Юра, навзничь лежавший на койке, повизгивал и дергал ногой во сне, как собака. Неодобрительно покосившись на спящего, Александр плотнее притворил дверь его комнаты.
Рассеянно обернувшись к Зое, сказал:
– Д-да. То есть… не надо, Зоя.
Утром, когда Ракитин разогревал завтрак, на кухню, страдальчески кряхтя и внятно стуча зубами, пожаловал Юра с лицом ужасным: отеки на скулах, бескровные до зелени губы и сонно прикрытые, невидящие глаза под заплывшими веками.
– Ошибся я вчера! – прошептал Юра с отчаянием и, трясущейся рукой нащупав водопроводный кран, приник к нему, с жадным урчанием глотая холодную воду. Затылок у него мелко дрожал. Затем вытер губы о плечо, отдышался. Сказал, кривясь с омерзением: – По-моему, мне что-то попало в рот и там сдохло.
– И с чего это ты так напраздновался? – равнодушно поинтересовался Ракитин.
– Так ведь… день рождения сегодня! – доложил Юра. – Самый важный праздник. – Подумав, продолжил глубокомысленно: – Важнее, чем свадьба даже!
– Это почему? – невольно удивился Ракитин.
– День рождения – раз в году, а свадьба – она хоть каждый день может быть, – философски высказался Юра.
– Ах, вот как…
– Н-да, тридцать шесть, а… счастья нет! – Шмакин с шумом вобрал воздух через нос. – Сосед… дай книгу! – сказал вдруг проникновенно и горько. – На память! Лучший… подарок!
– Какую?
– Все равно. Фантастика, детектив…
– Это да, – согласился Ракитин. – Это пользуется спросом, продашь быстро. Но чего уж там… Коль день рождения… – Он пошел в комнату, взял из секретера десять долларов. – На, – протянул деньги Юре, пытавшемуся изобразить через похмельные страдания восхищение, застенчивость и благодарность. – Поздравляю.
– Гуманизм, – покачиваясь, Юра выставил вперед скрюченный палец и часто, со страстью задышал, глотая слюну, – гуманизм… это, Саня, зачтется. Это… душа. – Он запнулся и, пятясь, двинулся к вешалке, повторяя: – Это… душа…
Хлопнула дверь, и приятно обескураженный сосед исчез. А Ракитин принялся за завтрак, посматривая в окно, в глубокую солнечную просинь апреля, чей влажный аквамариновый простор завораживал и словно куда-то звал, куда только? Чувство весны – радостное, пьянящее – коснулось его, но сразу же и ушло, уступив настырной, опротивевшей, как недуг, тоске.
Отодвинув тарелку, уперся кулаками в подбородок. Нет, тоской не проживешь и не выживешь. Надо спасаться. Действовать. Пусть механически. Продать останки проклятой машины, искать работу…
А может, вообще уехать? Перечеркнув все? В ту же Америку…
Он вспомнил одного из своих коллег, Костю Браги-на, изгнанного из органов в застойные коммунистические времена за вольнодумство и распространение сомнительных анекдотов. Костя устроился в контору по травле домашних насекомых – на иную службу его не брали. Вскоре грянула перестройка, Костя организовал кооператив согласно новоосвоенной специализации, а после, запутавшись в расчетах с мафией, укатил в Нью-Йорк.
По косвенным данным, травит сейчас тараканов в Америке – и счастлив.
Представился старый приятель с оранжевым бачком за плечами с изображенным на нем пиратским черепом с костями, неторопливо попрыскивающий из длинной трубки какой-то гадостью, – и взволнованные тараканы, выползающие из щелей…
Конечно, не пример для подражания, но…
Залязгал ключ в замке, и снова появился Юра. Вслед за ним в дверь протиснулась мрачная фигура Рыбьего Глаза в тяжелой драповой хламиде пальто, лоснящегося стальным блеском. Пальто было много шире и явно старше своего хозяина.
– Ты думал, Юра не человек? – сказал Юра Ракитину с укоризной. – Думал, Юра только о себе?.. А мы… вот! – Он выволок Рыбий Глаз на середину кухни. – Ремонт машины… Нужен, ну?! Где она? – обшарил глазами углы помещения. – А, спрашиваю тебя?
– Вы что, специалист? – осведомился Ракитин у
Рыбьего Глаза, на Юру внимания не обращая.
– Да я ж тебе говорил! – воскликнул Юра, рванув сгоряча ворот куртки. – Червонец оттянул! Светофор…
– И… ремонтом занимаетесь? – Ракитин с недоверием изучал бурый, ничего не выражающий лик специалиста; впрочем, на данный вопрос Рыбий Глаз отреагировал, усмехнувшись так криво и с таким сарказмом, что уголок губы едва не коснулся мочки уха.
– Да я их… мульен! – утробно рявкнул он. – Любые!
– В гараж! – плясал от нетерпения доброхот Юра. – Мы ее враз! Люди на земле… помогать… нет вопросов!
– Ну в гараж так в гараж. – Ракитин встал. – Но там сложные деформации: стойки, лонжероны…
– Я на автобазе, понял? – произнес Рыбий Глаз надменно. – У нас – все! Автоген, скальпель, то есть эта…
– Стапель?
– От! Соображаешь.
И Ракитин начал одеваться.
Ни в автоген, ни в стапель ему не верилось, но, в конце концов, действовать и перебирать варианты, пусть и сомнительные, было если не перспективнее, то гораздо веселее, нежели бродить в унынии из угла в угол.
Увидев груду перекореженного металла, Юра сник, как спущенная шина, и разговорчивость его вкупе с оптимизмом резко пошли на убыль.
Рыбий Глаз, напротив, оставался важен и невозмутим. Трогал измятые двери, капот, задумчиво заглядывал под днище и, то и дело глубокомысленно кряхтя, закатывал действующее око, словно прикидывал – не то сумму гонорара, не то объем работы.
– Сделаем, – подвел, сопя, итог. – Будет работать, как часики.
– Китайские или швейцарские? – полюбопытство вал Ракитин.
– Как куранты Кремля!
– И сколько возьмешь за ремонт?
– Триста «зеленых». Дай… закурить.
Поскольку по наискромнейшим подсчетам цена ремонта определялась суммой всемеро большей, Ракитин с привычным разочарованием понял, что промотался в гараж напрасно.
Юра же, вдохновленный прожектами содействия, чайкой метался от Ракитина к Рыбьему Глазу, без умолку треща о своем бескорыстии, чуткости и прочих достоинствах, включавших аналитический ум, стальную волю и способность на дыхании выпить литр спирта.
Рыбий Глаз тактично намекал об авансе, способном заинтересовать ответственных за автоген, стапель и остальную гипотетическую технику.
Вернулись домой. Входя в квартиру, Юра попросил:
– Сосед, пусти на балкон…
– Это еще в честь чего? – удивился Ракитин.
– Свежий воздух. Балкон. Обед. Почувствовать себя человеком… – произнес Юра без логической взаимосвязи. – У тебя там столик, сядем, я угощаю…
Подобной блажи соседа-именинника Ракитин потакать не желал, но взгляд Юры лучился такой невинной просьбой, а Рыбий Глаз настолько внушительно и яро подался вперед корпусом, что Ракитин невольно уступил:
– Давайте. Но быстро. Спешу я.
Стульев на балконе не было, и потому расположились как на официальном приеме – стоя, разместив закуску и прочее на старом кухонном столе, ровно задернутом черной угольной пылью, в обилии летевшей сюда с железной дороги.
– Ну-с, – Юра поднял стакан, – за наши безнадежные дела…
– И как в тебя влезает-то? – покачал головой Ракитин. – Ведь каждый день… Или страдаешь от избытка хорошего самочувствия?
– Кхм, – презрительно отозвался на такое замечание Рыбий Глаз. От водки и другое его око остекленело, стало недвижно, и, чтобы разгадать, какое искусственное, а какое нет, требовались теперь известный труд и наблюдательность. – Ты спортом занимаешься? – внезапно спросил он. – Б-бегом?
– Ну нет, – ответил Ракитин раздраженно.
– О-о! – кивнул Рыбий Глаз. – В чем и дело. Застой крови, мышц… Плохо! А стакан – все равно как четыреста метров. С барьерами. Понял? Вот… некоторые. Сто грамм шлепнул – и с копыт. Почему? Сердце нетренированное. А его надо тренировать… учти! – Он выпучил губы и потряс пальцем, предостерегая.
– Закуси хотя бы… – Юра, прицелившись, ткнул вилкой в кастрюлю, откуда извлек грязно-желтую куриную ногу с когтистой лапой и вареным колечком лука. Услужливо протянул Ракитину.
Тот замотал головой.
– Это ж не гусь, лебедь! – убеждал Юра. – Я вот в армии, помню, служил… – Он бросил ногу обратно, выплеснув на бесстрастного Рыбьего Глаза фонтанчик мутного бульона. – У нас там озеро рядом… И лебеди. Ну возьмешь автомат… Однажды пошел, глянь – сидит! Я – очередь. Сидит! Что такое? Э?.. Замерз во льду! Ну я ползком… на животе…
– По-п-ластунски! – вставил Рыбий Глаз деловито и, нахохлившись, икнул.
– Ну да. Наст тонкий… Хвать его за шею – и домой. Двадцать семь… килограмм веса! Отдал матери, сам на печку… Ох, время было… – Тут Юра запнулся, устремив встревоженный взор на карниз дома, откуда с легким шорохом оборвалась наледь, и сверкающая перевитая сосулька колом полетела к земле.
Ракитин, следуя Юриному взгляду, также посмотрел сначала вверх, а после вниз и поневоле охнул: по тротуару, навстречу летящей сосульке, с беспечной неторопливостью шагал участковый милиционер.
Внезапно Ракитину показалось, что, сделай тот еще один шаг, и…
Очевидно, то же самое показалось и Юре, поскольку, набрав полную грудь воздуха, он истошно завопил:
– Стой! Сто…
Участковый замер. Поднял недоуменно голову.
В этот момент сосулька с мистической точностью угодила ему в темя – хорошо, защищенное шапкой.
Участковый зашатался, поводил руками в пространстве, как бы сохраняя равновесие, затем, узрев перепуганное лицо Юры в вышине, погрозил кулаком, исторг хриплое проклятие и, держась за голову, решительно направился к подъезду.
– Ну-у вот, е мое, – протянул Юра с тоской. – Попали!
– Обед на балконе! – сказал Ракитин злобно.
– Меня… в другую комнату… срочно… – откликнулся Рыбий Глаз, предусмотрительно присевший в углу за решеткой.
Однако ни бутылку, ни Рыбьего Глаза спрятать не удалось: дверь в квартиру, оставшаяся незапертой, широко распахнулась, и в темноте прихожей засияли пуговицы милицейской шинели и показалось бледное, гневно перекошенное лицо.
– Так, Шмакин, – на трагическом выдохе заявил милиционер. – Собирайся… Достукался.
Последовали торопливые, на плаксивой ноте заверения Юры в невиновности, непричастности, в лучших чувствах ко всем, а уж к милиции – в особенности.
Рыбий Глаз гудел нечто невнятное о «природной катаклизме».
Ракитин тоже убеждал насупившегося лейтенанта в отсутствии состава преступления, и наконец, остро покосившись на остатки трапезы, участковый повернулся к двери.
– В последний раз! – предупредил он, озабоченно ощупывая голову. После строго обратился к Ракитину: – Ну собутыльников ваших я знаю. А вы кто будете? Где работаете?
– Да нигде… – ответил Александр, растерявшись. – Вчера уволился. Почему… собутыльников?! – оскорбился, спохватившись.
– А кто они вам, родственники? – с издевкой во просил милиционер.
– А вам что за дело? – произнес Ракитин грубо. – Кто бы ни были!
– Значит, – рассудил участковый, вызывающую его интонацию игнорируя, – надо, чувствую, и вас взять на заметочку…
– Берите-берите, – отмахнулся Ракитин брезгливо.
– Все в полном поряде, базара нет!!! – Юра, учуяв новый неблагополучный поворот в ситуации, отодвинул вспыльчивого соседа и умоляюще уставился на лейтенанта, выражая методом пантомимы извинение и преданность за все, пожалуй, человечество, благодарное аппарату внутренних дел. – У человека жена того… умерла, – пояснил он в дополнение. – Ну вот он и… Отмечаем, в общем…
– Ну-ну, – прищурился недобро участковый. – Друзья… – И, скрипя сапогами, пошел к двери, тоже, по-видимому, не желая отягощать конфликт.
– …надо допить, – еле слышно высказался Юра при всеобщем удрученном молчании.
Ракитин взорвался:
– Ты! Песня без слов! Забирай своих лебедей, водяру… Все забирай! И чтоб больше… – Он сплюнул в сердцах, чувствуя себя униженным, одураченным и… опустившимся.
– Спокойно! Даем полный реверс! – Юра, выставив ладони и пятясь как рак, скрылся.
Вслед за ним, протяжно кряхтя, удалился и Рыбий Глаз.
Ракитин возбужденно заходил по комнате, взбешенный. Потом утихомирился, присел на стул. И неожиданно рассмеялся: хрипло, с паузами…
Давно он не смеялся, давно…
Устало потер лоб рукой.
– Какое-то болото, – посетовал жалобно. – Топи и хляби.
Затем тряхнул челкой, закусив дрогнувшую в потерянной усмешке губу.
– Я схожу с ума! – констатировал проникновенно.
СОСЕДИ
Телефона Ракитин стал опасаться. И не без оснований, поскольку за требовательным дребезжанием звонка крылось то, что радости не приносило.
Трубку все же снимал, однако с таким чувством, с каким идет на обследование человек, подозревающий у себя серьезную хворь.
Но как в том, так и в другом случае – неизбежного не избежать, и потому, стиснув зубы, к аппарату он шел, благо беспокоили его немногие, и нередко – по пустякам. Самыми счастливыми звонками считались те, когда абонент ошибался номером.
В этот раз позвонил тесть, сказал без предисловий, с заметной одышкой в голосе:
– Саша, замки у гаража распилили, с машины сняли два колеса, приемник, панель с приборами…
Ракитин хмыкнул. Ни досады, ни злости не было. Привычное, глубокое равнодушие.
– Ну что же, – сказал. – Кто-то нуждался.
– Я вызвал милицию, – неуверенно сообщил тесть.
– Так что протокол составят, – откликнулся Ракитин. – Как Володя? Я… могу приехать?
– Попозже… Позвоню… Да, о машине… Мне тут предлагали за две с половиной тысячи…
– Очень хорошо.
– То есть продавать?
– Конечно. – Он вздохнул едва ли не с облегчением. Хоть одна проблема решена. Прощай, проклятая колымага! Просто везение…
Прошел на кухню. Сосед Юра, пребывая в состоянии отстраненном, стоял, упершись руками в свой стол, и очень внимательно разглядывал крашенную бежевой масляной краской стену. На появление Ракитина он не отреагировал, поглощенный созерцанием таракана, ползущего от кастрюли, висевшей на вбитом в стену гвозде, к трещине, где таракан, очевидно, обитал.
Когда, шевеля усами, таракан замер, Юра, внезапно дернув головой, плюнул в него.
Эффект оказался потрясающим: насекомое сверзилось на стол, перевернулось на спину и, судорожно дернув лапками, издохло.
– О… – изумился Ракитин невольно. – Просто – кобра!
Юра, вывернув голову набок, тоже потрясенный, выпученными глазами рассматривал свою жертву.
От него отчетливо и сложно пахло чесноком, тройным одеколоном и хвойной эссенцией для ванн.
– Здоровье все-таки у тебя… – позавидовал ему Ракитин. – Не пил бы, чемпионом бы мира стал. В любом виде, не считая шахмат.
– Литр-рбол, – отозвался Юра, подняв палец.
– Не олимпийский вид, – вздохнул Ракитин. – Сплошное любительство.
– Н-ну… – начал Юра, – т-ты меня это… – Он осекся и вновь уставился на погибшее от ядовитой слюны насекомое.
А Ракитин, обследовав холодильник, отправился в магазин – холодильник был пуст.
Купив продукты, вышел на автостоянку перед универсамом и вдруг в отдалении различил долговязую фигуру Рыбьего Глаза в реликтовом пальто – тот стоял у распахнутой дверцы подъехавших «Жигулей» и что-то усердно втолковывал водителю, тряся перед его носом хозяйственной сумкой.
Водитель долго слушал, затем отмахнулся, захлопнув дверцу.
Ракитин подошел ближе. Узрев его, Рыбий Глаз как-то странно заволновался: кивнул в скореньком приветствии и бочком заспешил прочь.
Смутное подозрение, тут же переросшее в уверенную догадку, толкнуло Ракитина, как удар под дых.
– Стой! – Он подскочил к сутулой фигуре. – Куда побежал-то?
– Ды… спешу ведь… – Глаз, отпущенный природой и мамой – господи, ведь была же и мама! – елозил справа налево и обратно со смятенной быстротой.
– Чего в сумочке-то? – мигнул Ракитин заговорщицки и вдруг резко дернул ее на себя. Мгновенно увидел знакомое табло приемника, мелкую сетку динамиков…
– Да ты… чего за мансы, в натуре? Я… милицию! – заверещал Рыбий Глаз, вырывая сумку.
– Ах, сука… – сказал Ракитин тихо, но с такой звенящей угрозой в интонации, что собеседник вздрогнул и вжал голову в плечи так глубоко, будто на макушку ему свалилось бревно.
Пальцы Рыбьего Глаза разжались, и сумка очутилась в руках у Ракитина.
– А ну-ка топай вон туда… – цедил Александр, подталкивая Рыбьего Глаза к низкой железной оградке, отделявшей стоянку от тротуара. – Ты что же, паскуда, а?.. – Не выпуская сумки, он ткнул его кулаком в живот.
Тот, слегка подвывая – не то от страха, не то от возбуждения, неожиданно вцепился Ракитину в куртку, оттолкнул, пытаясь бежать, но не сумел: Ракитин ухватил его за запястья, сжал их и – отпустил…
Запястья были худые, по-мальчишески костлявые, и прикосновением к ним он ощутил какую-то болезненную и неотвратимую обреченность испитого, жалкого подонка.
– Слушай. – Ракитин помедлил. – Стервятник. Все краденое принесешь. Если же нет… – В упор посмотрел в набрякшее лицо с прыгающей небритой челюстью и продолжил зловеще: – Прирежу. Мне терять нечего…
Удивительно – последние слова он произнес с такой убежденностью, что и сам растерялся.
Рыбий Глаз, напротив, убежденность такого рода воспринял с полной серьезностью, наслышанный о прокуратуре, грозящем сроке и ассоциативным путем представлявший Ракитина уже в камере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Рассеянно обернувшись к Зое, сказал:
– Д-да. То есть… не надо, Зоя.
Утром, когда Ракитин разогревал завтрак, на кухню, страдальчески кряхтя и внятно стуча зубами, пожаловал Юра с лицом ужасным: отеки на скулах, бескровные до зелени губы и сонно прикрытые, невидящие глаза под заплывшими веками.
– Ошибся я вчера! – прошептал Юра с отчаянием и, трясущейся рукой нащупав водопроводный кран, приник к нему, с жадным урчанием глотая холодную воду. Затылок у него мелко дрожал. Затем вытер губы о плечо, отдышался. Сказал, кривясь с омерзением: – По-моему, мне что-то попало в рот и там сдохло.
– И с чего это ты так напраздновался? – равнодушно поинтересовался Ракитин.
– Так ведь… день рождения сегодня! – доложил Юра. – Самый важный праздник. – Подумав, продолжил глубокомысленно: – Важнее, чем свадьба даже!
– Это почему? – невольно удивился Ракитин.
– День рождения – раз в году, а свадьба – она хоть каждый день может быть, – философски высказался Юра.
– Ах, вот как…
– Н-да, тридцать шесть, а… счастья нет! – Шмакин с шумом вобрал воздух через нос. – Сосед… дай книгу! – сказал вдруг проникновенно и горько. – На память! Лучший… подарок!
– Какую?
– Все равно. Фантастика, детектив…
– Это да, – согласился Ракитин. – Это пользуется спросом, продашь быстро. Но чего уж там… Коль день рождения… – Он пошел в комнату, взял из секретера десять долларов. – На, – протянул деньги Юре, пытавшемуся изобразить через похмельные страдания восхищение, застенчивость и благодарность. – Поздравляю.
– Гуманизм, – покачиваясь, Юра выставил вперед скрюченный палец и часто, со страстью задышал, глотая слюну, – гуманизм… это, Саня, зачтется. Это… душа. – Он запнулся и, пятясь, двинулся к вешалке, повторяя: – Это… душа…
Хлопнула дверь, и приятно обескураженный сосед исчез. А Ракитин принялся за завтрак, посматривая в окно, в глубокую солнечную просинь апреля, чей влажный аквамариновый простор завораживал и словно куда-то звал, куда только? Чувство весны – радостное, пьянящее – коснулось его, но сразу же и ушло, уступив настырной, опротивевшей, как недуг, тоске.
Отодвинув тарелку, уперся кулаками в подбородок. Нет, тоской не проживешь и не выживешь. Надо спасаться. Действовать. Пусть механически. Продать останки проклятой машины, искать работу…
А может, вообще уехать? Перечеркнув все? В ту же Америку…
Он вспомнил одного из своих коллег, Костю Браги-на, изгнанного из органов в застойные коммунистические времена за вольнодумство и распространение сомнительных анекдотов. Костя устроился в контору по травле домашних насекомых – на иную службу его не брали. Вскоре грянула перестройка, Костя организовал кооператив согласно новоосвоенной специализации, а после, запутавшись в расчетах с мафией, укатил в Нью-Йорк.
По косвенным данным, травит сейчас тараканов в Америке – и счастлив.
Представился старый приятель с оранжевым бачком за плечами с изображенным на нем пиратским черепом с костями, неторопливо попрыскивающий из длинной трубки какой-то гадостью, – и взволнованные тараканы, выползающие из щелей…
Конечно, не пример для подражания, но…
Залязгал ключ в замке, и снова появился Юра. Вслед за ним в дверь протиснулась мрачная фигура Рыбьего Глаза в тяжелой драповой хламиде пальто, лоснящегося стальным блеском. Пальто было много шире и явно старше своего хозяина.
– Ты думал, Юра не человек? – сказал Юра Ракитину с укоризной. – Думал, Юра только о себе?.. А мы… вот! – Он выволок Рыбий Глаз на середину кухни. – Ремонт машины… Нужен, ну?! Где она? – обшарил глазами углы помещения. – А, спрашиваю тебя?
– Вы что, специалист? – осведомился Ракитин у
Рыбьего Глаза, на Юру внимания не обращая.
– Да я ж тебе говорил! – воскликнул Юра, рванув сгоряча ворот куртки. – Червонец оттянул! Светофор…
– И… ремонтом занимаетесь? – Ракитин с недоверием изучал бурый, ничего не выражающий лик специалиста; впрочем, на данный вопрос Рыбий Глаз отреагировал, усмехнувшись так криво и с таким сарказмом, что уголок губы едва не коснулся мочки уха.
– Да я их… мульен! – утробно рявкнул он. – Любые!
– В гараж! – плясал от нетерпения доброхот Юра. – Мы ее враз! Люди на земле… помогать… нет вопросов!
– Ну в гараж так в гараж. – Ракитин встал. – Но там сложные деформации: стойки, лонжероны…
– Я на автобазе, понял? – произнес Рыбий Глаз надменно. – У нас – все! Автоген, скальпель, то есть эта…
– Стапель?
– От! Соображаешь.
И Ракитин начал одеваться.
Ни в автоген, ни в стапель ему не верилось, но, в конце концов, действовать и перебирать варианты, пусть и сомнительные, было если не перспективнее, то гораздо веселее, нежели бродить в унынии из угла в угол.
Увидев груду перекореженного металла, Юра сник, как спущенная шина, и разговорчивость его вкупе с оптимизмом резко пошли на убыль.
Рыбий Глаз, напротив, оставался важен и невозмутим. Трогал измятые двери, капот, задумчиво заглядывал под днище и, то и дело глубокомысленно кряхтя, закатывал действующее око, словно прикидывал – не то сумму гонорара, не то объем работы.
– Сделаем, – подвел, сопя, итог. – Будет работать, как часики.
– Китайские или швейцарские? – полюбопытство вал Ракитин.
– Как куранты Кремля!
– И сколько возьмешь за ремонт?
– Триста «зеленых». Дай… закурить.
Поскольку по наискромнейшим подсчетам цена ремонта определялась суммой всемеро большей, Ракитин с привычным разочарованием понял, что промотался в гараж напрасно.
Юра же, вдохновленный прожектами содействия, чайкой метался от Ракитина к Рыбьему Глазу, без умолку треща о своем бескорыстии, чуткости и прочих достоинствах, включавших аналитический ум, стальную волю и способность на дыхании выпить литр спирта.
Рыбий Глаз тактично намекал об авансе, способном заинтересовать ответственных за автоген, стапель и остальную гипотетическую технику.
Вернулись домой. Входя в квартиру, Юра попросил:
– Сосед, пусти на балкон…
– Это еще в честь чего? – удивился Ракитин.
– Свежий воздух. Балкон. Обед. Почувствовать себя человеком… – произнес Юра без логической взаимосвязи. – У тебя там столик, сядем, я угощаю…
Подобной блажи соседа-именинника Ракитин потакать не желал, но взгляд Юры лучился такой невинной просьбой, а Рыбий Глаз настолько внушительно и яро подался вперед корпусом, что Ракитин невольно уступил:
– Давайте. Но быстро. Спешу я.
Стульев на балконе не было, и потому расположились как на официальном приеме – стоя, разместив закуску и прочее на старом кухонном столе, ровно задернутом черной угольной пылью, в обилии летевшей сюда с железной дороги.
– Ну-с, – Юра поднял стакан, – за наши безнадежные дела…
– И как в тебя влезает-то? – покачал головой Ракитин. – Ведь каждый день… Или страдаешь от избытка хорошего самочувствия?
– Кхм, – презрительно отозвался на такое замечание Рыбий Глаз. От водки и другое его око остекленело, стало недвижно, и, чтобы разгадать, какое искусственное, а какое нет, требовались теперь известный труд и наблюдательность. – Ты спортом занимаешься? – внезапно спросил он. – Б-бегом?
– Ну нет, – ответил Ракитин раздраженно.
– О-о! – кивнул Рыбий Глаз. – В чем и дело. Застой крови, мышц… Плохо! А стакан – все равно как четыреста метров. С барьерами. Понял? Вот… некоторые. Сто грамм шлепнул – и с копыт. Почему? Сердце нетренированное. А его надо тренировать… учти! – Он выпучил губы и потряс пальцем, предостерегая.
– Закуси хотя бы… – Юра, прицелившись, ткнул вилкой в кастрюлю, откуда извлек грязно-желтую куриную ногу с когтистой лапой и вареным колечком лука. Услужливо протянул Ракитину.
Тот замотал головой.
– Это ж не гусь, лебедь! – убеждал Юра. – Я вот в армии, помню, служил… – Он бросил ногу обратно, выплеснув на бесстрастного Рыбьего Глаза фонтанчик мутного бульона. – У нас там озеро рядом… И лебеди. Ну возьмешь автомат… Однажды пошел, глянь – сидит! Я – очередь. Сидит! Что такое? Э?.. Замерз во льду! Ну я ползком… на животе…
– По-п-ластунски! – вставил Рыбий Глаз деловито и, нахохлившись, икнул.
– Ну да. Наст тонкий… Хвать его за шею – и домой. Двадцать семь… килограмм веса! Отдал матери, сам на печку… Ох, время было… – Тут Юра запнулся, устремив встревоженный взор на карниз дома, откуда с легким шорохом оборвалась наледь, и сверкающая перевитая сосулька колом полетела к земле.
Ракитин, следуя Юриному взгляду, также посмотрел сначала вверх, а после вниз и поневоле охнул: по тротуару, навстречу летящей сосульке, с беспечной неторопливостью шагал участковый милиционер.
Внезапно Ракитину показалось, что, сделай тот еще один шаг, и…
Очевидно, то же самое показалось и Юре, поскольку, набрав полную грудь воздуха, он истошно завопил:
– Стой! Сто…
Участковый замер. Поднял недоуменно голову.
В этот момент сосулька с мистической точностью угодила ему в темя – хорошо, защищенное шапкой.
Участковый зашатался, поводил руками в пространстве, как бы сохраняя равновесие, затем, узрев перепуганное лицо Юры в вышине, погрозил кулаком, исторг хриплое проклятие и, держась за голову, решительно направился к подъезду.
– Ну-у вот, е мое, – протянул Юра с тоской. – Попали!
– Обед на балконе! – сказал Ракитин злобно.
– Меня… в другую комнату… срочно… – откликнулся Рыбий Глаз, предусмотрительно присевший в углу за решеткой.
Однако ни бутылку, ни Рыбьего Глаза спрятать не удалось: дверь в квартиру, оставшаяся незапертой, широко распахнулась, и в темноте прихожей засияли пуговицы милицейской шинели и показалось бледное, гневно перекошенное лицо.
– Так, Шмакин, – на трагическом выдохе заявил милиционер. – Собирайся… Достукался.
Последовали торопливые, на плаксивой ноте заверения Юры в невиновности, непричастности, в лучших чувствах ко всем, а уж к милиции – в особенности.
Рыбий Глаз гудел нечто невнятное о «природной катаклизме».
Ракитин тоже убеждал насупившегося лейтенанта в отсутствии состава преступления, и наконец, остро покосившись на остатки трапезы, участковый повернулся к двери.
– В последний раз! – предупредил он, озабоченно ощупывая голову. После строго обратился к Ракитину: – Ну собутыльников ваших я знаю. А вы кто будете? Где работаете?
– Да нигде… – ответил Александр, растерявшись. – Вчера уволился. Почему… собутыльников?! – оскорбился, спохватившись.
– А кто они вам, родственники? – с издевкой во просил милиционер.
– А вам что за дело? – произнес Ракитин грубо. – Кто бы ни были!
– Значит, – рассудил участковый, вызывающую его интонацию игнорируя, – надо, чувствую, и вас взять на заметочку…
– Берите-берите, – отмахнулся Ракитин брезгливо.
– Все в полном поряде, базара нет!!! – Юра, учуяв новый неблагополучный поворот в ситуации, отодвинул вспыльчивого соседа и умоляюще уставился на лейтенанта, выражая методом пантомимы извинение и преданность за все, пожалуй, человечество, благодарное аппарату внутренних дел. – У человека жена того… умерла, – пояснил он в дополнение. – Ну вот он и… Отмечаем, в общем…
– Ну-ну, – прищурился недобро участковый. – Друзья… – И, скрипя сапогами, пошел к двери, тоже, по-видимому, не желая отягощать конфликт.
– …надо допить, – еле слышно высказался Юра при всеобщем удрученном молчании.
Ракитин взорвался:
– Ты! Песня без слов! Забирай своих лебедей, водяру… Все забирай! И чтоб больше… – Он сплюнул в сердцах, чувствуя себя униженным, одураченным и… опустившимся.
– Спокойно! Даем полный реверс! – Юра, выставив ладони и пятясь как рак, скрылся.
Вслед за ним, протяжно кряхтя, удалился и Рыбий Глаз.
Ракитин возбужденно заходил по комнате, взбешенный. Потом утихомирился, присел на стул. И неожиданно рассмеялся: хрипло, с паузами…
Давно он не смеялся, давно…
Устало потер лоб рукой.
– Какое-то болото, – посетовал жалобно. – Топи и хляби.
Затем тряхнул челкой, закусив дрогнувшую в потерянной усмешке губу.
– Я схожу с ума! – констатировал проникновенно.
СОСЕДИ
Телефона Ракитин стал опасаться. И не без оснований, поскольку за требовательным дребезжанием звонка крылось то, что радости не приносило.
Трубку все же снимал, однако с таким чувством, с каким идет на обследование человек, подозревающий у себя серьезную хворь.
Но как в том, так и в другом случае – неизбежного не избежать, и потому, стиснув зубы, к аппарату он шел, благо беспокоили его немногие, и нередко – по пустякам. Самыми счастливыми звонками считались те, когда абонент ошибался номером.
В этот раз позвонил тесть, сказал без предисловий, с заметной одышкой в голосе:
– Саша, замки у гаража распилили, с машины сняли два колеса, приемник, панель с приборами…
Ракитин хмыкнул. Ни досады, ни злости не было. Привычное, глубокое равнодушие.
– Ну что же, – сказал. – Кто-то нуждался.
– Я вызвал милицию, – неуверенно сообщил тесть.
– Так что протокол составят, – откликнулся Ракитин. – Как Володя? Я… могу приехать?
– Попозже… Позвоню… Да, о машине… Мне тут предлагали за две с половиной тысячи…
– Очень хорошо.
– То есть продавать?
– Конечно. – Он вздохнул едва ли не с облегчением. Хоть одна проблема решена. Прощай, проклятая колымага! Просто везение…
Прошел на кухню. Сосед Юра, пребывая в состоянии отстраненном, стоял, упершись руками в свой стол, и очень внимательно разглядывал крашенную бежевой масляной краской стену. На появление Ракитина он не отреагировал, поглощенный созерцанием таракана, ползущего от кастрюли, висевшей на вбитом в стену гвозде, к трещине, где таракан, очевидно, обитал.
Когда, шевеля усами, таракан замер, Юра, внезапно дернув головой, плюнул в него.
Эффект оказался потрясающим: насекомое сверзилось на стол, перевернулось на спину и, судорожно дернув лапками, издохло.
– О… – изумился Ракитин невольно. – Просто – кобра!
Юра, вывернув голову набок, тоже потрясенный, выпученными глазами рассматривал свою жертву.
От него отчетливо и сложно пахло чесноком, тройным одеколоном и хвойной эссенцией для ванн.
– Здоровье все-таки у тебя… – позавидовал ему Ракитин. – Не пил бы, чемпионом бы мира стал. В любом виде, не считая шахмат.
– Литр-рбол, – отозвался Юра, подняв палец.
– Не олимпийский вид, – вздохнул Ракитин. – Сплошное любительство.
– Н-ну… – начал Юра, – т-ты меня это… – Он осекся и вновь уставился на погибшее от ядовитой слюны насекомое.
А Ракитин, обследовав холодильник, отправился в магазин – холодильник был пуст.
Купив продукты, вышел на автостоянку перед универсамом и вдруг в отдалении различил долговязую фигуру Рыбьего Глаза в реликтовом пальто – тот стоял у распахнутой дверцы подъехавших «Жигулей» и что-то усердно втолковывал водителю, тряся перед его носом хозяйственной сумкой.
Водитель долго слушал, затем отмахнулся, захлопнув дверцу.
Ракитин подошел ближе. Узрев его, Рыбий Глаз как-то странно заволновался: кивнул в скореньком приветствии и бочком заспешил прочь.
Смутное подозрение, тут же переросшее в уверенную догадку, толкнуло Ракитина, как удар под дых.
– Стой! – Он подскочил к сутулой фигуре. – Куда побежал-то?
– Ды… спешу ведь… – Глаз, отпущенный природой и мамой – господи, ведь была же и мама! – елозил справа налево и обратно со смятенной быстротой.
– Чего в сумочке-то? – мигнул Ракитин заговорщицки и вдруг резко дернул ее на себя. Мгновенно увидел знакомое табло приемника, мелкую сетку динамиков…
– Да ты… чего за мансы, в натуре? Я… милицию! – заверещал Рыбий Глаз, вырывая сумку.
– Ах, сука… – сказал Ракитин тихо, но с такой звенящей угрозой в интонации, что собеседник вздрогнул и вжал голову в плечи так глубоко, будто на макушку ему свалилось бревно.
Пальцы Рыбьего Глаза разжались, и сумка очутилась в руках у Ракитина.
– А ну-ка топай вон туда… – цедил Александр, подталкивая Рыбьего Глаза к низкой железной оградке, отделявшей стоянку от тротуара. – Ты что же, паскуда, а?.. – Не выпуская сумки, он ткнул его кулаком в живот.
Тот, слегка подвывая – не то от страха, не то от возбуждения, неожиданно вцепился Ракитину в куртку, оттолкнул, пытаясь бежать, но не сумел: Ракитин ухватил его за запястья, сжал их и – отпустил…
Запястья были худые, по-мальчишески костлявые, и прикосновением к ним он ощутил какую-то болезненную и неотвратимую обреченность испитого, жалкого подонка.
– Слушай. – Ракитин помедлил. – Стервятник. Все краденое принесешь. Если же нет… – В упор посмотрел в набрякшее лицо с прыгающей небритой челюстью и продолжил зловеще: – Прирежу. Мне терять нечего…
Удивительно – последние слова он произнес с такой убежденностью, что и сам растерялся.
Рыбий Глаз, напротив, убежденность такого рода воспринял с полной серьезностью, наслышанный о прокуратуре, грозящем сроке и ассоциативным путем представлявший Ракитина уже в камере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37