Мимолетная улыбка коснулась губ Дженайны.
– Но, ch?rie, то, что вы с Крисом Соупером являетесь добрыми друзьями, ни для кого не секрет, в том числе и для него! Так что для него было вполне естественно побеспокоиться о том, чтобы у тебя не было лишних огорчений, не правда ли?
– Наверное, да. Он очень добр ко мне.
Позже Лиз смогла увидеть, что ирония этой бескорыстной доброты разрушила всю тщательно построенную ею линию обороны против Роджера. Всегда получалось так, что эта его способность переходить от презрительной насмешки к совершенно неожиданным заботе и вниманию разрушала все ее планы.
Но в тот момент беспокойство за Криса вынудило Лиз на время оставить эту мысль.
– А каково состояние Криса? У Роджера, когда он встречался с вами, были хоть какие-нибудь сведения о нем?
– Ему были известны результаты первичного осмотра, проведенного доктором Фремье. – С этими словами Дженайна указала на сиденье рядом с собой. – Лиз, садись в машину, и я тебе все расскажу. Крис получил сильную контузию, и у него обгорели кисти рук, предплечья, шея, лицо – все, что не было защищено одеждой. А также глаза… Доктор Фремье не может сказать ничего определенного. Однако, Лиз, на этой стадии лечения ни один доктор не скажет чего-либо определенного. Но у Криса временная потеря зрения, и конечно же он страшно напуган, а это не улучшает его состояния.
– Звучит не слишком успокаивающе, – вздохнула Лиз. – А как вы думаете, его можно будет видеть?
– Пока еще нет. Но когда будет можно, Роджер даст нам знать.
– Ясно. А что с другим пострадавшим? – спросила Лиз.
– Да ничего серьезного. Небольшое сотрясение мозга, но в больнице его не оставили. Лиз, похоже, Крис тебе более чем просто нравится, а? – переменила тему разговора Дженайна.
– Да. Но мы с ним только друзья. У него был какой-то неудачный роман в Англии, и мне все время кажется, что он так и не смог забыть ту девушку.
– Так я и думала, – кивнула Дженайна, – несмотря на все утверждения Роджера, что вы глубоко привязаны друг к другу. А вы просто находите удовольствие в обществе друг друга, проводите вместе все свое свободное время – танцуете, плаваете и вместе веселитесь, не правда ли?
– Да. Крис готов участвовать во всем, что обещает смех и веселье…
Дженайна бросила на Лиз взгляд, полный сочувствия.
– Ты знаешь, – сказала она, – я бы не стала говорить тебе обо всем, что случилось с Крисом, включая и худшее, если бы считала, что ты не сможешь достойно выслушать все это. Так что теперь ты должна стать храброй. А когда тебе разрешат увидеть его, ты не станешь добавлять к его отчаянию свое собственное и усиливать тем самым его страдания?
– Нет, конечно нет, – пробормотала Лиз. – Но не хотите ли вы сказать, что для настоящего отчаяния есть повод?
– Я не знаю, – с грустью ответила Дженайна, – как я уже говорила тебе, этого не знает даже Роджер. Но я думаю, он хочет, чтобы ты была предупреждена.
Это было начало долгой цепи надежд и тревог по поводу того, удастся ли спасти зрение Криса или нет.
Его общее состояние перестало вызывать опасения после первых же двадцати четырех часов лечения, и степень поражения в результате полученных им ожогов оказалась гораздо менее серьезной, чем это выглядело на первый взгляд. Но и по истечении трех недель лечения доктор Фремье – французский хирург, наблюдавший Криса, – не хотел давать каких-либо гарантий по поводу полного исцеления своего пациента.
Если Крису повезет, у него спустя какое-то время сможет полностью восстановиться зрение одного глаза и частично восстановится зрение второго, так что Крис сможет возвратиться к нормальной жизни, не испытывая практически никаких помех. В худшем случае тот глаз, который пострадал в меньшей степени, сможет хоть как-то служить ему, но другой глаз может навсегда остаться слепым. В конечном счете все решало время и, как утверждал доктор Фремье, наличие специалистов более высокой квалификации, чем он. И поскольку нефтяная компания «Пан-Сахара» взяла на себя всю ответственность за несчастный случай, у Криса имелись все основания обратиться по поводу своей болезни за консультацией к лучшим врачам-офтальмологам мира, как только он будет признан достаточно здоровым, чтобы отправиться на лечение.
– Меня хотят послать в Англию, в глазную клинику в Мурфилдсе, – сообщил он Лиз. – Однако я сказал, что готов поехать в Париж, в Берлин – в любое другое место, какое только угодно будет предложить. Но только не в Англию.
– Но почему, Крис? Там же самая лучшая клиника!
Но тот упрямо стоял на своем:
– Есть другие клиники, есть другие окулисты. Нет, подчеркиваю: нет. Я не намерен возвращаться в Англию, да еще в таком состоянии. И даже если случится так, что я здесь буду больше не нужен, все равно я и тогда не намерен поселиться в Англии.
– Крис, но ведь это твоя родная страна! – Сказав это, Лиз поколебалась и добавила: – Почему ты так говоришь, ты что – боишься возвращаться?
– Ничего я не боюсь!
– Но разве это не равносильно боязни, что такие связи могут возникнуть?
– Нет, не смогут. И в первую очередь именно ты должна знать почему. Лиз, – он протянул к ней руку, и Лиз быстро взяла ее в свою, – было бы несправедливо с моей стороны спрашивать тебя сейчас, изменилось ли что-либо в отношениях между мной и тобой. Но если бы изменилось, ты бы сказала мне об этом, верно?
– Ты же знаешь, что сказала бы!
– Ты не могла бы повторить эту фразу не в сослагательном наклонении. Так, чтобы это прозвучало «скажу»? Да нет, все в порядке – Крис сам ответил на свой вопрос. – Я знаю, насколько это любезно с твоей стороны – так ухаживать за мной. Особенно, – тут он улыбнулся, но, не согретая теплом его глаз, эта улыбка получилась горькой, – когда я даже и слышать не хочу о том, чтобы пойти тебе навстречу и согласиться поехать в Англию. Но я не поеду – это решено.
И ни один из них не знал, что не пройдет и двадцати четырех часов, как сама же Лиз и принесет ему известие, которое не оставит камня на камне от этого его решения.
Обязанности Лиз как медицинской сестры включали в себя также доставку разобранной почты по отделениям больницы, и у них с Крисом была договоренность, что она будет оставлять у себя все направленные в его адрес письма, а потом, после дежурства, приходить и читать их ему. Как правило, корреспонденция Криса была местной, ему писали друзья с участка нефтедобычи или кто-нибудь из Тасгалы; однако письмо, полученное этим утром, было отправлено из Англии и переслано в больницу Управлением нефтяной компании «Пан-Сахара» в Тасгале.
Сегодня среди ее почты было только одно письмо – то, что предназначалось Крису, и, прежде чем сунуть его в карман передника, Лиз с любопытством оглядела конверт. До сих пор корреспонденция, получаемая Крисом из Англии, ограничивалась весточками от деда, однако адрес на этом письме был написан другим почерком. Почтовая марка была тоже другой. И хотя, конечно, в Англии у Криса могло быть много корреспондентов, Лиз сочла странным, что это письмо было послано не на адрес Криса на участке нефтедобычи и не на адрес больницы. Его отправил кто-то, кто не знал, где оно найдет получателя, кто-то, кто вынужден был надеяться на то, что оно будет переслано адресату…
Подумав об этом, Лиз не произнесла, а скорее выдохнула одно-единственное слово: «Дженни!» – и снова посмотрела на конверт. Что тогда говорил Крис, рассказывая про то, как Дженни оставила его более двух лет назад? «…Я твердил себе: если я ей небезразличен, она найдет способ написать мне… Ей должно быть известно, что она может связаться со мной через нефтяную компанию «Пан-Сахара».
– Нынешним утром только одно письмо, Крис, – сказала Лиз, глядя, как его пальцы вскрывают конверт и разворачивают листки письма, прежде чем передать их назад, чтобы Лиз прочла ему то, что там написано. Крис сморщил нос в насмешливой гримасе.
– Только одно? – протянул он. – Моя популярность падает в глазах общественного мнения. Но хотя бы скажи, от кого оно?
– Крис, оно пришло из Англии. Это письмо от Дженни.
Даже несмотря на загар, было видно, как он побледнел.
– Дженни? Не может быть! Дай мне его…
Но что Крис мог сделать с этим письмом, кроме как шелестеть его страницами, страдая от собственного бессилия?
– Откуда ты знаешь, что это от Дженни? Что, оно подписано именно так? Или же там стоит подпись «Дженни Эдрайен»?
– Просто «Дженни».
– Как же оно пришло сюда? Как оно нашло меня?
– Я думаю, что через местное отделение нефтяной компании «Пан-Сахара».
– Значит, она-таки воспользовалась этим способом связи. – Крис произнес это с горечью. – Ну хорошо, Лиз. Как я полагаю, в знак благодарности за то, что это всего лишь письмо, а не тисненное серебром приглашение на ее свадьбу, мне следует кланяться, пока не расшибу себе лоб!
– С твоего позволения, мне бы не хотелось читать его, Крис. Пусть кто-нибудь еще…
– Ерунда. Я предпочел бы услышать его содержание от тебя, чем от кого-либо еще. Разумеется, если ты не имеешь ничего против. А ты и не должна иметь что-либо против, Лиз. Ну разве это не смешно – Дженни вновь появляется на сцене, и именно сейчас!
Думал ли Крис о том бедственном положении, в котором он оказался, или о том, что прошло слишком много времени для того, чтобы Дженни значила для него хоть что-нибудь? Лиз пробежала глазами по листкам письма – вычеркнутые слова, выразительные тире и все остальное.
– Это… это очень личное письмо о любви, – сказала она, – ты по-прежнему хочешь, чтобы я прочитала его тебе?
– Кто-то же должен его прочесть, я полагаю?.. Что? Письмо о чем? Откуда ты знаешь?
– Боже мой, Крис, я просмотрела его по диагонали. Это такое письмо, какое, я думаю, написала бы я сама человеку, которого давно и долго люблю.
– Когда ты говоришь, что любишь, то, как я всегда считал и считаю, это значит надолго, можно сказать, навсегда. Этот твой роман с Робином, он ничего не значит. Он унизил тебя. Но ведь у меня с Дженни все было совсем не так, верно?
– Я думаю, что да. Но, Крис, в любом случае воздержись от окончательных суждений. Слушай, что здесь написано.
Спустя пять минут или чуть больше в палате наступила тишина. Потом Крис сказал с удивлением:
– Они убедили ее, что я согласился, что до тех пор, пока она не достигнет совершеннолетия, мы не должны ни встречаться, ни переписываться! Это, конечно, ее мамаша. Отец у нее – хороший парень. Вернее сказать, был. Когда, по ее словам, он умер?
– В прошлом году.
Крис согласно кивнул:
– А после этого ее мамаша устроила эту инсценировку на тему: «Возможно, теперь ты и сама не захочешь покинуть меня!» Лиз, ну почему родители хотят, чтобы дети навеки оставались с ними?
– Отнюдь не все. Мне думается, лучшие из них просто хотят держать нас в узде, а мы обижаемся даже на это. Я знаю, что отец…
Но Крис не слушал ее.
– Но как, как она могла вообразить, что я уйду вот так, не сказав ни единого слова? Ведь я же надеялся услышать что-нибудь от нее. А в это время ее родители добились, чтобы она дала такое же обещание, какое, по их словам, дал я – то есть не поддерживать никаких контактов до тех пор, пока ей не исполнится двадцать один год. Лиз, но ведь мне не оставили даже такого выбора! Мне просто сказали, чтобы я не лез, куда не просят. А с тех пор, как она стала совершеннолетней, должно быть, это случилось один или два месяца назад, как мне теперь кажется, просто ждала, пока…
– Пока не написала тебе сама, потому что иначе поступить не могла, – осторожно вставила Лиз.
– Да. Послушай, Лиз, – тут Крис сделал паузу и с раздражением поправил свои темные очки, – черт бы побрал эти окуляры, как бы мне хотелось видеть твое лицо! То есть я хочу сказать, что все это значит для тебя? А для нас обоих? Нам-то вместе что делать в этом случае?
– А разве нам вместе нужно делать хоть что-нибудь, Крис?
– Но мы же хотели быть вместе. Я хотел быть с тобой. Но к чему это прошедшее время? Лиз, если предположить, что я не люблю тебя, тогда я вообще не знаю, что значит это слово. А тут снова появляется Дженни, и я не знаю, где кончается любовь к ней и начинается любовь к тебе! Помоги мне, я совершенно ничего не могу понять.
– Ты не можешь причинить мне никакой боли, Крис, поскольку я с самого начала знала, что во мне ты любил Дженни. Ну как мне это объяснить? Мне думается, ты влюбился в меня за мое сходство с ней. Я думаю, что твоя любовь к Дженни жива, как бы тебе ни хотелось думать, что это не так.
На это Крис ничего не ответил.
– Давно ли ты знаешь об этом, Лиз? – неожиданно спросил он.
– До настоящего времени я и сама совершенно не сознавала, что знаю. Но ведь это правда, ведь верно же? Так ты напишешь Дженни?
– Ты хочешь узнать, буду ли я диктовать ей ответ или нет, не так ли? Как по-твоему, мне сильно понравится подобное мероприятие?
– Знаю, что совсем не понравится. Но существует еще один способ послать ей ответ. Ты можешь послать ей телеграмму, а затем взять и поехать к ней.
– Поехать к ней? В таком-то виде? – Крис поднес руку к своим темным очкам. – И сделать ей предложение. Чего? Ты права, Лиз. Я никогда не прекращал любить Дженни. Однако не забывай, что она любит меня таким, каким помнит, и со всеми пятью органами чувств, а не как теперь – с четырьмя.
– Крис, да она же любит тебя! Об этом кричит каждая строчка ее письма. Ведь это она написала тебе, не так ли? Написала, как только освободилась от опеки своей матери и после того, как предоставила тебе достаточно большой срок, чтобы первым послать ей письмо, да? Она не пощадила свою гордость. Почему ты хочешь пощадить свою?
– Дело не в гордости.
– Твое будущее заключается в том, чтобы прислушаться к совету местных врачей и отправиться лечить свое зрение в Англию. Там тобой займутся лучшие специалисты мира. И, Крис, вот тебе несколько слов по секрету. В то время когда ты был настроен решительно против поездки в Англию, доктор Фремье в конфиденциальной беседе говорил Роберту Йейту, что он очень хотел бы обладать достаточной полнотой власти, чтобы заставить тебя отправиться туда, поскольку он убежден, что в Англии тебя вылечат. Так что, может, ты все-таки поедешь туда, как только тебя признают годным к перелету?
В ответ на это он сказал с покорностью:
– Перед тобой я чувствую себя совершенно беспомощным. Смогу ли я когда-либо отблагодарить тебя за то, что ты так много, слишком много, узнала обо мне и поняла меня?
Лиз взяла его руку в свою и сжала ее:
– В этом нет никакой моей заслуги. Мы – друзья, а именно для подобных случаев друзья и существуют. Чтобы знать нечто такое, благодаря чему они в решающий момент могут совершить чудо и оказать помощь, словно достать кролика из шляпы. И возможно, – тут на лице у Лиз мелькнула улыбка, которую Крис не мог видеть, – однажды я приду к тебе и попрошу прикрыть меня твоим широким плечом. Так что продолжай оставаться моим другом, ладно?
– Ладно? Только попробуй помешать мне в этом, вот что я тебе скажу! А пока могу ли я сказать кое-что?
– Говори, конечно.
– Благодарю тебя, Лиз. Благодарю тебя просто за то, что ты – это ты, а также за все остальное, вот и все. А теперь, нет ли у тебя с собой карандаша? Помоги мне составить эту телеграмму.
Однако случилось так, что Крис не сразу отправился в Англию вслед за своей телеграммой к Дженни. Хотя, будучи в больнице, он и находился более или менее в изоляции от окружающего мира, тем не менее он все равно попал в шестерку пациентов, заболевших лихорадкой денге.
– Понимаешь, в общем-то эта болезнь не убивает, – говорила Лиз сестра Олавия. – Однако из-за того, что, раз начавшись, она распространяется словно огонь, этот недуг – большая беда и неприятность.
Ты чувствуешь себя нормальной и здоровой, а через час коченеешь от лихорадки. Опять же сыпь. Потом наступает период выздоровления – столь же долгий и утомительный, как и сама болезнь.
– Но всегда ли она поражает всех, приобретает характер эпидемии? – спросила Лиз.
– К сожалению, да, – вздохнула сестра Олавия. – До настоящего времени еще не разработано лекарства, чтобы остановить лихорадку денге, а поскольку к зиме она проходит сама собой, ни один из нас не способен приобрести к ней устойчивый иммунитет. Так что лучший способ победить лихорадку – это поступать так, как это делают нефтяники.
– Да почему? Они-то что могут с ней сделать?
– Как что? А разве не они привозят сырую нефть, которой поливают всякие камни и щебень, среди которых выводится эта зараза – в руслах высохших рек, в стенах рушащихся построек? И разве не сам доктор Йейт не давал властям покоя, изводя их требованиями вести профилактическую борьбу с этой болезнью. Однако нет надежды, что в этом году или в следующем она отступит перед его натиском, пусть даже он из тех людей, которые никогда не сдаются. Но кто знает, – заключила сестра Олавия и пожала плечами, – не может ли быть так, что, если бы нам не нужно было беспокоиться из-за этой денге, у нас были бы еще более серьезные поводы для беспокойства?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
– Но, ch?rie, то, что вы с Крисом Соупером являетесь добрыми друзьями, ни для кого не секрет, в том числе и для него! Так что для него было вполне естественно побеспокоиться о том, чтобы у тебя не было лишних огорчений, не правда ли?
– Наверное, да. Он очень добр ко мне.
Позже Лиз смогла увидеть, что ирония этой бескорыстной доброты разрушила всю тщательно построенную ею линию обороны против Роджера. Всегда получалось так, что эта его способность переходить от презрительной насмешки к совершенно неожиданным заботе и вниманию разрушала все ее планы.
Но в тот момент беспокойство за Криса вынудило Лиз на время оставить эту мысль.
– А каково состояние Криса? У Роджера, когда он встречался с вами, были хоть какие-нибудь сведения о нем?
– Ему были известны результаты первичного осмотра, проведенного доктором Фремье. – С этими словами Дженайна указала на сиденье рядом с собой. – Лиз, садись в машину, и я тебе все расскажу. Крис получил сильную контузию, и у него обгорели кисти рук, предплечья, шея, лицо – все, что не было защищено одеждой. А также глаза… Доктор Фремье не может сказать ничего определенного. Однако, Лиз, на этой стадии лечения ни один доктор не скажет чего-либо определенного. Но у Криса временная потеря зрения, и конечно же он страшно напуган, а это не улучшает его состояния.
– Звучит не слишком успокаивающе, – вздохнула Лиз. – А как вы думаете, его можно будет видеть?
– Пока еще нет. Но когда будет можно, Роджер даст нам знать.
– Ясно. А что с другим пострадавшим? – спросила Лиз.
– Да ничего серьезного. Небольшое сотрясение мозга, но в больнице его не оставили. Лиз, похоже, Крис тебе более чем просто нравится, а? – переменила тему разговора Дженайна.
– Да. Но мы с ним только друзья. У него был какой-то неудачный роман в Англии, и мне все время кажется, что он так и не смог забыть ту девушку.
– Так я и думала, – кивнула Дженайна, – несмотря на все утверждения Роджера, что вы глубоко привязаны друг к другу. А вы просто находите удовольствие в обществе друг друга, проводите вместе все свое свободное время – танцуете, плаваете и вместе веселитесь, не правда ли?
– Да. Крис готов участвовать во всем, что обещает смех и веселье…
Дженайна бросила на Лиз взгляд, полный сочувствия.
– Ты знаешь, – сказала она, – я бы не стала говорить тебе обо всем, что случилось с Крисом, включая и худшее, если бы считала, что ты не сможешь достойно выслушать все это. Так что теперь ты должна стать храброй. А когда тебе разрешат увидеть его, ты не станешь добавлять к его отчаянию свое собственное и усиливать тем самым его страдания?
– Нет, конечно нет, – пробормотала Лиз. – Но не хотите ли вы сказать, что для настоящего отчаяния есть повод?
– Я не знаю, – с грустью ответила Дженайна, – как я уже говорила тебе, этого не знает даже Роджер. Но я думаю, он хочет, чтобы ты была предупреждена.
Это было начало долгой цепи надежд и тревог по поводу того, удастся ли спасти зрение Криса или нет.
Его общее состояние перестало вызывать опасения после первых же двадцати четырех часов лечения, и степень поражения в результате полученных им ожогов оказалась гораздо менее серьезной, чем это выглядело на первый взгляд. Но и по истечении трех недель лечения доктор Фремье – французский хирург, наблюдавший Криса, – не хотел давать каких-либо гарантий по поводу полного исцеления своего пациента.
Если Крису повезет, у него спустя какое-то время сможет полностью восстановиться зрение одного глаза и частично восстановится зрение второго, так что Крис сможет возвратиться к нормальной жизни, не испытывая практически никаких помех. В худшем случае тот глаз, который пострадал в меньшей степени, сможет хоть как-то служить ему, но другой глаз может навсегда остаться слепым. В конечном счете все решало время и, как утверждал доктор Фремье, наличие специалистов более высокой квалификации, чем он. И поскольку нефтяная компания «Пан-Сахара» взяла на себя всю ответственность за несчастный случай, у Криса имелись все основания обратиться по поводу своей болезни за консультацией к лучшим врачам-офтальмологам мира, как только он будет признан достаточно здоровым, чтобы отправиться на лечение.
– Меня хотят послать в Англию, в глазную клинику в Мурфилдсе, – сообщил он Лиз. – Однако я сказал, что готов поехать в Париж, в Берлин – в любое другое место, какое только угодно будет предложить. Но только не в Англию.
– Но почему, Крис? Там же самая лучшая клиника!
Но тот упрямо стоял на своем:
– Есть другие клиники, есть другие окулисты. Нет, подчеркиваю: нет. Я не намерен возвращаться в Англию, да еще в таком состоянии. И даже если случится так, что я здесь буду больше не нужен, все равно я и тогда не намерен поселиться в Англии.
– Крис, но ведь это твоя родная страна! – Сказав это, Лиз поколебалась и добавила: – Почему ты так говоришь, ты что – боишься возвращаться?
– Ничего я не боюсь!
– Но разве это не равносильно боязни, что такие связи могут возникнуть?
– Нет, не смогут. И в первую очередь именно ты должна знать почему. Лиз, – он протянул к ней руку, и Лиз быстро взяла ее в свою, – было бы несправедливо с моей стороны спрашивать тебя сейчас, изменилось ли что-либо в отношениях между мной и тобой. Но если бы изменилось, ты бы сказала мне об этом, верно?
– Ты же знаешь, что сказала бы!
– Ты не могла бы повторить эту фразу не в сослагательном наклонении. Так, чтобы это прозвучало «скажу»? Да нет, все в порядке – Крис сам ответил на свой вопрос. – Я знаю, насколько это любезно с твоей стороны – так ухаживать за мной. Особенно, – тут он улыбнулся, но, не согретая теплом его глаз, эта улыбка получилась горькой, – когда я даже и слышать не хочу о том, чтобы пойти тебе навстречу и согласиться поехать в Англию. Но я не поеду – это решено.
И ни один из них не знал, что не пройдет и двадцати четырех часов, как сама же Лиз и принесет ему известие, которое не оставит камня на камне от этого его решения.
Обязанности Лиз как медицинской сестры включали в себя также доставку разобранной почты по отделениям больницы, и у них с Крисом была договоренность, что она будет оставлять у себя все направленные в его адрес письма, а потом, после дежурства, приходить и читать их ему. Как правило, корреспонденция Криса была местной, ему писали друзья с участка нефтедобычи или кто-нибудь из Тасгалы; однако письмо, полученное этим утром, было отправлено из Англии и переслано в больницу Управлением нефтяной компании «Пан-Сахара» в Тасгале.
Сегодня среди ее почты было только одно письмо – то, что предназначалось Крису, и, прежде чем сунуть его в карман передника, Лиз с любопытством оглядела конверт. До сих пор корреспонденция, получаемая Крисом из Англии, ограничивалась весточками от деда, однако адрес на этом письме был написан другим почерком. Почтовая марка была тоже другой. И хотя, конечно, в Англии у Криса могло быть много корреспондентов, Лиз сочла странным, что это письмо было послано не на адрес Криса на участке нефтедобычи и не на адрес больницы. Его отправил кто-то, кто не знал, где оно найдет получателя, кто-то, кто вынужден был надеяться на то, что оно будет переслано адресату…
Подумав об этом, Лиз не произнесла, а скорее выдохнула одно-единственное слово: «Дженни!» – и снова посмотрела на конверт. Что тогда говорил Крис, рассказывая про то, как Дженни оставила его более двух лет назад? «…Я твердил себе: если я ей небезразличен, она найдет способ написать мне… Ей должно быть известно, что она может связаться со мной через нефтяную компанию «Пан-Сахара».
– Нынешним утром только одно письмо, Крис, – сказала Лиз, глядя, как его пальцы вскрывают конверт и разворачивают листки письма, прежде чем передать их назад, чтобы Лиз прочла ему то, что там написано. Крис сморщил нос в насмешливой гримасе.
– Только одно? – протянул он. – Моя популярность падает в глазах общественного мнения. Но хотя бы скажи, от кого оно?
– Крис, оно пришло из Англии. Это письмо от Дженни.
Даже несмотря на загар, было видно, как он побледнел.
– Дженни? Не может быть! Дай мне его…
Но что Крис мог сделать с этим письмом, кроме как шелестеть его страницами, страдая от собственного бессилия?
– Откуда ты знаешь, что это от Дженни? Что, оно подписано именно так? Или же там стоит подпись «Дженни Эдрайен»?
– Просто «Дженни».
– Как же оно пришло сюда? Как оно нашло меня?
– Я думаю, что через местное отделение нефтяной компании «Пан-Сахара».
– Значит, она-таки воспользовалась этим способом связи. – Крис произнес это с горечью. – Ну хорошо, Лиз. Как я полагаю, в знак благодарности за то, что это всего лишь письмо, а не тисненное серебром приглашение на ее свадьбу, мне следует кланяться, пока не расшибу себе лоб!
– С твоего позволения, мне бы не хотелось читать его, Крис. Пусть кто-нибудь еще…
– Ерунда. Я предпочел бы услышать его содержание от тебя, чем от кого-либо еще. Разумеется, если ты не имеешь ничего против. А ты и не должна иметь что-либо против, Лиз. Ну разве это не смешно – Дженни вновь появляется на сцене, и именно сейчас!
Думал ли Крис о том бедственном положении, в котором он оказался, или о том, что прошло слишком много времени для того, чтобы Дженни значила для него хоть что-нибудь? Лиз пробежала глазами по листкам письма – вычеркнутые слова, выразительные тире и все остальное.
– Это… это очень личное письмо о любви, – сказала она, – ты по-прежнему хочешь, чтобы я прочитала его тебе?
– Кто-то же должен его прочесть, я полагаю?.. Что? Письмо о чем? Откуда ты знаешь?
– Боже мой, Крис, я просмотрела его по диагонали. Это такое письмо, какое, я думаю, написала бы я сама человеку, которого давно и долго люблю.
– Когда ты говоришь, что любишь, то, как я всегда считал и считаю, это значит надолго, можно сказать, навсегда. Этот твой роман с Робином, он ничего не значит. Он унизил тебя. Но ведь у меня с Дженни все было совсем не так, верно?
– Я думаю, что да. Но, Крис, в любом случае воздержись от окончательных суждений. Слушай, что здесь написано.
Спустя пять минут или чуть больше в палате наступила тишина. Потом Крис сказал с удивлением:
– Они убедили ее, что я согласился, что до тех пор, пока она не достигнет совершеннолетия, мы не должны ни встречаться, ни переписываться! Это, конечно, ее мамаша. Отец у нее – хороший парень. Вернее сказать, был. Когда, по ее словам, он умер?
– В прошлом году.
Крис согласно кивнул:
– А после этого ее мамаша устроила эту инсценировку на тему: «Возможно, теперь ты и сама не захочешь покинуть меня!» Лиз, ну почему родители хотят, чтобы дети навеки оставались с ними?
– Отнюдь не все. Мне думается, лучшие из них просто хотят держать нас в узде, а мы обижаемся даже на это. Я знаю, что отец…
Но Крис не слушал ее.
– Но как, как она могла вообразить, что я уйду вот так, не сказав ни единого слова? Ведь я же надеялся услышать что-нибудь от нее. А в это время ее родители добились, чтобы она дала такое же обещание, какое, по их словам, дал я – то есть не поддерживать никаких контактов до тех пор, пока ей не исполнится двадцать один год. Лиз, но ведь мне не оставили даже такого выбора! Мне просто сказали, чтобы я не лез, куда не просят. А с тех пор, как она стала совершеннолетней, должно быть, это случилось один или два месяца назад, как мне теперь кажется, просто ждала, пока…
– Пока не написала тебе сама, потому что иначе поступить не могла, – осторожно вставила Лиз.
– Да. Послушай, Лиз, – тут Крис сделал паузу и с раздражением поправил свои темные очки, – черт бы побрал эти окуляры, как бы мне хотелось видеть твое лицо! То есть я хочу сказать, что все это значит для тебя? А для нас обоих? Нам-то вместе что делать в этом случае?
– А разве нам вместе нужно делать хоть что-нибудь, Крис?
– Но мы же хотели быть вместе. Я хотел быть с тобой. Но к чему это прошедшее время? Лиз, если предположить, что я не люблю тебя, тогда я вообще не знаю, что значит это слово. А тут снова появляется Дженни, и я не знаю, где кончается любовь к ней и начинается любовь к тебе! Помоги мне, я совершенно ничего не могу понять.
– Ты не можешь причинить мне никакой боли, Крис, поскольку я с самого начала знала, что во мне ты любил Дженни. Ну как мне это объяснить? Мне думается, ты влюбился в меня за мое сходство с ней. Я думаю, что твоя любовь к Дженни жива, как бы тебе ни хотелось думать, что это не так.
На это Крис ничего не ответил.
– Давно ли ты знаешь об этом, Лиз? – неожиданно спросил он.
– До настоящего времени я и сама совершенно не сознавала, что знаю. Но ведь это правда, ведь верно же? Так ты напишешь Дженни?
– Ты хочешь узнать, буду ли я диктовать ей ответ или нет, не так ли? Как по-твоему, мне сильно понравится подобное мероприятие?
– Знаю, что совсем не понравится. Но существует еще один способ послать ей ответ. Ты можешь послать ей телеграмму, а затем взять и поехать к ней.
– Поехать к ней? В таком-то виде? – Крис поднес руку к своим темным очкам. – И сделать ей предложение. Чего? Ты права, Лиз. Я никогда не прекращал любить Дженни. Однако не забывай, что она любит меня таким, каким помнит, и со всеми пятью органами чувств, а не как теперь – с четырьмя.
– Крис, да она же любит тебя! Об этом кричит каждая строчка ее письма. Ведь это она написала тебе, не так ли? Написала, как только освободилась от опеки своей матери и после того, как предоставила тебе достаточно большой срок, чтобы первым послать ей письмо, да? Она не пощадила свою гордость. Почему ты хочешь пощадить свою?
– Дело не в гордости.
– Твое будущее заключается в том, чтобы прислушаться к совету местных врачей и отправиться лечить свое зрение в Англию. Там тобой займутся лучшие специалисты мира. И, Крис, вот тебе несколько слов по секрету. В то время когда ты был настроен решительно против поездки в Англию, доктор Фремье в конфиденциальной беседе говорил Роберту Йейту, что он очень хотел бы обладать достаточной полнотой власти, чтобы заставить тебя отправиться туда, поскольку он убежден, что в Англии тебя вылечат. Так что, может, ты все-таки поедешь туда, как только тебя признают годным к перелету?
В ответ на это он сказал с покорностью:
– Перед тобой я чувствую себя совершенно беспомощным. Смогу ли я когда-либо отблагодарить тебя за то, что ты так много, слишком много, узнала обо мне и поняла меня?
Лиз взяла его руку в свою и сжала ее:
– В этом нет никакой моей заслуги. Мы – друзья, а именно для подобных случаев друзья и существуют. Чтобы знать нечто такое, благодаря чему они в решающий момент могут совершить чудо и оказать помощь, словно достать кролика из шляпы. И возможно, – тут на лице у Лиз мелькнула улыбка, которую Крис не мог видеть, – однажды я приду к тебе и попрошу прикрыть меня твоим широким плечом. Так что продолжай оставаться моим другом, ладно?
– Ладно? Только попробуй помешать мне в этом, вот что я тебе скажу! А пока могу ли я сказать кое-что?
– Говори, конечно.
– Благодарю тебя, Лиз. Благодарю тебя просто за то, что ты – это ты, а также за все остальное, вот и все. А теперь, нет ли у тебя с собой карандаша? Помоги мне составить эту телеграмму.
Однако случилось так, что Крис не сразу отправился в Англию вслед за своей телеграммой к Дженни. Хотя, будучи в больнице, он и находился более или менее в изоляции от окружающего мира, тем не менее он все равно попал в шестерку пациентов, заболевших лихорадкой денге.
– Понимаешь, в общем-то эта болезнь не убивает, – говорила Лиз сестра Олавия. – Однако из-за того, что, раз начавшись, она распространяется словно огонь, этот недуг – большая беда и неприятность.
Ты чувствуешь себя нормальной и здоровой, а через час коченеешь от лихорадки. Опять же сыпь. Потом наступает период выздоровления – столь же долгий и утомительный, как и сама болезнь.
– Но всегда ли она поражает всех, приобретает характер эпидемии? – спросила Лиз.
– К сожалению, да, – вздохнула сестра Олавия. – До настоящего времени еще не разработано лекарства, чтобы остановить лихорадку денге, а поскольку к зиме она проходит сама собой, ни один из нас не способен приобрести к ней устойчивый иммунитет. Так что лучший способ победить лихорадку – это поступать так, как это делают нефтяники.
– Да почему? Они-то что могут с ней сделать?
– Как что? А разве не они привозят сырую нефть, которой поливают всякие камни и щебень, среди которых выводится эта зараза – в руслах высохших рек, в стенах рушащихся построек? И разве не сам доктор Йейт не давал властям покоя, изводя их требованиями вести профилактическую борьбу с этой болезнью. Однако нет надежды, что в этом году или в следующем она отступит перед его натиском, пусть даже он из тех людей, которые никогда не сдаются. Но кто знает, – заключила сестра Олавия и пожала плечами, – не может ли быть так, что, если бы нам не нужно было беспокоиться из-за этой денге, у нас были бы еще более серьезные поводы для беспокойства?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20