Уловил, что на трассе Тобольск – Артемовский и ближе к Кольцову ниже шести тысяч обледенение!
– Уловил.
– Поэтому так расставляй по эшелонам, чтобы не загонять в зону обледенения.
Последним выступал руководитель полетов в зоне порта.
– Хочу предупредить; Кольцово, видимо, мы закроем по нулям. Будем только выпускать. По нулям, Роза?
– Возможно, с часу, – откликнулась синоптик. – Но, кажется, с нуля.
– Так вот; не теряя времени, утрясайте вопросы переадресовки самолетов на запасные – Тюмень, Челябинск, Пермь, хотя в Тюмени тоже несладко…
Витковский немного задержался – записывал указания руководителя полетов. «Первое – выяснить, какие идут из Иркутска и Читы». И бросился наверх, к своему пульту.
– Еще раз приветик!
– Привет, Виталий. Веселая у тебя ночь, а? – откликнулся явно обрадованный подсменный.
– Ладно, ладно… – Витковский нашел на пульте нужный тумблер, щелкнул, поднял трубку селектора… – КДП, Витковский. Давайте сведения по трассе Иркутск – Свердловск.
Он записывал, уточнял…
– Рейс 2884? За какое число? За тридцатое марта? Когда вышел из Иркутска? Девятнадцать пятьдесят? Вас понял…
Карандаш бегал по бумаге, записывая данные по остальным рейсам, а натренированный мозг сам собой рассчитывал: «Значит, отец уже идет домой. Пошли, очевидно, через Енисейск – что им делать на южной трассе? Три с половиной тысячи… Если за среднюю путевую скорость взять шестьсот пятьдесят километров, до Кольцова они доберутся за пять с половиной… Хм, Час двадцать…»
– Спасибо, вас понял.
Виталий вернул тумблер и трубку на место, достал сигареты, закурил, глянул на часы… «Без пяти двенадцать. Успею».
– Потерпишь, старик?
– Валяй! – махнул рукой диспетчер.
Телефон в коридоре первого этажа, рядом со штурманской. «Только бы никто не занял!..»
У телефона не было никого. «Пять… семь… один…»
– Мама?
Мать, как он и предчувствовал, ждала его звонка.
– Да, Виталий.
– Опять не спишь?.. Да брось ты! Проглоти пару таблеток… Где отец? Летит, сам буду принимать, я в ночь на восточном. Где сейчас? – Виталий подбородком оттянул рукав пиджака, глянул: без двух двенадцать, – Да где-то над Максимкиным Яром… Чего смеешься? Папкина Аркадия… Слушай, мама, давай летом махнем в этот Максимкин Яр? Представляешь: тайга, дичь на сотни верст вокруг… Когда сядут? Да около часа, я думаю… Позвонишь? Ну зачем, мама?.. Ну и что, если вылетели из расписания? У нас сейчас половина рейсов идет вне расписания – весна!.. Да ничего страшного – циклончики всякие… Да брось, мама! Чего ты со своими предчувствиями… Вот тебе мой приказ – немедленно в постель, две таблетки снотворного! Выполнишь приказ – позвоню. Даю слово – позвоню. Спи! Побежал на пульт.
21 час 43 мин.
Пилотская самолета № 75430
Над Енисейском предстоял поворот, в Геннадий Осипович занялся расчетами: время прохода, курс на Максимкин Яр…
Сколько раз он летал над этим загадочным Максимкиным Яром! Днем, в ясную погоду, он пытался через плечо Селезнева разглядеть, что же это такое – Максимкин Яр. Самый глазастый – Никита – утверждал; что видит две улицы и даже белую церквушку, но врет, конечно, Никита, какая там церквушка с восьми тысяч метров!
У каждого летчика есть, наверное, свой желанный город, куда он стремится попасть, и правдами – неправдами выклянчивает у командира эскадрильи рейс в этот город. Никита влюблен а Адлер, вернее, в море. Иван Невьянцев – в Хабаровск, в Амур с его бесчисленными старицами. Дима Киселев – в Москву, Дима – автомобилист, ему нужны запчасти, а где найти запчасти к «Москвичу», как не в Москве? Командир любят летать в Ташкент: он, хоть скрывает, сладкоежка, от ароматных дынь пьянеет словно от хорошего коньяка. А его вот, штурмана, всю жизнь, сколько он летает над Сибирью, манит этот загадочный Максимкин Яр, над которым ему сегодня придется пройти последний раз…
Командир отряда принял его незамедлительно. – Рад видеть, Геннадий Осипович. Что привело ко мне?
Геннадий Осипович пожал руку, грузно опустился на стул у окна и протянул командиру рапорт. Тот прочел сначала стоя, потом сел за стол, еще раз пробежал и надолго замолчал.
Не далее как на прошлой неделе решился, наконец, вопрос о выдвижении Геннадия Осиповича Витковского на звание заслуженного штурмана СССР, и сейчас все необходимые документы как раз находились на подписи у начальника управления. Но это же нелепо – присваивать высшее летное звание Аэрофлота штурману на пенсии!
– А мы после Хабаровска по графику на учебу сядем, – ответил, помедлив, Геннадий Осипович. – На Хабаровск – три дня, два дня – отдых, четыре – учеба. Сколько получилось? Девять.
– Н – да… Ты, выходит, все обдумал серьезно, – сказал командир отряда.
И опять замолчал, обуреваемый сомнениями. Дело было даже не в том, что начальник управления за уход Витковского, безусловно, устроит ему, начальнику отряда, «промывание» – не мог, мол, уговорить подождать. Жалко, чертовски жалко было терять такого работника – попробуй, найди в управлении, а может, и во всем Аэрофлоте, штурмана, который бы за двадцать пять лет не получил ни одного взыскания, ни разу не сбился с трассы, имел бы столько благодарностей и чистое, без единого прокола, свидетельство! Свидетельство штурмана первого класса!
– Ладно, Геннадий Осипович, – вздохнул командир. – Чего нам с тобой играть в прятки, мы, слава богу, знаем друг друга… Сколько лет?
– Да лет пятнадцать, – ответил, подумав, Витковский.
– Вот, вот. Какие от тебя могут быть секреты? Слышал, поди, что документы на тебя готовим?
Геннадий Осипович поднял голову, встретился взглядом с командиром…
– Неужели не слышал? – Удивился командир. – Такие новости утаить трудно.
– Слышал, – сказал Витковский.
– И что? Все же подал рапорт?
– Подал, – сказал Витковский, и по голосу слышно было, что ему этот разговор крайне неприятен.
– Понял, – сказал командир, вставая. – Жаль.
Но для тебя я сделаю все, как ты хочешь. Не говори пока Селезневу – пусть летает спокойно. Вернетесь из Хабаровска, я ему сам объясню ситуацию. Договорились?
– Договорились, – с облегчением поднялся Геннадий Осипович и крепко, по-медвежьи, двумя руками пожал протянутую руку…
Заплясали стрелки радиокомпасов – признак, что самолет подходит к проводной радиостанции. Радиокомпасов на самолете два: один настраивается на аэропорт удаления, а второй – на порт приближения. Вести самолет по радиокомпасам, казалось бы, проще пареной репы – Добивайся только, чтобы стрелки сливались одну, а это значит, что самолет летит точно по прямой, между приводными станциями. Однако капризней радиокомпаса на самолете прибора не найдешь: то ночной фон, заставляющий стрелки выплясывать черт те что, то закатные помехи, то магнитные бури… Самое верное, конечно, локатор: им можно определять и снос самолета боковым ветром, и нащупывать в грозовых облаках проход, уточнять курс и расстояние до какого-нибудь приметного места на земле – вершины горы или излучины реки. А еще надежнее – диспетчерский локатор: запроси данные по определенному месту, диспетчер даст угол и расстояние, нанеси все это на карту – вот тебе и место, где летишь.
Правда, на этой хабаровской трассе есть несколько районов, где диспетчер, будь даже семи пядей во лбу, не поможет. Тайга на сотни километров вокруг, ни одного жилого поселка, ни одной радиостанции… Тут уж вся надежда на штурмана – выкручивайся как знаешь! Днем еще ничего – астрокомпас можно включить, а вот ночью – только локатор. И сидит штурман от Могочи до Бодайбо, до рези в глазах, вглядываясь в экран локатора: тут озерко знакомое, там Олекма изогнулась кольцом, там Витим завилял… И с каким наслаждением слышишь голос бодайбинского диспетчера: «75410, вы на трассе»!
Но сейчас впереди – Енисейск. Расчетное время пролета – 21.40. Геннадий Осипович прикинул по навигационной линейке и вписал в правую часть штурманского журнала: «21.43».
Иван Иванович полистал справочник, нашел нужную частоту и включил коротковолновую радиостанцию. Через пару минут он протянул командиру листок из блокнота, исписанный цифрами.
– Да-а, – протянул командир. – Невеселая погодка. Того и гляди повернут на Челябинск. – Вспомнил разговор в штурманской Иркутского порта: «Чего вы рветесь? На Урале „твердый“ порт один – Челябинск». Селезнев тогда отшутился: «Челябинск уже, считай, дома… Не Сибирь». – А по сибирским портам что?
– Везде «шторм», – ответил Невьянцев. – До трех Москвы.
– Понятно. До трех Москвы у нас и керосина не хватит. А Семипалатинск?
– То же самое.
– А когда, Осипыч, рассчитываешь добраться до Кольцова?
– В час двадцать, – ответил, помедлив, Витковский. – На участке Васюган – Тобольск ветер в лоб. Километров по пятьдесят будем терять.
– И никак не нажать? – спросил командир. – Может, попросить другой эшелон? Пониже спустимся. Не хочется в Челябинске садиться.
– Послушай эфир – все эшелоны забиты машинами. Да и что толку? Везде ветер в лоб – фронт циклона…
Тут зазвенел зуммер – вызывали на связь бортпроводники. Командир включил динамик, перевел на абонентском щитке переключатель в положение БП и поднес микрофон к губам:
– Что, мать, стряслось у тебя там?
– Командир, – разнеслось на всю кабину, и летчики в удивлении повернулись к динамику – голос Людмилы клокотал от злости. – У нас на борту читинский пассажир.
– Да ты что, мать, в уме? – воскликнул командир. – Как он оказался?
– Перепутал самолет. Секунду – две летчики в недоумении смотрели на динамик, а потом пилотская загремела от хохота.
22 часа 18 мин.
Салон самолета № 75410
Вся жизнь, считал Петр Панфилович, состоят из пустяков – «Достать комплект резины для „Жигулей“? Раз плюнуть – надо только знать, где она может лежать эта резина… Вакуум – фильтр? А что это такое? Виноват, кто выпускает? Свердловский химмаш? Вот, понимаете! нашли проблему! Командировочку – и будет вам фильтр. У вас болит голова о фондах? Есть экспедитор, пусть у него и болит голова, как обойти, виноват, раздобыть эти фонды… Так это не нам фильтр? На обмен? А что Байкальский бумкомбинат имеет для нас? Ха, конечно, бумагу! Вот это операция, я понимаю. Высший уровень!»
Петр Панфилович любит работать по «высшему уровню». И на себя в том числе. Когда у него на заводе спрашивали: «Как ты умудрился отхватить в центре города трехкомнатную квартиру, если вас только двое с женой? Какой идиот тебе выдал ордер?», Петр Панфилович искренне обижался: «Почему идиот? Разве в обменном бюро сидят идиоты? Совершенно нормальные советские граждане!..» И после подробно, пункт за пунктом излагал суть дела: сначала нужно иметь комнату, пусть даже тещину. Потом надо найти старушку – одиночку, у которой после смерти старика осталась однокомнатная полнометражка. Потом эту полнометражку – на двухкомнатную малогабаритную. И так далее. Разумеется, кое-какие доплаты.
– Счастливый вы, Петр Панфилович, – завидовали ему – Это точно! Мне всю жизнь везет!
Повезло ему и в этот раз: потеряв уже всякую надежду вылететь из Иркутска домой, куда его вызвали долгожданной телеграммой, Петр Панфилович вдруг услышал:
– Пассажир Веселов! Пассажир Веселов на Читу!
Вообще-то он был не Веселовым, а Веселым. Но какое это имело значение? Важно, что нужен пассажир на Читу, а ему туда как раз и надо, и ради этого он готов был превратиться хоть в Барабашкина – только бы посадили в самолет.
– Я по телеграмме! – расталкивал он очередь локтями. – Заверено врачом! Место забронировано!
Он так размахивал в воздухе телеграммой и так напирал, что ни у кого из «резерва», образовавшегося еще два дня назад, не повернулся язык остановить Веселого, а тем более – прочесть его телеграмму. Когда регистратор еще раз поторопила, крикнув, что посадка в самолет уже закончена, кто-то из очереди предложил Веселому не толкаться, оторвать контрольный талон и передать на регистрацию по рукам, а самому бежать к самолету. Начальник смены было запротестовала, однако не успела она сказать и двух слов, как в руках у пассажиров «резерва» замелькал оторванный талон.
– Багажа нет! – крикнул Петр Панфилович. – Я побежал!
Петр Панфилович знал, куда бежать. В Иркутске он бывал часто, в аэропорту знал все ходы и выходы, поэтому не стал тратить времени на поиски дежурного по посадке, а бросился прямо к павильону выдачи багажа – там был проход на летное поле.
– Читинский! – закричал он. – Где читинский? У меня дополнительный билет! Вот посадочный, гражданка красивая, сказали бегом, посадки закончена, Куда бежать?
Самолет он нашел без расспросов; только у одного из Илов не было народу. Не было на трапе и дежурных. «Значит, пассажиры в самолете», – сообразил Петр Панфилович.
Он прошел через весь салон и заглянул в следующий – там была кухня. Кухня его не интересовала, он лишь извинился перед молоденькой бортпроводницей:
– Я, понимаете, люблю летать впереди. Рядом с пилотами надежней, верно? – и рухнул в кресло первого ряда.
– Летим? – сказал он соседу моряку и удивился: – Эге! Да вы, я вижу, воздушный моряк!
Моряк, занятый разговором с соседкой, обернулся и сказал:
– А вы, я вижу, из морских летчиков?
– Точно! – рассмеялся Петр Панфилович, – Всю жизнь летаю, моряк, угадал! Такая уж у меня профессия.
– Толкач? – осведомился моряк.
– Ну, зачем… – обиделся Петр Панфилович, – Экспедитор – снабженец. Удостоверения не требуется? Тогда будем знакомы: Веселый Петр Панфилович.
– А точней? – энергично пожал протянутую руку моряк.
– Петя, – обрадовался Петр Панфилович. – Люблю на брудершафт.
– А ты и впрямь веселый!
– Ага, фамилия под характер! А с вами можно на брудершафт? – протянул Петр Панфилович руку соседке моряка.
Та натянуто улыбнулась, поколебалась, Петр Панфилович собрался было уже сделать повисшей нелепо в воздухе рукой какой-нибудь замысловатый жест, но тут соседка смилостивилась и ладошку все же протянула:
– Инна, – И добавила с усмешкой: – А мой друг забыл вам представиться, Звать его Федором, а вот фамилия у него тоже, неверное, под характер.
– Нет! У него фамилия по форме, – рассмеялся Петр Панфилович, – Верно, капитан?
– Ну уж… – усмехнулась опять девушка. – До капитана ему еще лычек пять не хватает, Пока он лишь четвертый помощник, А может, и седьмой – кто их там знает, на море! Разве акулы…
– Штурман, а не помощник, – поправил Инну моряк.
– Во! – обрадовался Петр Панфилович. – Угадал! Одного определенно назову Федей. Федя – моряк, а? Звучит! Хотя, – согнал он с лица улыбку, извлекая из нагрудного кармана телеграмму, – может, она всех трех девчонок принесла? Как понять, Нина, что это значит…
– Инна, боже!
– Виноват, Инна. Так как понять; «Люблю, целую, поздравляю тройней мушкетеров».
– Мушкетеров! – рассмеялась девушка, – Так у вас родилось трое парней? Какое счастье!
– Вот! – воскликнул Петр Панфилович, – Угадал. Я знаешь, Инночка, что им купил «на зубок»? Каждому по бутылке армянского коньяка! Без звездочек! Высший класс! А достал – знаешь как? Э – э! Было дело…
Рассказывать Петр Панфилович и умел и любил Особенно когда аудитория подходящая – а тут такой случай! Инна даже про своего моряка забыла. И Петр Панфилович рассказывал: сначала о близнецах, одного из которых он твердо решил назвать Федей, потом о квартирных обменах, потом о неудачной женитьбе, по том о молодой женушке, которая родила ему сразу трех сыновей…
Петра Панфиловича оборвал голос бортпроводницы:
– Товарищи пассажиры первого салона! Кто хочет принять завтрак, прошу приготовить столики. Столик вы найдете в кармане сиденья.
Веселый глянул на Людмилу и просиял:
– Столик? Будет столик! – воскликнул он, – Приглашаю и вас в ресторан. Прямо в аэропорту. У меня знаете, какое событие? Три мушкетера! Пусть вся Чита лопнет от зависти – такой мы пир закатим!
– Где? – насторожилась Людмила. – Где вы собираетесь пировать?
– Как где? – переспросил Петр Панфилович. – В ресторане аэропорта Чита. Когда мы туда прибываем?
– Так он летит в Читу! – воскликнула Инна. – Ой, подохнуть можно. Он летит в Читу! – зашлась она от смеха. – Он летит в Читу!
22 часа 35 мин.
Москва. Центральная диспетчерская (ЦДС) Аэрофлота
К началу ночной смены голубовато-зеленый небо скреб Аэрофлота, где сосредоточены все основные производственные службы, затихает, гасит свои бесчисленные огни, и освещенными остаются только помещения магистрального телеграфа и Центральной диспетчерской службы – второй и восьмой этажи.
В комнатах ЦДС курить запрещено, и все диспетчеры по очереди выходят в небольшое фойе перед шахтами лифтов, здесь всегда открыты форточки, а с наступлением теплых дней и окно. Днем здесь вечно снуют курьеры, уборщицы, да и начальство нет-нет, а заглянет в «курилку». Зато вечером – тихо, спокойно, хотя тоже, конечно, курить приходится, как говорится «на ходу»:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
– Уловил.
– Поэтому так расставляй по эшелонам, чтобы не загонять в зону обледенения.
Последним выступал руководитель полетов в зоне порта.
– Хочу предупредить; Кольцово, видимо, мы закроем по нулям. Будем только выпускать. По нулям, Роза?
– Возможно, с часу, – откликнулась синоптик. – Но, кажется, с нуля.
– Так вот; не теряя времени, утрясайте вопросы переадресовки самолетов на запасные – Тюмень, Челябинск, Пермь, хотя в Тюмени тоже несладко…
Витковский немного задержался – записывал указания руководителя полетов. «Первое – выяснить, какие идут из Иркутска и Читы». И бросился наверх, к своему пульту.
– Еще раз приветик!
– Привет, Виталий. Веселая у тебя ночь, а? – откликнулся явно обрадованный подсменный.
– Ладно, ладно… – Витковский нашел на пульте нужный тумблер, щелкнул, поднял трубку селектора… – КДП, Витковский. Давайте сведения по трассе Иркутск – Свердловск.
Он записывал, уточнял…
– Рейс 2884? За какое число? За тридцатое марта? Когда вышел из Иркутска? Девятнадцать пятьдесят? Вас понял…
Карандаш бегал по бумаге, записывая данные по остальным рейсам, а натренированный мозг сам собой рассчитывал: «Значит, отец уже идет домой. Пошли, очевидно, через Енисейск – что им делать на южной трассе? Три с половиной тысячи… Если за среднюю путевую скорость взять шестьсот пятьдесят километров, до Кольцова они доберутся за пять с половиной… Хм, Час двадцать…»
– Спасибо, вас понял.
Виталий вернул тумблер и трубку на место, достал сигареты, закурил, глянул на часы… «Без пяти двенадцать. Успею».
– Потерпишь, старик?
– Валяй! – махнул рукой диспетчер.
Телефон в коридоре первого этажа, рядом со штурманской. «Только бы никто не занял!..»
У телефона не было никого. «Пять… семь… один…»
– Мама?
Мать, как он и предчувствовал, ждала его звонка.
– Да, Виталий.
– Опять не спишь?.. Да брось ты! Проглоти пару таблеток… Где отец? Летит, сам буду принимать, я в ночь на восточном. Где сейчас? – Виталий подбородком оттянул рукав пиджака, глянул: без двух двенадцать, – Да где-то над Максимкиным Яром… Чего смеешься? Папкина Аркадия… Слушай, мама, давай летом махнем в этот Максимкин Яр? Представляешь: тайга, дичь на сотни верст вокруг… Когда сядут? Да около часа, я думаю… Позвонишь? Ну зачем, мама?.. Ну и что, если вылетели из расписания? У нас сейчас половина рейсов идет вне расписания – весна!.. Да ничего страшного – циклончики всякие… Да брось, мама! Чего ты со своими предчувствиями… Вот тебе мой приказ – немедленно в постель, две таблетки снотворного! Выполнишь приказ – позвоню. Даю слово – позвоню. Спи! Побежал на пульт.
21 час 43 мин.
Пилотская самолета № 75430
Над Енисейском предстоял поворот, в Геннадий Осипович занялся расчетами: время прохода, курс на Максимкин Яр…
Сколько раз он летал над этим загадочным Максимкиным Яром! Днем, в ясную погоду, он пытался через плечо Селезнева разглядеть, что же это такое – Максимкин Яр. Самый глазастый – Никита – утверждал; что видит две улицы и даже белую церквушку, но врет, конечно, Никита, какая там церквушка с восьми тысяч метров!
У каждого летчика есть, наверное, свой желанный город, куда он стремится попасть, и правдами – неправдами выклянчивает у командира эскадрильи рейс в этот город. Никита влюблен а Адлер, вернее, в море. Иван Невьянцев – в Хабаровск, в Амур с его бесчисленными старицами. Дима Киселев – в Москву, Дима – автомобилист, ему нужны запчасти, а где найти запчасти к «Москвичу», как не в Москве? Командир любят летать в Ташкент: он, хоть скрывает, сладкоежка, от ароматных дынь пьянеет словно от хорошего коньяка. А его вот, штурмана, всю жизнь, сколько он летает над Сибирью, манит этот загадочный Максимкин Яр, над которым ему сегодня придется пройти последний раз…
Командир отряда принял его незамедлительно. – Рад видеть, Геннадий Осипович. Что привело ко мне?
Геннадий Осипович пожал руку, грузно опустился на стул у окна и протянул командиру рапорт. Тот прочел сначала стоя, потом сел за стол, еще раз пробежал и надолго замолчал.
Не далее как на прошлой неделе решился, наконец, вопрос о выдвижении Геннадия Осиповича Витковского на звание заслуженного штурмана СССР, и сейчас все необходимые документы как раз находились на подписи у начальника управления. Но это же нелепо – присваивать высшее летное звание Аэрофлота штурману на пенсии!
– А мы после Хабаровска по графику на учебу сядем, – ответил, помедлив, Геннадий Осипович. – На Хабаровск – три дня, два дня – отдых, четыре – учеба. Сколько получилось? Девять.
– Н – да… Ты, выходит, все обдумал серьезно, – сказал командир отряда.
И опять замолчал, обуреваемый сомнениями. Дело было даже не в том, что начальник управления за уход Витковского, безусловно, устроит ему, начальнику отряда, «промывание» – не мог, мол, уговорить подождать. Жалко, чертовски жалко было терять такого работника – попробуй, найди в управлении, а может, и во всем Аэрофлоте, штурмана, который бы за двадцать пять лет не получил ни одного взыскания, ни разу не сбился с трассы, имел бы столько благодарностей и чистое, без единого прокола, свидетельство! Свидетельство штурмана первого класса!
– Ладно, Геннадий Осипович, – вздохнул командир. – Чего нам с тобой играть в прятки, мы, слава богу, знаем друг друга… Сколько лет?
– Да лет пятнадцать, – ответил, подумав, Витковский.
– Вот, вот. Какие от тебя могут быть секреты? Слышал, поди, что документы на тебя готовим?
Геннадий Осипович поднял голову, встретился взглядом с командиром…
– Неужели не слышал? – Удивился командир. – Такие новости утаить трудно.
– Слышал, – сказал Витковский.
– И что? Все же подал рапорт?
– Подал, – сказал Витковский, и по голосу слышно было, что ему этот разговор крайне неприятен.
– Понял, – сказал командир, вставая. – Жаль.
Но для тебя я сделаю все, как ты хочешь. Не говори пока Селезневу – пусть летает спокойно. Вернетесь из Хабаровска, я ему сам объясню ситуацию. Договорились?
– Договорились, – с облегчением поднялся Геннадий Осипович и крепко, по-медвежьи, двумя руками пожал протянутую руку…
Заплясали стрелки радиокомпасов – признак, что самолет подходит к проводной радиостанции. Радиокомпасов на самолете два: один настраивается на аэропорт удаления, а второй – на порт приближения. Вести самолет по радиокомпасам, казалось бы, проще пареной репы – Добивайся только, чтобы стрелки сливались одну, а это значит, что самолет летит точно по прямой, между приводными станциями. Однако капризней радиокомпаса на самолете прибора не найдешь: то ночной фон, заставляющий стрелки выплясывать черт те что, то закатные помехи, то магнитные бури… Самое верное, конечно, локатор: им можно определять и снос самолета боковым ветром, и нащупывать в грозовых облаках проход, уточнять курс и расстояние до какого-нибудь приметного места на земле – вершины горы или излучины реки. А еще надежнее – диспетчерский локатор: запроси данные по определенному месту, диспетчер даст угол и расстояние, нанеси все это на карту – вот тебе и место, где летишь.
Правда, на этой хабаровской трассе есть несколько районов, где диспетчер, будь даже семи пядей во лбу, не поможет. Тайга на сотни километров вокруг, ни одного жилого поселка, ни одной радиостанции… Тут уж вся надежда на штурмана – выкручивайся как знаешь! Днем еще ничего – астрокомпас можно включить, а вот ночью – только локатор. И сидит штурман от Могочи до Бодайбо, до рези в глазах, вглядываясь в экран локатора: тут озерко знакомое, там Олекма изогнулась кольцом, там Витим завилял… И с каким наслаждением слышишь голос бодайбинского диспетчера: «75410, вы на трассе»!
Но сейчас впереди – Енисейск. Расчетное время пролета – 21.40. Геннадий Осипович прикинул по навигационной линейке и вписал в правую часть штурманского журнала: «21.43».
Иван Иванович полистал справочник, нашел нужную частоту и включил коротковолновую радиостанцию. Через пару минут он протянул командиру листок из блокнота, исписанный цифрами.
– Да-а, – протянул командир. – Невеселая погодка. Того и гляди повернут на Челябинск. – Вспомнил разговор в штурманской Иркутского порта: «Чего вы рветесь? На Урале „твердый“ порт один – Челябинск». Селезнев тогда отшутился: «Челябинск уже, считай, дома… Не Сибирь». – А по сибирским портам что?
– Везде «шторм», – ответил Невьянцев. – До трех Москвы.
– Понятно. До трех Москвы у нас и керосина не хватит. А Семипалатинск?
– То же самое.
– А когда, Осипыч, рассчитываешь добраться до Кольцова?
– В час двадцать, – ответил, помедлив, Витковский. – На участке Васюган – Тобольск ветер в лоб. Километров по пятьдесят будем терять.
– И никак не нажать? – спросил командир. – Может, попросить другой эшелон? Пониже спустимся. Не хочется в Челябинске садиться.
– Послушай эфир – все эшелоны забиты машинами. Да и что толку? Везде ветер в лоб – фронт циклона…
Тут зазвенел зуммер – вызывали на связь бортпроводники. Командир включил динамик, перевел на абонентском щитке переключатель в положение БП и поднес микрофон к губам:
– Что, мать, стряслось у тебя там?
– Командир, – разнеслось на всю кабину, и летчики в удивлении повернулись к динамику – голос Людмилы клокотал от злости. – У нас на борту читинский пассажир.
– Да ты что, мать, в уме? – воскликнул командир. – Как он оказался?
– Перепутал самолет. Секунду – две летчики в недоумении смотрели на динамик, а потом пилотская загремела от хохота.
22 часа 18 мин.
Салон самолета № 75410
Вся жизнь, считал Петр Панфилович, состоят из пустяков – «Достать комплект резины для „Жигулей“? Раз плюнуть – надо только знать, где она может лежать эта резина… Вакуум – фильтр? А что это такое? Виноват, кто выпускает? Свердловский химмаш? Вот, понимаете! нашли проблему! Командировочку – и будет вам фильтр. У вас болит голова о фондах? Есть экспедитор, пусть у него и болит голова, как обойти, виноват, раздобыть эти фонды… Так это не нам фильтр? На обмен? А что Байкальский бумкомбинат имеет для нас? Ха, конечно, бумагу! Вот это операция, я понимаю. Высший уровень!»
Петр Панфилович любит работать по «высшему уровню». И на себя в том числе. Когда у него на заводе спрашивали: «Как ты умудрился отхватить в центре города трехкомнатную квартиру, если вас только двое с женой? Какой идиот тебе выдал ордер?», Петр Панфилович искренне обижался: «Почему идиот? Разве в обменном бюро сидят идиоты? Совершенно нормальные советские граждане!..» И после подробно, пункт за пунктом излагал суть дела: сначала нужно иметь комнату, пусть даже тещину. Потом надо найти старушку – одиночку, у которой после смерти старика осталась однокомнатная полнометражка. Потом эту полнометражку – на двухкомнатную малогабаритную. И так далее. Разумеется, кое-какие доплаты.
– Счастливый вы, Петр Панфилович, – завидовали ему – Это точно! Мне всю жизнь везет!
Повезло ему и в этот раз: потеряв уже всякую надежду вылететь из Иркутска домой, куда его вызвали долгожданной телеграммой, Петр Панфилович вдруг услышал:
– Пассажир Веселов! Пассажир Веселов на Читу!
Вообще-то он был не Веселовым, а Веселым. Но какое это имело значение? Важно, что нужен пассажир на Читу, а ему туда как раз и надо, и ради этого он готов был превратиться хоть в Барабашкина – только бы посадили в самолет.
– Я по телеграмме! – расталкивал он очередь локтями. – Заверено врачом! Место забронировано!
Он так размахивал в воздухе телеграммой и так напирал, что ни у кого из «резерва», образовавшегося еще два дня назад, не повернулся язык остановить Веселого, а тем более – прочесть его телеграмму. Когда регистратор еще раз поторопила, крикнув, что посадка в самолет уже закончена, кто-то из очереди предложил Веселому не толкаться, оторвать контрольный талон и передать на регистрацию по рукам, а самому бежать к самолету. Начальник смены было запротестовала, однако не успела она сказать и двух слов, как в руках у пассажиров «резерва» замелькал оторванный талон.
– Багажа нет! – крикнул Петр Панфилович. – Я побежал!
Петр Панфилович знал, куда бежать. В Иркутске он бывал часто, в аэропорту знал все ходы и выходы, поэтому не стал тратить времени на поиски дежурного по посадке, а бросился прямо к павильону выдачи багажа – там был проход на летное поле.
– Читинский! – закричал он. – Где читинский? У меня дополнительный билет! Вот посадочный, гражданка красивая, сказали бегом, посадки закончена, Куда бежать?
Самолет он нашел без расспросов; только у одного из Илов не было народу. Не было на трапе и дежурных. «Значит, пассажиры в самолете», – сообразил Петр Панфилович.
Он прошел через весь салон и заглянул в следующий – там была кухня. Кухня его не интересовала, он лишь извинился перед молоденькой бортпроводницей:
– Я, понимаете, люблю летать впереди. Рядом с пилотами надежней, верно? – и рухнул в кресло первого ряда.
– Летим? – сказал он соседу моряку и удивился: – Эге! Да вы, я вижу, воздушный моряк!
Моряк, занятый разговором с соседкой, обернулся и сказал:
– А вы, я вижу, из морских летчиков?
– Точно! – рассмеялся Петр Панфилович, – Всю жизнь летаю, моряк, угадал! Такая уж у меня профессия.
– Толкач? – осведомился моряк.
– Ну, зачем… – обиделся Петр Панфилович, – Экспедитор – снабженец. Удостоверения не требуется? Тогда будем знакомы: Веселый Петр Панфилович.
– А точней? – энергично пожал протянутую руку моряк.
– Петя, – обрадовался Петр Панфилович. – Люблю на брудершафт.
– А ты и впрямь веселый!
– Ага, фамилия под характер! А с вами можно на брудершафт? – протянул Петр Панфилович руку соседке моряка.
Та натянуто улыбнулась, поколебалась, Петр Панфилович собрался было уже сделать повисшей нелепо в воздухе рукой какой-нибудь замысловатый жест, но тут соседка смилостивилась и ладошку все же протянула:
– Инна, – И добавила с усмешкой: – А мой друг забыл вам представиться, Звать его Федором, а вот фамилия у него тоже, неверное, под характер.
– Нет! У него фамилия по форме, – рассмеялся Петр Панфилович, – Верно, капитан?
– Ну уж… – усмехнулась опять девушка. – До капитана ему еще лычек пять не хватает, Пока он лишь четвертый помощник, А может, и седьмой – кто их там знает, на море! Разве акулы…
– Штурман, а не помощник, – поправил Инну моряк.
– Во! – обрадовался Петр Панфилович. – Угадал! Одного определенно назову Федей. Федя – моряк, а? Звучит! Хотя, – согнал он с лица улыбку, извлекая из нагрудного кармана телеграмму, – может, она всех трех девчонок принесла? Как понять, Нина, что это значит…
– Инна, боже!
– Виноват, Инна. Так как понять; «Люблю, целую, поздравляю тройней мушкетеров».
– Мушкетеров! – рассмеялась девушка, – Так у вас родилось трое парней? Какое счастье!
– Вот! – воскликнул Петр Панфилович, – Угадал. Я знаешь, Инночка, что им купил «на зубок»? Каждому по бутылке армянского коньяка! Без звездочек! Высший класс! А достал – знаешь как? Э – э! Было дело…
Рассказывать Петр Панфилович и умел и любил Особенно когда аудитория подходящая – а тут такой случай! Инна даже про своего моряка забыла. И Петр Панфилович рассказывал: сначала о близнецах, одного из которых он твердо решил назвать Федей, потом о квартирных обменах, потом о неудачной женитьбе, по том о молодой женушке, которая родила ему сразу трех сыновей…
Петра Панфиловича оборвал голос бортпроводницы:
– Товарищи пассажиры первого салона! Кто хочет принять завтрак, прошу приготовить столики. Столик вы найдете в кармане сиденья.
Веселый глянул на Людмилу и просиял:
– Столик? Будет столик! – воскликнул он, – Приглашаю и вас в ресторан. Прямо в аэропорту. У меня знаете, какое событие? Три мушкетера! Пусть вся Чита лопнет от зависти – такой мы пир закатим!
– Где? – насторожилась Людмила. – Где вы собираетесь пировать?
– Как где? – переспросил Петр Панфилович. – В ресторане аэропорта Чита. Когда мы туда прибываем?
– Так он летит в Читу! – воскликнула Инна. – Ой, подохнуть можно. Он летит в Читу! – зашлась она от смеха. – Он летит в Читу!
22 часа 35 мин.
Москва. Центральная диспетчерская (ЦДС) Аэрофлота
К началу ночной смены голубовато-зеленый небо скреб Аэрофлота, где сосредоточены все основные производственные службы, затихает, гасит свои бесчисленные огни, и освещенными остаются только помещения магистрального телеграфа и Центральной диспетчерской службы – второй и восьмой этажи.
В комнатах ЦДС курить запрещено, и все диспетчеры по очереди выходят в небольшое фойе перед шахтами лифтов, здесь всегда открыты форточки, а с наступлением теплых дней и окно. Днем здесь вечно снуют курьеры, уборщицы, да и начальство нет-нет, а заглянет в «курилку». Зато вечером – тихо, спокойно, хотя тоже, конечно, курить приходится, как говорится «на ходу»:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11