А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Сердце его сжалось.
– Не за что. Обязательно носи это. Для защиты.
Улыбка ее стала печальной.
– Пока что она меня не очень защитила.
– Гораздо в большей степени, чем ты думаешь.
Он не мог больше бороться с искушением прикоснуться к ней и накрыл ее ладонь, сжимавшую золотой крестик. Пальцы ее были легкими и прохладными. Он быстро убрал руку, чтобы Реджина не заметила, как она дрожит.
– Это твоя защита, – объяснил он. – Как и знак на руке.
Она посмотрела на трискелион, вытатуированный на запястье, потом на золотой крестик у себя в ладони.
– Защита против кого? Вампиров?
Ему хотелось отложить этот разговор до утра. Он должен поговорить с ней честно. Однако это не означало, что он решится ошарашить ее суровой правдой сейчас, когда она и так измучена, а сам он не находит себе места.
Теперь она этого так не оставит, раздраженно подумал он. В ожидании ответа она словно давила на него своими широко раскрытыми глазами, добрым сердцем, чувственным ртом.
Реджина замерла. Шумный вдох. Выдох.
Демоны.
Ничего себе!
– Это была шутка, – слабым голосом произнесла она.
Дилан промолчал. О господи, он-то говорил совершенно серьезно!
Хотя Реджина была католичкой, все ее знания о демонах ограничивались Хэллоуином и несколькими эпизодами из сериала про Баффи-истребительницу вампиров.
Она судорожно сглотнула.
– Мы сейчас говорим о рогах и вилах? Или об «Экзорцисте»?
Лицо Дилана напряглось.
– Нет, не от вампиров, – сказал он. – От демонов.
– Это далеко не кино.
– Нет, это моя жизнь.
Ее унылая и самая обычная жизнь. И она хотела бы к ней вернуться!
– Чушь собачья! – сказала она. – Я знаю того, кто на меня напал. Это был мужчина. Человек. Иерихон Джонс.
– Он был одержим, в него вселились, – ответил Дилан. – В отличие от других элементалей, дети огня не материальны. Чтобы действовать на материальном плане, они должны использовать чужое тело.
Она изо всех сил пыталась уловить смысл его слов, расслышать его сквозь стоявший в ушах шум, сквозь гулкие удары сердца.
– Одержим он или нет, но Иерихон сейчас в тюрьме.
Демон…
Ей было трудно даже произнести это слово. Она – не Баффи. Она не имеет к демонам никакого отношения. Она просто двадцатидевятилетняя повариха ресторана с восьмилетним сыном. Она заставила себя продолжить:
– Демон заперт вместе с ним. Поэтому я в безопасности.
– Нет. Твой крестик изгнал демона из тела Джонса. Он будет искать новое тело, чтобы вернуться. Чтобы прийти за тобой.
– Но зачем?
Это был почти крик. Она закашлялась. Дилан подождал, пока она сделает глоток воды. Когда она поставила стакан, он мягко сказал:
– Не думаю, чтобы демон искал твоей смерти.
– Конечно! Он придушил меня и забросил в эту темную дыру просто так, чтобы позабавиться!
Губы его сжались.
– Я хотел сказать, что твоя смерть не является его целью.
– Тогда что ему нужно? У меня нет ничего такого…
– Ребенок. – Их взгляды встретились. – Твой и мой.
О господи!
У нее перехватило дыхание. В глазах потемнело. На мгновение она снова почувствовала себя в ледяном мраке пещеры.
Дилан смотрел на нее, и его красивое лицо напоминало каменное изваяние, скрывавшее мысли и чувства. Ей хотелось, чтобы он прикоснулся к ней или сделал еще что-нибудь. Взял ее за руку, например.
Она с трудом вдохнула. О'кей. Из всех ужасных историй про беременность, которые она когда-либо слышала или могла себе вообразить, история «демоны охотятся за твоим еще не родившимся ребенком » была самой страшной. Но это по крайней мере объясняло, почему на нее напали. Хоть как-то объясняло. Как объясняло и то, почему Дилан постоянно крутился около нее.
До сегодняшней ночи.
Она облизнула губы.
– Я еще не знаю, беременна ли. Я имею в виду, не знаю наверняка.
– А когда ты будешь знать?
– Завтра. У меня назначена встреча с врачом.
– Думаю, ты беременна. Ты пахнешь как-то… по-другому.
По-другому хорошо или по-другому нехорошо ?
Она отбросила эту мысль.
– А ты до этого нюхал много беременных женщин?
– Нет, ты первая. – Его темные глаза сверкнули. – У морского народа дети рождаются нечасто.
– Значит, этот ребенок вам важен? Если он селки, разумеется.
– Селки и притом женщина.
– Ты хочешь девочку?
Дыхание Дилана стало глубоким и размеренным, как и у нее.
– Существует предсказание о появлении необычного ребенка, – сказал он. – О дочери в семье Атаргатис, которая изменит баланс сил между Небесами и Преисподней. Атаргатис была моей матерью. Если тебе суждено родить дочь, твою и мою, это будет ребенок по линии Атаргатис. Какой-то момент она обдумывала услышанное.
– Значит… мы на стороне Небес?
От этой мысли она почувствовала себя лучше. Немного лучше.
Дилан отвел взгляд.
– Не совсем так.
К ее горлу подступил комок.
– Как это «не совсем»? Тогда где же здесь наше место?
– Когда Бог создавал человека, элементали обсуждали его решение. Дети воздуха поддерживали его в этом, как и во всем другом. Дети огня – демоны – были против. Но большинство народов Первого Сотворения, дети земли и дети моря, пришли к выводу, что Его мудрость проявит себя со временем. Или не проявит. – Дилан улыбнулся, блеснув кончиками зубов. – В любом случае, они, то есть мы, решили удалиться в горы и глубины океана, пока человечество или докажет свою состоятельность, или уничтожит себя. Мы не приняли чью-либо сторону.
– Значит, вы поддерживаете нейтралитет. Как Швейцария.
– Мой народ – да.
Реджина уловила различие, которое он вложил в свои слона. Но за тонкой улыбкой она заметила тень смятения. Он не был таким уж независимым и безучастным, каким хотел казаться.
Она поняла это, и это дало ей надежду.
– А мой народ – люди, – сказала она. – И это означает, что мой ребенок по крайней мере наполовину человек.
– Все не так. Изменение не может быть частичным, – сообщил Дилан. – Ты либо человек, либо нет. Либо селки, либо нет. Ребенок будет кем-то одним.
Она слушала его холодные, сухие слова, видела жесткие, ссутулившиеся плечи. Ее сердце разрывалось от сочувствия, когда она думала о выборе, который сделала за него мать, о жестоких переживаниях мальчишки, каким он был, и об одиночестве мужчины, которым он стал. Но он ошибался.
– Это все чепуха, – сказала Реджина. – Семья есть семья.
Дилан приподнял бровь.
– Кровь гуще, чем вода?
Действительно, сможет ли она любить ребенка, которого носит, если он родится… не таким?
– Да, – беспечно ответила она.
– Как уверенно ты это говоришь! – усмехнулся Дилан. – И как слепо… Ты и в самом деле думаешь, что теперь, когда ты узнала, кто я, сможешь смотреть на меня теми же глазами, что и раньше? Я и мой брат – мы разные.
– Это точно, – пробормотала Реджина. – Он не такой псих.
Веселые искорки вспыхнули в его черных глазах.
– Что есть, то есть.
– И к тому же не он нашел меня. Он не мог меня спасти. Это сделал ты. Так что твои котиковые штучки оказались как нельзя кстати.
– Как Лесси, которая спасла Тимми из колодца, – сказал Дилан.
Реджина прищурилась. Она узнала этот язвительный, защитный тон. В конце концов, она тоже была матерью мальчика. Дилан был менее уверен, меньше контролировал себя и ситуацию, чем готов был признать. Одна ее часть хотела подбодрить его, как она поступала с Ником. Вторая же возмущалась от одной мысли об этом. Она была уставшей, избитой, она была беременна, и у нее болело горло. Он был здесь не потому, что он хотел этого, не потому, что хотел ее, а потому, что ребенок, которого она носила под сердцем, мог стать частью какой-то вселенской борьбы за власть. Если это будет селки и девочка…
А если не будет, он уйдет. И это значит, что она окажется в том же положении, что и раньше, и будет воспитывать своего ребенка, своих детей, снова одна.
Она отодвинулась от стола.
– Мне на десять к врачу.
– Я пойду с тобой, – мгновенно откликнулся он.
Делает вид, что заботится о ней. На самом деле это, конечно, не так…
Реджина не могла допустить, чтобы его предложение заставило ее подумать, что она может на него положиться.
– Я тебя туда не приглашаю. Но думаю, что сообщу тебе новости в случае, если врач сделает какие-то анализы. Или не сообщу.
– Ребенок зачат в человеческом облике. Он может стать человеком. В любом случае он родится человеком и будет им, пока не повзрослеет.
В тринадцать лет. Мысль о том, как она будет проводить подростка, наполовину человека – мальчика? девочку? – через период полового созревания, напугала ее. Как она с этим справится?
А как с этим справился Дилан?
– Отлично. – Она с трудом выдавила из себя улыбку. – Вот только не знаю, как объясню матери, почему рядом с детской кроваткой будет стоять садок для рыбы.
На его лице мелькнула тень. В глазах бушевала буря.
– Реджина…
Она плотнее укуталась в свою футболку.
– Не надо, не сейчас. Прошу тебя. Я… – Совсем без сил. Боюсь. Разбита. – ….иду спать. Увидимся утром.
Дилан смотрел на закрытую белую дверь в спальню Реджины. Она приняла его объяснения. Она готова смириться с его присутствием и защитой. Этого уже достаточно.
Он и не ожидал, что она будет искать его компании или его утешений. Всего за несколько недель он разрушил ее прежний мир, наполнил ее жизнь опасностями и пошатнул устои ее веры. Ей нужно время, чтобы восстановиться. Восстановиться и поспать. Ей нужен покой.
Он мог это понять. Разве не то же самое нужно и ему? Он хотел этого всегда. Никаких человеческих ожиданий, никаких запутанных и все усложняющих чувств. Вечно жить на воле, в море – с его бесконечной сменой настроений и постоянно меняющейся погодой, с его бесконечной сменой постоянно меняющихся сексуальных партнеров.
И неважно, что одна из тех, кого он хочет, только что ушла спать без него.
Он представил себе, как она раздевается, снимает мешковатую футболку и мягкие черные брюки, как укладывается под одеяло одна. Ему следовало быть там, с ней. Если бы он был там, он смог бы успокоить ее. Он мог бы обнять ее, ощутить всю плавность ее форм, всю ее нежную мягкость, почувствовал бы соленый вкус ее кожи и терпкость губ, он с силой вошел бы глубоко в нее, такую розовую, влажную, его…
Тяжело дыша, он остановил себя, смущенный тем, о чем думает, но все равно не перестал думать об этом.
Все-таки не его.
Он не был своим отцом, чтобы предъявлять права на другое живое существо. И не был своей матерью, чтобы ради секса принести в жертву свободу моря.
Он селки. И спит один на диване. Сегодня ночью, по крайней мере.
Успокоенный этими мыслями, он взял одеяло и в это мгновение услышал из комнаты Реджины мучительные всхлипывания.
Проклятье! Он бросил одеяло и подошел к двери.
Она лежала на боку спиной к нему, свернувшись калачиком, как ребенок. Ее темные волосы рассыпались по подушке. Он не видел ее лица или груди, только гладкое изящное плечо, бледный нежный затылок, плавный изгиб талии.
От пронзительного желания его затрясло.
Она вздрогнула и что-то забормотала. Это во сне, догадался он.
– Все будет хорошо, – тихо сказал он, оставаясь в дверях.
– Ники, – хрипло прошептала она.
– С ним все в порядке. Он здесь, – сказал Дилан, чувствуя себя беспомощным болваном. – Я здесь.
Она застонала.
С ощущением собственной беспомощности он смириться не мог. А мысль о том, что следует оставаться в стороне, даже не пришла ему в голову.
Он забрался в постель и обнял Реджину, а она уткнулась носом ему в шею.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Его тело было теплым, очень теплым, в то время как Реджина замерзала, пальцы на руках и ногах окоченели, а в животе, казалось, поселилась глыба льда. Она вжималась в Дилана, остро нуждаясь в том, чтобы он согрел ее, окутал собой, пыталась освободиться от жутких воспоминаний о непроглядной тьме пещеры и кошмаре затапливающей ее воды.
Холод, пробирающий до костей, от которого перехватывает дыхание…
Она дрожала, неловко расстегивая в темноте его пуговицы. Он рванул рубашку и прижал Реджину к себе, придавив ее к каменным мышцам своей почти лишенной растительности груди.
Она облегченно встрепенулась. Но даже в его объятьях кошмары не покидали ее, затягивая сознание, словно тяжелый серый туман, холодный и липкий. Эти сны были ей ненавистны. Она взялась за пряжку на ремне брюк Дилана и почувствовала, как сжались мускулы у него на животе. Хорошо. На ощупь он был таким теплым, теплым и живым, и…
Его ладонь легла на ее трясущиеся руки и сжала их.
– Что ты делаешь?
Она готова была расплакаться, но вместо этого попыталась отшутиться:
– Неужели непонятно?
– Мне – нет. – Голос его звучал угрюмо.
Ее обдало горячей волной обиды и унижения, но все равно это было лучше, чем холод.
– Страшный сон приснился, – объяснила она.
– Я так и подумал.
При этом он не отпускал ее руку.
– Я никак не могу отделаться от воспоминаний… Уйти от мыслей… – Она снова была в пещере, снова во тьме, только теперь окружавший ее мрак кишел демонами. – Я боюсь.
– Ты и должна бояться. И не мне тебя успокаивать.
Потому что он не человек? Или потому что он уйдет? Ни то ни другое сейчас не имело для нее значения.
– Только ты и можешь это сделать. – Он был единственным, кто мог понять, через что ей довелось пройти. Кто знал, с чем она там столкнулась. Кто смог вытащить ее из темноты. – Ты был там. И ты меня спас.
– Ну и что это тогда? Твое «спасибо»?
Горячая волна унижения разливалась по телу, обида заливала жаром ее щеки и грудь. Она передернула плечами.
– Да, если хочешь.
– Давай лучше поговорим о том, чего хочешь ты, – сказал бесстрастный, словно священник в исповедальне.
– Я хочу перестать думать, – сказала она, и голос ее дрожал, как и ее руки. – Я хочу почувствовать что-то еще, кроме страха и одиночества. Я хочу тебя.
– Я не хочу причинить тебе боль.
– Я и так представляю собой одну большую рану. От секса мне точно хуже не будет. Может быть, мне даже станет лучше.
Это даст мне почувствовать себя живой.
– Трахнуться для успокоения! Как… романтично.
В голосе его появились незнакомые нотки. Раздражение? Удивление? Ей было неважно. Все равно это лучше, чем его безразличная холодность.
– И это я слышу от парня, который напоил меня, а потом еще и прижал к скале?
Похоже, он смеялся; в темноте его тело вздрагивало. Она почувствовала, как он подвинулся – недостаточно близко, еще недостаточно близко – и приподнялся на локте. Лунный свет из окна упал на резкий контур его скулы. Блеснули зубы.
– Мне казалось, что это было романтично.
Она фыркнула.
– Тебе казалось, что со мной все будет просто.
– С тобой?
Он убрал прядь, упавшую ей на лоб. Она ощутила легкое прикосновение его шершавых пальцев, и все ее тело, до самых кончиков, пронзило судорогой. На этот раз уже не от холода.
– Из всех женщин, которых я знал, с тобой мне было труднее всего.
Мгновение он смотрел на нее, казалось, впитывая лунный свет своими черными глазами, отчего дыхание ее замерло. Затем осторожно, легко прижался губами к ее губам в дразнящем, почти нежном поцелуе. Почти…
Она застонала и выгнулась ему навстречу, страстно желая почувствовать его вкус, его язык. Он дал ей это, но понемногу, маленькими глоточками, которые обещали большее.
Она вцепилась в его рубашку, притягивая его к себе. Но этого ей показалось недостаточно. Ее руки скользнули к нему под рубашку, ощупывая его тело, оказавшееся твердым там, где у Алэна оно было мягким, и гладким там, где у Алэна были волосы. Все было иначе. Она прижала ладонь к его груди, где тяжело и быстро билось сердце, и что-то внутри нее растаяло. Разбилось.
Он был здесь. Он принадлежал ей. По крайней мере, сегодня ночью. Ночью, когда он был ей необходим.
Его руки гладили ее через ночную рубашку, ощупывали ее грудь, ласкали соски, заставляя ее сжимать зубы от возбуждения. Ее ноги беспокойно двигались под простыней, переплетаясь с его ногами. Прикосновение грубой джинсовой ткани к коже одновременно и раздражало, и заводило ее.
Она отодвинулась и облизнула губы, пытаясь различить на них вкус его поцелуя.
– Если тебе действительно хочется романтики, на этот раз ты мог бы снять брюки.
И снова приступ его беззвучного смеха.
– Ну вот, опять с тобой все непросто.
Он стащил джинсы, высоко приподняв одеяло, и бросил их на пол. После этого крепко обнял ее.
– Довольна?
Сердце ее глухо стучало.
– Еще нет.
Одним плавным движением он оказался сверху, раздвинул ее ноги коленом и устроился между ее бедер. Она чувствовала, как он прижался к ней, такой твердый и горячий. Обжигающе горячий. Раскачиваясь на ней, он провел губами по ее губам. Раз, другой…
– Я хочу быть в тебе.
– Да.
– Войти в тебя.
Почему бы и нет? Она и так уже была беременна. И она хотела этого. Хотела его.
– Да.
Он захватил ее рот и проскользнул в него языком. Поцелуи его становились все более глубокими, влажными, дикими. Его руки обвивались вокруг нее, ощупывали ее, проникли в ее трусики. Послышался треск ткани. Она не обратила на это внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24