Картер пытался объяснить не слушающему Юлиусу, что, как ни рассуждай, сегодня он, Картер, понимает меньше, чем вчера.
– А вчера ты считал, будто что-то понимаешь? – спросил Юлиус.
– Ты следишь за психологией? Мне неприятно так думать, но, кажется, сегодня я заместил отца отцовской фигурой. – Картер задумался. – А может быть, это началось, когда я встретил Буру Смита.
– Не прост ты, брат, что я могу сказать.
– Понимаешь, на сцене ты переходишь от желания, чтобы родители тебя любили, к чему-то совершенно другому, и…
Юлиус вскинул брови, и Картер вспомнил, что тот играет в труппе у собственной матери. По счастью, Юлиус, как никто, умел заполнить неловкую паузу.
– Знаешь, что такое жизнь? Одна чертовня за другой. А нет, это любовь. Жизнь – история, рассказанная идиотом, без склада и смысла.
Картер посмотрел на девиц – от шампанского они сделались только краше. Но разве его не ждет – может быть – чистая девушка в монастыре на Юконе? Невозможно было вообразить более разную жизнь, чем у Сары и в этом доме.
– Беда в том, что с любовью я еще не разобрался, – заключил он, обращаясь скорее к самому себе.
– Говорю, любовь – это история, рассказанная идиотом, – сказал Юлиус. Немка поцеловала его и сильными руками потянула с дивана. – Конечно, – добавил он, – здесь я могу ошибаться.
Какое-то время спустя Картер потянул за колечко с обратной стороны часов. Впервые он услышал их бой, мелодичный и неожиданно звучный: четыре удара, потом, после паузы, еще три – каких-то неземных, как будто и впрямь ангельских. Неужто уже три минуты пятого? Он по-прежнему сидел на диване. Юлиус давным-давно ушел наверх. Леонард трижды исчезал ненадолго, каждый раз с новой девицей, пока Глэдис, обладательница густых каштановых волос, не увела его окончательно. Адольф разыграл комическую сцену – долго корчил рожи и скрежетал зубами, изображая, что не может выбрать из оставшихся девиц, потом сгреб в охапку миниатюрную русскую блондиночку и увлек ее по лестнице, вопя, как сумасшедший.
Остался Картер. Было четыре утра, он уже час не пил, атмосфера веселья вокруг постепенно сошла на нет. Кроме него, мужчин в комнате не осталось. Девушки позевывали, торопливо улыбались, поймав на себе его взгляд, и украдкой поглядывали в окно – Джесси запрещала держать в доме часы, но с некоторых углов можно было разглядеть часовую башню на другой стороне площади. Кто-то завел граммофон, и теперь две высокие девушки танцевали вместе под лютневый концерт Вивальди.
Подошла, улыбаясь, Джесси.
– Мистер Картер, вы были сегодня очень вдумчивым гостем.
– Спасибо. – Только сейчас до него дошел второй смысл этих слов. – Погруженным в свои мысли? – Он рассмеялся. – Да, и это тоже.
– Если кто-нибудь из моих девочек в силах развеять вашу задумчивость, только скажите. Если вы окажете нам честь остаться на ночь, вашу рубашку выстирают и поглядят, а ботинки начистят. У нас замечательный повар, который приходит готовить завтрак.
– Спасибо.
– Au revoir. – Джесси встала. Она что-то тихо сказала сестрам Хуарец, и те вышли вместе с ней.
Остальные девушки одна задругой пожелали Картеру доброй ночи и, каждая на свой манер, дали понять, что он может присоединиться к любой из них.
Картер остался один.
Легкие шаги на скрипучей лестнице. Алые тисненые цветы на атласных обоях, легкий запах французских духов в воздухе. С дивана он видел через стекла эркера сад, где росли дубы и жимолость.
В тишине Картер слышал свои мысли. Видимо, став главным исполнителем, он в чем-то изменился. Какая-то часть его естества требовала не спать до зари и пребывать в полном покое, но одновременно разрываться между тысячей мест.
В комнату вбежал маленький лохматый терьер. За ним вошли Марисса и Лупи.
– Джинджер! – позвала Марисса. – Простите, мистер Картер. Мы собирались ее выгулять.
– Познакомьтесь с нашей собачкой, – сказала Лупи.
– Здравствуй, Джинджер. – Картер дал ей обнюхать свои пальцы. – Она умеет показывать трюки?
Лупи помотала головой.
– Может перекатиться на спину, но только если сама захочет.
– Джинджер! Ляг на спину! – приказал Картер, показывая рукой, что надо сделать. Джинджер не обратила внимания. Сестры рассмеялись.
– Лежать! – рявкнул он. С тем же успехом можно было бы обращаться к дружелюбной и совершенно бестолковой стене. Джинджер обнюхала ему ботинки и лизнула Мариссу в подбородок, затем подобрала под себя лапы и села на коврик.
– Дрессировщик из вас неважный, – заметила Марисса.
– К вашему сведению, несколько часов назад я подружился со львом.
Лупи, прикрывая рот, что-то сказала сестре.
– Это португальский? – спросил Картер.
– Простите?
– Язык, на котором вы говорили? Португальский?
– Нет.
– На каких еще языках говорят в Бразилии? – Картер спросил из чистого любопытства, однако, еще не договорив, понял: девушки понятия не имеют, на каком языке говорят бразильцы.
– Ну, на разных, – отвечала Лупи, глядя на старшую сестру. – На всех. Например, на французском и на немецком. – Она снова взглянула на Мариссу. – Можно я скажу?
– Нет. Ну, не знаю. – Марисса оглянулась на лестницу, словно опасаясь, что их подслушают. Потом зашептала: – Вообще-то мы не из Бразилии.
Картер кивнул.
– А откуда?
– Мы выросли в Техасе.
– Я там выступал.
Марисса взглянула на Картера.
– Мы… – Она замялась, решая, можно ли ему доверять. – Мы – команчи.
– Вот за что мы ненавидим Мистериозо! За боевую раскраску! – воскликнула Лупи.
– И Аламо! – возмущенно произнесла Марисса.
– В Аламо индейцев не было, – объявила Лупи с таким негодованием, что стало понятно: она сама недавно об этом узнала.
– Пожалуйста, не говорите Джесси, что мы вам рассказали, – зашептала Марисса и взяла Картера за руку. – Спасибо, что теперь вместо него будете выступать вы. – Она ласково поцеловала его в щеку. От нее пахло мятой.
Лупи поцеловала Картера в другую щеку и тоже сказала:
– Спасибо.
– В моем варианте номера индейцев не будет, – сказал Картер. – Они разрушают сценическое единство.
Марисса заглянула ему в глаза и положила руку на шею.
– В иллюзии должно быть сценическое единство, – тупо повторил Картер, в то время как Лупи прижалась губами к его руке.
– У вас такие сильные руки, – прошептала она.
Марисса приоткрыла рот. У нее были пухлые губы, и, когда они разошлись, Картер уже не мог больше думать ни о чем другом.
– Мы с сестрой, – сказала она, снова целуя Картера, – так вам признательны. – Она куснула мочку его уха.
– Не стоит благодарности. – Он не знал, куда деться. Повисшие на нем две девушки со смехом валили его на диван. Картер тонул в их шелках, в аромате мяты и французских духов – смеси ягод, мандаринов и абрикоса.
Марисса положила его правую руку себе на бедро, там, где кончался чулок. Лупи сделала то же самое с левой. Дыхание перехватило.
– Не подниметесь ли к нам наверх? – спросила Лупи, и девушки разом отпрянули, словно выполняя сложное танцевальное па. Теперь Картера держал только воздух.
– Да, – выговорил он, с трудом обретая голос.
Девушки, держась за руки, упорхнули. Через секунду на лестнице застучали их каблучки. Картер сел. Он не знал, сумеет ли встать.
Через мгновение ноги сами несли его к лестнице. Он взялся за перила, и тут сзади донесся глубокий вздох. Картер обернулся. Джинджер растянулась на ковре и помахивала ему лапой.
Он замялся.
Потом вернулся и сел на диван, не очень соображая, что делает. Взглянул на лестницу, как будто она в любой момент может исчезнуть. Джинджер вспрыгнула на диван и потерлась ему о колени. Теперь на брюках будет собачья шерсть. Рубашку можно погладить. Ботинки начистить. Всё предусмотрено. Картер вспомнил, как отцу иногда случалось ездить с ночевкой в Окленд и как придирчиво мать потом осматривала его ботинки и рубашку. Он лег на диван рядом с Джинджер и начал представлять, как взбежит по лестнице. Какая у них, интересно, комната? Наверное, пастельный цветок в фарфоровой вазе, эротические парижские гравюры в подобранных со вкусом рамках, медная – нет, дубовая кровать под балдахином. Они ждут его в кровати – а может быть, устроят засаду и затеют возню. Прежде чем подняться, он должен был вспомнить свои чувства, ощущение податливой плоти под рукой. Лупи медленно отступает со словами: «Не подниметесь ли к нам наверх?» Что-то знакомое в интонации, какая-то искусственность. Нуда, конечно, как только Картер сообразил, всё встало на свои места – точно таким же голосом вождь спрашивал: «Возьмешь ли ты ее в жены?» Актерство. Всё в этом доме – даже искренность – прелестно разыгранный спектакль.
Он заснул на диване. Сны были рассеянны и приятны. Умиротворение. Кто-то тихо играет рядом «Благословение Богу в одиночестве» Ференца Листа. Томительно-прекрасная музыка, как будто сидишь летней ночью на берегу ручья и высматриваешь кометы.
Когда Картер открыл глаза, он по-прежнему лежал на диване. Джинджер исчезла. В другом конце комнаты Аннабель Бернар играла Листа на рояле Джесси Хейман. Глаза ее были закрыты, губы – чуть-чуть раздвинуты.
Когда просыпаешься и видишь нечто невероятное, мозг цепляется за мысль, будто сон еще длится. Однако Картер даже в полудреме знал, что всё это – явь. Аннабель сидит рядом, и она – прекрасная пианистка. Тихая музыка постепенно перетекала в более страстную, потом вновь – в раздумье, и через него – в водовороты и бури. «Благословение» – длинная пьеса, с множеством отступлений, и когда Картер закрывал глаза, его окутывали приятные дремотные мысли, а когда открывал снова, видел Аннабель в мужской рубашке, рабочих штанах и высоких ботинках на шнуровке.
Он не знал, что Аннабель умеет играть, и ни разу не слышал прежде, чтобы она упражнялась. Он вообще ничего не знает про ее жизнь вне варьете. Например, что именно она делает в доме номер сорок четыре по Мейсон-стрит?
Аннабель легко сыграла трудный пассаж, но сбилась на diminuendo. Она напряглась, глубоко вздохнула и захлопнула крышку.
Глянула на Картера через плечо.
Тот сказал:
– Это было прекрасно.
– Отвратительно. Заткнись.
Картер подошел и сел рядом. Аннабель отодвинулась. Картер взглянул в окно. Небо порозовело. Близился рассвет.
– Я тут подумала, – сказала Аннабель, пристально глядя на свои руки, – и поняла, что ты – единственный в труппе, кому мне еще не пришлось дать в морду.
Картер провел рукой по ее волосам.
– Так ты пришла наверстать упущенное?
Она печально помотала головой.
– Знаешь, ты замечательно играла.
– Прекрати, – сказала она. – Даже не заводи этот разговор. Мне пришлось прикладывать к пальцам лед после того, как я отлупила Мистериозо, и я как раз начала думать…
Она не сказала о чем. Картер произнес:
– Если у тебя талант, для которого нужны руки, не следует рисковать ими в драке. Помнишь, пока ты лупила Мистериозо, ни я, ни Гудини тебя не трогали.
– Ага. Тряпки вы оба.
– Мы не… – Картер смолк, сложил руки на груди и внезапно поймал себя на том, что улыбается.
Аннабель оторвала сломанный ноготь.
– Я не могла заснуть. Все только и говорили, что ты теперь – главный исполнитель. Я не могла решить, хорошо это или нет.
– Почему?
– С сегодняшнего дня ты за главного. Как думаешь справляться?
– Понятия не имею.
– Так или иначе, я намерена уходить.
Картер помотал головой.
– Я тебя не отпущу.
– Ладно, хорошо. Короче, я услышала, что ты здесь, и подумала: «Не хватало мне еще одного босса-бабника», поэтому пошла сюда, залезла вот на то дерево… – она указала в окно, на только что проступивший из темноты дворик, – и наблюдала за тобой несколько часов! – (Это было сказано с яростью.) – Я всё думала, в любую минуту Чарли Картер докажет, что он – кобель, но нет.
Она сверкнула глазами.
Он сказал:
– Здесь очень предупредительны – тебе бы принесли подушку.
– Если бы ты ушел наверх с этими пигалицами… – Аннабель замолчала, и Картер задумался, какой именно кары избежал. Наконец она продолжила: – Но ты не ушел. Вернуться в пансион я не могла, поэтому решила войти. К тому же я отсидела ноги.
Картер подошел к окну и выглянул во двор. Там стояло дерево, магнолия, темные листья отчетливо выступали на фоне посветлевшего неба.
– Почему ты села играть? Мне показалось, для тебя это что-то значит.
– Иногда, – отвечала Аннабель, – я играю на фортепьяно.
– Но нечасто.
– Почем ты знаешь?
Он перешел к другому окну, с видом на улицу, и отодвинул камчатные, пахнущие дымком шторы. Брезжил тихий, редчайший для Сан-Франциско рассвет: без дымки. Картер видел между домами одинокий шпиль церкви святого Бонифация. Это чудесно: они с Аннабель вместе, одни. Было пять тридцать утра.
– Ты пройдешься со мной? – спросил он.
– Что ты задумал?
– Прогуляться. Ничего такого, за что стоило бы двинуть в морду.
Глава 15
Утро выдалось такое теплое, что можно было идти без плащей. На Мейсон-стрит они не встретили ни одного прохожего, а когда вышли на Маркет-стрит, Картер понял, что хочет показать Аннабель залив.
– Послушай, – сказал он. Канатная трамвайная дорога не работала, но где-то под красной кирпичной мостовой гудели турбины. – Вагоны на ночь ставят в депо, но система всё равно работает. Видишь металлические пластины? Под ними идет трос, он тянется на многие мили, вон туда, в гору, и движется всю ночь огромной петлей.
Аннабель сказала, что она из Лоуренсвилля и ей не нравится, что в Сан-Франциско надо всё время карабкаться в гору. Когда они шли по Коламбус-авеню, Картер показывал новые здания и зияющие пустые участки, еще не отстроенные заново. Землетрясение уничтожило всё: памятники, ветхие лачуги, увеселительные парки, однако Картер их помнил.
– Лет в десять-одиннадцать я плохо спал по ночам. Просыпался часа в четыре и не мог усидеть на месте. Выбирался из дома и шел мили и мили по Вашингтон-стрит, до самого Пиратского берега.
Аннабель застонала.
– Не очень-то умно.
– А я не был умным, просто непоседливым. Таких мальчишек обычно воруют и продают матросам в притонах. Не знаю, как так получилось: я возвращался домой до рассвета, раза два в неделю, и никто ко мне даже не пристал.
– А куда смотрели твои родители?
– Они крепко спали. Я обычно рассказывал брату, Джеймсу, но он точно так же не понимал, насколько это опасно. Мне всегда хотелось иметь друга и гулять вместе с ним.
– Брал бы с собой Джеймса.
– Он всегда спал… У тебя есть братья и сестры?
– Нет.
– Жалко, я тебя тогда не знал. Мы бы подружились.
Аннабель фыркнула и тряхнула головой.
– Ничего подобного.
Они вышли на Филберт-стрит. Картер предупредил, что впереди подъем – самый крутой в мире. Аннабель простонала, что все эти подъемы – не для уроженцев равнинного Канзаса. Когда они выбрались наверх, то оказались в небольшом парке. Картер указал на залив, где стояли на якорях паромы и шхуны. Китайские джонки уже возвращались с утреннего лова креветок.
– Однажды я стоял здесь перед самым рассветом, а в доке лежал на боку огромный корабль – даже не на боку, а практически вверх днищем. Мачты были привязаны к доку, а вокруг суетились люди на плоту, с фонарями. Можно было разглядеть все днище, до самого киля. Я впервые видел те части корабля, которые обычно под водой. На самом деле просто меняли медную обшивку, но я думал, что нечаянно открыл ужасную тайну. Я бежал почти всю дорогу до дома, глядя во все глаза – рассчитывал увидеть то, что взрослые днем от меня прячут.
– Тогда ты и решил стать фокусником.
– О нет, – ответил Картер. – Это началось, когда самый высокий человек в мире украл у меня пятицентовик. – И он рассказал всю историю. Аннабель слушала и смеялась. Картеру нравилось в ней всё, даже самые обычные мелочи, например, то, как она заслоняется ладонью от встающего солнца. Иногда он начисто забывал, о чем говорит, и ей приходилось напоминать.
Они купили галет, меда и молока и поднялись на вершину Телеграф-хилл (Аннабель упорно называла его горой). Серпантин вел через густые, мокрые от росы кусты. Картер рассказывал о знаменитых сан-францисских чудаках. О Лилиан Хичкок, которую девочкой вытащили из горящего дома, после чего она буквально помешалась на пожарных. Родители от греха подальше услали ее во Францию, где та явилась на императорский бал в наряде брандмейстера и на французском исполнила перед Наполеоном III песенку о пожарных. Родители в ужасе вернули ее домой и, чтобы сбыть с рук, решили поскорее выдать замуж. За следующий год пятнадцать молодых людей числились в ее женихах, но Лилиан так ни за кого из них и не вышла.
– Вот молодчина, – прокомментировала Аннабель.
Картер рассказал, как в двадцать один год Лилиан получила право распоряжаться капиталом, выстроила особняк на Пасифик-хайтс и начала закатывать грандиозные приемы. На одном из них побывали родители Картера: Лилиан отгородила веревками часть гостиной и весь вечер развлекала пришедших поединками между профессиональными боксерами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60