А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Ну да, вся эта романтическая дребедень, которая делает жизнь интересней. Людям это нужно не меньше, чем низкие цены на бензин или детское питание без дуста. Твой бывший дружок наверняка даже соски тебе не целовал как следует из боязни, что в них скопились пестициды.
Услышав про себя, соски принцессы тотчас встали по стойке «смирно».
– В начале моей бунтарской карьеры (не важно, когда именно), сразу после первого побега из тюрьмы, я участвовал в угоне самолета на Кубу. Кастро, тот еще лис, предоставил мне политическое убежище, но не прожил я в Гаване и месяца, как отвязал с пристани лодку с подвесным мотором и на всех парах погнал к островам Флорида-Киз. Своей монотонностью социалистическая система наводила на меня смертную тоску. Куба не была для меня загадкой, в ее жизни полностью отсутствовали свежесть и новизна, и что хуже всего, там не было никакого выбора. Согласен, капитализм способствует процветанию множества отвратительных пороков, но по крайней мере жить в капиталистическом обществе увлекательно, потому что у тебя всегда есть возможности. Борьба в Америке – это борьба индивидуумов, а если у человека достаточно ума, силы воли и сообразительности, перед ним открываются перспективы поинтереснее, чем вид на сортир торговца автомашинами. При социализме ты такой же, как все, не хуже и не лучше.
– Но это же и есть равенство!
– Бред собачий. Абсолютно неромантичный, непривлекательный бред. Суть равенства не в том, чтобы иметь одинаковый взгляд на разные вещи, а в том, чтобы видеть разные вещи по-разному.
– Может, ты и прав. – Ли-Шери снова покрутила в руках туалетную бумагу. Она провела скомканным клочком по столу и рассеянно стерла со стекла целый архипелаг из пятен. Как вы думаете, это и есть пресловутая «сила стихий»?
– Я совершенно не чувствую себя такой же, как все. Особенно когда я рядом с тобой. Но от этого мне только сильнее хочется помочь тем, кому повезло в жизни меньше меня.
– Везения и невезения в мире всегда поровну. Если одному человеку чертовски везет, то другому достанется порция невезения первого. Добро и зло тоже находятся в равновесии. Мы не в силах искоренить зло, мы лишь можем изгнать его, заставить убраться из города. Уходя, зло непременно заберет с собой какую-то частицу добра, и нам не дано изменить соотношение добра и зла. Все, на что мы способны, – это не давать жизни застаиваться, чтобы ни добро, ни зло не успели загустеть. Вот когда дела по-настоящему плохи. Жизнь – как бульон: его нужно постоянно помешивать, иначе на поверхности соберется мутная пена. – Бернард помолчал. – И вообще, по твоим словам, тебе не очень-то везло в последнее время.
– Все может перемениться. Ты возродил мою веру в романтическую дребедень, а через сорок минут начнет выступать Ральф Надер. Позволь мне задать еще один вопрос: если я олицетворяю всякую волшебную ерунду и закуску для драконов – ну надо же, закуску для драконов! – что олицетворяешь ты?
– Я? Непостоянство, неустойчивость, неожиданность, неупорядоченность, неподчинение закону, дурной вкус, веселье и штучки, которые взрываются по ночам.
– Ну полный набор сорвиголовы! То есть ты взаправду совершал эти ужасные гадости – угонял самолеты, взрывал банки?
– Нет, банки не взрывал. Банки – поле деятельности преступников. Как снаружи, так и внутри. Бунтари никогда…
– Тебя послушать, так бунтари – особенные люди.
– Не то чтобы особенные. Если ты честна, то рано или поздно вступишь в конфликт со своей системой ценностей, и тогда тебе придется отделять правильное от дозволенного. В метафизическом смысле эта проблема заставит тебя взбунтоваться и бежать от самой себя. Америка кишит метафизическими изгоями-бунтарями.
– Из огня да в полымя, так, Бернард? Признаю мужественность этого поступка. Нет, правда. Но, честно говоря, по-моему, ты вылепил себя по какому-то шаблону.
– Вполне возможно. Мне плевать. Каждый любитель ретро-автомобилей скажет тебе, что старые модели гораздо красивее новых, хотя в них и не такие мощные движки. Жертвующие красотой ради повышения кпд получают по заслугам.
– Можешь сколько угодно балдеть от своей роли прекрасного шаблона – чем бы для тебя это ни обернулось, но лично мне балдеть не позволит совесть. И, черт побери, я категорически отказываюсь быть закуской для драконов. Еще неизвестно, кто кого скорее спасет – ты меня или я тебя.
– Я – бунтарь, а не герой и вовсе не собирался тебя спасать. Мы одновременно и драконы, и рыцари, и мы должны спасти себя от себя же самих. Однако даже бунтари исполняют свой долг, и я привез динамит на Мауи, чтобы напомнить экологическому симпозиуму: добро может выглядеть так же банально, как зло. А что касается тебя, гм… Неужели ты думаешь, что я сдержу свои чувства после того, как увидел твои волосы?
Ли-Шери поднесла прядь волос к глазам. Потом, словно для сравнения, она приблизилась к Бернарду, сидевшему напротив, и внимательно изучила один из его кудрявых вихров. Волосы большинства рыжих имеют оранжевый оттенок, но шевелюра Бернарда была огненно-красной. Красный – первый цвет спектра и последний, который доступен глазу умирающего. Это был истинно красный цвет, и он пожарной сиреной ревел над головами Бернарда Мики Рэнгла и принцессы Ли-Шери.
Далее последовала пауза, напряженная и неловкая, которую в конце концов нарушил резкий звук расстегивающейся молнии: Бернард внезапно сунул руку в штаны, проворным жестом шаловливого мальчугана выдернул один волосок и торжествующе поднял его вверх. Волосок пылал, будто медная нить накаливания.
– У тебя есть что-нибудь против этого? – бросил вызов Дятел.
О'кей, приятель. О'кейо'кейо'кейо'кейо'кейо'кей. Опустив руку под стол, на котором лежала карта Гавайев с лишними атоллами, принцесса пошарила в глубинах юбки. Ее пальцы скользнули вверх по бедру к трусикам и выполнили какие-то сложные движения. Ли-Шери дернула. Ай! Черт, больно. Принцесса дернула еще раз. Оп-ля! В ее руке красовался жесткий и кучерявый волосок, красный, как нитка из знамени социализма.
– Что скажешь? – весело спросила она и только тут заметила, что на кончике волоска, будто лягушачья икринка, предательски повисла крошечная капля вязкой жидкости. О Господи, нет! Ладонь принцессы, сжимавшая туалетную бумагу, вдруг ослабела. Комок, кружась, полетел на пол, точно раненая голубка. Щеки Ли-Шери стали такого же цвета, как ее волосы, даже еще алее. Она чуть не умерла со стыда.
– Что я скажу? – переспросил Дятел голосом, полным нежности. – Я скажу, что это может сделать мир значительно лучше.
39

«В последней четверти двадцатого века резко возросли темпы вертикальной интеграции пищевых конгломератов – в частности, в птицеводческой отрасли. Тем не менее для городского населения Америки невероятно тяжелый, кабальный труд фермеров-птицеводов остается практически незамеченным».
В лунном свете, льющемся сквозь крону огромного баньяна, Герой обращался к массам. В своем недорогом сером костюме и безнадежно-унылом галстуке он точно так же мог выступать не в Лахайне, а где-нибудь в Филадельфии, но говорил он с такой колоссальной убедительностью и прямотой, что от одного звука его голоса мангусты в парке перед публичной библиотекой бросали охоту на пуделей, и даже фурии из шайки Монтаны Джуди, превратившие дневной семинар в кромешный ад, тихо сидели на травке в почтительном молчании. Не считая пары-тройки пластмассовых японских вееров да пересохших губ Героя, единственным шевелящимся объектом в Баньян-парке была дряхлая компаньонка принцессы, которая ряд за рядом прочесывала толпу в поисках своей подопечной.
«Как, например, обычной домохозяйке определить, нет ли в купленном мясе гормонов, антибиотиков, пестицидов или нитратов, как ей избавиться от этой химии и избытка влаги в перемороженной курице, свинине или полуфабрикатах?»
Вздыхая, захлебываясь слюной и причмокивая, Бернард и Ли-Шери целовались как сумасшедшие. Общались, так сказать, на языках. Будто лось на соляном лизунце, Бернард языком стер с лица Ли-Шери последние слезы и даже слизнул дрожавшую на кончике ее носа соплю. Словно не удовлетворившись работой языка, Дятел засунул в рот принцессе еще и палец и с его помощью начал читать скользкие и горячие брайлевские строчки. Ли-Шери принялась сосать его палец и прижалась к Бернарду так крепко, что он зашатался и чуть не упал на правый борт шлюпа. Океан в гавани хмурился волнами прилива, а принцесса и Дятел пока что не были настоящими моряками и не могли похвастать умением держать равновесие во время качки. Медленно, сантиметр за сантиметром, веснушчатая рука Бернарда упорно поднималась все выше, под юбку принцессе. Ее трусики практически растворились под его пальцами. Боже милостивый! Если бы в эту минуту король Макс позвонил своему букмекеру, он бы узнал, что ставки против целибата подскочили до восьми к одному.
«Толкачи химической промышленности сделали так, что правительство тормозит исследования по поиску альтернативных и более безопасных методов борьбы с сельскохозяйственными вредителями».
Бернард протянул принцессе капсулу и стакан текилы.
– На-ка, глотай.
– Что это?
– Ши-линк. Китайский контрацептив. Старинное проверенное средство. Одна капсула действует несколько месяцев. Ну же, детка.
– Я не совсем уверена… А что в ней?
– Четыре компонента бессмертия.
– Всего четыре. Шесть как-то надежнее.
– Глотай.
– С шестью компонентами уж точно можно делать все что угодно.
– Глотай.
Принцесса послушно проглотила капсулу, стараясь не думать о цепочке марширующих по восемь в ряд китайцев, которая опоясывает весь земной шар.
– А потом я научу тебя лунацепции – тому, как соотнести свой гормональный цикл с лунным. Твой организм будет работать в полном соответствии с фазами луны. Метод гарантирует стопроцентную надежность и полную гармонию с окружающим миром. Идея – блеск!
Принцессу так приятно удивило все, что она услышала, так растрогала забота этого чокнутого террориста о ее чреве, что она обвила руками его шею и поцеловала, как будто сочла его старомодным – кстати, на месте Ли-Шери многие решили бы так же. Вскоре она обнаружила, что ей удается одновременно смеяться, целоваться и раздеваться. Закусите губу и страдайте молча, бывшие президенты-республиканцы!
«Конкуренция, свобода предпринимательства и открытый рынок никогда не служили и не должны служить символическими фиговыми листьями для корпоративного социализма и монополистического капитализма».
Интересно, сознавал ли Герой, что, пока он говорил о символических листьях, пышная крона из листьев самых что ни на есть настоящих образовала полог, заслонивший глянец его делового костюма от игривых лучей луны?
На борту «Развеселой пирушки» тем временем слетел последний фиговый листок. Шорты Бернарда – разумеется, черные – упали на палубу в тот самый миг, когда Ли-Шери перешагнула через свои трусики. Их нижнее белье просто валялось, собирая пыль, подобно заброшенным городам-призракам после того, как иссякнут месторождения нейлона.
Они повалились на нижнюю койку. Сильное возбуждение принцессе доводилось испытывать и раньше, но никогда еще она не ощущала такого покоя. Обрамлением улыбки стали ее колени. Не попасть в эту цель было довольно сложно. Луна, желтая, как лимон, проникла на шлюп через иллюминатор и засверкала на капельках влаги вокруг мишени. Бернард не промахнулся и вонзил свое орудие.
– Боже, как хорошо-то! – воскликнула принцесса.
– Ня-ям, – простонал Бернард.
Океан качал корабль, словно подталкивая их к продолжению.
«В крупных промышленных компаниях до сих пор распространена, хотя и редко озвучивается на публике, отговорка, что загрязнение воздуха – это «цена прогресса» и «запах свежих денег».
Постепенно состав воздуха в каюте изменился: теперь в нем было две части кислорода, одна – азота и еще три части любовных испарений. Каюта наполнилась влажными парами, как паруса – ветром, и на этих парусах корабль любви рассекал волны экстаза. Аромат вагины был таким резким, что на судне выбило люки. Запах семени залил трюм.
– О-о, – восхитилась принцесса. – Мы пахнем чудесно!
– Прямо хоть ешь, – согласился Бернард, потом подумал о том, что сказал. У него родилась идея.
«Несмотря на нынешнюю озабоченность экологической ситуацией и поиски решений студенческими и общественными объединениями, одна из важнейших структур нами почему-то игнорируется или ей почти не придается значения».
Принцесса и Дятел затихли, чтобы немного отдышаться и унять бешеную барабанную дробь в крови. Они лежали, глядя друг другу в глаза во всеобъемлющем гипнотическом любовном трансе, парализующем волю, когда Ли-Шери вдруг сказала:
– А знаешь, Бернард, ты поступил не очень красиво.
– Прости, я думал, тебе понравится. Некоторые женщины запрещают… любить эту часть тела – не знаю, может, им больно, – но я старался быть осторожным, а судя по звукам, которые ты издавала, тебе явно было хорошо.
– Да я не об этом, дурачок. Мне и вправду понравилось. У меня это в первый раз. Представляешь, до тебя никто не касался меня там даже пальцем. Моим дружкам, наверное, и в голову не приходило, что у принцесс вообще есть задний проход. – Ли-Шери благодарно чмокнула Бернарда. – Я имела в виду совсем другое, мой глупенький террорист, – твой звонок в полицию. Бедные посланцы Аргона!
– А, эти. Ну, во-первых, детка, если они действительно прилетели сюда аж с самого Аргона, то без труда выберутся из лахайнской тюрьмы. Во-вторых, все, что они говорили о рыжих, – это преступление против природы. Природа потребовала возмездия. В-третьих, Дятел гордится своими поступками и даже теми из них, которые носят оттенок путаницы и неразберихи. Он не позволит каким-то нахалам из космоса поставить себе в заслугу вполне достойный взрыв, произведенный квалифицированным специалистом. Когда-нибудь он раскроет всю правду. Но не сейчас. До окончания срока давности по его делам осталось еще одиннадцать месяцев, после чего он планирует сделать несколько особенно эффектных выходов на публику.
– Через одиннадцать месяцев ты будешь свободен?
– Если это можно назвать свободой, то да.
– Меня это почему-то ужасно радует.
– Уж и не знаю – почему.
Они прижались еще теснее, так что прижиматься дальше было уже некуда, разве что перелезть друг через друга, и снова принялись целоваться. Средний палец Бернарда начал погружаться в вагину Ли-Шери, но принцесса вытащила его оттуда и засунула – одновременно испытывая неудобство и непонятный восторг – себе в анус.
– Территория вне закона, – шепнула она.
«Сегодня как никогда необходимо, чтобы общественность настойчиво требовала равноправия между законом и промышленными технологиями, которое поможет ослабить влияние крупных корпораций, стремящихся повернуть природу против человека. Благодарю за внимание, дамы и господа. Всего доброго, спокойной ночи».
Как вам кажется, поверил ли огромный баньян, что одобрительные возгласы и хлопки предназначались ему? Луна-то прекрасно понимала, что в последней четверти двадцатого века рассчитывать на аплодисменты ей не стоит. Герой скорее кивнул, чем поклонился, сошел с импровизированной сцены и скромно удалился из парка в своих замызганных туфлях.
Если успеху рукоплещут, а провал сопровождается свистом и шиканьем, то за свою работу в тот вечер Хулиетта заслужила второе. Целый час она потратила на поиски своей молодой хозяйки и питомицы, но, так и не найдя ее, покинула Баньян-парк вслед за Героем.
Бернард и Ли-Шери могли с чистой совестью себе поаплодировать, но свежеиспеченные любовники редко считают это «успехом», и, кроме того, они слишком утомились, чтобы встать и устроить себе заслуженную овацию. Им тоже настала пора попрощаться.
Они сели на койку, выпили текилы – один бокал на двоих – и схрумкали пачку «Хостесс Твинкиз». Словно туристы у подножия вулкана, они увлеченно следили, как струйка полупрозрачной лавы стекает по внутренней стороне принцессиного бедра.
– У тебя в запасе был целый литр, – заметила Ли-Шери.
– Это потому, что я регулярно ем «Хостесс Твинкиз», – отозвался Бернард.
Принцесса обмакнула палец в вязкую жидкость, сунула его в свой прелестный ротик и радостно захихикала.
– Я слыхал, по вкусу это напоминает пластмассу.
– Суп-пюре из протертого террориста. Надеюсь, когда-нибудь мне достанется вся банка.
– Ты знаешь, как ее открыть.
Пошатываясь, будто со сна, принцесса встала с койки.
– Не уверена, что я смогу идти.
– Тогда я тебя понесу.
– Это и есть любовь?
– Я больше не знаю, что такое любовь. Неделю назад у меня была масса идей насчет того, что такое любовь и как ее удержать. Но теперь, влюбившись по-настоящему, я как-то сразу катастрофически поглупел.
Принцесса тоже чувствовала себя немного глупо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29