– А какое мне до этого дело, черт возьми?
– Прошу прощения? – встрепенулся Каррера.
– Извините, – развела руками Мерри, – но мне все это до смерти надоело. Меня просто уже воротит. Я сбежала из Лидо, сбежала от фестиваля и теперь хочу сбежать от Сансовино вместе с Каналетто, Веронезе и всеми остальными. Я все утро бродила по трущобам…
– Но почему? И почему именно по трущобам?
– Потому что здесь они такие печальные.
– Я понимаю, это очень романтично.
– Извините еще раз, но я и вправду очень устала. От всего, в том числе и от Венеции. Тем более что она столь же ирреальна и иллюзорна, как я сама.
Каррера призадумался. Посмотрел в сторону, потом снова взглянул на Мерри.
– Напротив, вы очень реальны, – сказал он. – Или вы считаете, что голь перекатная, населяющая трущобы, которыми вы так восхищаетесь, более реальна, чем вы? Нет же, как раз эти простые люди и ходят в кино, любуются на вас и живут мечтами о вас и о роскошной жизни. Благодаря только вам они и существуют. И для них именно вы воплощаете реальность. Они влачат жалкую, скучную и убогую жизнь. Вы же вселяете в них проблески надежды, света и радости. Надежду на лучшую жизнь.
– Нет, нет, – замотала головой Мерри. – Вы говорите о настоящем искусстве. Фильмы, в которых снимаюсь я, не относятся к такому искусству…
– Ничего подобного, – возразил Каррера. – Хотя это и очень печально. Они как раз и относятся. Качество – интеллектуальное или художественное качество – фильмов сейчас отошло на второй план. Главное теперь – насколько зритель в состоянии отождествить себя с героем. Если это удается, то все в порядке: зритель верит картине, а раз так, то картина хорошая.
– Как это грустно.
– Да, но я стараюсь об этом не думать.
– Почему тогда вы снимаете картины?
– Просто чтобы позабавиться.
– Дорогое увлечение, не так ли?
– Нет, вовсе нет. У меня есть спонсоры. К тому же до сих пор мне везло. Мои фильмы имели успех, хотя я вовсе к этому не стремился. Если я вдруг утрачу интерес, то перестану снимать.
– Мне это непонятно, – сказала Мерри. – Зачем вы это делаете? Что именно вас забавляет?
– Если вам это и в самом деле интересно, то знайте: фильмы я снимаю потому, что я своего рода сексуальный маньяк. Извращенец. Обожаю наблюдать за тем, что обычно принято скрывать от посторонних глаз. В этом смысле все режиссеры – извращенцы. Вуаёры. А актеры и актрисы, наоборот – эксгибиционисты. Бесстыдно выставляются всем напоказ. Я видел ваши прекрасные фотографии в «Лотарио». Глядя на них, я подумал, что вы – прирожденная киноактриса. Идеальное перевоплощение. На фотографиях вы такая дразнящая, доступная, зовущая, а ведь все это только игра! Вам, должно быть, странно, что в венецианском искусстве начисто отсутствует сексуальное начало. А ведь кино – отражение жизни. Мы боремся за вкус, согласен, но было бы верхом лицемерия отрицать, что едва ли не в первую очередь зрителя влечет эротическое начало, хотя бы в форме намека.
– Да, возможно, – произнесла Мерри.
– Вы со мной не согласны?
– Не знаю. Я как раз об этом думаю.
Она и впрямь думала над его словами, а также и о нем самом.
– Человеческий ум, – изрек он, прерывая ее мысли, – одна из наименее общепризнанных эрогенных зон.
Тут он прав. Мерри вдруг осознала, что за несколько минут их столь краткого общения ее очень потянуло к этому человеку. Интересно, а заинтересовался ли ею Каррера? Для нее это представлялось своеобразным вызовом – сумеет ли она зажечь в мужчине интерес к себе столь необычным, интеллектуальным способом. Ведь Каррера не из тех, падких на развлечения американских парней, которых можно соблазнить, лишь чуть-чуть подразнив манящим белым телом. И он не бизнесмен, для которого она лишь товар или вложение денег, и не голодный молодой актер, который видит в ней пропуск в недоступный мир. Нет, Каррера – человек из Старого Света, много познавший и испытавший, яркий, интеллектуальный и куда более знаменитый, чем она сама. Мерри задумалась, а способна ли она вообще привлечь его так, как он привлек ее. Ведь, несмотря на свои скитания, она еще так мало повидала, так мало познала – особенно в интеллектуальной сфере.
Мерри не могла учесть одного – что Каррера, подобно другим интеллектуалам Старого Света, способен клюнуть как раз на те качества, которые в ее глазах казались главными недостатками. Что он отнесется к ним вовсе не как к недостаткам, но как к проявлению чисто американской непосредственности. Что он воспринимает ее так, как художник воспринимает чистый холст, и увидит в ней то, что увидел Пигмалион в глыбе холодного, белого и безжизненного мрамора.
Между тем vaporetto приближался к мосту Академии.
– Очень жаль, – вздохнул Каррера, – но я здесь выхожу. Я бы пригласил вас с собой, но мне кажется, что вы сейчас не в том настроении, чтобы любоваться на шедевры, выставленные в Академии. Вы идете вечером на показ?
Мерри никак не могла угадать, хочет ли он, чтобы она согласилась или отказалась.
– Я еще не знаю, – сказала она.
– Может быть, поужинаем вместе? В семь часов. А потом, если решите, что пойдете на показ, у вас останется еще достаточно времени на сборы.
Мерри, одновременно обрадованная и удивленная, быстро ответила:
– Да. С удовольствием.
Каррера снова кивнул. Точно так же, как тогда, когда представлялся ей.
– Сочту за честь, – сказал он. – Буду ждать с нетерпением. Я позвоню вам в гостиницу.
Катер пристал к причалу. Мерри проводила Карреру взглядом. Он шагал по побитому временем деревянному pontile, не оборачиваясь.
Vaporetto доставил Мерри в Сан-Заккария, где она пересела на катер, следующий в Лидо.
Каррера, проведя в Академии сорок минут, так и не смог сосредоточиться на полотнах замечательных мастеров. Наконец, убедившись, что ничего не выйдет, он покинул Академию, спустился к причалу, сел в катер-такси и вернулся в «Гритти». Поднявшись в свои апартаменты, плеснул в бокал щедрую порцию бренди, добавил содовой, уселся в кресло у окна и, потягивая бренди, принялся разглядывать фотографии в альбоме. На альбом сам по себе стоило посмотреть: огромный, в переплете из кожи варана, да еще с хитроумным наборным замочком – вроде тех, на которые запирают дорожные сумки. Любуясь фотографиями, Каррера подумал, что неплохо бы завести такой альбом для фотографий Мерри. Очень бы неплохо!
Мерри совсем забыла, что обещала Фредди поужинать с мим вместе. Когда она вернулась в номер и сказала мисс Китс, что собирается ужинать с Каррерой, мисс Китс напомнила ей о данном Фредди обещании и тактично намекнула, что было бы неплохо, если бы она сама или Мерри позвонила мистеру Гринделлу.
– О Боже! – всплеснула руками Мерри. – У меня совсем из головы вылетело. Сейчас же позвоню ему, спасибо, что напомнили.
Она сняла трубку и попросила телефонистку соединить ее с мистером Гринделлом.
– Фредди? Это Мерри.
– Привет, – поздоровался он. – Как прошел день?
– Замечательно, – ответила она. – Только я, к сожалению, натворила глупостей.
– Да что вы?
Голос его прозвучал спокойно, с обычной беззаботностью, но Мерри знала, что внутри Фредди уже весь подобрался, мигом превратившись в пресс-агента, каковым являлся, и что его мозг сейчас лихорадочно перебирает варианты, обдумывая, из какой передряги ему придется вытаскивать набедокурившую Мерри.
– Вообще-то это все не так уж страшно, – поспешила успокоить его Мерри.
– Да? – спросил он. – Чем я могу вам помочь?
– Вы можете меня простить. Я случайно встретилась на vaporetto с Раулем Каррерой и приняла его предложение отужинать вместе с ним. И у меня совершенно вылетело из головы, что мы уговорились ужинать с вами. Вы сможете простить меня? Или, может быть, поужинаем в другой раз?
– А почему же нет? Давайте поужинаем завтра. – Ой, как здорово! Давайте. Спасибо большое.
– Не радуйтесь, – строго добавил Фредди. – Только с одним условием. Давайте посидим сегодня в баре.
– С удовольствием, – быстро согласилась Мерри. – То есть… А мы успеем? Мне же еще нужно будет уложить волосы и переодеться.
– А мы мигом. Давайте прямо сейчас. Поскольку вы разбили мое сердце, я имею право на маленький каприз.
– Хорошо, – улыбнулась она. – Я согласна.
– Тогда жду вас в баре через десять минут.
– Договорились, – сказала она и положила трубку.
Гринделл еще некоторое время не вешал трубку, задумавшись. Предстоящее свидание его вовсе не радовало. Даже совсем не радовало. Но он должен это сделать. Ради нее. Если не ради самой Мерри, то ради Карлотты, вернее – в память о Карлотте. Это его священный долг.
Дождавшись Мерри, он спросил, что ей заказать.
– Не знаю, – пожала плечами Мерри. – Я только что пила джин с тоником.
– Тогда я закажу вам вермут с содовой. Когда вермут смешается с джином, у вас получится настоящий мартини.
Мерри подали вермут с содовой, а Фредди – двойную порцию шотландского виски. За время, прошедшее после звонка Мерри, Фредди успел привести мысли в порядок и поэтому не стал расспрашивать Мерри ни о том, как она провела день, ни о встрече с Каррерой. Он решил, что дождется, пока Мерри сама заведет разговор на эту тему.
Долго ждать ему не пришлось. Еще раз извинившись за забывчивость, Мерри снова посетовала на то, что приняла предложение Карреры.
– Ведь я его почти не знаю. До этого мы встречались только на приеме, во Дворце дожей. Ой, совсем забыла! Вы же сами нас познакомили!
– Что ж, поделом мне, – улыбнулся Фредди. – Раз я знакомлю вас с кем попало, то отныне мне всегда суждено ужинать в одиночестве.
– Вы только не обижайтесь, пожалуйста.
– Я пошутил, – признался Фредди. И поднял свой бокал. – За вас.
– Спасибо, – сказала Мерри. И они выпили.
– А вы видели какие-нибудь из фильмов Карреры? – поинтересовался Гринделл, чуть помолчав.
– Да, парочку видела.
– Странные, правда?
– Да, – сказала Мерри. – Весьма странные.
– Да он и сам, насколько я наслышан, немного маньяк.
– О, Фредди, а вы, оказывается, не прочь позлословить.
– Вовсе нет, – помотал головой Гринделл. – Честное слово. Просто я из-за вас волнуюсь.
– Я уже не маленькая девочка, Фредди. Мне уже давно позволяют самой переходить через улицу.
– Каррера – не улица, Мерри. Он, скорее, – взлетно-посадочная полоса.
– Ну, право же, Фредди!
– Поймите меня правильно, Мерри. Прошу вас. Я не отговариваю вас от встречи с ним или от того, что за этим последует. Пожалуйста. Только, Бога ради, будьте осторожны. И не сердитесь на меня, прошу вас.
– Мне не за что на вас сердиться, – ответила Мерри. – Напротив, очень мило с вашей стороны, что вы так обо мне печетесь. Но ничего не выйдет. Ничто настолько не разжигает женское любопытство, как совет держаться с кем-то осторожней.
– Я знаю, – вздохнул Фредди. – Но ничего не могу с собой поделать, как мне еще вас уберечь? Он странный человек, даже, я бы сказал, нездоровый. А я бы очень не хотел, чтобы вы потом страдали.
– Не волнуйтесь, я сумею за себя постоять, – сказала Мерри.
– Ну, ладно, – вздохнул он.
Мерри допила вермут и поспешила наверх делать укладку. Оставшись в одиночестве, Фредди попросил подать себе еще виски. Завтра вечером он ужинает с Мерри. Может быть, она расскажет, как встретилась с Каррерой. Может быть, его опасения напрасны и все обойдется. Остается только на это надеяться. Если же нет, то он все-таки сделал все, что было в его силах.
Официант принес ему виски в бокале, который Фредди осушил одним глотком. Холодная жидкость обожгла Горло.
Фредди подумал, не стоит ли ему поговорить с Мередитом. Быть может, отец сумеет удержать Мерри от пагубного шага. Но уже в следующий миг Фредди отбросил эту мысль прочь. Нужно было самому быть с Мерри пооткровеннее, подумал он. Выложить ей все, как есть, без утайки. Сославшись на источник – Клотильду Шомон, первую жену Карреры. Правда, сам он узнал правду о Каррере не от самой Клотильды, но эту подробность он утаит. Пусть это будет праведной ложью. Ложью во спасение.
Все будет зависеть от того, что расскажет ему Мерри завтра за ужином.
Но и на следующий вечер Мерри не смогла сдержать свое обещание и отужинать с Гринделлом. Мередит и Нони приехали на фестиваль на сутки раньше, чем ожидал Гринделл, и пригласили Мерри отужинать с ними в гостинице «Даниэли». На следующий вечер был намечен показ «Нерона». Гринделл несколько раз тянулся к телефону, чтобы позвонить Мередиту Хаусману и рассказать ему о Мерри и Каррере, но так и не собрался с духом.
К тому же Мередиту было явно не до него. Его одолевали репортеры, да и других дел перед премьерой было хоть отбавляй. В любом случае Мередит не смог бы ничего предпринять до следующего дня. А раз так, то почему не подождать? И Гринделл решил, что немного повременит.
И он оказался прав. Сразу по двум причинам. Во-первых, Барбара Форд разослала приглашения на прием в Палаццо Лепорелли. Мерри тоже получила приглашение и попросила, чтобы Фредди сопровождал ее. Гринделл знал, что Мередит тоже должен быть на приеме. Прием обещал стать гвоздем фестиваля. Аскетические представления Сисмонди о том, как должен проходить фестиваль – ходили слухи, что он хотел даже отменить непременные черные галстуки, – встревожили венецианскую богему, которая поэтому оживилась и воспряла духом, когда миссис Форд устроила «антифестивальный» прием в своем палаццо.
Гринделл решил, что лучшего случая для разговора с Мередитом ему уже не представится. К самому разговору он уже тоже приготовился как следует. Вечером, перед показом «Нерона» Гринделл заметил, как повела себя Мерри, завидев Карреру в вестибюле «Эксельсиора». Каррера оживленно разговаривал с какой-то женщиной, явно наслаждаясь беседой. Женщина, на вид чуть старше сорока, выглядела сногсшибательно – роскошно одетая, элегантная, изысканная – просто картинка. Мерри, заметив Карреру в компании с женщиной, вздрогнула, как ужаленная. Для Гринделла это было красноречивее всяких слов.
Закончив завязывать галстук, Гринделл уже собрался выйти из номера и зайти за Мерри, как вдруг ощутил острую боль в желудке. Он вернулся в ванную, проглотил таблетку, запил ее стаканом воды и положил еще три таких же таблетки в крохотную серебряную коробочку, которую упрятал в карман. Потом вышел из номера и зашагал к лифту. Он надеялся, что по пути через гавань к «Даниэли» Мерри разговорится и подтвердит то, что он уже знал. Но так не случилось. Мерри всю дорогу почти не раскрывала рта. Он даже не мог решить: огорчена ли она, погружена в свои мысли или просто любуется огнями вечерней Венеции. Или думает о предстоящем приеме.
На самом деле Мерри думала о вечере, который накануне провела с Каррерой. Сначала Каррера повел ее в «Бар Гарри», где угостил ее «Роджером» – вкуснейшим коктейлем из джина, апельсинового, лимонного и персикового соков. Потом они отправились в «Граспо де Уа», где их ждал изысканнейший ужин. Из ресторана Каррера вызвал по телефону личного гондольера, который встретил их под мостом Риалто и долго катал по ночным каналам, залитым лунным светом. Каррера был просто очарователен – мил, обходителен, остроумен. И – в полном противоречии с предупреждениями Фредди – держался как безукоризненный джентльмен. Напротив, Мерри предпочла бы, чтобы Каррера вел себя с ней посмелее. И она никак не могла взять в толк, что за ерунду плел про него Фредди. Каррера был уже дважды женат. Мерри ни на секунду не оставляло ощущение, что рядом с ней настоящий мужчина. Во многом он напоминал Фредди – остроумный и галантный, но, в отличие от Фредди, близость Карреры возбуждала Мерри.
Вот о чем думала Мерри, сидя рядом с Фредди на катере, пересекающем гавань. И еще, закусив губу, вспоминала про Карреру рядом с шикарной разряженной дамой…
Мысли Мерри перескочили на Мередита. Она вспомнила, что рассказал ей Гринделл по поводу смерти Карлотты. Мерри ужаснулась: если она сама настолько вышла из себя, увидев Карреру в обществе незнакомой женщины, то каково же было Карлотте, законной жене Мередита, вдруг застать его с Джослин!
Странный это был прием. Несмотря на огромное количество приглашенных, гости нигде не толпились; многочисленные комнаты и залы гигантского палаццо эпохи Возрождения могли вместить, казалось, любое количество желающих. Мерри не провела еще и двух минут внутри, как уже поняла, что прием будет очень скучный, и решила при первой же возможности улизнуть.
Однако это показалось Мерри настолько обидным и несправедливым, что она решила хоть оставшееся время провести повеселее. И не думать о Каррере. Мерри украдкой, стараясь не привлекать к себе внимания, выпила один за другим несколько мартини. И чуть позже, кокетничая сразу с двумя стройными итальянцами, Гвидо и Марко – фамилии она даже не попыталась запомнить, – продолжала пить коктейли, все это время не переставая думать о том, что неплохо бы уединиться в какой-нибудь спальне с норковой шубой на полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47