать о твоем будущем. Я бы так хотела, чтобы ты вышла замуж и удачно вышла за…Зефирина расхохоталась, заставив умолкнуть Пелажи:– Замуж! Но у меня еще есть время, Пела!Приподняв изящным движением подол своих юбок и открыв тонкие сапожки, Зефирина весело спустилась по черной лестнице.– Боже, защити ее! – прошептала Пелажи, провожая взглядом свое любимое дитя.Зефирина бегом пересекла общий двор, где находились службы поместья. Она как ураган ворвалась на конюшню.– Бастьен… Бастьен, где ты?В ответ на этот призыв высокий парень, обтиравший соломенным жгутом гнедого коня в стойле, поднял курчавую голову, увенчанную тиковым колпаком.– Бастьен! – повторила Зефирина. – Ты меня узнаешь, надеюсь?Бастьен небрежной походкой приблизился к девушке, стоявшей в проходе.– Конечно, мадемуазель. Счастлив вас видеть снова.Держа колпак в руке, он склонился перед Зефириной без всякого раболепства.– Но, Бастьен, я не ошибаюсь? Это и вправду ты? – воскликнула Зефирина, ошеломленная холодностью этой встречи.Избалованная девушка думала, что найдет прежнего маленького товарища по играм, бывшего для нее «козлом отпущения». Сразу узнав это энергичное лицо, озаренное синими глазами, Зефирина, однако, почти оробела, глядя на Бастьена снизу вверх. Теперь он превосходил ее ростом на целую голову. Широкоплечий, в рабочей блузе из рыжей мешковины, слегка раздвинув ноги в штанах с гульфиком, Бастьен был одет, как все крестьяне; Зефирина видела в полях их всегда согбенные спины; однако природная гордость делала юношу каким-то иным, более волевым и гордым, чем простые крестьяне.– Да, мадемуазель, ошибки нет, это в самом деле я!Говоря это, Бастьен смотрел на Зефирину с вежливой улыбкой, и никакое чувство не отражалось на его лице.– Так что же, мы поцелуемся?С этими словами Зефирина с очаровательной непосредственностью бросилась на шею другу детства. Прежде чем он успел помешать ей, она звучно расцеловала его в обе щеки.– А знаешь, ты изменился, Бастьен! – сказала Зефирина.– Вы тоже, мадемуазель!Бастьен отступал, его щеки внезапно вспыхнули.– По твоему виду не скажешь, будто ты доволен, что видишь меня вновь! – с упреком сказала Зефирина.– Вы ошибаетесь, мадемуазель. Я очень рад. Надеюсь, ваше возвращение в замок принесет вам много счастья. Чем я могу вам сейчас служить? Не хотите ли, чтобы я оседлал для вас Красавчика?– Что с тобой такое? – вскричала Зефирина. – Прекрати называть меня мадемуазель. Да, я хочу поехать прогуляться… Оседлай и себе коня, мы вместе поскачем галопом в имение Поссонньер.– Сожалею, мадемуазель, у меня есть работа, это невозможно.Бастьен вновь взял соломенный жгут, чтобы обтирать гнедого коня.Зефирина топнула ножкой:– Черт бы побрал твою работу! Я сейчас же поговорю об этом с папой.Зефирина направилась к дому. В два прыжка Бастьен догнал ее и схватил за руку:– Простите меня, мадемуазель, будет лучше, если вы не станете ни о чем просить. Госпожа маркиза дала распоряжение… Мы уже не дети… Оставайтесь на своем месте, и все будет хорошо… Крепостной есть крепостной, а господская дочка…– Папа, я хотела бы, чтобы вы освободили Бастьена от крепостной зависимости!– Какая любопытная идея, дитя мое! – раздался мелодичный голос доньи Гермины.Зефирина влетела как вихрь в «низкий зал» своего отца – нечто вроде охотничьего кабинета, в котором по стенам были развешаны оленьи рога, поводки, шляпы и оружие. Она вздрогнула, заметив мачеху, укрытую высокой спинкой кресла. Роже де Багатель отложил в сторону аркебузу, которую чистил.– Ваша мать права, Зефи! Что это за каприз?– Папа, я против всякого рабства.– Какие громкие слова, дитя мое! – вздохнула донья Гермина.– Ваша мать права, Зефи…Почти потеряв надежду, Зефирина повернулась спиной к мачехе, чтобы обратиться только к Роже.– Послушайте, папа, брат Франсуа в монастыре объяснял нам, что рабство безнравственно. Я знаю, что он прав.– Безнравственно! – воскликнул Роже де Багатель.– Именно так, папа. Человек создан для того, чтобы быть свободным и…– Тсс, тише! Моя дорогая, будьте осторожны! Это еретические идеи! Не так ли, друг мой?Говоря так, донья Гермина выпрямилась. Она, казалось, была искренне огорчена словами своей падчерицы.«Еретичка, схизматичка, каталептичка…» Слова из сна громко зазвучали и потрясли Зефирину. Она на короткое мгновение замерла, внимательно разглядывая донью Термину. Чувствуя на себе взгляд этих зеленых глаз, маркиза отвернулась, тогда как Роже де Багатель заговорил в своей черед:– Ну да, Зефирина, ваша мать права, у вас опасные мысли, дорогая… это лютеранские идеи… Итак, они достигли вас, даже в вашем монастыре, хотя вы не отдаете себе в этом отчета. В крепостной зависимости нет ничего безнравственного, напротив, жаль, что в семьях сервов становится все меньше детей. Бастьену очень хорошо, он счастлив и доволен своей участью… У него есть крыша над головой, он накормлен, одет, чего еще можно желать? Деревенский кюре даже научил его читать и писать!– Но, папа, Бастьен не свободен! – воскликнула Зефирина.– Это как посмотреть! – прошептала донья Гермина, поднимаясь и шурша платьем.– Ваша мать права, Зефи. Многие из наших вольных крестьян были бы рады вновь стать простыми сервами. Мы ответственны за их участь. У этих мужланов всегда есть работа, пища, крыша и очаг; они не должны платить ни подать, ни налог на соль; у них нет никаких забот. Что же они должны взамен? Работать, повиноваться, жить на наших землях… Что они будут делать в другом месте, Зефи, я вас спрашиваю? Нет, ваша мать права…Выйдя из «охотничьего кабинета», Зефирина прикинула, что отец, должно быть, по меньшей мере, десять раз, сказал: «Ваша мать права».– У тебя довольно разочарованный вид, рыжая лягушка!При звуках этого насмешливого голоса Зефирина опустила глаза. Это был Каролюс, и, как всегда, она не услышала его шагов.– Не обращайся больше ко мне, грязный карапуз, или я выпущу из тебя кишки! – свирепо предупредила его Зефирина.На тот случай, если карлик окажется непонятливым, пнула его сапожком в лодыжку, чтобы подчеркнуть весомость своей угрозы.– Уй!.. Уй!.. Злая тварь!Каролюс, не заставив просить себя дважды, со всей скоростью, на которую были способны его короткие ножки, удрал в вестибюль.Зефирина несколько раз вздохнула, чтобы успокоиться, потом вернулась назад, решив по крайней мере попросить разрешения у отца, чтобы Бастьен с сегодняшнего дня имел бы право оставлять работу и сопровождать ее на прогулках. Дверь кабинета оставалась приоткрытой. Зефирина замерла. Донья Гермина проговорила серьезно, с торжеством в голосе:– Вы видите, друг мой? Разве я не была права?– Я считал, что она слишком молода, но девочка действительно превратилась в настоящую женщину. Нельзя позволить ей бегать по полям вместе с этим сервом.– Не говорила ли я о ее счастье и о интересах?– Вы изумительны, друг мой.– Итак, Роже, когда же вы примете решение?– В ближайшее же время я переговорю об этом с королем, но вы правы, Гермина, чем раньше, тем лучше.Шорох шелка возвестил о том, Что донья Гермина направляется к выходу из кабинета. Зефирина проворно спряталась в другой темной комнате. Через щели между панелями она увидела, как промелькнула тень мачехи и в ноздри ударил колдовской запах доньи Гермины. Зефирина подождала еще мгновение. Уверившись, что ее не заметят, она на цыпочках вышла из своего тайника, не зная, стоит ли опять обращаться к отцу. Ее беспокоила очевидная его слабость перед лицом жены. Зефирина поднялась в свою комнату, чтобы основательно поразмыслить и обдумать услышанное.Что же хотел сказать Роже де Багатель этими словами: «Вы правы, Гермина, чем быстрее, тем лучше!»? ГЛАВА XЯ УБЬЮ ЕГО! Я УБЬЮ ЕЕ! Я УБЬЮ СЕБЯ! – Это вам, Зефи! – крикнули в один голос Франсуаза, Жизель и Луиза де Ронсар.Зефирина схватила шар, чтобы бросить им в кегли.Вот уже целый месяц после возвращения Зефирина, в сопровождении Ла Дусера, приезжала каждый день после полудня к своей подруге. У нее была тайная надежда увидеть еще раз Гаэтана, но молодой Ронсар был на королевской службе: по поручению короля он пересек Ла Манш, дабы отвезти важные бумаги советникам его величества короля Англии Генриха VIII.Зефирина пока еще не была представлена ко двору. Отец заверил, что Франциск I хочет назначить ее, когда ей исполнится пятнадцать лет, фрейлиной к доброй королеве Клод. Почти каждый день Роже и донья Термина, сверкающая шелками и драгоценностями, отправлялись к королю в Блуа или Амбуаз, но Зефирина быстро поняла, что «эта Сан-Сальвадор» совершенно не торопится отвезти туда падчерицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
». С дьявольским смехом он размахивал руками, и Зефирина видела, как он, словно птица – вестница несчастья, кружил у нее над головой. Внезапно монах преобразился, обретя черты графини де Сан-Сальвадор. У нее на спине тоже были черные крылья. Она кружилась и кружилась под потолком комнаты. Во сне Зефирина знала, что находится в своей постели; но, однако, над головой ее больше не было балдахина. Она лежала вытянувшись, как бы связанная невидимыми нитями, в то время как ее мачеха насмехалась: «Скверная девчонка, мы подарим ее Мартину Лютеру… Схизматичка! Еретичка! Ведьма! Распутница! Чернокнижница!»При каждом слове донья Гермина вонзала когти в лоб Зефирины.Внезапно из-за плеча графини показалось лицо этого головастика – карлика Каролюса.– Ты ничего не заметил? – прошептала графиня Сан-Сальвадор.– Нет, госпожа!Каролюс поцеловал длинные, со слегка скрюченными пальцами, руки доньи Гермины.– Следи за ней. Мы должны дождаться этого момента, только в нужное время, только в должный час… я буду действовать…«Еретичка… Схизматичка… Прокалываю тебя… Прокалываю тебя и опять прокалываю…»Голос удалялся. Какой-то скрежет или крик птицы, прозвучавший во сне, разбудил Зефирину. Дрожа всем телом, покрывшись «гусиной кожей», она долго не могла успокоиться.Рыжеватое пламя свечи освещало дрожащим светом статую Святого Михаила, стоящую в нише. Заподозрив неладное, Зефирина соскочила с постели. Путаясь в длинной рубашке с накрахмаленным воротничком, она влезла на скамеечку и сунула руку за основание статуи. Пусто!.. Там больше ничего не было! Лишь одно имя вспыхнуло у нее в мозгу:– Каролюс!Зефирина была уверена, что именно карлик украл медальон. Ну уж он-то за это заплатит! Не чуя под собой ног от волнения и жажды мести, путая сон с явью, Зефирина вновь улеглась в постель, продолжая дрожать. Пелажи поставила на столике у изголовья кровати серебряный стаканчик и графин с мелиссовой водой Настой лимонной мяты.
. Большими глотками Зефирина выпила освежающий напиток. У него был горький привкус. Голова у Зефирины закружилась. Внезапно она провалилась в глубокий сон.На следующее утро над поместьем Багатель сияло солнце.Забыв про свои ночные тревоги, Зефирина без чьей-либо помощи торопливо облачилась в рубашку с белым воротничком, поверх которой надела нижнюю юбку с тюрнюром, затем широкую юбку из голубой кисеи, повязала черной лентой свои рыжие кудри. Подготовившись таким образом, Зефирина сбежала по лестнице. Было еще очень рано. Обитатели замка медленно просыпались.Выпив бульона из цесарки, что подала ей на кухне Пелажи, Зефирина решила спуститься в парк. На маленькой каменной лестнице она наткнулась на служанку с лицом, изуродованным либо болезнью, либо сожженным при пожаре.– Как вас зовут? – спросила Зефирина, с трудом пытаясь скрыть свое отвращение.Девушка бросила на нее лишенный всякого выражения взгляд, потом отвернулась, ничего не ответив.– Я ее не знаю. Кто это? – прошептала Зефирина.Пелажи пожала плечами:– Беатриса… несчастная немая… служанка госпожи маркизы. О, она не злая, только немного странная, бедняжка. Одна госпожа маркиза ее понимает и может с ней объясняться. Ты не должна об этом думать, мое сокровище!Затем, внезапно сменив тему разговора, Пелажи ласково погладила атласную щечку своей обожаемой девочки.– Я так рада, Зефи, что ты вернулась. Единственное, что требуется теперь, так это подумать о твоем будущем. Я бы так хотела, чтобы ты вышла замуж и удачно вышла за…Зефирина расхохоталась, заставив умолкнуть Пелажи:– Замуж! Но у меня еще есть время, Пела!Приподняв изящным движением подол своих юбок и открыв тонкие сапожки, Зефирина весело спустилась по черной лестнице.– Боже, защити ее! – прошептала Пелажи, провожая взглядом свое любимое дитя.Зефирина бегом пересекла общий двор, где находились службы поместья. Она как ураган ворвалась на конюшню.– Бастьен… Бастьен, где ты?В ответ на этот призыв высокий парень, обтиравший соломенным жгутом гнедого коня в стойле, поднял курчавую голову, увенчанную тиковым колпаком.– Бастьен! – повторила Зефирина. – Ты меня узнаешь, надеюсь?Бастьен небрежной походкой приблизился к девушке, стоявшей в проходе.– Конечно, мадемуазель. Счастлив вас видеть снова.Держа колпак в руке, он склонился перед Зефириной без всякого раболепства.– Но, Бастьен, я не ошибаюсь? Это и вправду ты? – воскликнула Зефирина, ошеломленная холодностью этой встречи.Избалованная девушка думала, что найдет прежнего маленького товарища по играм, бывшего для нее «козлом отпущения». Сразу узнав это энергичное лицо, озаренное синими глазами, Зефирина, однако, почти оробела, глядя на Бастьена снизу вверх. Теперь он превосходил ее ростом на целую голову. Широкоплечий, в рабочей блузе из рыжей мешковины, слегка раздвинув ноги в штанах с гульфиком, Бастьен был одет, как все крестьяне; Зефирина видела в полях их всегда согбенные спины; однако природная гордость делала юношу каким-то иным, более волевым и гордым, чем простые крестьяне.– Да, мадемуазель, ошибки нет, это в самом деле я!Говоря это, Бастьен смотрел на Зефирину с вежливой улыбкой, и никакое чувство не отражалось на его лице.– Так что же, мы поцелуемся?С этими словами Зефирина с очаровательной непосредственностью бросилась на шею другу детства. Прежде чем он успел помешать ей, она звучно расцеловала его в обе щеки.– А знаешь, ты изменился, Бастьен! – сказала Зефирина.– Вы тоже, мадемуазель!Бастьен отступал, его щеки внезапно вспыхнули.– По твоему виду не скажешь, будто ты доволен, что видишь меня вновь! – с упреком сказала Зефирина.– Вы ошибаетесь, мадемуазель. Я очень рад. Надеюсь, ваше возвращение в замок принесет вам много счастья. Чем я могу вам сейчас служить? Не хотите ли, чтобы я оседлал для вас Красавчика?– Что с тобой такое? – вскричала Зефирина. – Прекрати называть меня мадемуазель. Да, я хочу поехать прогуляться… Оседлай и себе коня, мы вместе поскачем галопом в имение Поссонньер.– Сожалею, мадемуазель, у меня есть работа, это невозможно.Бастьен вновь взял соломенный жгут, чтобы обтирать гнедого коня.Зефирина топнула ножкой:– Черт бы побрал твою работу! Я сейчас же поговорю об этом с папой.Зефирина направилась к дому. В два прыжка Бастьен догнал ее и схватил за руку:– Простите меня, мадемуазель, будет лучше, если вы не станете ни о чем просить. Госпожа маркиза дала распоряжение… Мы уже не дети… Оставайтесь на своем месте, и все будет хорошо… Крепостной есть крепостной, а господская дочка…– Папа, я хотела бы, чтобы вы освободили Бастьена от крепостной зависимости!– Какая любопытная идея, дитя мое! – раздался мелодичный голос доньи Гермины.Зефирина влетела как вихрь в «низкий зал» своего отца – нечто вроде охотничьего кабинета, в котором по стенам были развешаны оленьи рога, поводки, шляпы и оружие. Она вздрогнула, заметив мачеху, укрытую высокой спинкой кресла. Роже де Багатель отложил в сторону аркебузу, которую чистил.– Ваша мать права, Зефи! Что это за каприз?– Папа, я против всякого рабства.– Какие громкие слова, дитя мое! – вздохнула донья Гермина.– Ваша мать права, Зефи…Почти потеряв надежду, Зефирина повернулась спиной к мачехе, чтобы обратиться только к Роже.– Послушайте, папа, брат Франсуа в монастыре объяснял нам, что рабство безнравственно. Я знаю, что он прав.– Безнравственно! – воскликнул Роже де Багатель.– Именно так, папа. Человек создан для того, чтобы быть свободным и…– Тсс, тише! Моя дорогая, будьте осторожны! Это еретические идеи! Не так ли, друг мой?Говоря так, донья Гермина выпрямилась. Она, казалось, была искренне огорчена словами своей падчерицы.«Еретичка, схизматичка, каталептичка…» Слова из сна громко зазвучали и потрясли Зефирину. Она на короткое мгновение замерла, внимательно разглядывая донью Термину. Чувствуя на себе взгляд этих зеленых глаз, маркиза отвернулась, тогда как Роже де Багатель заговорил в своей черед:– Ну да, Зефирина, ваша мать права, у вас опасные мысли, дорогая… это лютеранские идеи… Итак, они достигли вас, даже в вашем монастыре, хотя вы не отдаете себе в этом отчета. В крепостной зависимости нет ничего безнравственного, напротив, жаль, что в семьях сервов становится все меньше детей. Бастьену очень хорошо, он счастлив и доволен своей участью… У него есть крыша над головой, он накормлен, одет, чего еще можно желать? Деревенский кюре даже научил его читать и писать!– Но, папа, Бастьен не свободен! – воскликнула Зефирина.– Это как посмотреть! – прошептала донья Гермина, поднимаясь и шурша платьем.– Ваша мать права, Зефи. Многие из наших вольных крестьян были бы рады вновь стать простыми сервами. Мы ответственны за их участь. У этих мужланов всегда есть работа, пища, крыша и очаг; они не должны платить ни подать, ни налог на соль; у них нет никаких забот. Что же они должны взамен? Работать, повиноваться, жить на наших землях… Что они будут делать в другом месте, Зефи, я вас спрашиваю? Нет, ваша мать права…Выйдя из «охотничьего кабинета», Зефирина прикинула, что отец, должно быть, по меньшей мере, десять раз, сказал: «Ваша мать права».– У тебя довольно разочарованный вид, рыжая лягушка!При звуках этого насмешливого голоса Зефирина опустила глаза. Это был Каролюс, и, как всегда, она не услышала его шагов.– Не обращайся больше ко мне, грязный карапуз, или я выпущу из тебя кишки! – свирепо предупредила его Зефирина.На тот случай, если карлик окажется непонятливым, пнула его сапожком в лодыжку, чтобы подчеркнуть весомость своей угрозы.– Уй!.. Уй!.. Злая тварь!Каролюс, не заставив просить себя дважды, со всей скоростью, на которую были способны его короткие ножки, удрал в вестибюль.Зефирина несколько раз вздохнула, чтобы успокоиться, потом вернулась назад, решив по крайней мере попросить разрешения у отца, чтобы Бастьен с сегодняшнего дня имел бы право оставлять работу и сопровождать ее на прогулках. Дверь кабинета оставалась приоткрытой. Зефирина замерла. Донья Гермина проговорила серьезно, с торжеством в голосе:– Вы видите, друг мой? Разве я не была права?– Я считал, что она слишком молода, но девочка действительно превратилась в настоящую женщину. Нельзя позволить ей бегать по полям вместе с этим сервом.– Не говорила ли я о ее счастье и о интересах?– Вы изумительны, друг мой.– Итак, Роже, когда же вы примете решение?– В ближайшее же время я переговорю об этом с королем, но вы правы, Гермина, чем раньше, тем лучше.Шорох шелка возвестил о том, Что донья Гермина направляется к выходу из кабинета. Зефирина проворно спряталась в другой темной комнате. Через щели между панелями она увидела, как промелькнула тень мачехи и в ноздри ударил колдовской запах доньи Гермины. Зефирина подождала еще мгновение. Уверившись, что ее не заметят, она на цыпочках вышла из своего тайника, не зная, стоит ли опять обращаться к отцу. Ее беспокоила очевидная его слабость перед лицом жены. Зефирина поднялась в свою комнату, чтобы основательно поразмыслить и обдумать услышанное.Что же хотел сказать Роже де Багатель этими словами: «Вы правы, Гермина, чем быстрее, тем лучше!»? ГЛАВА XЯ УБЬЮ ЕГО! Я УБЬЮ ЕЕ! Я УБЬЮ СЕБЯ! – Это вам, Зефи! – крикнули в один голос Франсуаза, Жизель и Луиза де Ронсар.Зефирина схватила шар, чтобы бросить им в кегли.Вот уже целый месяц после возвращения Зефирина, в сопровождении Ла Дусера, приезжала каждый день после полудня к своей подруге. У нее была тайная надежда увидеть еще раз Гаэтана, но молодой Ронсар был на королевской службе: по поручению короля он пересек Ла Манш, дабы отвезти важные бумаги советникам его величества короля Англии Генриха VIII.Зефирина пока еще не была представлена ко двору. Отец заверил, что Франциск I хочет назначить ее, когда ей исполнится пятнадцать лет, фрейлиной к доброй королеве Клод. Почти каждый день Роже и донья Термина, сверкающая шелками и драгоценностями, отправлялись к королю в Блуа или Амбуаз, но Зефирина быстро поняла, что «эта Сан-Сальвадор» совершенно не торопится отвезти туда падчерицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36