А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

!
Обернувшись к Ракитину, Юра поделился:
– Я думал – мне. Аж сердце в трусы упало… Тебе, точно?
Ракитин молчал, в десятый раз перечитывая: «Вызываетесь… прокуратура… явиться…»
– К следователю… – произнес ошарашенно.
– Из-за аварии! – сразу догадался Юра. – Конечно – смертельный исход! Ты как, под наркозом был? Принимал дозу?
Ракитин рассеянно посмотрел на него. Посвящать соседа в подробности не хотелось, но вместе с тем стало так одиноко и муторно, что решился. Угрюмо обрисовал ситуацию.
– Чегой-то затемненное, – потряс патлами искушенный на бытовом уровне в уголовной юриспруденции Юра, блуждая из угла в угол в дырявых шерстяных носках – тапочек у него не имелось.
Остановился напротив Ракитина, задумчиво щуря глаз.
– Дело закрыли, так? В больнице кипеж не поднимали, так?
– Ну так, – покорно согласился Ракитин.
– Так! – Юра поднял палец с обломанным ногтем. – Значит, кто-то стукнул. Друг подколодный, значит, имеется. Вычисляй.
– Никто не мог, – произнес Ракитин раздельно.
– А… родители ее?
– Никто не мог, – повторил Ракитин упрямо, глядя на сжатые свои кулаки.
– Жисть не знаешь! – вздохнул Юра умудренно. – Да некоторым стукнуть – физическая потребность! Как утром – пивка с воблухой. Кило удовольствия. Ты вот что, – посоветовал вдумчиво. – Ты – ни в какую! У них был бы человек, статья найдется! Это бандитов не сажают, а такие, как ты, все показатели по раскрываемости и закрывают! Учти: расколешься, поедешь: днем сосны пилить, ночью – решетку… «Аварийка» – жуть, а не параграф! Рыбий Глаз червонец оттянул… Под этим делом в светофор впаялся. На самосвале. Самосвалу ни хрена, а светофором старуху с авоськой по кумполу… Экспертиза, сорок градусов в крови – и десять лет! За старуху. И за светофор полсрока выплачивал. Не-е, ты ни в какую, в отказ, понял? Дело закрыли, так? – принялся загибать пальцы. – В больнице кипеж…
– Ну хватит! – Ракитин поднялся. – Игра в угадайку… Посмотрим… как, что.
Вернулся в комнату; положив повестку на стол, уставился на нее долгим, бессмысленным взглядом. Страха не было, обескураженность разве…
«Ну и посадят, – подумалось безразлично. – Ну и… поделом».
Снял трубку звякнувшего телефона.
– Папа?! – ворвался в сознание, путая мысли, возбужденный голос сына. – А я… в церкви был! Сегодня.
– Ну… – пробормотал Ракитин. – И что видел?
– Там был бог, и он пел, а все ему кланялись. – Мальчишку распирало от впечатлений. – На стенах висели портреты, бабушки подходили, крестились, целовали их и деньги клали в блюдце. А еще сидел кассир и раздавал всем деньги. Мне не дал, потому что я не крестился. – Он внезапно осекся: послышался голос тещи, что-то громыхнуло, и дали отбой.
Ракитин уселся возле телефона, тупо ожидая повторного звонка и зная: не будет его, а набрать номер самому – нельзя. Невозможно.
Назойливым эхом прозвучал в памяти голос соседа: стукнул друг…
Неужели Гришка? Конечно, ненадежен приятель детства, лукав, жаден – что там… Но – нет! А если все-таки… да? В таком случае начальство в курсе о поездке в Штаты, а это – полный завал! Крах, все! И он сейчас в разработке, причем в детальной!
Он прикусил губу, теребя уголок казенной бумажки с фиолетовой каракулей чьей-то подписи. Подумалось: «По заслугам. И вину придется искупать не только перед самим собой, но и в соответствии с действующим законодательством, такая вроде формулировочка на сей счет…»
Набрал номер Риты. Но положил трубку. С ней говорить невмоготу, перед ней он тоже в грязи…
Она искала в нем опору в своем одиночестве – добрая, милая женщина, чья судьба не сложилась, чье счастье не состоялось – возможно, из-за ее же собственной нерешительности, замкнутости, принимаемой многими за признак скучного и нелюдимого нрава; впрочем, стеснительность часто путают с высокомерием, а высокомерие – с чувством достоинства…
А он понял ее – понял интуитивно, однако верно и не ошибся в первую очередь в своем простеньком расчете, что, привязавшись к нему, она никогда не скажет об этой привязанности, не упрекнет, не заставит его тяготиться ни ею, ни тем, что их связывает. Связывало, вернее.
– Поделом, – хрипло сказал он вслух. – Сволочь ты, Саша.
Позвонил Семушкину. Спросил:
– Гриша? Ты занят? Встретиться надо… Минут на пять.
– Погоди… Радио тут у меня… Сейчас. – Семушкин звякнул брошенной трубкой, зашлепал в глубины апартаментов. Повисла пауза. После донеслось с неуверенностью: – Мм… С Таськой полаялись… Никак сегодня! Скандалец… :
– Скажи – неохота, – предложил Ракитин напрямик.
– М-м… Если вот – погулять? – предложил Семушкин обтекаемо. – Давай через полчасика? Я спущусь…
Он замолчал, и тут издалека приглушенно прозвучало:
– Ну его к черту, в самом деле!
Тася? Или послышалось?
– Чего она там? – спросил Ракитин.
– Н-ничего… Кто? – Семушкин смущенно кашлянул. Затем кашлянул еще раз – уверенно. – Короче, жду. Внизу.
Подходя к дому Григория, Ракитин уже издали заметил приятеля, жмущегося на ветру у подъезда в пальто с поднятым воротником и домашних, от старого костюма, брюках, заправленных в, цветные пластиковые «снегоступы» с пухлым, на поролоне, голенищем.
Сдернули перчатки, пожали руки.
– Скандал, извини, – произнес Семушкин убито. – Рассвирепела баба… Из-за тебя, кстати.
– То есть?
– Тут… – Григорий закряхтел, двинулся вперед, плечом закрывая от ветра щеку, – такое дело… Шефу звонили из прокуратуры. Насчет тебя. Интересовались, когда ты отправляешься в Испанию, прочее… Ну, встал вопрос…
– А с Тасей-то скандал из-за чего? – спросил Ракитин спокойным тоном.
– Такты… в курсе о… прокура…
– Да, завтра предложено явиться.
– Та-ак, – обескураженно протянул Семушкин, цокнув языком. – Ясно. Ну вот, я Таське и сказал: доброжелатели! Их работа! Согласилась. И на Ритку попела – она, мол… То есть не она как таковая, а кому-то сболтнула, может, по дури… Ну я, безусловно: «Не пори хреновину, идиотка!» И – поехало! Слово за слово… А вообще ерунда! – Он небрежно махнул рукой, затем вновь ухватился ею за воротник, прикрывая грудь от стужи. – Доказать ничего они не докажут. Машину вернули, в протоколах записано – Людка вела… А с шефом я поговорю. Мужик он пугливый, перестраховщик, но с командировкой менять ничего не будет, думаю. Только вот к Ритке, по-моему, тебя ревнует, это паршиво… Личный фактор – могучая штука…
– Н-да, – невпопад отозвался Ракитин, отворачиваясь.
Он взглянул на багровые лохмотья туч, плывущие в студеной высоте над домами, на закатную позолоту, подернувшую ячейки окон…
Вот и итог этой дружбы… Да хотя какой там дружбы!
– Ну хорошо, – легонько толкнул он Семушкина в плечо. – Дуй домой, мирись с Таисией. Простудишься. И передай, чтобы обо мне не очень сильно переживала, она у тебя впечатлительная женщина…
– Это – да, – вполне серьезно согласился Семушкин.
Ракитин, глядя вслед ему – понуро бредущему к стеклянным дверям подъезда, хмыкнул растерянно, подумав: «Все же порочная штука – подозрение… Даже оправдавшееся. Яд, отравляющий душу».
– Это ты завтра скажи. Следователю, – вздохнул он.

ШУРЫГИН

Начальника второго отдела Николая Власова генерал Шурыгин ценил весьма высоко и не без оснований. Это был многоопытный охотник за шпионами, и отличали его в работе полная отдача, беспримерная терпеливость и внимание к самым мельчайшим деталям. Подполковник обладал мертвой хваткой и незавершенных дел не признавал.
Шурыгину помнилось, как в недавнюю пору управление разрабатывало одного деятеля из оборонной промышленности, конструктора, завербованного, по сведению забугорных источников, английской разведкой.
Конструктора Власов пас четыре месяца: объект находился под ежесекундным наблюдением, техники и людей задействовали уйму, а результат между тем вырисовывался не просто нулевой, а резко отрицательный, ибо разрабатываемое лицо не клевало на самую аппетитную информационную наживку, да и в своих действиях твердо отстаивало интересы отечества, но вот зацепился клещом Власов за два чисто бытовых фактика: бросил в свое время ответственный конструктор русскую жену да женился на еврейской, будучи при том личностью с двойной сексуальной ориентацией… Кому-то данные факты, особенно в условиях демократической вакханалии, могли бы показаться и несущественными, однако для старого комитетского волка Власова подобный типаж являлся хрестоматийным, а из хрестоматии этой, мало кому известной, четко следовало, что глубокие пороки и страсти антихристовы заключены в людишках такого типа, сколь бы законопослушными и благонравными они на первый взгляд ни казались.
Он, Шурыгин, тоже хрестоматию назубок знал, да все-таки дрогнул – дел было невпроворот, людей не хватало, а тут на какого-то педрилу с супружницей-лесбиянкой и с ее заграничными подружками, ей же подобными, лучших спецов приходится отвлекать…
– Заканчивай, – убеждал он Власова, – закрываем дело, ну их, бесов…
– Нет, еще недельку прошу! – мотал тот головой и щурил воспаленные от бессонницы глаза. – Раскручу этого педика, нутром чувствую!
И – раскрутил. Со всеми обличающими.
Так что глубоко Шурыгин своему офицеру верил, считал его своим приближенным сотрудником и, как еще один раз убедился, верил не зря, ибо и трех дней не прошло, как смотрел он видеозапись похождений Димы Дипломата, по отцу Воропаева, по маме, проживающей постоянно в Филадельфии, Коган. А зафиксировала пленочка бесконтактную передачу информации с помощью известного шпионского техсредства одному из сотрудников гуманитарного представительства США, обладающего надлежащим приемным устройством. Представитель, несмотря на изрядную маскировку, также был выявлен добросовестными ребятами из команды Власова.
Американца из оперативных соображений трогать не стали, а вот Димочку прихватили с уликами, заковали в наручники, чья сталь, умело сомкнутая на костяшках запястий, вызвала у жертвы парализующую сознание боль, и через несколько часов, устрашенный до судорог и икоты, в размокших брюках, потерявших форму, он, сидя в полуподвальном помещении на загородном спецобъекте управления, давал подробнейшие признательные показания о своей преступной деятельности.
Слушая его, Шурыгин приходил к мысли, что о следствии, прокуратуре и оповещении населения через ЦОС о доблестном разоблачении вражеского агента никакой речи идти не может. Не представляя информационной ценности, шустрый Дима уверенно делал себе карьеру ловкого порученца и связника-посредника, и из мозаики его шпионских раздрызганных телодвижений для искушенных аналитиков вырисовывались отчетливые и любопытные картины.
Кроме того, представляли интерес американские родственники, плотные рабочие связи проходимца с преступным миром…
– Что можете сказать о последних контактах с группировкой Серого? – задал Шурыгин проверочный вопрос, и мельком взглянул на понуро опущенную голову допрашиваемого, сгорбленно сидевшего на солдатском табурете, глубоко убрав под него ноги.
«Только попробуй соврать… – подумалось генералу ожесточенно. – В дерьме сварю…»
– Ну… – опасливо зыркнул Дима из-под челки взлохмаченных волос, – там много всякого… повседневного. Но главное – на днях случилось… В общем, у меня задание: проникнуть в квартиру одного типа и кое-что из нее изъять… Ну, я попросил Серого…
– Так, – рассеянно и добродушно кивнул Шурыгин, подбадривая жертву.
– Ну, он дал ребят, а те в квартиру вошли – и привет! Не вернулись. Засада там, что ли… Теперь у нас разборы идут…
– Чья квартира, что именно надо из нее изъять?..
– А мне фотографию дали, чего именно… Две металлические пластины. Что за пластины – не в курсе. Но какие-то хитрые…
– Где фотография?
– Пластины? Да в письменном столе у меня, это ж не криминал…
Шурыгин кивнул на телефон присутствовавшему на допросе офицеру, и тот, мгновенно уяснив невысказанный приказ, вышел в соседнюю комнату – позвонить Власову, занятому обыском квартиры Дипломата.
– Кличку за что такую получил? – не без интереса спросил Шурыгин шпионишку.
– Ну… так… – шмыгнул тот носом. – Умел избегнуть конфронтации, вообще деловых примирял…
– Вот и шел бы по этой стезе. Глядишь, консулом бы каким стал…
– Ага, с вами станешь… Пятый пунктик по маме, беспартийный – бритиш петролеум – и стена блата… Вы коммунистическое наше прошлое чего-то быстро забыли… Консулом! – Дима кашлянул стесненно, осознав, что несколько зарвался и в лексике, и в интонации.
Шурыгин, впрочем, такую откровенность допрашиваемого воспринял с великодушной либеральностью.
– Ну, понял, ты – жертва эпохи, – вздохнул он. – Ну, а как насчет вины перед Родиной? Есть желание искупить?
– Спасибо за предложение… – Дима поднял голову. – Вы… серьезно?
– Конечно.
– Да я… всеми силами! И так уже два года без снотворного заснуть не могу, истрясся… А они, цэрэушники эти: не бойся, лучше нас никого нет, вообще за тобой – стена! А стена-то передо мной… Стеночка! Пели: в ФСБ сейчас ни специалистов, ни техники…
– Угу, – кивнул Шурыгин глубокомысленно. – Они думают, мы до сих пор на фотоаппарат «Зоркий» все снимаем…
– Вот-вот! – подтвердил Дима с горячностью. – Козлы! И как меня впутали – сам себе удивляюсь!
Шурыгин вновь тяжко вздохнул. Знакомая песня…
Поздним вечером, вернувшись к себе в кабинет, генерал принял от адъютанта пакет с фотографией пластины.
Рассматривая карточку, Шурыгин размышлял: «Странная штука… Придется связываться с экспертами… Ладно, свяжемся. А вообще-то ситуация складывается неплохо. Астатти под контролем, диалог с ним Гиена провел грамотно, но тут возникает вопрос… Если итальянец охотится за тем же, за чем и ЦРУ, значит он едва ли дублирует действия резидентуры. То есть налицо две независимые заинтересованные стороны. В чем именно заинтересованные? Ответа покуда нет. Полная неясность и с этим Ракитиным. Если его верба-нули, то за каким хреном нужна вся эта цэрэушная суетня? Последние данные его разработки вообще нулевые. Задание по дешифровке подсунутого ему материала выполнил с ленцой, интереса к нему не проявил… Или – осторожничает? Хотя, конечно, надо принять во внимание смерть жены, естественный шок…»
Шурыгин открыл папку с последними поступившими к нему материалами – и присвистнул невольно. «Ах, эта стерва Семушкина, ах, змея… Одного доноса мало показалось, теперь еще для верности и в прокуратуру накапала… С-сучье племя! Упустил, не дошли руки… С другой стороны – на хрена она мне сдалась? Разведчикам ее, что ли, продать? Коли в Испанию отправляется? Или пусть на меня там посексотничает?..»
Он вызвал адъютанта. Сказал отрывисто:
– Свяжись немедля с Власовым. Завтра буду работать с Семушкиной, пусть подберет квартиру и срочно ее туда доставит, гадюку. Но – деликатно, подчеркни.

РАКИТИН

Учреждение, зловеще именовавшееся прокуратурой, размещалось в небольшом трехэтажном особнячке с приземистыми колоннами у входа и лепными купидончиками с отбитыми носами и поломанными стрелами, что парили на потрескавшемся фронтоне под навесом жестяной крыши. В интерьере особнячка купеческие архитектурные мотивы отсутствовали, заглушённые нововведениями конторской перепланировки: линолеумом, пластиком под дерево и чередой обитых дерматином дверей-кабинетов.
В кабинете под номером двадцать за канцелярским столом светлого дерева сидел, скучая, также человек непримечательной наружности: лет тридцати трех, в очках с толстыми стеклами, усталым лицом; по-мальчишески тонкие запястья вылезали из рукавов пиджака – пошива неиндивидуального.
Следователь.
В одной руке он держал карандаш, другой – разминал сигарету, катая ее по поверхности стола узкой ладонью.
И фамилия следователя была Миловзоров.
– Ракитин я, – представился Ракитин, и кивнул молодой человек, указав на стул:
– Присаживайтесь.
«Садитесь» тут не говорят, – смекнул Александр, – поначалу, по крайней мере… Тактичные!»
Следователь Миловзоров вытащил из стола картонную папку, снял очки, протер их платком, глядя перед собой младенчески беззащитными, близорукими глазами, и далее, водрузив очки обратно, бесцветным тоном произнес:
– Ну-с, откровенность, конечно, дело доброволь
ное, но… рекомендую как основу разговора именно ее. Впрочем, сами решайте. Подпишите… – И подвинул бланк расписки, грозящейуголовной ответственностью за дачу показаний неоткровенных. – Начнем, пожалуй, без экивоков, – продолжил он, деловито расправляя плечи в узком пиджачке. – Итак. Исходя из описанных повреждений вашего автомобиля, а также из характера полученных трамв…
– Не будем… утомлять друг друга, – перебил Ракитин. – Ситуацию вы представляете верно: машину вел я, мы пересели… Пьяным могу себя признать с большой натяжкой, но как факт – да…
– Не работа – синекура, – поделился следователь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37