Он рассуждал так: "Вернее было бы поместить... Соловья севернее
Чернигова: но требовалось, чтобы Илья был предупрежден о предстоящей
опасности, а это могло случиться только в Чернигове, так как других
христианских городов между Муромом и Киевом не было". Сделаю лишь малень
кое
уточнение. Едущему из Мурома в Киев еще раньше Чернигова - смотрим снова н
а
карту - повстречался бы Новгород-Се-верский. Но этот древний город нс
оставил по себе никакой памяти в былинах, не стал, как выражаются
фольклористы, эпическим городом. А Чернигов стал, сделавшись со временем
расхожей географической деталью, упоминаемой былинами по самым разным
поводам. Так что, пожалуй, для сочинителей былины о Соловье-разбойнике
между Муромом и Киевом действительно существовал, т.е. был известен или
значим, один только Чернигов. Его и вставили в сюжет - там, где этого
требовала художественная логика развертывания событий, а не там, где его
полагалось бы назвать по логике реального путешествия. Подобные
географические смещения в фольклоре далеко не редкость.
Между тем "брынско-брянская" привязка сюжета получала в ходе
исследовательской работы все новые подтверждения. Много интересного
обнаружилось в топонимике окрестностей Брянска и соседствующего с ним
города Карачева, Например, былина говорит, что лесная застава
Соловья-разбойника располагалась у реки Смородины. Эту реку поначалу
считали чисто мифической и на карте не искали - как оказалось вскоре,
напрасно, ибо недалеко от Карачева протекает река Смородиновка (по други
м
данным - Смородинная, Смородинка). А в 13 км от Карачева лежит село с
красивым и не совсем обычным названием Девять Дубов. Отыскали даже Солов
ьев
перевоз - правда, не через Смородиновку, а через Десну, недалеко от
Брянска. Такое скопление названий, вызывающих в памяти сюжет о
Соловье-разбойнике, заставляло с особым интересом отнестись к местным
преданиям. И ожидания исследователей оправдались. 14 апреля 1890 года
газета "Московские ведомости" опубликовала корреспонденцию анонимного
жителя города Карачева.
Сославшись на уже известные нам "былинные" топонимы, автор далее писал:
"Местные старожилы помещики указывают даже то место, где было расположен
о
"гнездо Соловья-разбойника". И теперь на берегу Смородинной находится
огромных размеров пень, который, по преданию, сохранился от громадных
девяти дубов, около которых жил Соловей-разбойник".
Можно ли желать более определенного свидетельства? Прямо хоть организу
й
экспедицию на поиски остатков Соловьевой заставы... Предыдущий анализ,
однако, уже научил нас не доверять слепо самым "точным" указаниям устных и
письменных источников. Повременим с выводами и на сей раз.
Уже в наши дни историк Ю.А.Лип-кинг, по-видимому, не зная об этих
материалах, собранных дореволюционными исследователями, с полной
убежденностью доказывал, что местом обитания Соловья-разбойника была
Курская земля. И, представьте себе, факты, которыми он подкреплял свое
мнение, под стать только что перечисленным. Приведу самое существенное и
з
его аргументации. Во-первых, в Курской области имеется своя река
Смородинка. Во-вторых, при устье... нет, опять же не Смородинки, а другой,
более крупной и известной реки Свапы, впадающей неподалеку от Курска в р
еку
Сейм, есть городище Соловейня, или Соловень-го-ра. В Х-XIII веках тут было
укрепленное поселение, которое Ю.А.Липкинг сравнивает с жилищем Соловья,
защищенным согласно былине крепкой оградой. А главное - "у местного
населения до сих пор бытует предание, что именно здесь и находилось гнез
до
Соловья-разбойника". Вот так!
Думаете, притязания на право считать себя земляками Соловья этим
исчерпываются? Отнюдь нет. "Прописывали" знаменитого разбойника и на
Украине. Во всяком случае, один крестьянин, от которого в прошлом веке
записали прозаический пересказ сюжета о Соловье, деловито сообщил, что
лесная застава разбойника была устроена как раз на том месте, где теперь
находится село Соловиевка (ныне - Житомирской области). Поскольку
рассказчик в этой самой Соловиевке проживал, его слова, согласитесь, име
ли
некоторый вес. Снабдил он "привязкой на местности" и следующий эпизод,
когда Илья по пути в Киев вместе с плененным Соловьем проезжает мимо его
дома. Соловей с семейством, по уверению рассказчика, обитал в селе Грузск
ое
(на территории нынешней Киевской области). Между прочим, дорога из
Соловиевки в Грузское действительно лежит в направлении на Киев... ' Тех
читателей, кто уже прикидывает, какой же вариант заслуживает наибольшег
о
доверия, я прошу учесть еще один адрес: село или поселок Языково
Ульяновской области. С ним связано следующее предание, опубликованное п
ару
десятилетий назад: "Речка, которая течет через село Языково и пруды питае
т,
Соловьем называется. А название-то, говорят, вот откуда пошло. Начало та
речка берет из двенадцати ключей в горах за Языковым, ключи в лесу
начинаются. В нем, в лесу этом, жили когда-то давным-давно разбойники.
Атаманом у них был человек по прозвищу Соловей. Вот и говорили, что речка
течет от Соловья. А поэтому и речку Соловьем назвали". Несмотря на
значительный отход от былинных подробностей (двенадцать дубов, наприме
р,
превратились в двенадцать лесных ключей), все же ясно, что речь и тут идет
о "нашем" Соловье-разбойнике.
Можно, конечно, оценивать каждую географическую привязку деятельности
Соловья по тому, насколько она соответствует маршруту Ильи Муромца. С эт
ой
точки зрения "карачевский" вариант вне конкуренции. Но за всеми местными
преданиями о Соловье-разбойнике просматривается единая схема, широко
распространенная в фольклоре и достаточно хорошо изученная фольклорис
тами.
Историческое сознание народа не довольствуется только хранением "пред
аний
старины глубокой". Практически всегда находятся местные
достопримечательности, природные образования, топонимы, не охваченные
устной историей, но вызывающие любопытство: как это возникло? почему так
называется? И народная мысль искала ответы, восполняя эти пробелы в
исторической памяти выдуманными версиями. Если придумка походила на пр
авду
и была к тому же красивой, интригующей, ее начинали передавать из уст в
уста, из поколения в поколение, и спустя сравнительно короткий срок она у
же
воспринималась как предание, тянущееся из глубины веков.
К примеру, есть в Поволжье гора, которую местные жители окрестили
Лепешкой. Почему? Даже не видев этой горы, мы вправе предположить, почти не
рискуя ошибиться: за ее приплюснутую форму. Однако такое объяснение
казалось, видимо, слишком прозаическим, будничным, и обитатели тех мест
рассказывают совершенно иное: гору прозвали Лепешкой потому, что когда-т
о с
нее Стенька Разин сбрасывал ограбленных им купцов, "они и разбивались в
лепешку". Спору нет, соблазнительно связать местное название с известной
личностью прошлого. Благодаря этому родной край приобщался к "большой"
истории. Потому-то, скажем, о пребывании Петра 1 "вспоминали" и там, где он
никогда не был, любое старинное оружие на Урале пытались объявить
пугачевским, а основателем практически каждой станицы на Дону называли
Ермака Тимофеевича.
Тот же принцип лежит в основе преданий о Соловье-разбойнике: берется
местное название, перекликающееся с именами собственными в былинном сю
жете,
и утверждается, что как раз в этих местах и находились владения Соловья.
Три таких утверждения - относительно Языкова, курской Соло-вейнЯ и
украинской Соловиевки - явно не могут быть истинными. Почему же мы должны
доверять четвертому, абсолютно однотипному с ними "воспоминанию" о заста
ве
Соловья в районе Карачева? Только из-за близости тамошних Девяти Дубов и
реки Смородиновки к местам, указанным в былине? Но ведь сама эта близость
и
могла подтолкнуть местных жителей к предположению, что действие знамен
итой
былины разворачивалось некогда в их краю.
Доказать же, что подобные рассказы и впрямь дошли до нас со времени тех
событий, ничем пока нельзя. По справедливому замечанию крупнейшего знат
ока
былин А.М.Астаховой, "названия реки и села могли возникнуть и в более
позднее время, а самый факт существования в старину чисто местных предан
ий
о Соловье-разбойнике не установлен".
Так что вопреки первому впечатлению надежных географических ориентир
ов у
нас мало. Собственно говоря, полного доверия заслуживает только один:
Брынские (Брянские) леса, без дальнейшей конкретизации места. Но и этого,
как мы сейчас увидим, достаточно, чтобы сделать кое-какие выводы об
исторической сущности Соловья-разбойника.
Брынские леса - это часть обширной территории, которую в период
формирования древнерусской государственности населяло племя вятичей.
Географическое положение земли вятичей предписывало ей стать связующи
м
звеном между "центром" и северо-восточными "окраинами" нарождающегося
государства. Однако в реальной жизни долгое время было иначе. Наш видный
историк В.О.Ключевский отмечал: "До половины XII в. не заметно прямого
сообщения Киевской Руси с отдаленным Ростово-Суздальским краем. ...Когда
ростовскому или муромскому князю приходилось ездить на юг в Киев, он еха
л
не прямой дорогой, а делал длинный объезд в сторону". Путь обычно лежал
через верховья Волги и Смоленск. Почему же княжеские дружины так
старательно огибали владения вятичей? Вряд ли причиной были только
труднопроходимые дебри и болота. Ведь для купеческих караванов земля
вятичей и в те годы была "проницаема". Через нее уже с IX века проходил
торговый путь, связывавший Киев с Волжским Булгаром. Поднявшись вверх по
Десне, купцы волоком переправляли свой груз в верховья Оки, а по ней
попадали в Волгу. Но то что удавалось мирным торговцам, очень нелегко был
о
осуществить людям, приходившим сюда с другими намерениями...
Исследователи давно обратили внимание на красноречивую фразу в "Поучен
ии"
Владимира Мономаха. Перечень своих походов он начинает так: "Первое, к
Ростову вдох, сквозе вятичи, посла мя отець..." (Князь был в ту пору еще
отроком.) Читатель сразу чувствует, что слова "сквозь вятичи" - не просто
уточнение маршрута; Мономах и на склоне лет был горд тем, что к Ростову он
тогда шел не окольным, а прямым путем. Аналогичный оборот мы встречаем в
тексте "Поучения" еще дважды, и каждый раз он несет в себе недвусмысленную
эмоциональную нагрузку. "И пройдох сквозе половечьскыи вои (половецких
воинов), бьяся, до Переяславля..." - сообщает князь в одном случае.
Вспоминая другой яркий эпизод своей жизни, он рассказывает, как с неболь
шой
дружиной "и с детми и с женами" ехал "сквозе полкы по-ловьчские", а половцы
"облизахутся на нас акы волци", но не посмели напасть, и русичи "неврежени"
добрались до места назначения. О препятствиях, которые чинились во время
его первого похода в земле вятичей, Владимир Мономах даже не находит нуж
ным
говорить, очевидно, полагая, что не только его современникам, но и
потомкам, которым адресовано "Поучение", и без того понятно, чего это стоит
- проехать "сквозь вятичей"...
Действительно, вятичи дольше и упорнее других восточнославянских плем
ен
сохраняли свою обособленность, сопротивляясь властным притязаниям кие
вских
князей. В 966 году князь Святослав, как сообщает летопись, "вятичи победи
... и дань на них възложи". Но зависимость от Киева вятичи терпели недолго.
В 981 году сыну Святослава Владимиру опять пришлось облагать их данью с
помощью вооруженной силы. Уже через год вятичи восстали. Владимир
Святославич снова отправляется в поход против них, снова их побеждает, н
о и
эта победа не была окончательной. Еще два раза довелось воевать с вятича
ми
Владимиру Мономаху.
По-видимому, именно ему принадлежит большая, если не решающая, заслуга в
том, что сопротивление вятичей было в конце концов сломлено и их земля
стала "проходимой". Как считает археолог Т.Н.Никольская, благодаря похода
м
Мономаха была проложена дорога из Киева в Ростов, шедшая через Карачев,
Москву и другие поселения вятичей. Вскоре установилась и дорога в
северо-восточном направлении, почти совпадающая с былинным маршрутом И
льи
Муромца. Свидетельством ее появления служит такой факт. В середине XII века
обособляется и возвышается Рязанское княжество. "Перемены объясняются,
очевидно, тем, что к этому времени, - пишет Т.Н.Никольская, - были
проложены пути в Рязань через вятичские леса, что приблизило ее к южным
русским центрам. Именно к этому времени (середина XII в.) относится
строительство оборонительных сооружений вокруг города и интенсивное
строительство на Южном городище".
Заметьте, что датировка начала регулярных поездок "сквозь вятичей",
опирающаяся на археологические данные, полностью согласуется с той, кот
орую
сделал В.О.Ключевский на основе летописных известий. С середины XII века
никаких сведений о движении окольными путями уже нет. Юрий Долгорукий,
воевавший в 1149-1154 годах с князем Изяславом, водил свои полки из Ростова
на Киев прямиком. Митрополит Кирилл в 1250 году ехал из Киева в Суздаль
через Чернигов и Рязань. В 1299 году митрополит Максим, по словам летописи,
"иде из Киева к Брянску, а от Брянска иде в Суздальскую землю". Дорога
через землю вятичей функционировала теперь нормально.
Все подталкивает к мысли, что в сюжете о первом подвиге Ильи Муромца
отразилась борьба за проклады-вание этой дороги. В пользу такого вывода,
помимо географических совпадений, говорит все та же хронология. Заманчи
во
подключить к анализу еще одну датировку, на сей раз имеющую прямое
отношение к былине. Историчность Ильи Муромца до сих пор надежно не
доказана, однако киево-печерский монах Афанасий Кально-фойский писал в 1638
году, что Илья жил за 450 лет до этого, то есть, получается, "около 1188
года". Характер сообщения не покажется странным, если считать, что
зафиксированной осталась только дата кончины воителя, которую и имел в в
иду
Афанасий. Таким образом, молодые годы Ильи пришлись бы на середину XII
века.
Верны эти сведения или нет, но по другим источникам можно заключить, что
слава об Илье Муромце, устные произведения о нем стали широко
распространяться именно в XII веке. Последнее обстоятельство для нас даже
важнее. Наивно ведь предполагать, будто Илья Муромец на самом деле очист
ил
ту "дорожку прямоезжую". В былине мы имеем народно-поэтическое видение
событий, которое заведомо отлично от реального их хода. Многолетние и
многоразовые усилия по налаживанию пути "сквозь вятичей" эпос представи
л
как однократное деяние, все заслуги, по законам жанра, приписаны богатыр
ю
из народа, да и вообще инициатива тут, как уверяет былина, принадлежала не
"центру", а "провинции". Так что стать главным действующим лицом тех
событий Илья мог лишь в народной фантазии. Но предпосылки к зарождению э
той
выдумки, в том числе хронологические, имелись. Поскольку фольклорная
биография Ильи Муромца начинала складываться именно в то время, когда вс
е
препоны на пути через леса вятичей были наконец-то ликвидированы, это
достижение оказывалось благодатным материалом для создания былины о п
ервом
подвиге богатыря, которому для поступления на службу к киевскому князю к
ак
раз требовалось проехать теми лесами...
Получается, застава Соловья символизировала собой непокорное племя вя
тичей?
Если исходить из приведенных фактов - эта трактовка очевидна, и ее уверен
но
предлагали еще ученые прошлого века. Дополнительным аргументом в ее пол
ьзу
является известное сходство образа жизни Соловья-разбойника с бытом
вятичей. Последние, согласно "Повести временных лет", "жи-вяху в лесех,
якоже и всякий зверь, ядуще все нечисто..." Пусть даже киевский летописец
преувеличил дикость вятичей, нет сомнения, что он опирался на расхожие
представления о них, сложившиеся на Руси, и образ вятича, сидящего на
дереве, с этими представлениями, надо думать, вполне гармонировал. Кроме
того, среди обитателей лесной глуши медленнее устанавливались феодаль
ные
отношения, в былине же настойчиво подчеркивается: Соловей живет в тесном
родственном кругу. Легко предположить здесь намек на патриархально-род
овой
уклад жизни вятичей, который людям из "более цивилизованных" русских
земель, например, тому же Илье Муромцу, казался уже архаичным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Чернигова: но требовалось, чтобы Илья был предупрежден о предстоящей
опасности, а это могло случиться только в Чернигове, так как других
христианских городов между Муромом и Киевом не было". Сделаю лишь малень
кое
уточнение. Едущему из Мурома в Киев еще раньше Чернигова - смотрим снова н
а
карту - повстречался бы Новгород-Се-верский. Но этот древний город нс
оставил по себе никакой памяти в былинах, не стал, как выражаются
фольклористы, эпическим городом. А Чернигов стал, сделавшись со временем
расхожей географической деталью, упоминаемой былинами по самым разным
поводам. Так что, пожалуй, для сочинителей былины о Соловье-разбойнике
между Муромом и Киевом действительно существовал, т.е. был известен или
значим, один только Чернигов. Его и вставили в сюжет - там, где этого
требовала художественная логика развертывания событий, а не там, где его
полагалось бы назвать по логике реального путешествия. Подобные
географические смещения в фольклоре далеко не редкость.
Между тем "брынско-брянская" привязка сюжета получала в ходе
исследовательской работы все новые подтверждения. Много интересного
обнаружилось в топонимике окрестностей Брянска и соседствующего с ним
города Карачева, Например, былина говорит, что лесная застава
Соловья-разбойника располагалась у реки Смородины. Эту реку поначалу
считали чисто мифической и на карте не искали - как оказалось вскоре,
напрасно, ибо недалеко от Карачева протекает река Смородиновка (по други
м
данным - Смородинная, Смородинка). А в 13 км от Карачева лежит село с
красивым и не совсем обычным названием Девять Дубов. Отыскали даже Солов
ьев
перевоз - правда, не через Смородиновку, а через Десну, недалеко от
Брянска. Такое скопление названий, вызывающих в памяти сюжет о
Соловье-разбойнике, заставляло с особым интересом отнестись к местным
преданиям. И ожидания исследователей оправдались. 14 апреля 1890 года
газета "Московские ведомости" опубликовала корреспонденцию анонимного
жителя города Карачева.
Сославшись на уже известные нам "былинные" топонимы, автор далее писал:
"Местные старожилы помещики указывают даже то место, где было расположен
о
"гнездо Соловья-разбойника". И теперь на берегу Смородинной находится
огромных размеров пень, который, по преданию, сохранился от громадных
девяти дубов, около которых жил Соловей-разбойник".
Можно ли желать более определенного свидетельства? Прямо хоть организу
й
экспедицию на поиски остатков Соловьевой заставы... Предыдущий анализ,
однако, уже научил нас не доверять слепо самым "точным" указаниям устных и
письменных источников. Повременим с выводами и на сей раз.
Уже в наши дни историк Ю.А.Лип-кинг, по-видимому, не зная об этих
материалах, собранных дореволюционными исследователями, с полной
убежденностью доказывал, что местом обитания Соловья-разбойника была
Курская земля. И, представьте себе, факты, которыми он подкреплял свое
мнение, под стать только что перечисленным. Приведу самое существенное и
з
его аргументации. Во-первых, в Курской области имеется своя река
Смородинка. Во-вторых, при устье... нет, опять же не Смородинки, а другой,
более крупной и известной реки Свапы, впадающей неподалеку от Курска в р
еку
Сейм, есть городище Соловейня, или Соловень-го-ра. В Х-XIII веках тут было
укрепленное поселение, которое Ю.А.Липкинг сравнивает с жилищем Соловья,
защищенным согласно былине крепкой оградой. А главное - "у местного
населения до сих пор бытует предание, что именно здесь и находилось гнез
до
Соловья-разбойника". Вот так!
Думаете, притязания на право считать себя земляками Соловья этим
исчерпываются? Отнюдь нет. "Прописывали" знаменитого разбойника и на
Украине. Во всяком случае, один крестьянин, от которого в прошлом веке
записали прозаический пересказ сюжета о Соловье, деловито сообщил, что
лесная застава разбойника была устроена как раз на том месте, где теперь
находится село Соловиевка (ныне - Житомирской области). Поскольку
рассказчик в этой самой Соловиевке проживал, его слова, согласитесь, име
ли
некоторый вес. Снабдил он "привязкой на местности" и следующий эпизод,
когда Илья по пути в Киев вместе с плененным Соловьем проезжает мимо его
дома. Соловей с семейством, по уверению рассказчика, обитал в селе Грузск
ое
(на территории нынешней Киевской области). Между прочим, дорога из
Соловиевки в Грузское действительно лежит в направлении на Киев... ' Тех
читателей, кто уже прикидывает, какой же вариант заслуживает наибольшег
о
доверия, я прошу учесть еще один адрес: село или поселок Языково
Ульяновской области. С ним связано следующее предание, опубликованное п
ару
десятилетий назад: "Речка, которая течет через село Языково и пруды питае
т,
Соловьем называется. А название-то, говорят, вот откуда пошло. Начало та
речка берет из двенадцати ключей в горах за Языковым, ключи в лесу
начинаются. В нем, в лесу этом, жили когда-то давным-давно разбойники.
Атаманом у них был человек по прозвищу Соловей. Вот и говорили, что речка
течет от Соловья. А поэтому и речку Соловьем назвали". Несмотря на
значительный отход от былинных подробностей (двенадцать дубов, наприме
р,
превратились в двенадцать лесных ключей), все же ясно, что речь и тут идет
о "нашем" Соловье-разбойнике.
Можно, конечно, оценивать каждую географическую привязку деятельности
Соловья по тому, насколько она соответствует маршруту Ильи Муромца. С эт
ой
точки зрения "карачевский" вариант вне конкуренции. Но за всеми местными
преданиями о Соловье-разбойнике просматривается единая схема, широко
распространенная в фольклоре и достаточно хорошо изученная фольклорис
тами.
Историческое сознание народа не довольствуется только хранением "пред
аний
старины глубокой". Практически всегда находятся местные
достопримечательности, природные образования, топонимы, не охваченные
устной историей, но вызывающие любопытство: как это возникло? почему так
называется? И народная мысль искала ответы, восполняя эти пробелы в
исторической памяти выдуманными версиями. Если придумка походила на пр
авду
и была к тому же красивой, интригующей, ее начинали передавать из уст в
уста, из поколения в поколение, и спустя сравнительно короткий срок она у
же
воспринималась как предание, тянущееся из глубины веков.
К примеру, есть в Поволжье гора, которую местные жители окрестили
Лепешкой. Почему? Даже не видев этой горы, мы вправе предположить, почти не
рискуя ошибиться: за ее приплюснутую форму. Однако такое объяснение
казалось, видимо, слишком прозаическим, будничным, и обитатели тех мест
рассказывают совершенно иное: гору прозвали Лепешкой потому, что когда-т
о с
нее Стенька Разин сбрасывал ограбленных им купцов, "они и разбивались в
лепешку". Спору нет, соблазнительно связать местное название с известной
личностью прошлого. Благодаря этому родной край приобщался к "большой"
истории. Потому-то, скажем, о пребывании Петра 1 "вспоминали" и там, где он
никогда не был, любое старинное оружие на Урале пытались объявить
пугачевским, а основателем практически каждой станицы на Дону называли
Ермака Тимофеевича.
Тот же принцип лежит в основе преданий о Соловье-разбойнике: берется
местное название, перекликающееся с именами собственными в былинном сю
жете,
и утверждается, что как раз в этих местах и находились владения Соловья.
Три таких утверждения - относительно Языкова, курской Соло-вейнЯ и
украинской Соловиевки - явно не могут быть истинными. Почему же мы должны
доверять четвертому, абсолютно однотипному с ними "воспоминанию" о заста
ве
Соловья в районе Карачева? Только из-за близости тамошних Девяти Дубов и
реки Смородиновки к местам, указанным в былине? Но ведь сама эта близость
и
могла подтолкнуть местных жителей к предположению, что действие знамен
итой
былины разворачивалось некогда в их краю.
Доказать же, что подобные рассказы и впрямь дошли до нас со времени тех
событий, ничем пока нельзя. По справедливому замечанию крупнейшего знат
ока
былин А.М.Астаховой, "названия реки и села могли возникнуть и в более
позднее время, а самый факт существования в старину чисто местных предан
ий
о Соловье-разбойнике не установлен".
Так что вопреки первому впечатлению надежных географических ориентир
ов у
нас мало. Собственно говоря, полного доверия заслуживает только один:
Брынские (Брянские) леса, без дальнейшей конкретизации места. Но и этого,
как мы сейчас увидим, достаточно, чтобы сделать кое-какие выводы об
исторической сущности Соловья-разбойника.
Брынские леса - это часть обширной территории, которую в период
формирования древнерусской государственности населяло племя вятичей.
Географическое положение земли вятичей предписывало ей стать связующи
м
звеном между "центром" и северо-восточными "окраинами" нарождающегося
государства. Однако в реальной жизни долгое время было иначе. Наш видный
историк В.О.Ключевский отмечал: "До половины XII в. не заметно прямого
сообщения Киевской Руси с отдаленным Ростово-Суздальским краем. ...Когда
ростовскому или муромскому князю приходилось ездить на юг в Киев, он еха
л
не прямой дорогой, а делал длинный объезд в сторону". Путь обычно лежал
через верховья Волги и Смоленск. Почему же княжеские дружины так
старательно огибали владения вятичей? Вряд ли причиной были только
труднопроходимые дебри и болота. Ведь для купеческих караванов земля
вятичей и в те годы была "проницаема". Через нее уже с IX века проходил
торговый путь, связывавший Киев с Волжским Булгаром. Поднявшись вверх по
Десне, купцы волоком переправляли свой груз в верховья Оки, а по ней
попадали в Волгу. Но то что удавалось мирным торговцам, очень нелегко был
о
осуществить людям, приходившим сюда с другими намерениями...
Исследователи давно обратили внимание на красноречивую фразу в "Поучен
ии"
Владимира Мономаха. Перечень своих походов он начинает так: "Первое, к
Ростову вдох, сквозе вятичи, посла мя отець..." (Князь был в ту пору еще
отроком.) Читатель сразу чувствует, что слова "сквозь вятичи" - не просто
уточнение маршрута; Мономах и на склоне лет был горд тем, что к Ростову он
тогда шел не окольным, а прямым путем. Аналогичный оборот мы встречаем в
тексте "Поучения" еще дважды, и каждый раз он несет в себе недвусмысленную
эмоциональную нагрузку. "И пройдох сквозе половечьскыи вои (половецких
воинов), бьяся, до Переяславля..." - сообщает князь в одном случае.
Вспоминая другой яркий эпизод своей жизни, он рассказывает, как с неболь
шой
дружиной "и с детми и с женами" ехал "сквозе полкы по-ловьчские", а половцы
"облизахутся на нас акы волци", но не посмели напасть, и русичи "неврежени"
добрались до места назначения. О препятствиях, которые чинились во время
его первого похода в земле вятичей, Владимир Мономах даже не находит нуж
ным
говорить, очевидно, полагая, что не только его современникам, но и
потомкам, которым адресовано "Поучение", и без того понятно, чего это стоит
- проехать "сквозь вятичей"...
Действительно, вятичи дольше и упорнее других восточнославянских плем
ен
сохраняли свою обособленность, сопротивляясь властным притязаниям кие
вских
князей. В 966 году князь Святослав, как сообщает летопись, "вятичи победи
... и дань на них възложи". Но зависимость от Киева вятичи терпели недолго.
В 981 году сыну Святослава Владимиру опять пришлось облагать их данью с
помощью вооруженной силы. Уже через год вятичи восстали. Владимир
Святославич снова отправляется в поход против них, снова их побеждает, н
о и
эта победа не была окончательной. Еще два раза довелось воевать с вятича
ми
Владимиру Мономаху.
По-видимому, именно ему принадлежит большая, если не решающая, заслуга в
том, что сопротивление вятичей было в конце концов сломлено и их земля
стала "проходимой". Как считает археолог Т.Н.Никольская, благодаря похода
м
Мономаха была проложена дорога из Киева в Ростов, шедшая через Карачев,
Москву и другие поселения вятичей. Вскоре установилась и дорога в
северо-восточном направлении, почти совпадающая с былинным маршрутом И
льи
Муромца. Свидетельством ее появления служит такой факт. В середине XII века
обособляется и возвышается Рязанское княжество. "Перемены объясняются,
очевидно, тем, что к этому времени, - пишет Т.Н.Никольская, - были
проложены пути в Рязань через вятичские леса, что приблизило ее к южным
русским центрам. Именно к этому времени (середина XII в.) относится
строительство оборонительных сооружений вокруг города и интенсивное
строительство на Южном городище".
Заметьте, что датировка начала регулярных поездок "сквозь вятичей",
опирающаяся на археологические данные, полностью согласуется с той, кот
орую
сделал В.О.Ключевский на основе летописных известий. С середины XII века
никаких сведений о движении окольными путями уже нет. Юрий Долгорукий,
воевавший в 1149-1154 годах с князем Изяславом, водил свои полки из Ростова
на Киев прямиком. Митрополит Кирилл в 1250 году ехал из Киева в Суздаль
через Чернигов и Рязань. В 1299 году митрополит Максим, по словам летописи,
"иде из Киева к Брянску, а от Брянска иде в Суздальскую землю". Дорога
через землю вятичей функционировала теперь нормально.
Все подталкивает к мысли, что в сюжете о первом подвиге Ильи Муромца
отразилась борьба за проклады-вание этой дороги. В пользу такого вывода,
помимо географических совпадений, говорит все та же хронология. Заманчи
во
подключить к анализу еще одну датировку, на сей раз имеющую прямое
отношение к былине. Историчность Ильи Муромца до сих пор надежно не
доказана, однако киево-печерский монах Афанасий Кально-фойский писал в 1638
году, что Илья жил за 450 лет до этого, то есть, получается, "около 1188
года". Характер сообщения не покажется странным, если считать, что
зафиксированной осталась только дата кончины воителя, которую и имел в в
иду
Афанасий. Таким образом, молодые годы Ильи пришлись бы на середину XII
века.
Верны эти сведения или нет, но по другим источникам можно заключить, что
слава об Илье Муромце, устные произведения о нем стали широко
распространяться именно в XII веке. Последнее обстоятельство для нас даже
важнее. Наивно ведь предполагать, будто Илья Муромец на самом деле очист
ил
ту "дорожку прямоезжую". В былине мы имеем народно-поэтическое видение
событий, которое заведомо отлично от реального их хода. Многолетние и
многоразовые усилия по налаживанию пути "сквозь вятичей" эпос представи
л
как однократное деяние, все заслуги, по законам жанра, приписаны богатыр
ю
из народа, да и вообще инициатива тут, как уверяет былина, принадлежала не
"центру", а "провинции". Так что стать главным действующим лицом тех
событий Илья мог лишь в народной фантазии. Но предпосылки к зарождению э
той
выдумки, в том числе хронологические, имелись. Поскольку фольклорная
биография Ильи Муромца начинала складываться именно в то время, когда вс
е
препоны на пути через леса вятичей были наконец-то ликвидированы, это
достижение оказывалось благодатным материалом для создания былины о п
ервом
подвиге богатыря, которому для поступления на службу к киевскому князю к
ак
раз требовалось проехать теми лесами...
Получается, застава Соловья символизировала собой непокорное племя вя
тичей?
Если исходить из приведенных фактов - эта трактовка очевидна, и ее уверен
но
предлагали еще ученые прошлого века. Дополнительным аргументом в ее пол
ьзу
является известное сходство образа жизни Соловья-разбойника с бытом
вятичей. Последние, согласно "Повести временных лет", "жи-вяху в лесех,
якоже и всякий зверь, ядуще все нечисто..." Пусть даже киевский летописец
преувеличил дикость вятичей, нет сомнения, что он опирался на расхожие
представления о них, сложившиеся на Руси, и образ вятича, сидящего на
дереве, с этими представлениями, надо думать, вполне гармонировал. Кроме
того, среди обитателей лесной глуши медленнее устанавливались феодаль
ные
отношения, в былине же настойчиво подчеркивается: Соловей живет в тесном
родственном кругу. Легко предположить здесь намек на патриархально-род
овой
уклад жизни вятичей, который людям из "более цивилизованных" русских
земель, например, тому же Илье Муромцу, казался уже архаичным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9