Единственными не индустриальными предметами были здесь эти огромные перерисованные лица, свисавшие с потолков на стальных проволочках.
Армандо обливался потом.
Он уже был пьян.
– Я не буду пить аперитив, – сказала Анна Хидден, увидев их голодные лица.
Гости ринулись к столу из матового стекла на железных ножках и вмиг расселись. Никто не разговаривал. Они тянулись к еде. Их губы блестели, глаза горели.
* * *
Стоял такой адский зной, что змеи повылезали из гнезд и оккупировали тенистый уголок двора, у стенки колодца с теплой водой.
Пауки искали темноты и прохлады под кроватями.
Мужчины, ночь, страх, воспоминание.
Глава III
Жюльетта сидела на веслах. Лодка коснулась песка. Она помогла Магдалене сойти на берег и вытащила лодку на пляж Кастелло. Затем поднялась по склону. Анна стояла на скале над ними. Она крикнула:
– Хочешь чего-нибудь?
– Я выпью то же, что и ты.
Анна вошла в кафе и взяла холодную колу-light.
Когда она вышла, к ней подбежала Магдалена. На руке у нее висела великолепная белая пластиковая сумочка. Она с трудом открыла замок и вынула черный камешек, служивший ей для игры в «классики»:
– Это тебе.
Но сколько Анна ни объясняла ей названия клеточек, та никак не могла их запомнить.
* * *
Она не слышала, как он подошел. Анна находилась в маленьком садике за углом террасы; встав на кухонный табурет и высоко подняв руки, она собирала абрикосы, которые бережно складывала в ивовую корзинку, зажатую между коленями.
Она глядела вверх, щурясь от солнца.
Когда она пыталась дотянуться до золотистых плодов, ее майка приподнималась, обнажая полоску живота.
Лео освободил ее от корзины.
Она протянула ему горсть абрикосов, горячих от полдневного солнца. И только тогда взглянула на него.
– Здравствуй.
– Они сладкие?
– Попробуй.
Он съел один абрикос.
– Какие теплые. Изумительный вкус!
На голове у нее была соломенная шляпа, подбитая белым шелком. Взглянув поверх его головы, она радостно вскрикнула.
На тропинке появилась Магдалена в сопровождении Жюльетты.
Анна спрыгнула с табурета наземь. Обняла девочку.
– Хочешь абрикос?
– Я пить хочу, – ответила та.
И они отправились в кухню, смеясь, рука об руку.
* * *
Лео спал в парусиновом шезлонге в тени виллы. Над горой, над террасой явственно вибрировал знойный воздух. Словно удав, он душил в своих раскаленных кольцах деревья, голубую крышу, кованые кресла, искажая их формы в дрожащем мареве, затем, две-три минуты спустя, медленно ослабив хватку, возвращал им прежний облик.
Нет, пожалуй, это была не змея, а нечто большее.
Это был призрачный кольчатый дракон, грозивший испепелить своим жгучим дыханием все живое.
Если бы не адская жара, объявшая скалу, Анна готова была часами созерцать его беспощадные атаки.
* * *
Земля превратилась в пыль, смешанную с комьями засохшей грязи. Солнце выпило всю воду. А влажные испарения, без конца поднимавшиеся в воздух, заволакивали его мутной пеленой.
* * *
Сидя на ступеньках в уголке террасы и держа на коленях тарелку с помидорами и буйволовым мясом, она бездумно глядела на море.
– Анна!
Анна очнулась. Рядом стояла малышка Лена, испуганно глядя на нее расширенными глазами.
– Что, моя хорошая?
– Смотри! Нет, сперва закрой глаза.
Анна закрыла глаза.
– Протяни руку.
Она протянула руку.
И почувствовала что-то легонькое на ладони.
– Теперь открывай!
Она увидела на ладони молочный зуб.
Итак, Анна Хидден была не только известным музыкантом, не только великой колдуньей, вызывающей грозу, – она была женщиной, осыпанной подарками.
* * *
Стояла такая страшная жара, что никому не хотелось есть. Все только без конца просили воды.
– В нашей бакалее вода кончилась. Придется кому-то пожертвовать собой и ехать в Неаполь.
– Я не могу жить без кофе.
– А я не отважусь на морское путешествие – слишком жарко.
– Попроси Шарля. Он большой специалист по морским путешествиям.
– Тебе ведь известно, что я с ним больше не вижусь, – отрезала Жюльетта.
Магдалена Радницки влезла на стул и начала перекладывать абрикосы в вазе на столе.
– Что ты делаешь, Лена?
– Кладу их по порядку.
Это занятие могло продолжаться и час, и два – до тех пор, пока фрукты не превращались в месиво, годное разве что для компота.
* * *
Леонард – Анне:
– Без вас мне живется скверно. Вы мне нужны. Мне необходимо ваше присутствие здесь, рядом со мной, в Неаполе, в этой квартире. Я хочу слышать ваше дыхание возле себя, когда я сплю.
– И?…
– Я люблю вас.
Поистине, это был сезон подарков. Ее продолжали ими осыпать.
Сейчас это было кольцо, подаренное Анне Леонардом.
Но что делать с кольцом женщине, которая предпочитает свободные пальцы?
Куда приятнее дары маленькой девочки – молочный зуб, черный камешек.
* * *
Подъем в гору был таким крутым, что, отправляясь к Анне Хидден, я почти всегда старался пройти мимо бакалеи на Корсо-Колонна. Я покупал там несколько бутылок минеральной воды, или кочанный салат, или фрукты, и начинал взбираться по узкой каменной тропинке, а затем по каменистой осыпи, держась за веревку, ставшую наконец такой же сухой, как листья бамбука.
Меня всегда встречали с радостью.
Наши часы отдыха и работы совпадали.
Но позже мне пришлось отказаться от этих визитов – жара стала совсем невыносимой.
* * *
Она уже не надеялась добраться до аптеки острова. А ведь ей были нужны лекарства. Она раскрыла зонтик, чтобы хоть как-то уберечься от солнца. Асфальт таял под ногами, она с трудом продвигалась вперед. Каждый ее шаг оставлял след на размягченном тротуаре. Мало-помалу сама улица изменяла свой вид. Словно и она тоже преображалась в проснувшееся животное. Во что-то вроде липкого молодого дракона. Покрытого узорчатой, растрескавшейся чешуей с белой каймой, сквозь которую сочилась наружу черная кровь.
* * *
Казалось, дело происходит четыре тысячи лет назад. Эта беспощадная жара была богиней. Все умолкало перед ней. Все торопливо уступало ей дорогу. Люди опасались встречаться на ее пути. Выходили из домов только с наступлением ночи. В застывшем воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения ветра.
Глава IV
Потом разразились грозы. Лена громко вопила от радости на руках у Анны Хидден. Чаще всего они воплощались в необыкновенных молниях всевозможных видов. Древовидных. Дробных, как пулеметные очереди. Разрывающих тучи, так что в просветах мелькало чистое, лазурное небо. А вот дождей почти не было.
Зато жара не унималась, становилась все ужасней.
Они встречались по четвергам – Лео, Армандо, княгиня Кропоткин, Шарль – в доме у Дио. Дио говорил не умолкая, словно кабельный канал. Он был неистощимо богат, неистощимо истощен, ограничен и безграмотен. Вся его душа, все его призвание и все цели сводились к одному – к счастью. Под счастьем он разумел немного порно, которое сплачивает, немного спорта, много снотворных и безграничное веселье.
Потому-то мы и звали его Жизнерадостным Стариканом.
Остров кишел русскими. Они были молоды, бодры, простодушны, мускулисты, агрессивны, привержены наркотикам и пьянству и похожи на мафиози.
Они безраздельно хозяйничали на острове в последние предрассветные часы.
Именно у них, на огромной вилле конца XIX века, целиком заселенной русскими, я и обнаружил тот рояль. Настоящий концертный рояль. «Bцsendorfer». Я сделал знак Жюльетте, которая в тот вечер пришла вместе со мной, – Анна осталась в Неаполе с Лео. Малышку Магдалену уже отправили к матери. Мы плотно притворили за собой дверь библиотеки. Нам очень не хотелось ранить души друзей. Мы заставили бы их открыть для себя грусть, стыдливость, ностальгию, красоту, ожидание, утонченность, и наш кружок тотчас распался бы, оставив нас одних.
Жюльетта помогла мне вытащить желтую банкетку, которую засунули глубоко под рояль. Я поднял крышку и начал играть. Инструмент был великолепен, только звук его слегка гасили портьеры, мебель и габариты комнаты.
Я забыл о Жюльетте, забыл, что нахожусь на Искье.
Я вернулся к своим давно умершим сестрам.
Я снова был в Бергхайме.
* * *
Я опустил черную крышку на клавиши только час спустя, и час этот пролетел как сон. Меня переполняло странное уныние. Печаль – самое древнее и почти самое чистое из наших чувств, чище даже красоты. Я разыскал свой льняной пиджак, а потом, в кармане льняного пиджака, разыскал свой маленький мобильник и позвонил Анне Хидден.
– Я нашел рояль. «Bцsendorfer».
– Где?
– У русских.
– У каких русских?
– У молодых.
Анна ужасно разволновалась. Ее огорчило, что она не успеет приехать сегодня вечером, ведь она в Неаполе. В данный момент они как раз выходили из дома своих друзей.
– Прости меня, Анна! Я не посмотрел на часы.
Она попросила заехать за ней завтра – позвонить и отвезти туда, где я обнаружил этот рояль.
Я выключил мобильник. Жюльетта сказала:
– А я и не знала, что ты играешь на фортепиано. Я думала, ты виолончелист.
– Они ждут нас в пивном баре. Ты видела, который час? Луиджи с женой ждут нас.
Уже миновала полночь. Мы встретились с ними. Воздух еще был обжигающе горяч. Я думал о своих сестрах. Слушал, как они разговаривали. Это они научили меня говорить. Я выпил и взбодрился.
Глава V
Скоро зайдет солнце. Этот час любят они обе. Все, кто осмелился выйти из дому, уже вернулись назад. Море утихло, стало прохладнее. Оно тихонько взбирается по ногам. Когда оно доходит до купальника, они чисто машинально, одинаковым движением привстают на цыпочки.
Жюльетта говорит:
– Называй меня Джулией, если любишь.
– Называй меня Анной.
Анна и Джулия смеются, болтают. Потом внезапно ныряют и плывут в открытое море.
Анна лежит рядом с Джулией, которая стянула с груди купальник. Джулия поворачивается на живот, чтобы подставить спину умирающему солнцу или прохладному воздуху. Джулия мягким движением подсовывает руку под мокрый живот Анны.
Анна стала еще более худощавой, чем ее подруга. Лицо выглядело теперь более утонченным, тело более спортивным, а сильная, как у гимнасток, спина и ноги – гораздо более удлиненными и костистыми. Она много пила и совсем не ела.
У Анны маленькие круглые ягодицы.
У Джулии икры танцовщицы.
Джулия ненавидела прошлое. Она жила настоящей минутой, непрерывно пила и ни с кем не откровенничала. Анна Хидден так ничего и не узнала о ней.
* * *
У каждого из них было свое заповедное царство: у Лены – когда она приезжала в Италию – гроза, у Анны – длинная комната, выходившая на Тирренское море. У Джулии – диван и белое вино, у Армандо – мастерская из стекла и стали, у Жизнерадостного Старикана – наркотические оргии, у Филис – церковные скамьи, у княгини Кропоткин – горы, у Шарля – каждая книга в его библиотеке. Они дружили, но виделись мало. Каждый спешил вернуться в свои владения.
* * *
Я мог бы во всех подробностях описать дальнейшие месяцы. Они были заполнены многими делами, любовными связями, строительными работами. Но я опускаю все это. Опускаю. Опускаю. И сразу подхожу к марту следующего года. Иными словами, опять к холоду. Те три месяца, что Магдалена была у матери, Джулия и Анна жили вдвоем на Искье.
А в следующие три месяца, когда малышку привозили в Италию, Джулия проводила будни в Неаполе. Но на выходные они с девочкой ехали на остров.
* * *
В объятиях Джулии Анна стала настоящей итальянкой.
Вновь обретенное сексуальное вожделение украшает тело, озаряет все окружающее, очищает воздух.
Они шагали, держась за руки. Поднимались на кручу над морем. Не разговаривали.
Анна несла пляжные полотенца.
Джулия тащила свои дурацкие глянцевые журналы. Их сандалии оставляли борозды в раскаленной пыли.
Магдалена семенила сзади, метрах в десяти от них, распевая песенки, хныкая от усталости, спотыкаясь и зевая.
Все трое загорели до черноты.
Даже у Джулии кожа перестала краснеть под солнцем и постепенно становилась бронзовой.
* * *
Джулия сидела на стареньком «честерфилдовском» диване, подобрав под себя босые ноги, держа бокал белого вина и грызя арахис. Вдруг Магдалена прошептала:
– Ой, котеночек!
И действительно, с террасы в комнату заглядывал котенок.
Анна вышла из душа голая, мокрая, с полотенцем в руке.
– Ты видишь? – спросила Магдалена.
– Какой красавчик!
Анна открыла пошире балконную дверь. Бросила на пол полотенце и опустилась на колени перед котенком.
– А ты и правда красивый, – сказала она.
– Смотри, какое у него черное пятнышко! – сказала Магдалена.
– Ты думаешь, это знак? – спросила у нее Анна.
* * *
Лена заснула, уткнувшись личиком в живот Джулии.
Они лежали на диване.
Джулия потягивала свое белое вино, листала журналы, купленные на Корсо-Колоцна, грызла арахис, а Магдалена вздрагивала и глубоко, изнуренно вздыхала во сне.
Анна сидела на плиточном полу в самом прохладном углу комнаты, сбоку от камина, спиной к черной вулканической стене, держа на коленях развернутую партитуру.
Глава VI
Косой, упорный дождик мешал видеть бухту. Обитатели острова не желали выходить за порог. Однажды утром, поднимаясь в микротакси наверх с почты (почтовое отделение располагалось на главной улице, ведущей в порт), я смутно увидел в парной грозовой хмари старую сосну, уцепившуюся корнями за скалу над пляжем и служившую ориентиром ее дома. Я остановил водителя.
Мелкий, но частый дождь почти полностью скрывал тропинку.
Я никогда не расставался с «ташкой» (кавалерийской сумкой с двумя огромными карманами), куда складывал все необходимое. Открыв ее, я разгреб книги, нашарил свой мобильник и прямо из деревянной будочки микротакси позвонил Анне, желая убедиться, что мой подъем к ней на гору не будет напрасным. Мы давно уже стали друзьями. И часто виделись, когда Джулия жила в Неаполе. Я привозил ей сигареты.
* * *
По утрам мы молча пили кофе. Затем я возвращался пешком к себе домой.
* * *
В другие дни, когда Траверса-Кампо становилась непроезжей, мне приходилось идти через Пьяцца деи Пескатори. И если дождь не лил как из ведра, а над морем не бушевал ураганный ветер, я доставлял себе удовольствие посидеть у воды, потягивая холодное пиво. Часто она присоединялась ко мне там, на берегу, под вечер.
* * *
Когда Анна Хидден полностью уходила мыслями в свои песнопения, она сидела в очень любопытной позе, откинувшись всем телом назад, с царственным пренебрежением женщины, которую совершенно не волнует производимое ею впечатление. И тогда чудилось, что с ней может приключиться все что угодно, что она способна внезапно исчезнуть, упасть, взлететь, броситься со скалистой кручи в портовую гавань, нырнуть в море.
* * *
Это была женщина, до полного самозабвения отдающаяся своему голоду, своим песням, своей ходьбе, своей страсти, своему плаванью, своей судьбе.
Когда она бывала в таком состоянии, я ее не беспокоил. Ограничивался коротким приветствием. Садился через два стула от нее. Заказывал холодное пиво. Мы почти не разговаривали. Иногда и просто молчали. Могли целый час созерцать в тишине рыбаков, что вытаскивали баркасы на песок, туристов, плывущих в лодочках к своим яхтам, солнечный диск, опускавшийся на кастелло, а потом и на Капри, строго вдоль цитадели Тиберия.
* * *
– Как случилось, что Элиана Хидельштейн, дочь бретонской католички и румынского еврея, превратилась в Анну Хидден?
– Не знаю.
– Чтобы спрятаться? Оттого что евреи должны прятаться?
– Нет. Я не считаю, что евреи должны прятаться, и уж совсем не думаю, что, если они будут прятаться, это их спасет.
– Тогда почему же?
– Первый мужчина, с которым я жила, был альпинистом.
– Не вижу связи.
– Он совершил восхождение на пик Хиддена. В общем-то это он, смеха ради, переделал «Хидель» в «Хидден». Окрестил меня заново.
– Ты его любила?
– Да.
– Так почему же ты его бросила?
– Кто тебе сказал, что я его бросила? Он умер.
* * *
Анна Хидден немного напоминала Марсель Мейер – если кому-то повезло увидеть за роялем эту виртуозную пианистку до ее внезапной смерти. У нее была необыкновенно мощная левая рука. Но Анна крайне вольно обращалась с авторским замыслом, упрощая его до минимума, сводя к предельно медленной квинтэссенции, так что результаты были несравнимы.
Ее игру отличала невероятная бесцеремонность.
Вначале она читала ноты, сидя далеко от инструмента, затем откладывала их. Садилась к роялю и – неожиданно – воплощала все это в коротком резюме, так, как понимала сама. Она не удостаивала исполнять музыку. Она создавала свою импровизацию прочитанного или того, что сочла нужным запомнить, безжалостно отсекая мелодические излишества, настойчиво кружа в поисках утраченной темы, нащупывая смысловое ядро произведения, при минимальных гармонических средствах.
Бывало даже, что она уходила в длинные восточные вариации, на первый взгляд далекие от первозданной темы, а на самом деле позволявшие вернуться к ней; в таких случаях она снимала руки с клавиатуры, резко вскакивала и, нахмурившись, продолжала тему в тишине, а то и вовсе покидала комнату, выходила в сад и шагала, шагала взад-вперед или взбиралась вверх по скалам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18