Лобовуха старенькой рыжей Калины клоками провисла внутрь салона, оставшиеся стекла были густо заляпаны кровью и мозгами. Щелкнул замок дверцы, почти сразу за ним последовал тяжкий шлепок — видимо, выпал водитель.
— Пажган, смари как я им четко бошки снес. У, да тут киндеры сзади. Смари, пацан шевелится. А второй двухсотый. Бля, че-то даже неприятно как-то.
— Да хуй с ним, давай лучше глянь в багажнике че. Я пока пойду бензин посмотрю.
— Ладно.
Поварский обошел машину, занялся крышкой бензобака.
— Фотей бля!
— Чо? — натужно каркнул второй, вытаскивающий из багажника что-то тяжелое.
— Ты, мудила! Говорю же — в бак не попади! Вон, уже литров пять на земле. Давай Димона кричи, пусть короче подъезжает.
Зашипела рация, Фотеев покричал кому-то, что «все ништяк и давай сюда». Через несколько минут подъехал сотый круйзер, весь в пулевых пробоинах, и отморозки засуетились по хозяйству. … Еще один мент. Как же, помню — на техосмотре сидел, жаба. Не, в натуре, что ни урод, то мент. Бля, ни хрена себе пушка-то у гаишника! Это же, как его, «Каштан»! Или «Кипарис», че-то деревянное, короче. Закончив перегружать содержимое багажника и слив бензин, троица в задумчивости обступила Калину.
— Че, этих-то обшманаем или ну его нах?
— Да надо ба… Хуй знает, может че хорошее есть.
— Бля, мараться неохота…
— Тогда поехали нах. А то дождик че-то сильней пошел.
— Не, надо. Вдруг че. — Фотей решительно шагнул к машине. — Э, Димон, хули встал. Давай, подсобни. Вытащим их.
Разложив трупы на мокрой дороге, отморозки присели возле на корточках, брезгливо ковыряясь огромными ножами в окровавленной одежде. Ахмета почему-то аж передернуло. Бля, как эти, как их, в Африке, трупоеды-то. О, грифы, точно. У, сука, ебнуть бы щас по вам, козлы. Из чего-нибудь посурьезней моей пукалки. Интересно, сколько вас таких еще в фазанке засело.
— Фотей, куда ты деревянные? Хули ты на них покупать собрался? Баксы оставь, а эти-то выкинь нах. А заебись буратин попался, баксов штук пять-то будет!
— Валить он по ходу собрался куда-то. Вишь, все манатки прихватил. Интересно, а этот камушек фуфловый или стоит чевоньть? Бля, не сымается…
— А нож тебе нахуя? Хы, тормоз… О, курево! Заебись!
— Сам ты тормоз. Ладно, вроде все. Че, поехали? Тачку-то оставим или че с ней делать?
— А хули с ней делать. Пусть стоит, проезд не загораживает. Хотя это, поджечь можно.
— Нахуя?
— Да хуй знает. Просто.
— Точно. Нехуй тут стоять, вон запрещающий знак висит. Товарищ водитель, вы нарушили. Ща мы вас за это накажем. А как поджечь-то?
— Да тряпку возьми, кинь. Там под тазом бензину лужа целая.
Димон присел возле трупов, брезгливо потыкал пальцем в одежду.
— Бля, на этих промокло все уже. О, у меня в машине есть!
— Камень в нее заверни, а то не долетит.
— Точно. Фатей, а бля можешь соображать, когда хочешь! Ладно, давайте садитесь, отъедьте, щас ебнет.
Пыхнуло, растекшаяся лужа занялась бледным пламенем. Ахмет спрятался за плиту памятника, сжавшись в ожидании взрыва. В машине еле слышно завизжал раненый ребенок, но тут же все звуки перекрыл неожиданно басовитый и раскатистый взрыв, сменившийся нарастающим, жадным треском пламени. Сверху посыпалась всякая мелочь, вдали грохнулось что-то побольше, с мерзким жестяным скрежетом устраиваясь между оградками. … Че-то от кузова. Во как. Сроду не думал, что машины так взрываются. Бедный пацан. Или кто он там был. Ребенок короче. Не. Ребенков так нельзя. Попал ты, пидор. Вот так. Ахмет взбесился до ледяного спокойствия. Отметил про себя: Тоже новое состояние. Такого тоже еще не было. Интересно, успею я съебаться? Похуй. Посмотрим… Какими-то чужими, плавными как во сне движениями собрал и зарядил ружье. … Это че еще со мной? Как на автопилоте прямо . Ружье удобно легло на мокрый памятник , вон он, падла. Пиздует себе спокойно. Сжег пацана живого и пиздует. Хуй ты угадал, пидор. Дождавшись, когда гаишник окажется на одной линии с корешками, сидящими в крузаке, Ахмет саданул из верхнего. Предпоследний . Жаль, далековато. Однако все стекла по левому борту в крузаке вынесло, а гаишник рухнул как подкошенный. Ахмет удивленно сощурился — неужто опять повезло, расстояние было весьма приличным. Но нет, отморозок практически сразу вскочил, и, припадая на левую ногу, довольно шустро влез в тут же рванувший с места джип. Ахмет откуда-то знал, что после своего вполне идиотского выстрела ему не придется с одним патроном отбиваться от трех этих гопников, потому не сильно удивился такой реакции. Смотри-ка, «предчувствия его не обманули». А теперь — ноги, товарищ Ахметзянов. Только еще… Ахмет поднял голову и неожиданно для себя громко сказал в низкое серое небо:
— Эй! Как Тебя там! Извини за грубое обращение, конечно. Я че хотел сказать. С Тобой можно иметь дело! Ты мужик. Ну, в том смысле…, короче, Ты понимаешь.
…Вторые сутки на ногах. Интересное какое состояние, надо же. С одной стороны, чувствуется все во сто раз резче. Ренген , епть. — отстраненно, словно не о себе, думал Ахметзянов, бредущий по промзоне в направлении места встречи, УАТа. — Зато с другой косяк. Боеспособность скорее отрицательна, бери за ухо, ставь к стене, и, не торопясь, забивай пустой сиськой из-под пива. Не, больше так низзя-я.
Чувствительность на опасного человека, да и вообще на любую опасность, и без того отличавшая Ахметзянова с малых лет, от вброшенного в кровоток адреналина обострилась на порядок. Было довольно занятно обнаружить в себе новые грани этой рудиментарной способности — сейчас Ахметзянову удавалось чувствовать на расстоянии скрытое от зрения присутствие живого, отражающегося на его радарном поле разными марками. Он по-детски развлекался, привыкая к маркам воробьев, замерших под кустом, засек провожающую его мрачным взглядом кошку, уверенную в собственной невидимости за кучей хлама у будочки железнодорожного переезда, по большой дуге обошел склад у депо, светившийся от множества людей внутри. Хотелось присесть, передохнуть — но было ясно, что только дай слабину, и более-менее дееспособное состояние рухнет и рассыпется, и останется только ноющая боль в мышцах и дрожь забитых ног, с чем, понятное дело, много не навоюешь. …Стоп, — испуганно подумал Ахметзянов, — какие еще на хер войны?! А не хватит ли на сегодня?! Я ж под собой ног не чую, мне б домой, да вытянуться, — просительным тоном закончил он, мысленно глядя вверх. Ответа не было — зато из-за поворота показалась примыкающая к УАТу заправка, забитая брошенными грузовиками. Большое пятиэтажное здание управления пялилось на шоссе пустыми окнами, опасностью несло от УАТа страшно — если бы с такой же силой дул ветер, Ахметзянова кувыркало бы до самого переезда как смятый фантик. Чертыхнувшись, он замер под прикрытием придорожного куста. В голове тупо крутились бессмысленные ругательства: …Ебаный УАТ, ебаные патроны с ебаными волынами, ебаные америкосы, затеявшие это ебаное ВСЕ!!! Ебаные наши, все Это допустившие!..
Ахметзянову стало как-то по детски обидно; он вдруг до мелочей увидел свой распорядок в этот день, не случись Сраная Заморочка. Вот он идет с расслабленной летней работы; он не устал — на его работе летом не напрягаются, разве что за совсем уж интересные деньги. Денег у него хватает — не надо думать, по карману ли то или это, да и дешевы летние удовольствия для нетребовательного Ахметзянова. Вот он лежит с женой на пляже, изредка принося из ближайшего ларька по две бутылки холодного пива «Брама», к которому последнее время пристрастился. Вечером садится в свое новое прохладное кресло, лезет в сеть. Или едет в баню, или на турбазу, или вообще на юг… Ахметзянова накрыло приступом бешенства, порожденного острой жалостью к себе. Откуда что взялось — кулаки сжались до белых косточек, захотелось что-нибудь сломать, разбить, убить. …Даже ножкой топнуть. Или во! разрыдаться! — ехидно подсказала какая-то бесстрастно наблюдающая за собственной мини-истерикой часть сознания. Слава Богу, контроль пропал ненадолго; вспыхнуло, да и ушло, словно и не было ничего, оставив после себя выгоревший до тонкой серой золы пустой череп. Бешенство бесследно разметало и ту тонкую настройку, превращавшую мысленный взор в замечательный инструмент: УАТ теперь выглядел тупой плоской картинкой, за тонкой бумагой которой ощущался лишь бездонный провал неизвестного. …А теперь я грязный, невыспаный, усталый, стою за городом с одним патроном в кармане. И надо лезть в этот дурацкий гараж, где меня завалят даже дети. Совками и формочками для куличиков. К тому же ренген че-то не фурычит. — плаксиво отметил Ахметзянов. — Как теперь лезть-то туда, вдруг и впрямь завалят… Однако наступать с таким политико-моральным состоянием войск могут только идиоты, и Ахмет, собрав остатки работоспособности, нагнал на себя отрешенность. … Завалят, говоришь. А может, сам завалю. Или на самом деле завалят. Да похуй. — и вдумчиво, тщательно повторил, еще не подозревая скрытой мощи этого великого заклинания. — Похуй.
Продуманно обойдя территорию гаража сзади, Ахметзянов медленно, по пяти минут застревая на каждом рубеже, продвигался вглубь территории. Буханка обнаружилась стоящей прямо в воротах, водительская дверь распахнута — ну прямо инсталляция «Садись и езжай». Ну-ну. Ренген молчал, поэтому приходилось примерять на себя возможные действия устраивающего засаду — что было трудновато, потому что Ахмет не знал, кто же на него охотится. Валек? Тот, кто уже Валька завалил? Или тот, с кем Валек договорился? Ни тот, ни другой, ни третий вариант фильтра примитивного здравого смысла не проходили, но полученный Ахметом сигнал «предельно опасно» сомнению не подлежал, это было «прямое» знание — безренгенным объяснять бесполезно.
Обшаривая монокуляром первый этаж управы, Ахмет заметил зеркало на приоткрытой в коридор двери кабинета. Осторожно переместившись, увеличил угол обзора. …Ну-ка, есть там кто у нас… Никого, однако, в коридоре не наблюдалось. …Надо б добавить к инструменту рогатку. Щас бы высадил на том конце осколок покрупнее, враз бы обозначились. Если, конечно, они там … Первый этаж управления идеально подходил на роль места засады, и Ахметзянов практически не сомневался, что супостат засел именно там. Сделав несколько коротеньких перебежек, Ахмет подобрался к управе вплотную, и замер под бетонным козырьком на невысоком заднем крыльце. Вроде тихо. Осмотр двери показал, что тихо ее открыть нереально, зато вполне можно вытащить лист крашеной фанеры, заменяющий разбитое стекло. Удаление фанеры проблем не вызвало; куда труднее было без шума перелезть через кучу всякого хлама, приваленного к двери на той стороне.
Внутри, присев на ступеньку, Ахмет первым делом тщательно восстановил сбитое дыхание. Попытка оживить ренген ни к чему не привела — либо зловредный аппарат капризничал, либо Ахметзянов просто жал не те кнопки, не умея обращаться с такими сложными вещами. Когда шум сердца и свист прокуренных легких перестали, наконец, забивать входной сигнал в ушах, двинулся на поиск. В разрухе, царящей в коридорах управления, четко прослеживались две волны — было видно, где пробежались суетливые бестолочи, разбивавшие мониторы и стекла шкафов, а где прошел, неодобрительно морщась при виде дурости первых, невозмутимый основательный мародер. Вот куча дешевых телефонов — это, конечно, бестолочи. Собрали охапку, потом, похоже, дошло — звонить-то куда? Бросили. Тут же, под ноги, в коридоре. Вот они же вскрывали дверь — измочаленный косяк, все полотнище в пыльных отпечатках кроссовок. А вот дверь вскрывал человек из другой оперы — одним движением, быстро и наверняка без лишнего шума. …А ну-ка зайдем. Посмотрим, че где искал. Ага, бардака не оставил; глянул, дальше пошел. Ничего перевернуто не было, но содержимое ящиков явно осмотрено. …Интересно, зачем коллега тратил время на этот порожняк? Ну что можно найти в столе бюджетной конторы… Отметив, что надо как-нибудь вернуться сюда и забрать чистую бумагу, несколько пачек которой пылилось в одежном шкафу, Ахмет собрался было выйти из кабинета, но вдруг что-то еле заметно чиркнуло по его вниманию — боковым зрением он отметил в окне, выходящем во двор, на ряд здоровых автобусных боксов, какое-то едва заметное движение, заставившее выплеснуться в кровь очередную порцию кипящего адреналина. Резко развернувшись к окну, он пристроился на фоне темного шкафа, чтоб не отсвечивать на светлых обоях и тщательно ощупал взглядом каждый видимый сантиметр панорамы гаража. Ничего. Ладно, шевельнулся раз, шевельнешься и второй. Ахмет расфокусировал глаза, и продолжил мониторить вид в окне, старательно поддерживая расслабленность. Когда в очередной раз отчаявшись чего-нибудь дождаться, он собрался идти дальше, глаз снова дернуло — и на сей раз Ахмет успел. Движуха, оказывается, была на крыше. Ровная тень здания, протянувшаяся через поле приземистых автобусных жилищ, украсилась маленьким прыщом — и прыщ двигался: тот, чья башка так отчетливо обозначилась, водил жалом, осматривая территорию. Скрылся. …Ага. Комитет по торжественной встрече. Бля, а если их там много? — Ахмет задумался. — Пытаться внести в ситуацию ясность — лезть на рожон, это однозначно. Если там ждут — а, судя по всему, так оно и есть, то шансов не то что забрать свой груз, а просто выйти из ситуации — нет; и не просто «нет», а нет совсем. Херово. Девять ящиков и три волыны… Стоит ли из-за этого подставляться? С одним патроном? Увы, но, похоже, стоит… Вдруг ярко так представилось — его плотным огнем отгоняют от оконного проема, тем временем несколько нападающих подходят вплотную, цепляют на дверь шашки — а отогнать нечем. …Без возможности отмахаться не обойтись, и если сейчас отдам груз, то отдам наши с женой жизни. Сам. Ну уж хуй, ребятушки. — попытался разозлиться Ахмет. — Этот груз оплачен, и вы его — на халяву — не получите. Если есть возражения — вам придется свои возражения засунуть себе в жопу. Обсуждение, мать вашу, закончено… Не сказать, что эти реплики киношных крутышей как-то особо взбодрили Ахметзянова, но все ж заставили подняться и направиться к лестнице на крышу. Он не торопясь брел по усыпанным битым стеклом лестничным маршам, даже не особо стараясь шифроваться — но все равно отчего-то получалось довольно тихо. В переутомленном мозгу вяло болтались недосформированные мысли, умудрившиеся сбиться в раздражающе-навязчивый стишок: …попробовать лучше, чем тухло слинять … попробовать лучше, чем тухло слинять…
Кроссовки он увидел издали, в просвет между железной лесенкой в лифтовую будочку на крыше и потолком последней лестничной площадки. Дорогущие фирменные тапки. Его почему-то это обрадовало; попробовал проследить ход собственной мысли — почему? такие тапки может купить не только безбашенный салабон, но и вполне боеспособный молодой самец; спортсмены, к примеру, такие таскают, да мало ли! — однако маленькое пятнышко радости спряталось где-то в самом углу, но уйти не ушло. …Ну и ладушки. — решил Ахметзянов. — Только расслабляться всерно низзя… Так. Тапки стоят у двери. Что он может делать у двери. Страховать спину тех, кто караулит над буханкой, что ж еще. Если залезли на крышу — значит, а — имеют стволы, б — уверены, что попадут, в — поссыкивают непосредственного контакта; не ссали бы — сели б по-человечески. Что это нам дает. А дает нам это, что они, по ходу, бараны. Значит, если борзануть, они руки к жопе прижмут. Интересно, у караульщика этого есть ствол, или нет? Скорее всего нет. Ладно, все. Пробуем…
Ахмет решил резко выскочить на караульного из-под лестницы и быстро прирезать. Как он будет резать живого человека, он не представлял; нет, техника была ясна, но… В общем, решив положиться на инстинкт самосохранения, этот пункт он опустил, сосредоточившись на моменте своего появления. Была даже шальная мысль спокойно, но быстро выйти из-под лестницы, посмотреть на караульного, как на мебель, и невозмутимо подняться — вот сто пудов, он охуеет и растеряется! — но все сложилось иначе. Караульному захотелось поссать, и, судя по его движухе, он решил поссать прямо вниз по лестнице. Звякнул прикладом по бетону ствол — блин, был все-таки ствол-то! Вжикнула пластиковая молния спортивных штанов, а Ахмет, заранее сморщивщись — …бля, щас обоссыт ведь, гад!.. уже несся вперед, так и не успев продумать план действий. Ссанье караульного, щедро промочившее весь живот и левую ногу, показалось ему неправдоподобно горячим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38