Ведь он пытался убить меня – причем дважды».
Объяснения, данные им и Исабель в полиции, были приняты без лишних вопросов; дежурный капитан только и мог, что выразить им глубочайшее сочувствие.
Однако невыносимым испытанием стала заупокойная месса в лиссабонском соборе. Мигель сидел рядом с Эмилио (даже ему он не решился рассказать о том, что произошло на самом деле) и внимал словам архиепископа, перечислявшего «заслуги этого великого человека». Со своего места на церковной скамье ему была хорошо видна одетая в траур Исабель. На ней была шляпка с густой вуалью, но перед мысленным взором Мигеля самым гротескным образом мелькало ее искаженное страстью лицо с размазавшейся губной помадой.
Он так и не смог пересилить себя и не пришел на поминки. Чтобы избежать каких бы то ни было контактов с Исабель, он улетел в Америку на день раньше.
Но сейчас, оттолкнув от себя эти мучительные мысли, он поднялся с постели, разделся, встал под душ. Холодная вода освежила его, взбодрила, окончательно сняла оставшуюся после утомительного перелета усталость. Он завернулся в одно из больших махровых полотенец, целая стопка которых лежала на столике в душевой, взял с кресла протез и опустился на постель. Пристально всмотрелся в сочетание стали, дерева и кожи, призванное заменить отсутствующую конечность. Вдел культю в протез и закрепил ремни на ляжке.
Ногой в протезе он ступил на пол, чтобы проверить, хорошо ли он «встал». Затем быстро оделся в черный костюм для верховой езды, схватил шляпу и вышел из коттеджа.
Редкий и холодный туман поднимался от сырой травы, придавая всему вокруг несколько призрачные очертания. За белым плетнем в тумане виднелись силуэты медленно движущихся лошадей. Он устремился к ним. Туман быстро рассеивался. Высоко над головой, уже покинутая всеми звездами, в небе светила луна, подобная засидевшемуся на вечеринке и уже успевшему надоесть хозяевам гостю. Поднималось солнце – и в рассветных лучах становилось видно, что белый плетень тянется на добрую милю. На глаза Мигелю попадались все новые и новые лошади. Здесь их, должно быть, по меньшей мере, сотня, подумал он. Он подошел поближе. Здешние лошади были такими странными. И передвигались так медленно. Некоторые из них потянулись ему навстречу.
На Мигеля накатило острое отвращение: лошади были калеками. Хромые, с перебитыми ногами, дряхлые. Все без исключения! Для чего же юная красавица-хозяйка собрала сюда столько искалеченных лошадей? Для чего они ей понадобились?
Гнедой жеребец перекинул голову через плетень и уставился на Мигеля. Почесывая ему голову, Мигель подумал: «Этого коня наверняка били». Медная табличка на кожаном ремешке свидетельствовала о кличке жеребца – Туман. Мигель оттянул ему нижнюю губу и посмотрел на зубы: коняге было, как минимум, двадцать лет. На губе, с изнанки, в розовой мякоти было вытатуировано: У-65-82551. Лошадь для верховой езды 1965-го года рождения. С учетом породы, истинный Мафусаил.
Он прошел вдоль плетня по всему корралю. Не все здешние лошади оказались породистыми. Мигелю попались метисы и квартероны, арабские жеребцы, паламинские, были здесь и пони. Что за странное существо эта самая Патриция Деннисон!
Солнце, теперь уже ярко-красное, вспыхнуло в небе, заливая золотыми лучами все ранчо. Мигель заторопился на конюшню.
Патриция вышла из-под душа и досуха растерлась. Было еще рано – оставалось два часа до прибытия почтальона. Она быстро оделась: джинсы, сапоги для верховой езды, фланелевая рубашка в шашечку. Выйдя из спальни, остановилась перед подаренной отцом картиной, висящей на стене. «Звездолаз». Один только взгляд на эту картину всегда придавал Патриции свежие силы.
Со второго этажа обшитая дубом лестница вела в просторную гостиную, в которой доминировала большая каменная печь. Стоя на площадке, Патриция посмотрела вниз. Она любила свой дом. Когда она обнаружила его, тот представлял собою всего лишь пустую шелуху из-под заброшенного фермерского хозяйства с полудюжиной сараев и других пристроек, находящихся на различных стадиях разрушения. Члены совета директоров пришли в ужас, узнав о ее решении переехать из дворца на Парк-авеню в это забытое Богом место, которое, к тому же, предстояло сначала приобрести. Она случайно подслушала фразу Хорейса Коулмена, сказанную им Эшу, – восстановление фермы равнозначно спуску денег в унитаз, – но она сумела настоять на своем.
И вот она вошла в большую, деревенского стиля кухню, где Конча, ее экономка-мексиканка, уже наливала кофе в большую чашку, на которую была переведена фотография Спорта.
– Спасибо Конча, – сказала Патриция, потянувшись за чашкой, – и обмерла на месте. На столе перед нею лежал небольшой бурый конверт с ливанской маркой.
– Сегодня почтальон пришел пораньше, – ухмыльнулась Конча.
Сердце Патриции бешено забилось. Она стремительно вскрыла конверт.
«Моя бесценная! я не писал вам пару дней, потому что наша больница была практически разрушена налетом израильских бомбардировщиков. Партизаны разместили свою штаб-квартиру в примыкающем здании, надеясь тем самым избежать налета. Но они просчитались – и расплачиваться за это пришлось нам…»
Руки Патриции задрожали. Он жив, с ним все в порядке, – мысленно внушала она себе, надеясь успокоиться. Она присела к столу дочитать письмо.
«На восстановление разрушенного нужна куча денег. Мне придется приехать в Штаты за подаянием. Но в этом есть и хорошая сторона – таким образом я сумею провести с вами День Благодарения. Я уже считаю дни в предвкушении встречи».
Последние слова письма заставили ее покраснеть. Она отпила кофе и посмотрела на ползающих по оконному стеклу муравьев. Она строго-настрого запретила Конче убивать эти крошечные создания, от которых никому на свете не было никакого вреда. Сперва Конча пустилась с нею в отчаянную перепалку: «Они ведь залезают в ящики… в пищу… повсюду». Как раз тогда Патриции и пришла в голову счастливая мысль кормить их у входа в дом, чтобы у муравьев не возникало надобности пускаться на дальнейшие поиски. И теперь блюдечко полное сахара всегда стояло на подоконнике и муравьи сновали туда и сюда, торопясь принести по еще одной сахаринке в родной муравейник. Конча, разумеется, решила, что ее хозяйка – слегка чокнутая; при первом удобном случае она гоняла муравьев и поливала их сильной струей воды.
Патриция с интересом смотрела на насекомых – они шли цепочками, одна вниз, другая вверх. При встрече двое идущих в противоположных направлениях муравьев никогда не забывали на мгновенье соприкоснуться усиками антенн. Нынешним утром ей показалось, будто муравьи делятся друг с дружкой радостной вестью: Том возвращается!
Она аккуратно сложила письмо и сунула его в карман джинсов. Проверила, как обстоят дела на блюдечке в буфетной, на котором держала еду для Фебы, бездомной кошки неопределенной масти, которую она недавно обнаружила на соломе в одном из своих сараев. Феба высунула лукавую мордочку из-за жестянок со сливами и тут же спряталась.
– Вернется, – уверила Патриция Кончу. Та в ответ сделала страшные глаза.
Допив кофе, Патриция пошла на конюшню. Здесь она нашла Денниса. Он стоял рядом со стойлом, в котором держали португальских жеребцов.
– Красивые они, верно?
Патриция погладила Ультимато по слегка подрагивающему носу.
– Истинно так, мисс Деннисон.
– Не могу дождаться, когда же я наконец на них сяду.
– На вашем месте, я бы к ним не притрагивался.
– Что такое? Что ты хочешь сказать?
– Он был здесь сегодня утром – ровно в шесть. Проверил их пищу, выгулял каждого по полчаса, выдал мне строжайшие указания. – Деннис передразнил акцент Мигеля. – Не прикасайся к коням, договорились?
– А где он сейчас?
– Спит.
– Вот как?
– Точно.
– А он не сказал тебе, когда он собирается встать? В ее голосе сквозило явное раздражение.
– Я не решился спросить его об этом.
– Когда встанет, скажи ему, что мне хотелось бы с ним поговорить.
Она произнесла это весьма хмуро и пошла прочь.
– Попробую.
Патриция обернулась на брошенную вслед реплику, потому что ей захотелось посмотреть, какое выражение на лице у Денниса, но он уже исчез в глубине скакового круга, напрямую соединенного с конюшней.
Один из грумов подал ей поводья – Спорт стоял под седлом и был готов к утреннему выезду. Домашние животные всегда доставляли ей одно удовольствие. Ради них она, строго говоря, и жила. Животные были ей семьей – а никакой другой семьи у нее не было. Правда, теперь появился Том.
Проезжая мимо коттеджа, она заметила, что ставни на окнах наглухо закрыты. Какой странный мужчина! Может быть, стоило бы запустить ему камнем в окно, чтобы разбудить? Они еще даже не успели обговорить программу тренировок.
Она сделала круг по ферме, следя за тем, чтобы деревянные колоды были полны воды, плетень – нигде не поврежден, ворота заперты и никто из ее дряхлых питомцев не издох. И вдруг до нее донеслись громкие голоса из амбара, где хранили овес и сено.
– Ах ты сукин сын! Ты же глуп, как пень! – Это был тяжелый голос Эдгара. – Выметайся отсюда со своим птичьим кормом! Здесь мы держим корм только для лошадей.
Подъехав поближе, она поняла, что Эдгар распекает одного из наемных рабочих. Тот пристыженно бормотал что-то, волоча прочь тяжелые мешки.
– А что, Эдгар, неужели это так важно?
В голосе Патриции послышалась легкая укоризна.
– Разумеется, мисс Деннисон. Когда их положишь рядом, они еще, не дай Бог, перемешаются. Такой случай произошел в Джерси. Там издохло семнадцать лошадей.
– Из-за птичьего корма?
– Да, мэм. В мешки с птичьим кормом подсыпан какой-то антибиотик. Для кур это лекарство, а лошадей – убивает.
– Вот и держи свой птичий корм подальше от моего Тумана, – донесся откуда-то сзади женский голос.
Лаура Симпсон, круглолицая женщина с седыми волосами, приближалась к ним, ведя Тумана на веревке.
– Ты что, решила его украсть? – в шутку спросила Патриция.
– Наоборот, возвращаю.
И Лаура смачно хмыкнула.
Патриция спешилась, решив прогуляться с приятельницей, и сразу же почувствовала, увы, знакомый запах.
– Лаура! Ты обещала мне не пить в такую рань.
– Детка, когда тебе стукнет пятьдесят пять, ты поймешь: чтобы мотор заработал, в бак нужно залить горючее.
– Но, Лаура, ты же губишь свое здоровье.
Лаура хмыкнула.
– Мое здоровье! Вот уж на что мне наплевать. Да и ради чего мне жить? Со смертью Джо и Бобби в этой автоаварии я потеряла все.
– Да-да, я знаю, это была ужасная трагедия.
– Честно говоря, единственное, что удерживает меня на свете, это Туман. Если б ты его не взяла и если бы не позволила мне с ним возиться, я бы точно наложила на себя руки.
– Не надо говорить так, Лаура.
– Но это же сущая правда. Ты знаешь, что Туману в этом году исполнилось двадцать пять. Это как раз возраст Бобби. Но когда я прихожу сюда, я принимаюсь сама с собой играть, притворяясь, будто Туман еще молодой жеребец, а Бобби – маленький мальчик, мечтающий, когда вырастет, стать ковбоем. Мы гуляем с ним вдвоем по здешним живописным местам и ведем долгие разговоры. Это единственное, что осталось у меня в жизни. Я понимаю, что я всего лишь несчастная одинокая старуха у тебя на попечении – да и у тебя таких сотни, – но немного порадовать дряхлого Тумана…
Голос Лауры дрогнул, она громко всхлипнула и утерла нос рукавом.
Повинуясь порыву, Патриция обняла ее и прижала к себе.
– Я всегда буду приглядывать за Туманом, да и за тобою тоже. Ты моя лучшая подруга. Знаешь, как много для меня значит, что у меня есть ты? Что я могу поговорить с тобой, могу поведать тебе все свои тайны?
– Ладно, ладно, детка, не то мы с тобой обе, того гляди, разревемся. Слава Богу, я сегодня хотя бы не накрасилась.
Патриция рассмеялась.
– Лаура, ты за словом в карман не полезешь.
– Кстати уж, о карманах. – Лаура полезла в задний карман юбки и извлекла оттуда морковку. – Туман как кролик. – Она сунула морковку ему в рот. – А что насчет этих заморских лошадей, им можно есть морковку?
– Кажется, лучше будет спросить об этом у Мигеля Кардиги.
– А кто это?
– Он прибыл с лошадьми.
– И что он тут будет делать?
– Учить меня верховой езде. Лаура хмыкнула.
– Вот чему тебе не нужно учиться, так это верховой езде. Сама недурно справляешься.
– Нет, ты не понимаешь, – сказала Патриция. – Речь идет о классической езде. В португальском стиле. Эти кони пляшут в хороших руках, наезднику практически не приходится трогать поводья.
– Не поверю в это, пока не увижу своими глазами.
– Ах, Лаура, они такие красивые!
– И стоят наверняка кучу денег.
– Что верно, то верно. Я даже чувствую себя немножечко виноватой.
– Виноватой? Это с твоим-то богатством?
– Я чувствую себя виноватой, потому что трачу столько денег на самое себя. Но когда я выйду замуж, все это, конечно, переменится.
– А ты выходишь замуж? Патриция смутилась.
– Том еще не попросил моей руки, но я без конца представляю себе, что в следующий раз, когда он сюда приедет…
– Что ж, мужик тебе наверняка пригодился бы.
– Знаешь ли… когда я выйду замуж, я собираюсь отказаться от всего наследства, которое оставил мне Дж. Л.
– Что? Да ты просто спятила!
– И Том относится к этому точно так же.
Лаура покачала головой.
– Нет. Ты это не всерьез.
– Ничто не принесет мне такого счастья, как избавление от этого бремени… и, конечно, я постараюсь употребить деньги на какое-нибудь доброе дело.
По лицу Лауры можно было понять, что она огорошена услышанным.
– Что ж… удачи… – пробормотала она. – Вот и все, что я могу тебе сказать.
Глава IV
СТОУН РИДЖ
Патриция выключила свет, перевернулась на бок и задела Таксомотора. «Ах, Такси, – подумала она, – когда-нибудь на твоем месте будет лежать Том, а тебе придется перебраться под кровать. Обидно ведь будет, верно?» И она почесала его за ухом. Таксомотор не шевельнулся, но его хвост радостно завилял по одеялу.
Она лежала спокойно, пребывая на зыбкой границе между явью и сном. В полудреме ей показалось, будто что-то царапает ее по щеке, – и она открыла глаза. Лунный луч проложил себе дорожку через оконное стекло, озарил Фебу, приблудную кошку, сидящую, облизывая лицо Патриции, на подушке… Патриция не посмела прогнать ее – ведь впервые за все время пугливая, практически полудикая кошка проявила признаки привязанности к человеку. Кошка меж тем не унималась. «Так она мне все кожу слижет!» Патриция хихикнула, и кошка, испугавшись, сразу же спрыгнула с кровати.
Теперь у Патриции не было сна ни в одном глазу. Она поглядела на часы: всего лишь полпятого. Она встала налить себе стакан воды и подошла к окну. Что такое? Девушка раздвинула занавеску, чтобы как следует рассмотреть, что происходит за окном, и затаила дыхание.
Мигель Кардига скакал на сером коне, на Ультимато, в серебряном свете едва пошедшей на ущерб луны. Грациозно, как в замедленной съемке, они передвигались по ездовому кругу; перед тем, как сделать очередной шаг, конь фиксировал в воздухе высоко занесенную ногу. Поводьев не было видно; всадник сидел прямо и неподвижно. Он был одет в обтягивающую торс куртку, на голове у него была широкополая шляпа.
Господи, вот бы научиться ездить, как он, подумала Патриция, когда лошадь, начав сложный маневр (задние и передние ноги попарно пересекались), заскользила по кругу. В мягком свете луны это зрелище казалось воистину волшебным. Быстро накинув шерстяную шаль на тонкую ночную рубашку, Патриция заспешила вниз по лестнице. Пока она бежала на круг для верховой езды, под ее босыми ногами трепетала влажная ночная трава. Но Мигеля на кругу уже не было.
У него было какое-то удивительное умение исчезать. За прошедшую с его прибытия неделю Патриция его вообще не видела. Деннис поведал ей, что Мигель встает очень рано, заботится о лошадях, а затем, судя по всему, спит целый день. К тому же, он наверняка пил – в день его прибытия, вместе с седлами и с другим багажом, из фургона выгрузили три ящика вина, а Конча, прибираясь в коттедже, уже обнаружила там несколько пустых бутылок.
Его поступки вызывали раздражающее недоумение. Он строжайшим образом наказал Деннису, чтобы никто не садился на его жеребцов, самое меньшее, неделю и чтобы это вообще никогда не происходило без его присмотра. Но сейчас Патриция, по крайней мере, смогла убедиться в его мастерстве – он оказался истинным сыном своего отца.
Когда она подошла к самому кругу, Мигель внезапно попался ей на глаза, направляясь к стойлу Харпало. Ему пришлось пройти буквально рядом с нею, но сделал он это, глядя прямо перед собой. Она не сомневалась в том, что ее заметили. Когда он начал заниматься с Харпало, она еще раз подивилась его безупречному мастерству.
Позанимавшись с конем и завершив последний пируэт, наездник отправился на конюшню.
Загипнотизированная тем, что предстало ее взору, Патриция пошла за ним следом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Объяснения, данные им и Исабель в полиции, были приняты без лишних вопросов; дежурный капитан только и мог, что выразить им глубочайшее сочувствие.
Однако невыносимым испытанием стала заупокойная месса в лиссабонском соборе. Мигель сидел рядом с Эмилио (даже ему он не решился рассказать о том, что произошло на самом деле) и внимал словам архиепископа, перечислявшего «заслуги этого великого человека». Со своего места на церковной скамье ему была хорошо видна одетая в траур Исабель. На ней была шляпка с густой вуалью, но перед мысленным взором Мигеля самым гротескным образом мелькало ее искаженное страстью лицо с размазавшейся губной помадой.
Он так и не смог пересилить себя и не пришел на поминки. Чтобы избежать каких бы то ни было контактов с Исабель, он улетел в Америку на день раньше.
Но сейчас, оттолкнув от себя эти мучительные мысли, он поднялся с постели, разделся, встал под душ. Холодная вода освежила его, взбодрила, окончательно сняла оставшуюся после утомительного перелета усталость. Он завернулся в одно из больших махровых полотенец, целая стопка которых лежала на столике в душевой, взял с кресла протез и опустился на постель. Пристально всмотрелся в сочетание стали, дерева и кожи, призванное заменить отсутствующую конечность. Вдел культю в протез и закрепил ремни на ляжке.
Ногой в протезе он ступил на пол, чтобы проверить, хорошо ли он «встал». Затем быстро оделся в черный костюм для верховой езды, схватил шляпу и вышел из коттеджа.
Редкий и холодный туман поднимался от сырой травы, придавая всему вокруг несколько призрачные очертания. За белым плетнем в тумане виднелись силуэты медленно движущихся лошадей. Он устремился к ним. Туман быстро рассеивался. Высоко над головой, уже покинутая всеми звездами, в небе светила луна, подобная засидевшемуся на вечеринке и уже успевшему надоесть хозяевам гостю. Поднималось солнце – и в рассветных лучах становилось видно, что белый плетень тянется на добрую милю. На глаза Мигелю попадались все новые и новые лошади. Здесь их, должно быть, по меньшей мере, сотня, подумал он. Он подошел поближе. Здешние лошади были такими странными. И передвигались так медленно. Некоторые из них потянулись ему навстречу.
На Мигеля накатило острое отвращение: лошади были калеками. Хромые, с перебитыми ногами, дряхлые. Все без исключения! Для чего же юная красавица-хозяйка собрала сюда столько искалеченных лошадей? Для чего они ей понадобились?
Гнедой жеребец перекинул голову через плетень и уставился на Мигеля. Почесывая ему голову, Мигель подумал: «Этого коня наверняка били». Медная табличка на кожаном ремешке свидетельствовала о кличке жеребца – Туман. Мигель оттянул ему нижнюю губу и посмотрел на зубы: коняге было, как минимум, двадцать лет. На губе, с изнанки, в розовой мякоти было вытатуировано: У-65-82551. Лошадь для верховой езды 1965-го года рождения. С учетом породы, истинный Мафусаил.
Он прошел вдоль плетня по всему корралю. Не все здешние лошади оказались породистыми. Мигелю попались метисы и квартероны, арабские жеребцы, паламинские, были здесь и пони. Что за странное существо эта самая Патриция Деннисон!
Солнце, теперь уже ярко-красное, вспыхнуло в небе, заливая золотыми лучами все ранчо. Мигель заторопился на конюшню.
Патриция вышла из-под душа и досуха растерлась. Было еще рано – оставалось два часа до прибытия почтальона. Она быстро оделась: джинсы, сапоги для верховой езды, фланелевая рубашка в шашечку. Выйдя из спальни, остановилась перед подаренной отцом картиной, висящей на стене. «Звездолаз». Один только взгляд на эту картину всегда придавал Патриции свежие силы.
Со второго этажа обшитая дубом лестница вела в просторную гостиную, в которой доминировала большая каменная печь. Стоя на площадке, Патриция посмотрела вниз. Она любила свой дом. Когда она обнаружила его, тот представлял собою всего лишь пустую шелуху из-под заброшенного фермерского хозяйства с полудюжиной сараев и других пристроек, находящихся на различных стадиях разрушения. Члены совета директоров пришли в ужас, узнав о ее решении переехать из дворца на Парк-авеню в это забытое Богом место, которое, к тому же, предстояло сначала приобрести. Она случайно подслушала фразу Хорейса Коулмена, сказанную им Эшу, – восстановление фермы равнозначно спуску денег в унитаз, – но она сумела настоять на своем.
И вот она вошла в большую, деревенского стиля кухню, где Конча, ее экономка-мексиканка, уже наливала кофе в большую чашку, на которую была переведена фотография Спорта.
– Спасибо Конча, – сказала Патриция, потянувшись за чашкой, – и обмерла на месте. На столе перед нею лежал небольшой бурый конверт с ливанской маркой.
– Сегодня почтальон пришел пораньше, – ухмыльнулась Конча.
Сердце Патриции бешено забилось. Она стремительно вскрыла конверт.
«Моя бесценная! я не писал вам пару дней, потому что наша больница была практически разрушена налетом израильских бомбардировщиков. Партизаны разместили свою штаб-квартиру в примыкающем здании, надеясь тем самым избежать налета. Но они просчитались – и расплачиваться за это пришлось нам…»
Руки Патриции задрожали. Он жив, с ним все в порядке, – мысленно внушала она себе, надеясь успокоиться. Она присела к столу дочитать письмо.
«На восстановление разрушенного нужна куча денег. Мне придется приехать в Штаты за подаянием. Но в этом есть и хорошая сторона – таким образом я сумею провести с вами День Благодарения. Я уже считаю дни в предвкушении встречи».
Последние слова письма заставили ее покраснеть. Она отпила кофе и посмотрела на ползающих по оконному стеклу муравьев. Она строго-настрого запретила Конче убивать эти крошечные создания, от которых никому на свете не было никакого вреда. Сперва Конча пустилась с нею в отчаянную перепалку: «Они ведь залезают в ящики… в пищу… повсюду». Как раз тогда Патриции и пришла в голову счастливая мысль кормить их у входа в дом, чтобы у муравьев не возникало надобности пускаться на дальнейшие поиски. И теперь блюдечко полное сахара всегда стояло на подоконнике и муравьи сновали туда и сюда, торопясь принести по еще одной сахаринке в родной муравейник. Конча, разумеется, решила, что ее хозяйка – слегка чокнутая; при первом удобном случае она гоняла муравьев и поливала их сильной струей воды.
Патриция с интересом смотрела на насекомых – они шли цепочками, одна вниз, другая вверх. При встрече двое идущих в противоположных направлениях муравьев никогда не забывали на мгновенье соприкоснуться усиками антенн. Нынешним утром ей показалось, будто муравьи делятся друг с дружкой радостной вестью: Том возвращается!
Она аккуратно сложила письмо и сунула его в карман джинсов. Проверила, как обстоят дела на блюдечке в буфетной, на котором держала еду для Фебы, бездомной кошки неопределенной масти, которую она недавно обнаружила на соломе в одном из своих сараев. Феба высунула лукавую мордочку из-за жестянок со сливами и тут же спряталась.
– Вернется, – уверила Патриция Кончу. Та в ответ сделала страшные глаза.
Допив кофе, Патриция пошла на конюшню. Здесь она нашла Денниса. Он стоял рядом со стойлом, в котором держали португальских жеребцов.
– Красивые они, верно?
Патриция погладила Ультимато по слегка подрагивающему носу.
– Истинно так, мисс Деннисон.
– Не могу дождаться, когда же я наконец на них сяду.
– На вашем месте, я бы к ним не притрагивался.
– Что такое? Что ты хочешь сказать?
– Он был здесь сегодня утром – ровно в шесть. Проверил их пищу, выгулял каждого по полчаса, выдал мне строжайшие указания. – Деннис передразнил акцент Мигеля. – Не прикасайся к коням, договорились?
– А где он сейчас?
– Спит.
– Вот как?
– Точно.
– А он не сказал тебе, когда он собирается встать? В ее голосе сквозило явное раздражение.
– Я не решился спросить его об этом.
– Когда встанет, скажи ему, что мне хотелось бы с ним поговорить.
Она произнесла это весьма хмуро и пошла прочь.
– Попробую.
Патриция обернулась на брошенную вслед реплику, потому что ей захотелось посмотреть, какое выражение на лице у Денниса, но он уже исчез в глубине скакового круга, напрямую соединенного с конюшней.
Один из грумов подал ей поводья – Спорт стоял под седлом и был готов к утреннему выезду. Домашние животные всегда доставляли ей одно удовольствие. Ради них она, строго говоря, и жила. Животные были ей семьей – а никакой другой семьи у нее не было. Правда, теперь появился Том.
Проезжая мимо коттеджа, она заметила, что ставни на окнах наглухо закрыты. Какой странный мужчина! Может быть, стоило бы запустить ему камнем в окно, чтобы разбудить? Они еще даже не успели обговорить программу тренировок.
Она сделала круг по ферме, следя за тем, чтобы деревянные колоды были полны воды, плетень – нигде не поврежден, ворота заперты и никто из ее дряхлых питомцев не издох. И вдруг до нее донеслись громкие голоса из амбара, где хранили овес и сено.
– Ах ты сукин сын! Ты же глуп, как пень! – Это был тяжелый голос Эдгара. – Выметайся отсюда со своим птичьим кормом! Здесь мы держим корм только для лошадей.
Подъехав поближе, она поняла, что Эдгар распекает одного из наемных рабочих. Тот пристыженно бормотал что-то, волоча прочь тяжелые мешки.
– А что, Эдгар, неужели это так важно?
В голосе Патриции послышалась легкая укоризна.
– Разумеется, мисс Деннисон. Когда их положишь рядом, они еще, не дай Бог, перемешаются. Такой случай произошел в Джерси. Там издохло семнадцать лошадей.
– Из-за птичьего корма?
– Да, мэм. В мешки с птичьим кормом подсыпан какой-то антибиотик. Для кур это лекарство, а лошадей – убивает.
– Вот и держи свой птичий корм подальше от моего Тумана, – донесся откуда-то сзади женский голос.
Лаура Симпсон, круглолицая женщина с седыми волосами, приближалась к ним, ведя Тумана на веревке.
– Ты что, решила его украсть? – в шутку спросила Патриция.
– Наоборот, возвращаю.
И Лаура смачно хмыкнула.
Патриция спешилась, решив прогуляться с приятельницей, и сразу же почувствовала, увы, знакомый запах.
– Лаура! Ты обещала мне не пить в такую рань.
– Детка, когда тебе стукнет пятьдесят пять, ты поймешь: чтобы мотор заработал, в бак нужно залить горючее.
– Но, Лаура, ты же губишь свое здоровье.
Лаура хмыкнула.
– Мое здоровье! Вот уж на что мне наплевать. Да и ради чего мне жить? Со смертью Джо и Бобби в этой автоаварии я потеряла все.
– Да-да, я знаю, это была ужасная трагедия.
– Честно говоря, единственное, что удерживает меня на свете, это Туман. Если б ты его не взяла и если бы не позволила мне с ним возиться, я бы точно наложила на себя руки.
– Не надо говорить так, Лаура.
– Но это же сущая правда. Ты знаешь, что Туману в этом году исполнилось двадцать пять. Это как раз возраст Бобби. Но когда я прихожу сюда, я принимаюсь сама с собой играть, притворяясь, будто Туман еще молодой жеребец, а Бобби – маленький мальчик, мечтающий, когда вырастет, стать ковбоем. Мы гуляем с ним вдвоем по здешним живописным местам и ведем долгие разговоры. Это единственное, что осталось у меня в жизни. Я понимаю, что я всего лишь несчастная одинокая старуха у тебя на попечении – да и у тебя таких сотни, – но немного порадовать дряхлого Тумана…
Голос Лауры дрогнул, она громко всхлипнула и утерла нос рукавом.
Повинуясь порыву, Патриция обняла ее и прижала к себе.
– Я всегда буду приглядывать за Туманом, да и за тобою тоже. Ты моя лучшая подруга. Знаешь, как много для меня значит, что у меня есть ты? Что я могу поговорить с тобой, могу поведать тебе все свои тайны?
– Ладно, ладно, детка, не то мы с тобой обе, того гляди, разревемся. Слава Богу, я сегодня хотя бы не накрасилась.
Патриция рассмеялась.
– Лаура, ты за словом в карман не полезешь.
– Кстати уж, о карманах. – Лаура полезла в задний карман юбки и извлекла оттуда морковку. – Туман как кролик. – Она сунула морковку ему в рот. – А что насчет этих заморских лошадей, им можно есть морковку?
– Кажется, лучше будет спросить об этом у Мигеля Кардиги.
– А кто это?
– Он прибыл с лошадьми.
– И что он тут будет делать?
– Учить меня верховой езде. Лаура хмыкнула.
– Вот чему тебе не нужно учиться, так это верховой езде. Сама недурно справляешься.
– Нет, ты не понимаешь, – сказала Патриция. – Речь идет о классической езде. В португальском стиле. Эти кони пляшут в хороших руках, наезднику практически не приходится трогать поводья.
– Не поверю в это, пока не увижу своими глазами.
– Ах, Лаура, они такие красивые!
– И стоят наверняка кучу денег.
– Что верно, то верно. Я даже чувствую себя немножечко виноватой.
– Виноватой? Это с твоим-то богатством?
– Я чувствую себя виноватой, потому что трачу столько денег на самое себя. Но когда я выйду замуж, все это, конечно, переменится.
– А ты выходишь замуж? Патриция смутилась.
– Том еще не попросил моей руки, но я без конца представляю себе, что в следующий раз, когда он сюда приедет…
– Что ж, мужик тебе наверняка пригодился бы.
– Знаешь ли… когда я выйду замуж, я собираюсь отказаться от всего наследства, которое оставил мне Дж. Л.
– Что? Да ты просто спятила!
– И Том относится к этому точно так же.
Лаура покачала головой.
– Нет. Ты это не всерьез.
– Ничто не принесет мне такого счастья, как избавление от этого бремени… и, конечно, я постараюсь употребить деньги на какое-нибудь доброе дело.
По лицу Лауры можно было понять, что она огорошена услышанным.
– Что ж… удачи… – пробормотала она. – Вот и все, что я могу тебе сказать.
Глава IV
СТОУН РИДЖ
Патриция выключила свет, перевернулась на бок и задела Таксомотора. «Ах, Такси, – подумала она, – когда-нибудь на твоем месте будет лежать Том, а тебе придется перебраться под кровать. Обидно ведь будет, верно?» И она почесала его за ухом. Таксомотор не шевельнулся, но его хвост радостно завилял по одеялу.
Она лежала спокойно, пребывая на зыбкой границе между явью и сном. В полудреме ей показалось, будто что-то царапает ее по щеке, – и она открыла глаза. Лунный луч проложил себе дорожку через оконное стекло, озарил Фебу, приблудную кошку, сидящую, облизывая лицо Патриции, на подушке… Патриция не посмела прогнать ее – ведь впервые за все время пугливая, практически полудикая кошка проявила признаки привязанности к человеку. Кошка меж тем не унималась. «Так она мне все кожу слижет!» Патриция хихикнула, и кошка, испугавшись, сразу же спрыгнула с кровати.
Теперь у Патриции не было сна ни в одном глазу. Она поглядела на часы: всего лишь полпятого. Она встала налить себе стакан воды и подошла к окну. Что такое? Девушка раздвинула занавеску, чтобы как следует рассмотреть, что происходит за окном, и затаила дыхание.
Мигель Кардига скакал на сером коне, на Ультимато, в серебряном свете едва пошедшей на ущерб луны. Грациозно, как в замедленной съемке, они передвигались по ездовому кругу; перед тем, как сделать очередной шаг, конь фиксировал в воздухе высоко занесенную ногу. Поводьев не было видно; всадник сидел прямо и неподвижно. Он был одет в обтягивающую торс куртку, на голове у него была широкополая шляпа.
Господи, вот бы научиться ездить, как он, подумала Патриция, когда лошадь, начав сложный маневр (задние и передние ноги попарно пересекались), заскользила по кругу. В мягком свете луны это зрелище казалось воистину волшебным. Быстро накинув шерстяную шаль на тонкую ночную рубашку, Патриция заспешила вниз по лестнице. Пока она бежала на круг для верховой езды, под ее босыми ногами трепетала влажная ночная трава. Но Мигеля на кругу уже не было.
У него было какое-то удивительное умение исчезать. За прошедшую с его прибытия неделю Патриция его вообще не видела. Деннис поведал ей, что Мигель встает очень рано, заботится о лошадях, а затем, судя по всему, спит целый день. К тому же, он наверняка пил – в день его прибытия, вместе с седлами и с другим багажом, из фургона выгрузили три ящика вина, а Конча, прибираясь в коттедже, уже обнаружила там несколько пустых бутылок.
Его поступки вызывали раздражающее недоумение. Он строжайшим образом наказал Деннису, чтобы никто не садился на его жеребцов, самое меньшее, неделю и чтобы это вообще никогда не происходило без его присмотра. Но сейчас Патриция, по крайней мере, смогла убедиться в его мастерстве – он оказался истинным сыном своего отца.
Когда она подошла к самому кругу, Мигель внезапно попался ей на глаза, направляясь к стойлу Харпало. Ему пришлось пройти буквально рядом с нею, но сделал он это, глядя прямо перед собой. Она не сомневалась в том, что ее заметили. Когда он начал заниматься с Харпало, она еще раз подивилась его безупречному мастерству.
Позанимавшись с конем и завершив последний пируэт, наездник отправился на конюшню.
Загипнотизированная тем, что предстало ее взору, Патриция пошла за ним следом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34