К несчастью, оправдались самые худшие опасения: «волга» на вырубке севернее Н…ска!
Кузьминых позвонил дежурному и, рассказав о происшествии, попросил забрать кота и пока посадить его куда-нибудь, откуда тот не сможет убежать.
– Хозяин приедет за ним к вечеру, – сказал он, подумав при этом, что чёрный кот ведёт себя спокойно, в противоположность белому коту Кустовых и симментальскому быку при первом его «возвращении». – Хорошо бы, однако, покормить его чем-нибудь.
– Мне жена принесла завтрак, – сказал дежурный. – Там есть бутылка молока. Могу пожертвовать половину, раз уж такой гость. Кстати, я так и подумал, что это явился кот лесника, когда услышал свист из вашего кабинета.
– Ну и отлично! Кроме молока ему можно дать немного булки.
Звонок из Фокино раздался через двадцать минут. Звонил по приказанию майора Саша Кустов. Выслушав сообщение Кузьминых, он сказал:
– Это мы должны были сообразить сразу.
– Ты же не знал…
– Не играет роли. Можно было понять, что, если бы «полоса» шла по-вчерашнему, машина полковника никуда не могла исчезнуть. Моя вина! Бегу докладывать. Думаю, что будет принято решение ехать на вырубку…
Три машины мчались к оврагам, минуя Н…ск, напрямик, по просёлочным, не расчищенным от снега дорогам.
Вот наконец и вырубка!
Повсюду, покрытые снеговыми шапками, пни, поваленные деревья, штабеля брёвен…
И нигде никаких машин!
Ни бежевой «волги», ни грузовика, посланного сюда старшим лейтенантом Кузьминых. Очевидно, не дождавшись появления «волги», он вернулся в Н…ск.
– Хватит! – сердито сказал майор из областного управления. – Кругом города десятки и сотни мест, где она может оказаться. Вернее, – он посмотрел на часы, отогнув рукав шинели, – уже оказалась один час и двенадцать минут тому назад! Поехали, товарищи!
И только успели прозвучать эти слова, пронзительный звенящий свист разорвал морозную тишину лесной вырубки и в двадцати шагах от них, действительно как на экране кино, возникла на пустом месте бежевая машина…
Та самая, которую ждали!
Возникла как раз посередине между тремя громадными штабелями.
Корреспонденты схватились за камеры…
Снова тот же пульт с двенадцатью сферическими экранами – «иллюминаторами» перед ним.
Снова те же серебристые операторы. Пятеро!
Но это в «креслах» у пульта.
А позади них – сорок три серебристые фигуры, застывшие в ожидании.
Только сорок восемь посвятивших себя работе на пульте имеют право носить серебристые плёнки. Вензот – самый старый из них, самый опытный, он руководит всеми.
Все сорок восемь, едва ли не впервые, собрались вместе.
Кроме них в помещении пульта находится ещё не более двух десятков темнои светло-синих.
События внезапно приняли такой оборот, что от предстоящего сеанса связи с Норит сто одиннадцать может зависеть очень многое, вплоть до прекращения самой деятельности сорока восьми серебристых.
Трое светло-синих, в полной готовности в любое мгновение отправиться на помощь Норит сто одиннадцать, ожидают на стартовой площадке, которая хорошо видна на одном из двенадцати экранов. Кто из них удостоится такой чести, решат здесь, на пульте, когда настанет нужный момент…
Девяносто восемь раз встречались в просторах Галактики с чужим разумом. Девяносто восемь раз надежды не оправдывались, серебристые и светло-синие убеждались с чувством горечи, что надеяться не на что, их собственный разум значительно выше встреченного.
Чрезмерная разница ничего, кроме вреда, не принесёт. Нельзя слишком резко ускорять естественный ход эволюции!
И вот девяносто девятая встреча может все изменить!
Впервые встретилось нечто, чего не смог до конца понять разум светло-синих.
Это означает, что наука и техника на чужой планете в чем-то выше или, во всяком случае, не такая, как их собственная.
Это означает надежду!
Ведь что-то мешает, чего-то они не знают!
Так, может быть…
Жизни трех поколений едва хватило, чтобы дождаться этой встречи. Так редок высокоразвитый мозг в Галактике!
Но и счастливый случай может не дать ничего!
Из-за времени.
Времени может не хватить. Слишком неудачно, сквозь ничто вошли они в эту планетную систему. Все ближе и ближе роковой момент, неумолимо приближается несущая гибель гигантская планета чужой системы, все ближе те последние секади, когда ещё не поздно будет уйти обратно в ничто!
Но уйти – это означает потерять так внезапно возникшую, с таким трудом найденную возможность надеяться. Дважды встретиться с одной и той же планетной системой, пройдя к ней через непостижимое ничто, невозможно. Законы вероятности такого не допускают.
Но с помощью аборигенов системы, сознательно помогающих, такая задача становится возможной.
Хотя бы только возможной, довольно и этого!…
– Внимание!
Секади… секади… секади…
– Старт!
Одновременный, слившийся в один, щёлк тумблеров – и на экране Норит сто одиннадцать, в своём обычном облике, привычном для всех.
Норит сто одиннадцать . Четырнадцать тысяч секади назад сюда прибыли учёные из больших поселений…
Против обыкновения, посланец планеты пропускает традиционное приветствие. Он раздражён или очень сильно взволнован – это видно по изменению цвета, волнами проходящего по его телу. Волны кажутся темно-синими и совсем чёрными…
Вензот . Когда ты думаешь поговорить с ними?
Норит сто одиннадцать . Я их увидел секади назад… Четырнадцать тысяч драгоценных секади пропало без пользы… Потому что на дорогу луча попали как раз они.
Вензот . Учёные были в машине на колёсах?
Норит сто одиннадцать . Да, трое!
Вензот . Досадная ошибка! Но ты можешь её исправить.
Норит сто одиннадцать . Я против повторения. Аборигены этой планеты не заслуживают быть подопытными. Они едва не погибли, потому что вы изменили направление луча, не предупредив меня. Их машина попала между тремя грудами спиленных деревьев. Уклонись луч совсем немного, и…
Вензот . Поняли! Согласны с тобой!
Норит сто одиннадцать . Они погибли бы. Ждать прибытия других учёных у меня не было бы времени… А ведь они, аборигены планеты, поняли опасность возвращения и заранее подумали о том, чтобы, очистить место…
Это ещё не упрёк, но близко…
Вензот . Разве они понимают, что происходит у них?
Норит сто одиннадцать . Да. И не только «что», но и «для чего». Правда, не знают «как». Но учёные все поймут. Развитие разума на этой планете надо отнести к восьмой ступени.
Вензот . Посылать светло-синего?
Норит сто одиннадцать . После того как я поговорю с учёными планеты.
Вензот . Ты им откроешься?
Норит сто одиннадцать . На словах. Показываться считаю вредным. Поймите правильно! Уточняю: шидри погиб не по вине аборигенов. Его разорвали звери, когда он вышел из воды. Я послал вам останки. Но теперь аборигены уверены, что мы у них. Что я один, они знать не могут. Подозревают, что нас много и что мы невидимы для их глаз.
Вензот . Исследование останков шидри показало: биологических препятствий явно нет. Это очень обнадёживает. Тем более что таков же результат исследований животных и самих аборигенов, побывавших у нас в лабораториях.
Норит сто одиннадцать . Одно к одному! Терять связь с этой планетой нельзя! Держите луч всегда наготове! Уже не нужно экономить энергию!
Вензот . Луч в твоём распоряжении всегда! Во имя жизни, Норит сто одиннадцать!
А на лесной вырубке, в окрестностях Н…ска, на Земле, никто не мог бы даже вообразить, какой странный, необычайный разговор ведёт один из присутствующих. Тут же, рядом со всеми… Обычный с виду человек, такой же, как все!…
ГЛАВА 12,
рассказывающая о последствиях пребывания «там» автомашины, о событии, отнюдь не неожиданном для внимательного читателя, и о небольшом учёном споре
Начальник областного управления внутренних дел полковник Хромченко был человеком высокого роста и могучего телосложения, внешним видом невольно наводящим на мысли о борцах тяжёлого веса, хотя полковник никогда в жизни не занимался борьбой как спортом. Просто вся их хромченковская порода была такой.
– Я что, – любил говорить полковник, – посмотрели бы вы на моего деда, вот был старик. Один на один шёл на медведя с короткой рогатиной, двухлетнее дерево ломал руками, как мы с вами спичку. Отец был послабее. Ну, а я… – Он пренебрежительно махал рукой.
Но те, кто по той или иной причине смогли испытать на себе руку начальника управления, никак не соглашались с этим его мнением о самом себе, физическая сила полковника была громадной, даже сейчас, на шестом десятке.
Всегда гладко выбритый, тщательно и даже щеголевато одетый, Хромченко был крайне молчалив и всегда отказывался давать какие бы то ни было интервью, с просьбами о которых к руководителям милицейских служб обращаются часто. В случаях же, когда это было совершенно необходимо, он отсылал газетчиков к своему заместителю.
Неудивительно поэтому, что его не обрадовала полученная 12 января, поздно вечером, телефонограмма из Москвы с приказанием встретить утром на местном аэродроме трех учёных и трех корреспондентов, среди которых был один иностранец, и отвезти всех шестерых в Н…ск. Причём сделать это обязательно лично.
Эта телефонограмма была ответом на его собственную, переданную в Москву сразу после телефонного доклада майора, уехавшего в Н…ск утром. Несмотра на то, что доклад подчинённого показался полковнику чуть ли не бредом, он счёл себя обязанным доложить о нем руководству. «Чего не случается в наш век, – подумал он при этом. – Ни за что ручаться нельзя, а вдруг все это серьёзно».
Видимо, в Москве отнеслись ко всему этому «абсурду» именно серьёзно, раз решили послать целую делегацию. Самолёт прибывал утром – следовательно, из Москвы вылетал глухой ночью. Вряд ли учёные будут летать по ночам без основательной на то причины!
Хромченко не знал ещё многого из того, что произошло в Н…ске, и потому почти не обратил внимания на странность, бросившуюся в глаза всем в самом Н…ске, – чрезвычайно быструю организацию научной комиссии. Ведь он передал своё сообщение уже под вечер!
«Наверное, там знают что-то, чего мы тут не знаем!» – подумал он только.
Так это было на самом деле или не так, а вопросы неизбежны. И отвечать на них придётся не кому-нибудь, а именно ему. Звонить в Н…ск, чтобы узнать побольше подробностей, было уже поздно.
Полковник лёг спать в скверном настроении. Он винил себя в том, что слушал доклад майора не столь внимательно, как этот доклад, судя по всему, заслуживал.
Утром, перед самым отъездом в аэропорт, Хромченко позвонил знакомому корреспонденту агентства печати «Новости» Горюнову и, коротко рассказав о событиях вчерашнего дня, осведомился, не хочет ли тот ехать с ними. Оказалось, что Горюнов кое-что уже слышал (как умудрялся этот человек всегда все знать и обо всем слышать, было непонятно полковнику) и сам собирался ехать сегодня в Н…ск. Он предложил в распоряжение Хромченко свою машину.
– Очень хорошо! – ответил полковник. – Ваше предложение весьма кстати. Выезжайте в аэропорт, там встретимся. Вы возьмёте к себе своих коллег – корреспондентов, а я в свою – трех учёных. Тогда обойдёмся без автобуса.
– Милое дело! – засмеялся Горюнов. – А что я буду отвечать на их вопросы? Я же почти ничего не знаю!
– Вы думаете, я знаю больше? Поговорим на аэродроме, в ожидании самолёта. Выезжайте через, – он кинул взгляд на часы, – десять минут!
Предложение Горюнова обрадовало полковника. В том, что трое корреспондентов не дадут покоя всю дорогу своими расспросами, можно было не сомневаться. Газетчики, по самому роду их деятельности, обязаны быть любопытными. Пусть отдувается Горюнов – сам газетчик! Учёные же, возможно, окажутся более сдержанными.
Хромченко заранее раздражала мысль, что придётся много разговаривать все полтора часа пути до Н…ска.
В последнем он не ошибся, но зато в другом, что было для него более важным, ошибся весьма основательно.
Разговор в машине не смолкал ни на минуту, но не только раздражения, но даже лёгкой досады Хромченко при этом не испытывал. Полтора часа пролетели незаметно, настолько необычайны и увлекательны были рассказы его спутников. Они не задали полковнику почти ни одного вопроса, а, наоборот, он сам задавал их, и задавал много. И ответы были так странны, так непохожи на когда-либо слышанное, что Хромченко опасливо поглядывал на водителя машины, не без основания опасаясь за безопасность, поскольку водитель тоже все слышал.
В конце концов, не выдержав, полковник приказал снизить скорость. При этом один из учёных, самый молодой с виду, догадавшись о причине странного приказания, добродушно и весело рассмеялся.
В аэропорту, когда прилетевшие вышли из самолёта и, здороваясь, назвали свои имена и специальности, полковника очень удивило, что двое из них оказались представителями паук, казалось бы не могущих иметь никакого отношения к событиям в Н…ске, – астрономии и биологии. Третий, тот самый, который потом рассмеялся в машине, представился доктором физических наук, и его прилёт в глазах Хромченко выглядел естественным и необходимым. Но зачем сюда прибыли первые двое, он тогда не мог даже вообразить.
Через полчаса пути, узнав многое, полковник думал уже иначе.
Когда показался Н…ск, разговор прекратился. Все с интересом рассматривали город, ставший местом таких замечательных событий, которые, кстати, уже не казались полковнику Хромченко ни абсурдом, ни бредом. Пассажиры бежевой «волги» знали, что пройдёт совсем немного времени – и фотографии Н…ска появятся во всех газетах и журналах мира. Пока что об этом не подозревали даже те, кто находился в центре событий, в самом Н…ске.
Хромченко правильно решил вчера, после получения телефонограммы, что в Москве знают больше, чем в Н…ске. Правда, это относилось только к учёным, а, например, корреспонденты, ехавшие в машине Горюнова, знали не больше, чем люди, которые ожидали их возле местного отделения милиции.
Утопающий в зелени Н…ск был очень живописен летом, а сейчас, в середине зимы, имел довольно скучный вид. Оголённые деревья обнажали и дома, которые без зеленого наряда выглядели все на одно лицо. Невольно думалось, что организаторы н…ских событий избрали для своих экспериментов довольно унылое место.
До подъезда отделения милиции осталось около двухсот метров.
Последние обороты колёс автомобиля. Хромченко уже взялся за ручку дверцы…
Внезапно совсем близко появилась неведомо откуда взявшаяся туманная дымка. Точно лёгкое облачко пара встало над улицей и, несмотря на лёгкость и очевидную прозрачность, закрыло все. Пассажирам даже показалось, что не стало видно ничего вообще, и не только впереди, где было облачко, но и по сторонам.
Это продолжалось даже не секунду, а совершенно неуловимое мгновение.
Никто не успел удивиться…
Дымка, которую, как потом оказалось, не видел никто, кроме пассажиров бежевой «волги», исчезла так же внезапно, как и появилась.
А с нею вместе… исчезли дома города, исчезли деревья за оградами и сами ограды, исчезло здание городской милиции и группа встречающих перед его подъездом. Исчезло все, что только вот сейчас окружало «волгу». Не было больше улицы, под колёсами машины не было асфальта, его сменила снежная целина.
Не было Н…ска!
Прямо впереди, в нескольких шагах от радиатора машины, высился огромный штабель покрытых снегом брёвен. Такой же штабель оказался и позади, тоже совсем близко. И третий, такой же огромный штабель – справа!
А слева, в двадцати шагах, стояли три легковые машины, из которых поспешно выходили люди. С изумлением Хромченко узнал в них тех самых сотрудников н…ской милиции, которые мгновение назад стояли на тротуаре перед подъездом. Теперь они оказались здесь!
А в одной из этих трех машин не только Хромченко, но и все его спутники с не меньшим удивлением узнали синюю «волгу» Горюнова, которая от самого аэропорта все время шла позади их машины. Из неё один за другим выскакивали знакомые корреспонденты, бегом (снег был неглубоким) направлялись к бежевой «волге» и тут же принимались за фото – и киносъёмку с таким усердием, словно машина полковника, он сам и его спутники представляли для печати какой-то особый интерес.
Но самое удивительное и необъяснимое заключалось в том, что их собственная машина, на которой они только что (в этом не могло быть ни малейшего сомнения) въехали в Н…ск со скоростью не меньше чем шестьдесят километров в час, стояла!
Водитель не останавливал мотора, не нажимал на педаль сцепления, не тормозил…
А машина стояла, и мотор не работал!
Чтобы все это было так, остановка должна была произойти мгновенно, на полном ходу. Но никто из пассажиров не почувствовал сильнейшего толчка, который был неизбежен при подобной остановке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Кузьминых позвонил дежурному и, рассказав о происшествии, попросил забрать кота и пока посадить его куда-нибудь, откуда тот не сможет убежать.
– Хозяин приедет за ним к вечеру, – сказал он, подумав при этом, что чёрный кот ведёт себя спокойно, в противоположность белому коту Кустовых и симментальскому быку при первом его «возвращении». – Хорошо бы, однако, покормить его чем-нибудь.
– Мне жена принесла завтрак, – сказал дежурный. – Там есть бутылка молока. Могу пожертвовать половину, раз уж такой гость. Кстати, я так и подумал, что это явился кот лесника, когда услышал свист из вашего кабинета.
– Ну и отлично! Кроме молока ему можно дать немного булки.
Звонок из Фокино раздался через двадцать минут. Звонил по приказанию майора Саша Кустов. Выслушав сообщение Кузьминых, он сказал:
– Это мы должны были сообразить сразу.
– Ты же не знал…
– Не играет роли. Можно было понять, что, если бы «полоса» шла по-вчерашнему, машина полковника никуда не могла исчезнуть. Моя вина! Бегу докладывать. Думаю, что будет принято решение ехать на вырубку…
Три машины мчались к оврагам, минуя Н…ск, напрямик, по просёлочным, не расчищенным от снега дорогам.
Вот наконец и вырубка!
Повсюду, покрытые снеговыми шапками, пни, поваленные деревья, штабеля брёвен…
И нигде никаких машин!
Ни бежевой «волги», ни грузовика, посланного сюда старшим лейтенантом Кузьминых. Очевидно, не дождавшись появления «волги», он вернулся в Н…ск.
– Хватит! – сердито сказал майор из областного управления. – Кругом города десятки и сотни мест, где она может оказаться. Вернее, – он посмотрел на часы, отогнув рукав шинели, – уже оказалась один час и двенадцать минут тому назад! Поехали, товарищи!
И только успели прозвучать эти слова, пронзительный звенящий свист разорвал морозную тишину лесной вырубки и в двадцати шагах от них, действительно как на экране кино, возникла на пустом месте бежевая машина…
Та самая, которую ждали!
Возникла как раз посередине между тремя громадными штабелями.
Корреспонденты схватились за камеры…
Снова тот же пульт с двенадцатью сферическими экранами – «иллюминаторами» перед ним.
Снова те же серебристые операторы. Пятеро!
Но это в «креслах» у пульта.
А позади них – сорок три серебристые фигуры, застывшие в ожидании.
Только сорок восемь посвятивших себя работе на пульте имеют право носить серебристые плёнки. Вензот – самый старый из них, самый опытный, он руководит всеми.
Все сорок восемь, едва ли не впервые, собрались вместе.
Кроме них в помещении пульта находится ещё не более двух десятков темнои светло-синих.
События внезапно приняли такой оборот, что от предстоящего сеанса связи с Норит сто одиннадцать может зависеть очень многое, вплоть до прекращения самой деятельности сорока восьми серебристых.
Трое светло-синих, в полной готовности в любое мгновение отправиться на помощь Норит сто одиннадцать, ожидают на стартовой площадке, которая хорошо видна на одном из двенадцати экранов. Кто из них удостоится такой чести, решат здесь, на пульте, когда настанет нужный момент…
Девяносто восемь раз встречались в просторах Галактики с чужим разумом. Девяносто восемь раз надежды не оправдывались, серебристые и светло-синие убеждались с чувством горечи, что надеяться не на что, их собственный разум значительно выше встреченного.
Чрезмерная разница ничего, кроме вреда, не принесёт. Нельзя слишком резко ускорять естественный ход эволюции!
И вот девяносто девятая встреча может все изменить!
Впервые встретилось нечто, чего не смог до конца понять разум светло-синих.
Это означает, что наука и техника на чужой планете в чем-то выше или, во всяком случае, не такая, как их собственная.
Это означает надежду!
Ведь что-то мешает, чего-то они не знают!
Так, может быть…
Жизни трех поколений едва хватило, чтобы дождаться этой встречи. Так редок высокоразвитый мозг в Галактике!
Но и счастливый случай может не дать ничего!
Из-за времени.
Времени может не хватить. Слишком неудачно, сквозь ничто вошли они в эту планетную систему. Все ближе и ближе роковой момент, неумолимо приближается несущая гибель гигантская планета чужой системы, все ближе те последние секади, когда ещё не поздно будет уйти обратно в ничто!
Но уйти – это означает потерять так внезапно возникшую, с таким трудом найденную возможность надеяться. Дважды встретиться с одной и той же планетной системой, пройдя к ней через непостижимое ничто, невозможно. Законы вероятности такого не допускают.
Но с помощью аборигенов системы, сознательно помогающих, такая задача становится возможной.
Хотя бы только возможной, довольно и этого!…
– Внимание!
Секади… секади… секади…
– Старт!
Одновременный, слившийся в один, щёлк тумблеров – и на экране Норит сто одиннадцать, в своём обычном облике, привычном для всех.
Норит сто одиннадцать . Четырнадцать тысяч секади назад сюда прибыли учёные из больших поселений…
Против обыкновения, посланец планеты пропускает традиционное приветствие. Он раздражён или очень сильно взволнован – это видно по изменению цвета, волнами проходящего по его телу. Волны кажутся темно-синими и совсем чёрными…
Вензот . Когда ты думаешь поговорить с ними?
Норит сто одиннадцать . Я их увидел секади назад… Четырнадцать тысяч драгоценных секади пропало без пользы… Потому что на дорогу луча попали как раз они.
Вензот . Учёные были в машине на колёсах?
Норит сто одиннадцать . Да, трое!
Вензот . Досадная ошибка! Но ты можешь её исправить.
Норит сто одиннадцать . Я против повторения. Аборигены этой планеты не заслуживают быть подопытными. Они едва не погибли, потому что вы изменили направление луча, не предупредив меня. Их машина попала между тремя грудами спиленных деревьев. Уклонись луч совсем немного, и…
Вензот . Поняли! Согласны с тобой!
Норит сто одиннадцать . Они погибли бы. Ждать прибытия других учёных у меня не было бы времени… А ведь они, аборигены планеты, поняли опасность возвращения и заранее подумали о том, чтобы, очистить место…
Это ещё не упрёк, но близко…
Вензот . Разве они понимают, что происходит у них?
Норит сто одиннадцать . Да. И не только «что», но и «для чего». Правда, не знают «как». Но учёные все поймут. Развитие разума на этой планете надо отнести к восьмой ступени.
Вензот . Посылать светло-синего?
Норит сто одиннадцать . После того как я поговорю с учёными планеты.
Вензот . Ты им откроешься?
Норит сто одиннадцать . На словах. Показываться считаю вредным. Поймите правильно! Уточняю: шидри погиб не по вине аборигенов. Его разорвали звери, когда он вышел из воды. Я послал вам останки. Но теперь аборигены уверены, что мы у них. Что я один, они знать не могут. Подозревают, что нас много и что мы невидимы для их глаз.
Вензот . Исследование останков шидри показало: биологических препятствий явно нет. Это очень обнадёживает. Тем более что таков же результат исследований животных и самих аборигенов, побывавших у нас в лабораториях.
Норит сто одиннадцать . Одно к одному! Терять связь с этой планетой нельзя! Держите луч всегда наготове! Уже не нужно экономить энергию!
Вензот . Луч в твоём распоряжении всегда! Во имя жизни, Норит сто одиннадцать!
А на лесной вырубке, в окрестностях Н…ска, на Земле, никто не мог бы даже вообразить, какой странный, необычайный разговор ведёт один из присутствующих. Тут же, рядом со всеми… Обычный с виду человек, такой же, как все!…
ГЛАВА 12,
рассказывающая о последствиях пребывания «там» автомашины, о событии, отнюдь не неожиданном для внимательного читателя, и о небольшом учёном споре
Начальник областного управления внутренних дел полковник Хромченко был человеком высокого роста и могучего телосложения, внешним видом невольно наводящим на мысли о борцах тяжёлого веса, хотя полковник никогда в жизни не занимался борьбой как спортом. Просто вся их хромченковская порода была такой.
– Я что, – любил говорить полковник, – посмотрели бы вы на моего деда, вот был старик. Один на один шёл на медведя с короткой рогатиной, двухлетнее дерево ломал руками, как мы с вами спичку. Отец был послабее. Ну, а я… – Он пренебрежительно махал рукой.
Но те, кто по той или иной причине смогли испытать на себе руку начальника управления, никак не соглашались с этим его мнением о самом себе, физическая сила полковника была громадной, даже сейчас, на шестом десятке.
Всегда гладко выбритый, тщательно и даже щеголевато одетый, Хромченко был крайне молчалив и всегда отказывался давать какие бы то ни было интервью, с просьбами о которых к руководителям милицейских служб обращаются часто. В случаях же, когда это было совершенно необходимо, он отсылал газетчиков к своему заместителю.
Неудивительно поэтому, что его не обрадовала полученная 12 января, поздно вечером, телефонограмма из Москвы с приказанием встретить утром на местном аэродроме трех учёных и трех корреспондентов, среди которых был один иностранец, и отвезти всех шестерых в Н…ск. Причём сделать это обязательно лично.
Эта телефонограмма была ответом на его собственную, переданную в Москву сразу после телефонного доклада майора, уехавшего в Н…ск утром. Несмотра на то, что доклад подчинённого показался полковнику чуть ли не бредом, он счёл себя обязанным доложить о нем руководству. «Чего не случается в наш век, – подумал он при этом. – Ни за что ручаться нельзя, а вдруг все это серьёзно».
Видимо, в Москве отнеслись ко всему этому «абсурду» именно серьёзно, раз решили послать целую делегацию. Самолёт прибывал утром – следовательно, из Москвы вылетал глухой ночью. Вряд ли учёные будут летать по ночам без основательной на то причины!
Хромченко не знал ещё многого из того, что произошло в Н…ске, и потому почти не обратил внимания на странность, бросившуюся в глаза всем в самом Н…ске, – чрезвычайно быструю организацию научной комиссии. Ведь он передал своё сообщение уже под вечер!
«Наверное, там знают что-то, чего мы тут не знаем!» – подумал он только.
Так это было на самом деле или не так, а вопросы неизбежны. И отвечать на них придётся не кому-нибудь, а именно ему. Звонить в Н…ск, чтобы узнать побольше подробностей, было уже поздно.
Полковник лёг спать в скверном настроении. Он винил себя в том, что слушал доклад майора не столь внимательно, как этот доклад, судя по всему, заслуживал.
Утром, перед самым отъездом в аэропорт, Хромченко позвонил знакомому корреспонденту агентства печати «Новости» Горюнову и, коротко рассказав о событиях вчерашнего дня, осведомился, не хочет ли тот ехать с ними. Оказалось, что Горюнов кое-что уже слышал (как умудрялся этот человек всегда все знать и обо всем слышать, было непонятно полковнику) и сам собирался ехать сегодня в Н…ск. Он предложил в распоряжение Хромченко свою машину.
– Очень хорошо! – ответил полковник. – Ваше предложение весьма кстати. Выезжайте в аэропорт, там встретимся. Вы возьмёте к себе своих коллег – корреспондентов, а я в свою – трех учёных. Тогда обойдёмся без автобуса.
– Милое дело! – засмеялся Горюнов. – А что я буду отвечать на их вопросы? Я же почти ничего не знаю!
– Вы думаете, я знаю больше? Поговорим на аэродроме, в ожидании самолёта. Выезжайте через, – он кинул взгляд на часы, – десять минут!
Предложение Горюнова обрадовало полковника. В том, что трое корреспондентов не дадут покоя всю дорогу своими расспросами, можно было не сомневаться. Газетчики, по самому роду их деятельности, обязаны быть любопытными. Пусть отдувается Горюнов – сам газетчик! Учёные же, возможно, окажутся более сдержанными.
Хромченко заранее раздражала мысль, что придётся много разговаривать все полтора часа пути до Н…ска.
В последнем он не ошибся, но зато в другом, что было для него более важным, ошибся весьма основательно.
Разговор в машине не смолкал ни на минуту, но не только раздражения, но даже лёгкой досады Хромченко при этом не испытывал. Полтора часа пролетели незаметно, настолько необычайны и увлекательны были рассказы его спутников. Они не задали полковнику почти ни одного вопроса, а, наоборот, он сам задавал их, и задавал много. И ответы были так странны, так непохожи на когда-либо слышанное, что Хромченко опасливо поглядывал на водителя машины, не без основания опасаясь за безопасность, поскольку водитель тоже все слышал.
В конце концов, не выдержав, полковник приказал снизить скорость. При этом один из учёных, самый молодой с виду, догадавшись о причине странного приказания, добродушно и весело рассмеялся.
В аэропорту, когда прилетевшие вышли из самолёта и, здороваясь, назвали свои имена и специальности, полковника очень удивило, что двое из них оказались представителями паук, казалось бы не могущих иметь никакого отношения к событиям в Н…ске, – астрономии и биологии. Третий, тот самый, который потом рассмеялся в машине, представился доктором физических наук, и его прилёт в глазах Хромченко выглядел естественным и необходимым. Но зачем сюда прибыли первые двое, он тогда не мог даже вообразить.
Через полчаса пути, узнав многое, полковник думал уже иначе.
Когда показался Н…ск, разговор прекратился. Все с интересом рассматривали город, ставший местом таких замечательных событий, которые, кстати, уже не казались полковнику Хромченко ни абсурдом, ни бредом. Пассажиры бежевой «волги» знали, что пройдёт совсем немного времени – и фотографии Н…ска появятся во всех газетах и журналах мира. Пока что об этом не подозревали даже те, кто находился в центре событий, в самом Н…ске.
Хромченко правильно решил вчера, после получения телефонограммы, что в Москве знают больше, чем в Н…ске. Правда, это относилось только к учёным, а, например, корреспонденты, ехавшие в машине Горюнова, знали не больше, чем люди, которые ожидали их возле местного отделения милиции.
Утопающий в зелени Н…ск был очень живописен летом, а сейчас, в середине зимы, имел довольно скучный вид. Оголённые деревья обнажали и дома, которые без зеленого наряда выглядели все на одно лицо. Невольно думалось, что организаторы н…ских событий избрали для своих экспериментов довольно унылое место.
До подъезда отделения милиции осталось около двухсот метров.
Последние обороты колёс автомобиля. Хромченко уже взялся за ручку дверцы…
Внезапно совсем близко появилась неведомо откуда взявшаяся туманная дымка. Точно лёгкое облачко пара встало над улицей и, несмотря на лёгкость и очевидную прозрачность, закрыло все. Пассажирам даже показалось, что не стало видно ничего вообще, и не только впереди, где было облачко, но и по сторонам.
Это продолжалось даже не секунду, а совершенно неуловимое мгновение.
Никто не успел удивиться…
Дымка, которую, как потом оказалось, не видел никто, кроме пассажиров бежевой «волги», исчезла так же внезапно, как и появилась.
А с нею вместе… исчезли дома города, исчезли деревья за оградами и сами ограды, исчезло здание городской милиции и группа встречающих перед его подъездом. Исчезло все, что только вот сейчас окружало «волгу». Не было больше улицы, под колёсами машины не было асфальта, его сменила снежная целина.
Не было Н…ска!
Прямо впереди, в нескольких шагах от радиатора машины, высился огромный штабель покрытых снегом брёвен. Такой же штабель оказался и позади, тоже совсем близко. И третий, такой же огромный штабель – справа!
А слева, в двадцати шагах, стояли три легковые машины, из которых поспешно выходили люди. С изумлением Хромченко узнал в них тех самых сотрудников н…ской милиции, которые мгновение назад стояли на тротуаре перед подъездом. Теперь они оказались здесь!
А в одной из этих трех машин не только Хромченко, но и все его спутники с не меньшим удивлением узнали синюю «волгу» Горюнова, которая от самого аэропорта все время шла позади их машины. Из неё один за другим выскакивали знакомые корреспонденты, бегом (снег был неглубоким) направлялись к бежевой «волге» и тут же принимались за фото – и киносъёмку с таким усердием, словно машина полковника, он сам и его спутники представляли для печати какой-то особый интерес.
Но самое удивительное и необъяснимое заключалось в том, что их собственная машина, на которой они только что (в этом не могло быть ни малейшего сомнения) въехали в Н…ск со скоростью не меньше чем шестьдесят километров в час, стояла!
Водитель не останавливал мотора, не нажимал на педаль сцепления, не тормозил…
А машина стояла, и мотор не работал!
Чтобы все это было так, остановка должна была произойти мгновенно, на полном ходу. Но никто из пассажиров не почувствовал сильнейшего толчка, который был неизбежен при подобной остановке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24