Творческая атмосфера, сложившаяся в нашем коллективе, будет сохранена и преумножена.
Он ушёл, а Егоров, усевшись во главе стола в кресло Дымшица, которое тот предложил ему, устроившись сбоку, заговорил о том, какой исключительно важной представляется ему роль нашей сценарной коллегии, как много (а он знает это по собственному опыту) даёт она режиссёру ещё на подступах к фильму.
Дымшиц в ответном слове горячо и радостно поддержал это заявление. Сказал, что это высокая честь для всех нас – работать под руководством человека, снявшегося в классическом советском фильме «Молодая гвардия» и снявшего такие духоподъёмные для каждого советского человека картины, как «Добровольцы» – о комсомольцах 30-х годов, или как «Простая история» – о трудной и героической жизни послевоенной деревни.
Протокольно заключить, что стороны, дескать, разошлись, довольные друг другом, не даёт до сих пор сохранившееся ощущение, что Егорову мешало моё присутствие, что он был им недоволен. В тех редких взглядах, которые он бросал на меня, я улавливал его раздражённость. И понимал его: конечно, он помнил тот наш разговор в Ленинграде и, конечно, отдавал себе отчёт в том, что и я этот разговор не забыл.
Вот так! Маленький чиновник (я) заставил комплексовать начальника главка (Егорова), человека, «в рассуждении чина» которого у гоголевского героя было бы много прав вывести: «Я думаю, чуть ли не генерал»! Прощать мне это Егоров не собирался.
Вдруг обнаружилось, что проекты заключений коллегии, которые я писал, разонравились Скрипицыну. Посерьёзнел всегда улыбавшийся мне Дымшиц. Меня было отправили на практику – знакомиться с кинопроизводством. Я попал на съёмки фильма Эльдара Рязанова «Дайте жалобную книгу», но очень скоро был отозван назад. Причина? Вместо того чтобы следить, как воплощает режиссёр в жизнь утверждённый коллегией сценарий, не только не мешаю Рязанову менять реплики героев, но и помогаю ему в этом: сам их придумываю вместе с ним.
Перекинули меня с «Мосфильма» на куст Прибалтики, я готовился поехать в Ригу на латышскую киностудию.
Но на заседании редколлегии, выслушав выступление Скрипицына не помню по поводу какого сценария, сорвался, наговорил много обидного в адрес скрипицынской компетентности и был остановлен окриком Дымшица: «А вашего мнения никто не спрашивал!»
Через несколько дней дичившиеся меня, попавшего в немилость, коллеги, соседи по кабинету, сообщили, что на партийном собрании мне устроил разнос Игорь Чекин за возмутительное, как он сказал, обращение со старыми, заслуженными работниками. «Кто как, – передали мне слова Чекина, – а я считаю, что с Красухиным нам пора расстаться!»
Передали мне это 23 января 1965-го года. На следующее утро я понёс Дымшицу заявление об уходе. А ещё через несколько дней, получив трудовую книжку на руки, навсегда покинул четырёхэтажный особняк в Малом Гнездниковском, огороженный кованным чугунным забором.
Четырёхэтажным он был не всегда. Полагают, что два первых его этажа остались от XVIII века.
Любопытные сохранились сведения о его хозяевах.
В начале XIX века ими были сыновья Фёдора Орлова, одного из братьев Орловых, которые возвели на русский трон Екатерину II. В 1880-м особняк приобрёл известный в Москве богач Г. М. Лианозов, который обратился к архитектору И. П. Херодинову, и тот изменил фасад здания и возвёл левую и правую пристройки. Незадолго до 1917-го года особняк арендовал Чибрарио де Годен, представлявший в Москве кинофирму «Транс-Атлантик». Вот когда он (особняк) оказался связанным с кинематографией. При большевиках с 1918-го года здесь располагались сначала кинофотоотдел при Наркомпросе, а потом Совкино, после него (но это уже через много лет) – Министерство кинематографии. Надстроили особняк в 1925-м году. Наверху изобразили рабочего с молотом и с катушкой киноплёнки в руках. Попортили, конечно. Но не слишком. Когда я в нём работал, дом смотрелся вполне прилично.
Кстати, в этом доме был спасён от пребывания на полке фильм Григория Александрова «Весёлые ребята» с Орловой и Утёсовым в главных ролях. Его хотели положить на полку чиновники, которые с большим неудовольствием заключили, что Александров попросту подражает американским мюзиклам. Подражание было очевидным, но для советских зрителей, лишённых возможности смотреть американские мюзиклы, не так уж существенным. К счастью для Александрова, не согласился со своими чиновниками тогдашний начальник управления кинематографии Борис Шумяцкий, который показал картину Горькому, а тот рассказал о ней Сталину. В Кремле в то время своего кинозала не было, и Сталин приехал в особняк в Малом Гнездниковском. Рассказывают, что во время просмотра Сталин много смеялся, сказал, что отдохнул, как никогда не отдыхал, и что больше всех в картине ему понравилась Любовь Орлова. Разумеется, что вопрос о полке был немедленно снят, фильм вышел на экраны и имел бешеный успех у зрителей.
Ну а дальше судьба всех фильмов, снятых Александровым, оказывалась на редкость благополучной. Во всех фильмах в главной роли выступает жена Григория Александрова – Любовь Орлова. Я недавно – в который раз! – посмотрел «Цирк», тоже подражание американским мюзиклам, усиленное, быть может, даже фамилией героини: Марион Диксон. Тем более что в тех сценах, в которых Любовь Орлова поёт, пританцовывая и жестикулируя, она во многом напоминает манеру Марлен Дитрих.
Но параллели в фильме оказались гораздо глубже и значимей, чем могли предполагать его творцы.
Зарубежный импресарио (его великолепно играет П. Массальский) совершенно, оказывается, напрасно шантажирует актрису цирка Марион, гастролирующую в Москве. Заметив, что та выходит из-под его контроля, он угрожает публично объявить московским зрителям, что у Марион – ребёнок от негра. Привыкшая к американским нравам, молодая мать в ужасе: импресарио спас её на родине от расправы толпы, разъярённой поступком белой женщины, которая подпустила к себе негра, родила от него!
Однако, когда взбешённый импресарио не просто объявляет о чернокожем ребёнке московской публике, но и пускает, так сказать, свёрток с ребёнком по рядам, он с огромным изумлением наблюдает, с какой нежностью поют колыбельную мальчику зрители разных национальностей и рас, как, ласково покачивая свёрток, передают его друг другу. «В нашей стране, – объясняет директор цирка (его играет В. Володин), – любят всех ребятишек. Рожайте себе на здоровье, сколько хотите: черненьких, беленьких, красненьких, хоть голубых, хоть розовых в полосочку, хоть серых в яблочках, пожалуйста!»
О, могу представить, с какой яростью воспримут такие слова нынешние многочисленные наши скинхеды и фашисты, почти ежедневно нападающие на выходцев из Африки, из Азии! Легко могу себе представить, что их жертвой вполне мог оказаться и повзрослевший мальчик, кому в «Цирке» так трогательно весь зал поёт колыбельную.
К счастью, их жертвой он оказаться уже не может.
Я хорошо знал Джима (Джеймса) Паттерсона – сына художницы Веры Ипполитовны Араловой и чернокожего диктора радио Ллойда Паттерсона, приехавшего в СССР из США. Сыгравший в «Цирке», он почти не помнил своего отца, погибшего под бомбёжкой во время войны. После школы Джим поступил в мореходное училище, стал морским офицером. Но влекла его литература, он писал стихи и сумел закончить Литературный институт.
Мы неоднократно выступали с ним перед разными аудиториями по путёвке Бюро пропаганды Союза писателей.
Всякий раз, прежде чем начать читать стихи, он, высокий, элегантный, красивый, мягко рокочущим голосом рассказывал залу о своём отце, о фильме «Цирк» и о том, как невероятно повезло ему родиться в Советском Союзе. Родись я в Америке, говорил он, моего отца линчевали бы в 30 штатах по местным законам, запрещающим смешанный брак, а мама по тем же законам сидела бы в тюрьме!
А потом он перестал предварять чтение стихов подобным выступлением: рассказывал только о «Цирке» и о том, какие хорошие отношения сохраняли Орлова и Александров с их семьёй.
Мне он говорил о быстро исчезающем в Америке расизме и о том, что мы сейчас называем толерантностью (см. выше реплику директора цирка в исполнении В. Володина): американские родственники Джима писали ему, каких высот даже в административном управлении может достичь в стране человек с чёрной кожей!
(Кажется, порой, что заоблачных. Мало того, что Конгресс США, осудив расизм и фашизм, принёс недавно публичные извинения всем, пострадавшим от расизма за всю историю Соединённых Штатах, – мало этого! Сенатор Барак Обама, родившийся тоже, как Джим Паттерсон, от чёрного отца и белой матери, имеет весьма реальные шансы стать Президентом страны на приближающихся выборах!)
Словом, сказка, рассказанная в Советском Союзе, обрела воистину счастливый конец именно в Соединенных Штатах Америки, куда в 1993-м году и уехал вместе с матерью тот самый ребёнок, которого в кинокартине «Цирк» демонстрировали как счастливое исключение из суровых нравов действительности. Да, поэт Джим Паттерсон эмигрировал на родину своего отца. Могли бы предполагать такое Орлова и Александров? А зрители в их картине, распевавшие колыбельную негритёнку, и реальные зрители по другую сторону экрана? Вряд ли даже в самых страшных снах они смогли бы увидеть нынешний смертоубийственный разгул ксенофобии на улицах родных российских городов.
Возвращаюсь к особняку, где располагался Комитет по кинематографии.
Уже после моего ухода, в 1969-м, к зданию пристроили новое. Для чего – не знаю. При мне на четырёх этажах всем чиновникам хватало места. Но лучшее, как известно, вовсе не враг хорошему. Кто же откажется от того, чтобы расположиться ещё комфортней, чем прежде?
Но к обитателям этого дома я давно уже не имею никакого отношения. Так что пойдём потихонечку дальше. Тем более что нам предоставляется прекрасная возможность – пройти уникальный архитектурный кусочек старой Москвы, её жилые и общественные здания XVIII и XIX веков. Можно только радоваться, что при теперешних аппетитах градостроителей такие нетронутые места ещё сохранились.
Вот только куда направиться, выйдя за чугунную ограду, – направо или налево? Пойти направо, свернув сразу же в Большой Гнездниковский, лично мне мешает то самое пристроенное к особняку здание современного типа, которое, быть может, и улучшило условия работы чиновников, но гармонического единства с памятником московской архитектуры не составило: вот уж воистину конгломерат французского с нижегородским! Если же никуда не сворачивать, идти до улицы, которая называется Шведский тупик, то по ней мы выйдем на Тверской бульвар. Не останавливаясь – впереди у нас намеченная цель, – свернём на Тверскую улицу. А оттуда два шага до дома Нирензее.
Но и по этому маршруту идти не хочется. Потому что первое же здание, мимо которого мы должны будем пройти, – это дом № 5. Он входил в городскую усадьбу Римского-Корсакова. Не композитора, как сказал бы булгаковский герой. То есть, не Николая Андреевича Римского-Корсакова, а Ивана Николаевича, жившего намного раньше композитора, флигель-адъютанта Екатерины II, её фаворита, так ей понравившегося, что она стремительно продвигала его в действительные камергеры, генерал-майоры, генерал-адъютанты и щедро одаривала имениями и бриллиантами. По преданию, в этом доме в 1830-м или в 1831-м году бывал Пушкин.
В конце 90-х годов прошлого века по соседству с усадьбой (со стороны Тверского бульвара) возник элитный ресторан, названный, возможно, в честь этого предания, – «Пушкинъ». Очень хлопотливым оказался такой сосед и очень пробивным. Захотел расширить свою территорию, перекрыть дворы, устроить подземные этажи и снести часть корпусов. Что и было осуществлено в 2002—2003-м годах. Никого не остановило, что усадьба имела статус памятника архитектуры. Лишить её этого статуса помогло письмо первого заместителя министра культуры РФ Н. Л. Дементьевой, одно время занимавшей даже кресло министра. Ну а лишившись статуса, памятник архитектуры был объявлен Московским управлением по охране памятников и городской комиссией по сносу «аварийным строением». Такими строениями обычно занимаются экскаваторщики. И они не подвели.
В двух своих предыдущих книгах я так много писал о подобных архитектурных безобразиях в Москве, что повторяться не хочется. Поэтому давайте отправимся налево, в сторону Тверской. Тем более что по поводу этой стороны Малого Гнездниковского существует очень обнадёживающее постановление правительства Москвы от 11 апреля 2006-го года № 235-ПП с очень симпатичным приложением, в котором, в частности, есть и такие слова: «Граница объединенной охранной зоны памятников истории и культуры проходит (по линии застройки, включая фасады зданий) по нечетной стороне Малого Гнездниковского переулка вдоль владения 9, далее пересекает Малый Гнездниковский переулок, далее пересекает квартал по северо-восточной и юго-восточной границам вл. 12–10 по Малому Гнездниковскому пер…» Вот и давайте пройдёмся вдоль этих владений. Их немало.
Малый Гнездниковский, дом 9/8, строение 2
Удивительно легко живётся в молодости! Мне ещё и 25-и не было, когда ушёл я из Госкино, получил на руки так называемый расчёт, который мы быстро в семье потратили, а мои записи о том времени лучатся оптимизмом. Надо сказать, что нашёл я их случайно. Точнее, нашла жена, разбирая давно отложенные и забытые рукописи, старые записные книжки. Дневником их в привычном значении этого слова не назовёшь, это ежедневник, куда заносятся записи для памяти: кто приходил, чем сегодня занимался. Ежедневники за 1965—1966-й годы. Изредка встречаются в них краткие характеристики событий и их оценки. Как правило, неунывающие. Вступил в группком литераторов, который давал право человеку не служить и не считаться при этом тунеядцем (а тунеядство в то время было уголовно наказуемо), – радуюсь! Получил за какую-то небольшую рецензию тридцатку: чудесно – есть чем заплатить за электричество и квартиру!
Жили на зарплату жены и никак не дотягивали в своих расходах до её получки. Не беда! Занимали небольшие суммы на несколько дней, на неделю. Как правило, у Игоря Волгина, с которым мы познакомились ещё в университетской многотиражке (оба там печатались) и подружились. Мы с ним были однокурсниками, но учились на разных факультетах. Он – на историческом, который располагался совсем недалеко от филологического, где мы учились с женой. А оба факультета – недалеко от нашего дома. Он бывал у нас ещё студентом. И после окончания университета – довольно часто.
Игорь помогал не только тем, что одалживал деньги. Он познакомил меня со своим отцом, старым журналистом, работавшим в Агентстве печати «Новости» (АПН) во французской редакции, которая была связана с небольшим иллюстрированным журналом «?tudes Sovi?tiyues». Если верить выходным данным, редакция журнала располагалась в Париже на rue de Prony. Не сомневаюсь, что именно там был офис некоего человека, поименованного J. Ribot и названного главным редактором издания. Как не сомневаюсь, что был он подставным лицом, что материалы для этого журнала заказывали, редактировали и переводили в Москве на Пушкинской площади, где в те годы, о которых пишу, располагалось агентство.
Уж в чём-чём, а в умении блефовать нашим органам не откажешь. Это своё умение они шлифовали до блеска. Покупали иностранного журналиста, который публиковал потребный советским властям материал у себя на родине. Порой на свои деньги содержали за границей какие-нибудь газеты или журналы. И извлекали из всего этого двойную пользу: и за границей пускали пыль в глаза читателям, и у нас, печатая статьи в переводе на русский: вот, дескать, как судят о том или ином событии за рубежом!
В конце концов, придумали издавать еженедельник, который так и назвали – «За рубежом». Составляли его только из переводных статей: не верите нашим журналистам – читайте, так сказать, дайджест обычно враждебной нам прессы! Для того и создали АПН.
Отец Игоря Леонид Волгин встретил меня тепло и сразу же заказал небольшую – на восемь машинописных страничек – статейку о советской поэзии. Статья ему понравилась. Он заказал ещё одну. В этом мнимо-французском журнальчике я выступал регулярно.
Не с пропагандистскими статьями. Я писал о Твардовском и Мартынове, о Слуцком и Самойлове, о Винокурове и Межирове, о Жирмунской и Сухареве, о Кушнере и Чухонцеве. Меня печатали, насколько я понимаю, чтобы придать журналу имидж объективного информатора: есть хорошие поэты в СССР? – есть! Ну и о чём же они пишут?
Платили немного: 30–40 рублей. Но ведь печатался я не только в этом журнале. Выступал у Аллы Шустиковой в отделе литературы и искусства «Учительской газеты».
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''
1 2 3 4 5 6 7
Он ушёл, а Егоров, усевшись во главе стола в кресло Дымшица, которое тот предложил ему, устроившись сбоку, заговорил о том, какой исключительно важной представляется ему роль нашей сценарной коллегии, как много (а он знает это по собственному опыту) даёт она режиссёру ещё на подступах к фильму.
Дымшиц в ответном слове горячо и радостно поддержал это заявление. Сказал, что это высокая честь для всех нас – работать под руководством человека, снявшегося в классическом советском фильме «Молодая гвардия» и снявшего такие духоподъёмные для каждого советского человека картины, как «Добровольцы» – о комсомольцах 30-х годов, или как «Простая история» – о трудной и героической жизни послевоенной деревни.
Протокольно заключить, что стороны, дескать, разошлись, довольные друг другом, не даёт до сих пор сохранившееся ощущение, что Егорову мешало моё присутствие, что он был им недоволен. В тех редких взглядах, которые он бросал на меня, я улавливал его раздражённость. И понимал его: конечно, он помнил тот наш разговор в Ленинграде и, конечно, отдавал себе отчёт в том, что и я этот разговор не забыл.
Вот так! Маленький чиновник (я) заставил комплексовать начальника главка (Егорова), человека, «в рассуждении чина» которого у гоголевского героя было бы много прав вывести: «Я думаю, чуть ли не генерал»! Прощать мне это Егоров не собирался.
Вдруг обнаружилось, что проекты заключений коллегии, которые я писал, разонравились Скрипицыну. Посерьёзнел всегда улыбавшийся мне Дымшиц. Меня было отправили на практику – знакомиться с кинопроизводством. Я попал на съёмки фильма Эльдара Рязанова «Дайте жалобную книгу», но очень скоро был отозван назад. Причина? Вместо того чтобы следить, как воплощает режиссёр в жизнь утверждённый коллегией сценарий, не только не мешаю Рязанову менять реплики героев, но и помогаю ему в этом: сам их придумываю вместе с ним.
Перекинули меня с «Мосфильма» на куст Прибалтики, я готовился поехать в Ригу на латышскую киностудию.
Но на заседании редколлегии, выслушав выступление Скрипицына не помню по поводу какого сценария, сорвался, наговорил много обидного в адрес скрипицынской компетентности и был остановлен окриком Дымшица: «А вашего мнения никто не спрашивал!»
Через несколько дней дичившиеся меня, попавшего в немилость, коллеги, соседи по кабинету, сообщили, что на партийном собрании мне устроил разнос Игорь Чекин за возмутительное, как он сказал, обращение со старыми, заслуженными работниками. «Кто как, – передали мне слова Чекина, – а я считаю, что с Красухиным нам пора расстаться!»
Передали мне это 23 января 1965-го года. На следующее утро я понёс Дымшицу заявление об уходе. А ещё через несколько дней, получив трудовую книжку на руки, навсегда покинул четырёхэтажный особняк в Малом Гнездниковском, огороженный кованным чугунным забором.
Четырёхэтажным он был не всегда. Полагают, что два первых его этажа остались от XVIII века.
Любопытные сохранились сведения о его хозяевах.
В начале XIX века ими были сыновья Фёдора Орлова, одного из братьев Орловых, которые возвели на русский трон Екатерину II. В 1880-м особняк приобрёл известный в Москве богач Г. М. Лианозов, который обратился к архитектору И. П. Херодинову, и тот изменил фасад здания и возвёл левую и правую пристройки. Незадолго до 1917-го года особняк арендовал Чибрарио де Годен, представлявший в Москве кинофирму «Транс-Атлантик». Вот когда он (особняк) оказался связанным с кинематографией. При большевиках с 1918-го года здесь располагались сначала кинофотоотдел при Наркомпросе, а потом Совкино, после него (но это уже через много лет) – Министерство кинематографии. Надстроили особняк в 1925-м году. Наверху изобразили рабочего с молотом и с катушкой киноплёнки в руках. Попортили, конечно. Но не слишком. Когда я в нём работал, дом смотрелся вполне прилично.
Кстати, в этом доме был спасён от пребывания на полке фильм Григория Александрова «Весёлые ребята» с Орловой и Утёсовым в главных ролях. Его хотели положить на полку чиновники, которые с большим неудовольствием заключили, что Александров попросту подражает американским мюзиклам. Подражание было очевидным, но для советских зрителей, лишённых возможности смотреть американские мюзиклы, не так уж существенным. К счастью для Александрова, не согласился со своими чиновниками тогдашний начальник управления кинематографии Борис Шумяцкий, который показал картину Горькому, а тот рассказал о ней Сталину. В Кремле в то время своего кинозала не было, и Сталин приехал в особняк в Малом Гнездниковском. Рассказывают, что во время просмотра Сталин много смеялся, сказал, что отдохнул, как никогда не отдыхал, и что больше всех в картине ему понравилась Любовь Орлова. Разумеется, что вопрос о полке был немедленно снят, фильм вышел на экраны и имел бешеный успех у зрителей.
Ну а дальше судьба всех фильмов, снятых Александровым, оказывалась на редкость благополучной. Во всех фильмах в главной роли выступает жена Григория Александрова – Любовь Орлова. Я недавно – в который раз! – посмотрел «Цирк», тоже подражание американским мюзиклам, усиленное, быть может, даже фамилией героини: Марион Диксон. Тем более что в тех сценах, в которых Любовь Орлова поёт, пританцовывая и жестикулируя, она во многом напоминает манеру Марлен Дитрих.
Но параллели в фильме оказались гораздо глубже и значимей, чем могли предполагать его творцы.
Зарубежный импресарио (его великолепно играет П. Массальский) совершенно, оказывается, напрасно шантажирует актрису цирка Марион, гастролирующую в Москве. Заметив, что та выходит из-под его контроля, он угрожает публично объявить московским зрителям, что у Марион – ребёнок от негра. Привыкшая к американским нравам, молодая мать в ужасе: импресарио спас её на родине от расправы толпы, разъярённой поступком белой женщины, которая подпустила к себе негра, родила от него!
Однако, когда взбешённый импресарио не просто объявляет о чернокожем ребёнке московской публике, но и пускает, так сказать, свёрток с ребёнком по рядам, он с огромным изумлением наблюдает, с какой нежностью поют колыбельную мальчику зрители разных национальностей и рас, как, ласково покачивая свёрток, передают его друг другу. «В нашей стране, – объясняет директор цирка (его играет В. Володин), – любят всех ребятишек. Рожайте себе на здоровье, сколько хотите: черненьких, беленьких, красненьких, хоть голубых, хоть розовых в полосочку, хоть серых в яблочках, пожалуйста!»
О, могу представить, с какой яростью воспримут такие слова нынешние многочисленные наши скинхеды и фашисты, почти ежедневно нападающие на выходцев из Африки, из Азии! Легко могу себе представить, что их жертвой вполне мог оказаться и повзрослевший мальчик, кому в «Цирке» так трогательно весь зал поёт колыбельную.
К счастью, их жертвой он оказаться уже не может.
Я хорошо знал Джима (Джеймса) Паттерсона – сына художницы Веры Ипполитовны Араловой и чернокожего диктора радио Ллойда Паттерсона, приехавшего в СССР из США. Сыгравший в «Цирке», он почти не помнил своего отца, погибшего под бомбёжкой во время войны. После школы Джим поступил в мореходное училище, стал морским офицером. Но влекла его литература, он писал стихи и сумел закончить Литературный институт.
Мы неоднократно выступали с ним перед разными аудиториями по путёвке Бюро пропаганды Союза писателей.
Всякий раз, прежде чем начать читать стихи, он, высокий, элегантный, красивый, мягко рокочущим голосом рассказывал залу о своём отце, о фильме «Цирк» и о том, как невероятно повезло ему родиться в Советском Союзе. Родись я в Америке, говорил он, моего отца линчевали бы в 30 штатах по местным законам, запрещающим смешанный брак, а мама по тем же законам сидела бы в тюрьме!
А потом он перестал предварять чтение стихов подобным выступлением: рассказывал только о «Цирке» и о том, какие хорошие отношения сохраняли Орлова и Александров с их семьёй.
Мне он говорил о быстро исчезающем в Америке расизме и о том, что мы сейчас называем толерантностью (см. выше реплику директора цирка в исполнении В. Володина): американские родственники Джима писали ему, каких высот даже в административном управлении может достичь в стране человек с чёрной кожей!
(Кажется, порой, что заоблачных. Мало того, что Конгресс США, осудив расизм и фашизм, принёс недавно публичные извинения всем, пострадавшим от расизма за всю историю Соединённых Штатах, – мало этого! Сенатор Барак Обама, родившийся тоже, как Джим Паттерсон, от чёрного отца и белой матери, имеет весьма реальные шансы стать Президентом страны на приближающихся выборах!)
Словом, сказка, рассказанная в Советском Союзе, обрела воистину счастливый конец именно в Соединенных Штатах Америки, куда в 1993-м году и уехал вместе с матерью тот самый ребёнок, которого в кинокартине «Цирк» демонстрировали как счастливое исключение из суровых нравов действительности. Да, поэт Джим Паттерсон эмигрировал на родину своего отца. Могли бы предполагать такое Орлова и Александров? А зрители в их картине, распевавшие колыбельную негритёнку, и реальные зрители по другую сторону экрана? Вряд ли даже в самых страшных снах они смогли бы увидеть нынешний смертоубийственный разгул ксенофобии на улицах родных российских городов.
Возвращаюсь к особняку, где располагался Комитет по кинематографии.
Уже после моего ухода, в 1969-м, к зданию пристроили новое. Для чего – не знаю. При мне на четырёх этажах всем чиновникам хватало места. Но лучшее, как известно, вовсе не враг хорошему. Кто же откажется от того, чтобы расположиться ещё комфортней, чем прежде?
Но к обитателям этого дома я давно уже не имею никакого отношения. Так что пойдём потихонечку дальше. Тем более что нам предоставляется прекрасная возможность – пройти уникальный архитектурный кусочек старой Москвы, её жилые и общественные здания XVIII и XIX веков. Можно только радоваться, что при теперешних аппетитах градостроителей такие нетронутые места ещё сохранились.
Вот только куда направиться, выйдя за чугунную ограду, – направо или налево? Пойти направо, свернув сразу же в Большой Гнездниковский, лично мне мешает то самое пристроенное к особняку здание современного типа, которое, быть может, и улучшило условия работы чиновников, но гармонического единства с памятником московской архитектуры не составило: вот уж воистину конгломерат французского с нижегородским! Если же никуда не сворачивать, идти до улицы, которая называется Шведский тупик, то по ней мы выйдем на Тверской бульвар. Не останавливаясь – впереди у нас намеченная цель, – свернём на Тверскую улицу. А оттуда два шага до дома Нирензее.
Но и по этому маршруту идти не хочется. Потому что первое же здание, мимо которого мы должны будем пройти, – это дом № 5. Он входил в городскую усадьбу Римского-Корсакова. Не композитора, как сказал бы булгаковский герой. То есть, не Николая Андреевича Римского-Корсакова, а Ивана Николаевича, жившего намного раньше композитора, флигель-адъютанта Екатерины II, её фаворита, так ей понравившегося, что она стремительно продвигала его в действительные камергеры, генерал-майоры, генерал-адъютанты и щедро одаривала имениями и бриллиантами. По преданию, в этом доме в 1830-м или в 1831-м году бывал Пушкин.
В конце 90-х годов прошлого века по соседству с усадьбой (со стороны Тверского бульвара) возник элитный ресторан, названный, возможно, в честь этого предания, – «Пушкинъ». Очень хлопотливым оказался такой сосед и очень пробивным. Захотел расширить свою территорию, перекрыть дворы, устроить подземные этажи и снести часть корпусов. Что и было осуществлено в 2002—2003-м годах. Никого не остановило, что усадьба имела статус памятника архитектуры. Лишить её этого статуса помогло письмо первого заместителя министра культуры РФ Н. Л. Дементьевой, одно время занимавшей даже кресло министра. Ну а лишившись статуса, памятник архитектуры был объявлен Московским управлением по охране памятников и городской комиссией по сносу «аварийным строением». Такими строениями обычно занимаются экскаваторщики. И они не подвели.
В двух своих предыдущих книгах я так много писал о подобных архитектурных безобразиях в Москве, что повторяться не хочется. Поэтому давайте отправимся налево, в сторону Тверской. Тем более что по поводу этой стороны Малого Гнездниковского существует очень обнадёживающее постановление правительства Москвы от 11 апреля 2006-го года № 235-ПП с очень симпатичным приложением, в котором, в частности, есть и такие слова: «Граница объединенной охранной зоны памятников истории и культуры проходит (по линии застройки, включая фасады зданий) по нечетной стороне Малого Гнездниковского переулка вдоль владения 9, далее пересекает Малый Гнездниковский переулок, далее пересекает квартал по северо-восточной и юго-восточной границам вл. 12–10 по Малому Гнездниковскому пер…» Вот и давайте пройдёмся вдоль этих владений. Их немало.
Малый Гнездниковский, дом 9/8, строение 2
Удивительно легко живётся в молодости! Мне ещё и 25-и не было, когда ушёл я из Госкино, получил на руки так называемый расчёт, который мы быстро в семье потратили, а мои записи о том времени лучатся оптимизмом. Надо сказать, что нашёл я их случайно. Точнее, нашла жена, разбирая давно отложенные и забытые рукописи, старые записные книжки. Дневником их в привычном значении этого слова не назовёшь, это ежедневник, куда заносятся записи для памяти: кто приходил, чем сегодня занимался. Ежедневники за 1965—1966-й годы. Изредка встречаются в них краткие характеристики событий и их оценки. Как правило, неунывающие. Вступил в группком литераторов, который давал право человеку не служить и не считаться при этом тунеядцем (а тунеядство в то время было уголовно наказуемо), – радуюсь! Получил за какую-то небольшую рецензию тридцатку: чудесно – есть чем заплатить за электричество и квартиру!
Жили на зарплату жены и никак не дотягивали в своих расходах до её получки. Не беда! Занимали небольшие суммы на несколько дней, на неделю. Как правило, у Игоря Волгина, с которым мы познакомились ещё в университетской многотиражке (оба там печатались) и подружились. Мы с ним были однокурсниками, но учились на разных факультетах. Он – на историческом, который располагался совсем недалеко от филологического, где мы учились с женой. А оба факультета – недалеко от нашего дома. Он бывал у нас ещё студентом. И после окончания университета – довольно часто.
Игорь помогал не только тем, что одалживал деньги. Он познакомил меня со своим отцом, старым журналистом, работавшим в Агентстве печати «Новости» (АПН) во французской редакции, которая была связана с небольшим иллюстрированным журналом «?tudes Sovi?tiyues». Если верить выходным данным, редакция журнала располагалась в Париже на rue de Prony. Не сомневаюсь, что именно там был офис некоего человека, поименованного J. Ribot и названного главным редактором издания. Как не сомневаюсь, что был он подставным лицом, что материалы для этого журнала заказывали, редактировали и переводили в Москве на Пушкинской площади, где в те годы, о которых пишу, располагалось агентство.
Уж в чём-чём, а в умении блефовать нашим органам не откажешь. Это своё умение они шлифовали до блеска. Покупали иностранного журналиста, который публиковал потребный советским властям материал у себя на родине. Порой на свои деньги содержали за границей какие-нибудь газеты или журналы. И извлекали из всего этого двойную пользу: и за границей пускали пыль в глаза читателям, и у нас, печатая статьи в переводе на русский: вот, дескать, как судят о том или ином событии за рубежом!
В конце концов, придумали издавать еженедельник, который так и назвали – «За рубежом». Составляли его только из переводных статей: не верите нашим журналистам – читайте, так сказать, дайджест обычно враждебной нам прессы! Для того и создали АПН.
Отец Игоря Леонид Волгин встретил меня тепло и сразу же заказал небольшую – на восемь машинописных страничек – статейку о советской поэзии. Статья ему понравилась. Он заказал ещё одну. В этом мнимо-французском журнальчике я выступал регулярно.
Не с пропагандистскими статьями. Я писал о Твардовском и Мартынове, о Слуцком и Самойлове, о Винокурове и Межирове, о Жирмунской и Сухареве, о Кушнере и Чухонцеве. Меня печатали, насколько я понимаю, чтобы придать журналу имидж объективного информатора: есть хорошие поэты в СССР? – есть! Ну и о чём же они пишут?
Платили немного: 30–40 рублей. Но ведь печатался я не только в этом журнале. Выступал у Аллы Шустиковой в отделе литературы и искусства «Учительской газеты».
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''
1 2 3 4 5 6 7