Все уехали домой, остался один Джин Халфорд, который стоял в зале и разговаривал с управляющим.
– Я ужасно огорчился, когда услышал, – сказал мне Халфорд.
– Мы все огорчились. Где вы ночуете?
– Должен был переночевать в городе, но теперь не знаю, как добраться, не уехал на автобусе, потому что дожидался вас.
Любопытство, волнение и жалость промелькнули в его темно-зеленых глазах.
– Ну так какого дьявола раздумывать, едемте с нами, – сердито буркнул Крэм. – В машине уместятся семеро, а утром я вступлю в общество автолюбителей. Моя фамилия Крэм. Детектив Крэм.
– А моя – Халфорд. Вы расследуете убийство?
– Пока не знаю.
– Счастливый вы человек, мистер Крэм. Можете так спокойно относиться к подобным кошмарам.
– Я хотел сказать, что пока не знаю, убийство ли это, – огрызнулся Крэм. – А вы знаете?
– Кончая жизнь самоубийством, женщины обычно предпочитают другие способы, – уверенно заявил Халфорд. – Если, разумеется, у них нет особой причины для того, чтобы безобразно выглядеть после смерти. – Он злобно взглянул на Эрика и тут же отвел глаза. – Любовь не сильнее смерти, в отличие от тщеславия.
Эрику было не до обид, и он не слушал Халфорда. Его светлые глаза застыли, словно камни; ослепший от отчаянья и жалости, он не видел перед собой никого, кроме Сью.
– Попридержите язык, – пригрозил я Халфорду, – или я его вырву.
Он рассмеялся беззаботно и мерзко.
Глава 3
Проснувшись, я посмотрел на часы, они показывали пять. С минуту я лежал, ощущая внутри пустоту и с напряжением ожидая, когда зазвонит штабной колокол. Затем я понял, не испытав и малейшего облегчения, что нахожусь на верхней койке в Эриковой каюте на эсминце в Перл-Харбор, по которой теперь ни один враг долго-долго не нанесет удара. И все равно я не мог расслабиться. Есть вещи, поражающие воображение куда больше, чем самолеты камикадзе, вот они-то и не давали мне всю ночь покоя.
В каюте горел свет, я придвинулся к краю койки и свесился вниз. Эрик сидел на металлическом стуле, около металлического стола, широко расставив ноги на металлическом полу. Он не разделся, и по его окаменевшей сутулой спине можно было понять, что он сидит тут давно и ужасно устал.
Голос его, впрочем, прозвучал как ни в чем не бывало, когда, услышав, что я зашевелился, он повернулся и сказал:
– Спи, Сэм, еще совсем рано. Тебя беспокоит свет?
– Нет, меня беспокоишь ты. Почему бы тебе не отдохнуть?
– Я попробовал, но не смог заснуть.
Эрик встал и зажег сигарету, быстро и уверенно. В его лихорадочных движениях ощущалась энергия человека, который не просто смирился с бессонницей, но воспринимает ее как нечто само собой разумеющееся. Я наблюдал за ним с ощущением, что сон – это чудо, которое ежедневно случается с теми, кто в него верит: с идиотами, детьми или пьяными до беспамятства. И я понял, что больше и мне не уснуть.
– Кухулин из Ольстера, измученный ранами и утомленный сраженьями, – сказал я, – не отдыхал, как простые смертные. Он находил место, где мог упражняться, сколько хватало сил.
– Ему это помогало? – спросил Эрик. На его лице промелькнуло жалкое подобие улыбки.
– В конце концов он рехнулся.
Я свесил ноги с койки и спрыгнул вниз. Эрик подвинул мне стул и протянул сигарету.
– Если ты беспокоишься обо мне, то напрасно, – сказал он. – Я неисправимый эгоист и слишком практичен, чтобы не то что свихнуться, а даже сделать вид, что свихнулся.
– Мне показалось, что притворяться ты наконец научился. Но, если ты полагаешь, что я вырвался из объятий Морфея, чтобы обсудить твою персону, ты ошибаешься. Лучше я тебе еще что-нибудь расскажу про Кухулина. Стиви Смит сочинил про него забавный стишок…
– Не отвлекай меня. Я думал о том, что случилось со Сью.
– Хорошо, – согласился я. – Мы поговорим о Сью Шолто. А потом, через пару дней или пару недель, перейдем к твоей жене.
– Моя жена тут совершенно ни при чем, – ответил он монотонно, будто повторяя заклинание, – Надеюсь, Господь не позволит ей узнать о случившемся.
– И тем не менее она узнает. Ты сам ей расскажешь, Эрик. У тебя, парень, такой характер, что ты обязательно попросишь ее тебя утешить. А она – из тех женщин, что непременно утешат. Именно поэтому ты на ней женился и никогда не бросишь.
– Не брошу? – переспросил он печально. – Если бы я только мог предположить, что Сью натворит такое…
– Итак, ты все разложил по полочкам. Она себя убила, потому что не могла заполучить тебя. Знаешь, твоя теория построена главным образом на тщеславии. Ты чувствуешь, что виноват в случившемся несчастье, и, не зная его истинных причин, приходишь к заключению, что Сью убила себя из-за тебя. Если ты чувствуешь себя виноватым, значит, виноват.
– У тебя прекрасные намерения. Столь благие, что ими вполне можно вымостить дорогу в ад. Но факты нельзя изменить с помощью слов.
– Какие факты? Ты не знаешь, совершила ли Сью самоубийство. Возможно, ее убили. Халфорд уверен, что убили.
– Убили? Зачем кому-то понадобилось убивать Сью?
– Не знаю. Детектив Крэм тоже не знает. А ты знаешь?
– Совершенно неправдоподобная идея.
Эрик приучил себя к мысли, что Сью покончила с собой, и предположение о возможном убийстве застало его врасплох, еще раз больно ударив по незащищенному месту.
– Убийство всегда неправдоподобно, – сказал я. – Потому оно и является преступлением, которое карается смертью. Но такое случается. Может, случилось и прошлой ночью.
– Ты же не поверил чепухе про Гектора Ленда? Собачья чушь. Ленд чудак, но преступление на сексуальной почве – такое на него не похоже.
– Это не преступление на сексуальной почве. У Сэйво есть доказательства. А почему Ленд – чудак?
– Мне не так много о нем известно. Хочу разузнать побольше. Раз или два он не подчинился старшему по званию, побывал у Капитанской мачты, получал наряды вне очереди и тому подобное. Судя по отдельным высказываниям, у него здорово развито расовое чувство. Не могу сказать, что для него типичны какие-то революционные или разрушительные идеи, но он будоражит других стюардов. Мне кажется, Ленд один из главарей у черных ребят, любителей азартных игр.
– Играют не только черные. Не встречал ни одного военного моряка, который бы не играл. Да и просто военного или просто моряка.
– Знаю. Но приходится следить, чтобы они не зарывались. Надо за многим следить, даже если и не мечтаешь в точности следовать уставу военно-морского флота. Устав запрещает азартные игры на американских военных кораблях, что в нашей интерпретации означает, что играть можно, но не слишком часто, причем в специально отведенных местах и только в отведенное для этого время. Я собираюсь выяснить, чем занимался Гектор Ленд до того, как ступил на борт нашего судна.
Чьи-то шлепанцы застучали по проходу, и за серым противопожарным занавесом, закрывавшим люк, промелькнула тень. Снаружи в питьевом бачке зажурчала вода, затем занавес отодвинулся в сторону, и вместо него в люк просунулась лохматая светловолосая голова. У владельца головы оказалась квадратная физиономия с маленькими веселыми глазками.
– Привет, Эрик, – по-техасски тягуче протянула голова, а волосатая рука вытерла влажный рот. – Что так рано, замучило похмелье?
– Страдал всю ночь. Ты не знаком с Уиллом, Сэм? Он у нас главный связист. Младший лейтенант Дрейк, лейтенант Уолсон.
– Рад познакомиться с вами, Дрейк. Главный связист, главный цензор, ответственный за связи с общественностью, мастер на все руки и всеобщий козел отпущения. В свободное время не дежурю по палубе, и потому все остальные офицеры ворчат. Вчера вот не смог погулять на вечеринке, так как капитану понадобилось отправить сообщение. Теперь ему приспичило отправить еще одно сообщение, будто нельзя подождать до Диего…
– Значит, решено? – спросил Эрик. – Идем получать предписание в Сан-Диего?
– Похоже на то, но в военно-морском флоте нельзя ничего знать наверняка. Не распространяйся особенно, а то многие огорчатся.
:– Вчера вечером вы не слишком много потеряли, – утешил я Уолсона. Начали за здравие, кончили за упокой.
– Слышал. Эрику не позавидуешь. Что-нибудь прояснилось? Мне показалось, вы упомянули Ленда, перед тем как я заглянул.
– Я должен навести о нем справки, – объяснил Эрик. – Его видели, когда он выходил из комнаты, где… где это случилось. Я был убежден, что это самоубийство, но теперь засомневался.
– Ты был знаком с этой девушкой? – Шустрые глазки Уолсона засветились любопытством.
– Она была моей подругой, – холодно ответил Эрик.
Соваться в чужие дела на корабле еще опаснее, чем на берегу: больше рискуешь заполучить врагов. Уолсон переменил тему:
– Будешь проверять Ленда, спроси, где он берет деньги, которые отсылает домой. Он отправил жене около пятисот долларов за последние два месяца…
– Правда? – Эрик встал. – У тебя есть запись?
– Естественно. Мы регистрируем все вложения, если они попадаются в письмах, подвергающихся цензуре, чтобы снять с себя ответственность.
– Я бы хотел просмотреть твою регистрационную книгу. Чтобы скопить пятьсот долларов, Ленду, с его жалованьем, понадобится по меньшей мере год.
– Зачем откладывать? Пошли со мной, только оденусь.
Через несколько минут мы, поднявшись следом за Уилсоном по трем лестницам, оказались в комнате связистов.
Там он протянул нам судовую книгу в матерчатом переплете.
– Записи найдешь сам, – сказал он Эрику. – Меня снова вызывает капитан.
Уолсон заспешил в каюту капитана, а мы с Эриком занялись книгой. Он находил нужную графу, а я записывал цифры на клочке бумаги. За двадцать минут мы выяснили, что в письмах Гектора Ленда к миссис Гектор Ленд в Детройт имелось шесть денежных вложений. Все записи были сделаны в последние три месяца и все датированы. Сумма каждый раз равнялась примерно ста долларам и в общей сложности составила шестьсот двадцать долларов.
– Ленд не мог выкроить эти деньги из своего заработка, – сказал Эрик, – у него есть другой источник дохода.
– Игра?
– Возможно. Но тогда ему должно было дьявольски везти.
– Он мог получить всю сумму разом, с блеском выиграв одну партию в кости, а потом отсылать деньги постепенно, чтобы не вызвать подозрений.
– Верно. Даты совпадают с нашими заходами в порт. За последние три месяца мы регулярно бывали в Перл. Каждые две недели проводили там дня три-четыре. Конечно, Ленду приходилось посылать деньги оттуда, потому что отправлять письма с моря невозможно. Не представляю, откуда у него этакие деньжищи?
– А где Ленд сейчас?
– Думаю, на своем месте. До следующей Капитанской мачты он будет на корабле, а потом, может быть, отправится на губу.
– За что?
– Он же признался, что вошел в комнату, чтобы украсть виски. Если он больше ни в чем не виноват, то все равно будет наказан и знает об этом.
– Едва ли мы сейчас выудим что-нибудь из Ленда, – сказал я, – вчера он до смерти перепугался. Но поговорить стоит.
– Я тоже так думаю.
Ленда мы нашли в офицерской столовой, где он помогал другим стюардам накрывать столы к завтраку. Он старался на нас не смотреть и продолжал работать, как будто нас не было. Работал он быстро и ловко, и до того тщательно разглаживал скатерти и раскладывал ножи, вилки и ложки, что можно было подумать, он решил посвятить этому мирному и уютному занятию остаток своей жизни. Когда Эрик окликнул его по имени, он выпрямился и произнес: «Да, сэр», так и не взглянув на нас.
В светлом металлическом помещении изуродованное черное лицо Ленда и его мощный торс казались чужеродными, точно вырванное с корнем лесное дерево, принесенное бурей в совершенно неподходящее место.
– Подойди сюда и присядь на минуту, – приказал ему Эрик. – Надо поговорить.
Ленд тут же подошел к нам и, после того как мы сели, устроился на краешке стула.
– Слушаю, сэр? – произнес он.
– В последнее время ты отсылаешь домой много денег.
– Не так уж и много, сэр. Только то, что мне удается скопить. Жене нужны деньги.
– Не сомневаюсь. Но это не объяснение.
– Я коплю, сэр. Почти ничего не трачу на себя. Отсылаю ей все жалованье.
– Как ты набрал шестьсот двадцать долларов за последние три месяца? Если украл, то я все равно узнаю.
Челюсти Ленда дернулись, как будто он хотел ответить, но не мог подобрать подходящих слов.
Наконец он сказал:
– Заработал, сэр. Я заработал.
– Как?
– Играл. Мне жутко везет в кости, вот я и выиграл эти деньги.
– С кем ты играл?
– С парнями. Со всеми, кто хотел поиграть.
– Парни с корабля?
– Да, сэр. Хотя нет, сэр. Только некоторые. Вообще-то я не припомню.
– Подумай как следует и вспомни, Ленд. Потому что я обязательно проверю все, что ты расскажешь, и, если соврешь, тебе грозят неприятности. Положение у тебя и без того не ахти, а игорные делишки его не улучшат.
– Да, сэр, – согласился Ленд. Мускулы на его лице напряглись оттого, что он изо всех сил сдерживал страх. – Но я эти деньги выиграл. Это правда, потому я вам так и сказал. В кости мне жутко везет…
– Ты уже говорил. Сходи на камбуз и посмотри, нет ли чего пожевать. Пора завтракать.
Ленд подскочил, будто под ним распрямилась пружина, и едва ли не опрометью бросился к камбузу.
– Думаешь, не врет? – спросил я.
– А я то почем знаю? – огрызнулся Эрик. – Черный будет скрывать от белого правду, пока его не возьмут за горло. Ленд слишком многим рискует.
Громкоговоритель на перегородке прошипел:
«Лейтенант Сван, пожалуйста, спуститесь на ют к телефону. Лейтенанта Свана срочно к телефону…»
– Наверное, из полиции. – Эрик устало вздохнул. – Как звали того детектива?
– Крэм.
Звонил детектив Крэм из Гонолулу. Он хотел получить формальные показания, касавшиеся обстоятельств смерти Сью Шолто от нас с Эриком и от меня персонально как от обнаружившего тело.
– Он хочет поговорить и с тобой, – вернувшись, сказал мне Эрик.
Взяв трубку, я произнес:
– Дрейк слушает.
– Это Крэм. Сможете зайти в полицейский участок сегодня утром? Я хочу выслушать вас побыстрей.
– Хорошо, но сперва я должен отметиться в транспортном управлении. Возможно, я должен буду скоро уехать.
– Да, помню. Дознание состоится сегодня после двенадцати. Вы обязаны присутствовать, и лейтенант Сван тоже.
– Мы будем. Есть что-нибудь новое?
– Нет. Но следователь сомневается, что это самоубийство. Трудность в том, что у нас нет ни единой зацепки. Преступником может оказаться кто угодно. Вопрос остается открытым, и я не представляю, как нам его закрыть. А вы?
– Я тоже.
– Ну что ж, поговорим, когда приедете ко мне. В девять удобно?
– Идет.
Мы проговорили битых два часа в кабинете Крэма за закрытыми жалюзи и пришли к тому, с чего начали. Сью Шолто могли убить Ленд, Эрик, я, Джин Халфорд, Мери Томпсон, миссис Мерривел, доктор Сэйво – в общем, любой из тех, кто принимал участие в вечеринке и не смог бы отчитаться за каждый свой шаг, не говоря уж о том, что оснований ограничивать круг подозреваемых лишь присутствовавшими не было. Каждый желающий мог свободно входить в Гонолулу-Хаус весь вечер.
Один упрямый факт то и дело заводил нас в тупик, заставляя отвергать любую свежую идею – ни у кого не было очевидной причины убивать Сью. Насколько нам было известно, только двоих людей – Эрика и Мери связывали с ней личные отношения, и оба они едва ли годились в подозреваемые. В итоге пришлось смириться с выводом, что Сью Шолто наложила на себя руки, и меня этот вывод нисколько не удивил.
Во время дознания, которое оказалось затянутым, тоскливым и путаным, я наблюдал за Мери. Только на ней отдыхали глаза в этой голой и душной комнате. Разумеется, смерть подруги потрясла ее – об этом говорила бледная до прозрачности кожа, скорбный взгляд и то, как она, давая присягу, сдерживала дрожь в руках. Раз или два голос ее сорвался, когда она рассказывала о том, что Сью обычно бывала веселой, а внезапно накатившее дурное настроение накануне вечером было совсем не типично для нее.
– Не думаю, что у нее была суицидная депрессия, – ответила Мери на вопрос коронера. – Сью была эмоциональна, возбудима, но она никогда бы не позволила себе впасть в черную меланхолию.
Глаза Мери потемнели от ужаса, когда она снова представила себе обмякшее безжизненное тело, одутловатое посиневшее лицо. Такой разлад с жизнью, что лучше – пустота. Теперь она с усилием выдавливала из себя слова, и следователь позволил ей покинуть место свидетеля.
Как только дознание завершилось, Мери первая заспешила к выходу, не замечая ничего вокруг. Однако, когда я вышел в холл, оказалось, что она ждет меня.
– Я надеялась, что нам удастся поговорить, прежде чем вы уедете, – сказала она.
– Я бы вам позвонил в любом случае. Я уезжаю завтра.
– Завтра? Это совсем скоро.
– Нормально. Гавайи сейчас для меня не самое приятное место.
– Для меня тоже. Мне стало казаться, что здесь никогда не случится ничего хорошего. Эти горы, облака, ярко-зеленое море, погода, которая никогда не портится, – все какое-то зловещее и бесчеловечное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
– Я ужасно огорчился, когда услышал, – сказал мне Халфорд.
– Мы все огорчились. Где вы ночуете?
– Должен был переночевать в городе, но теперь не знаю, как добраться, не уехал на автобусе, потому что дожидался вас.
Любопытство, волнение и жалость промелькнули в его темно-зеленых глазах.
– Ну так какого дьявола раздумывать, едемте с нами, – сердито буркнул Крэм. – В машине уместятся семеро, а утром я вступлю в общество автолюбителей. Моя фамилия Крэм. Детектив Крэм.
– А моя – Халфорд. Вы расследуете убийство?
– Пока не знаю.
– Счастливый вы человек, мистер Крэм. Можете так спокойно относиться к подобным кошмарам.
– Я хотел сказать, что пока не знаю, убийство ли это, – огрызнулся Крэм. – А вы знаете?
– Кончая жизнь самоубийством, женщины обычно предпочитают другие способы, – уверенно заявил Халфорд. – Если, разумеется, у них нет особой причины для того, чтобы безобразно выглядеть после смерти. – Он злобно взглянул на Эрика и тут же отвел глаза. – Любовь не сильнее смерти, в отличие от тщеславия.
Эрику было не до обид, и он не слушал Халфорда. Его светлые глаза застыли, словно камни; ослепший от отчаянья и жалости, он не видел перед собой никого, кроме Сью.
– Попридержите язык, – пригрозил я Халфорду, – или я его вырву.
Он рассмеялся беззаботно и мерзко.
Глава 3
Проснувшись, я посмотрел на часы, они показывали пять. С минуту я лежал, ощущая внутри пустоту и с напряжением ожидая, когда зазвонит штабной колокол. Затем я понял, не испытав и малейшего облегчения, что нахожусь на верхней койке в Эриковой каюте на эсминце в Перл-Харбор, по которой теперь ни один враг долго-долго не нанесет удара. И все равно я не мог расслабиться. Есть вещи, поражающие воображение куда больше, чем самолеты камикадзе, вот они-то и не давали мне всю ночь покоя.
В каюте горел свет, я придвинулся к краю койки и свесился вниз. Эрик сидел на металлическом стуле, около металлического стола, широко расставив ноги на металлическом полу. Он не разделся, и по его окаменевшей сутулой спине можно было понять, что он сидит тут давно и ужасно устал.
Голос его, впрочем, прозвучал как ни в чем не бывало, когда, услышав, что я зашевелился, он повернулся и сказал:
– Спи, Сэм, еще совсем рано. Тебя беспокоит свет?
– Нет, меня беспокоишь ты. Почему бы тебе не отдохнуть?
– Я попробовал, но не смог заснуть.
Эрик встал и зажег сигарету, быстро и уверенно. В его лихорадочных движениях ощущалась энергия человека, который не просто смирился с бессонницей, но воспринимает ее как нечто само собой разумеющееся. Я наблюдал за ним с ощущением, что сон – это чудо, которое ежедневно случается с теми, кто в него верит: с идиотами, детьми или пьяными до беспамятства. И я понял, что больше и мне не уснуть.
– Кухулин из Ольстера, измученный ранами и утомленный сраженьями, – сказал я, – не отдыхал, как простые смертные. Он находил место, где мог упражняться, сколько хватало сил.
– Ему это помогало? – спросил Эрик. На его лице промелькнуло жалкое подобие улыбки.
– В конце концов он рехнулся.
Я свесил ноги с койки и спрыгнул вниз. Эрик подвинул мне стул и протянул сигарету.
– Если ты беспокоишься обо мне, то напрасно, – сказал он. – Я неисправимый эгоист и слишком практичен, чтобы не то что свихнуться, а даже сделать вид, что свихнулся.
– Мне показалось, что притворяться ты наконец научился. Но, если ты полагаешь, что я вырвался из объятий Морфея, чтобы обсудить твою персону, ты ошибаешься. Лучше я тебе еще что-нибудь расскажу про Кухулина. Стиви Смит сочинил про него забавный стишок…
– Не отвлекай меня. Я думал о том, что случилось со Сью.
– Хорошо, – согласился я. – Мы поговорим о Сью Шолто. А потом, через пару дней или пару недель, перейдем к твоей жене.
– Моя жена тут совершенно ни при чем, – ответил он монотонно, будто повторяя заклинание, – Надеюсь, Господь не позволит ей узнать о случившемся.
– И тем не менее она узнает. Ты сам ей расскажешь, Эрик. У тебя, парень, такой характер, что ты обязательно попросишь ее тебя утешить. А она – из тех женщин, что непременно утешат. Именно поэтому ты на ней женился и никогда не бросишь.
– Не брошу? – переспросил он печально. – Если бы я только мог предположить, что Сью натворит такое…
– Итак, ты все разложил по полочкам. Она себя убила, потому что не могла заполучить тебя. Знаешь, твоя теория построена главным образом на тщеславии. Ты чувствуешь, что виноват в случившемся несчастье, и, не зная его истинных причин, приходишь к заключению, что Сью убила себя из-за тебя. Если ты чувствуешь себя виноватым, значит, виноват.
– У тебя прекрасные намерения. Столь благие, что ими вполне можно вымостить дорогу в ад. Но факты нельзя изменить с помощью слов.
– Какие факты? Ты не знаешь, совершила ли Сью самоубийство. Возможно, ее убили. Халфорд уверен, что убили.
– Убили? Зачем кому-то понадобилось убивать Сью?
– Не знаю. Детектив Крэм тоже не знает. А ты знаешь?
– Совершенно неправдоподобная идея.
Эрик приучил себя к мысли, что Сью покончила с собой, и предположение о возможном убийстве застало его врасплох, еще раз больно ударив по незащищенному месту.
– Убийство всегда неправдоподобно, – сказал я. – Потому оно и является преступлением, которое карается смертью. Но такое случается. Может, случилось и прошлой ночью.
– Ты же не поверил чепухе про Гектора Ленда? Собачья чушь. Ленд чудак, но преступление на сексуальной почве – такое на него не похоже.
– Это не преступление на сексуальной почве. У Сэйво есть доказательства. А почему Ленд – чудак?
– Мне не так много о нем известно. Хочу разузнать побольше. Раз или два он не подчинился старшему по званию, побывал у Капитанской мачты, получал наряды вне очереди и тому подобное. Судя по отдельным высказываниям, у него здорово развито расовое чувство. Не могу сказать, что для него типичны какие-то революционные или разрушительные идеи, но он будоражит других стюардов. Мне кажется, Ленд один из главарей у черных ребят, любителей азартных игр.
– Играют не только черные. Не встречал ни одного военного моряка, который бы не играл. Да и просто военного или просто моряка.
– Знаю. Но приходится следить, чтобы они не зарывались. Надо за многим следить, даже если и не мечтаешь в точности следовать уставу военно-морского флота. Устав запрещает азартные игры на американских военных кораблях, что в нашей интерпретации означает, что играть можно, но не слишком часто, причем в специально отведенных местах и только в отведенное для этого время. Я собираюсь выяснить, чем занимался Гектор Ленд до того, как ступил на борт нашего судна.
Чьи-то шлепанцы застучали по проходу, и за серым противопожарным занавесом, закрывавшим люк, промелькнула тень. Снаружи в питьевом бачке зажурчала вода, затем занавес отодвинулся в сторону, и вместо него в люк просунулась лохматая светловолосая голова. У владельца головы оказалась квадратная физиономия с маленькими веселыми глазками.
– Привет, Эрик, – по-техасски тягуче протянула голова, а волосатая рука вытерла влажный рот. – Что так рано, замучило похмелье?
– Страдал всю ночь. Ты не знаком с Уиллом, Сэм? Он у нас главный связист. Младший лейтенант Дрейк, лейтенант Уолсон.
– Рад познакомиться с вами, Дрейк. Главный связист, главный цензор, ответственный за связи с общественностью, мастер на все руки и всеобщий козел отпущения. В свободное время не дежурю по палубе, и потому все остальные офицеры ворчат. Вчера вот не смог погулять на вечеринке, так как капитану понадобилось отправить сообщение. Теперь ему приспичило отправить еще одно сообщение, будто нельзя подождать до Диего…
– Значит, решено? – спросил Эрик. – Идем получать предписание в Сан-Диего?
– Похоже на то, но в военно-морском флоте нельзя ничего знать наверняка. Не распространяйся особенно, а то многие огорчатся.
:– Вчера вечером вы не слишком много потеряли, – утешил я Уолсона. Начали за здравие, кончили за упокой.
– Слышал. Эрику не позавидуешь. Что-нибудь прояснилось? Мне показалось, вы упомянули Ленда, перед тем как я заглянул.
– Я должен навести о нем справки, – объяснил Эрик. – Его видели, когда он выходил из комнаты, где… где это случилось. Я был убежден, что это самоубийство, но теперь засомневался.
– Ты был знаком с этой девушкой? – Шустрые глазки Уолсона засветились любопытством.
– Она была моей подругой, – холодно ответил Эрик.
Соваться в чужие дела на корабле еще опаснее, чем на берегу: больше рискуешь заполучить врагов. Уолсон переменил тему:
– Будешь проверять Ленда, спроси, где он берет деньги, которые отсылает домой. Он отправил жене около пятисот долларов за последние два месяца…
– Правда? – Эрик встал. – У тебя есть запись?
– Естественно. Мы регистрируем все вложения, если они попадаются в письмах, подвергающихся цензуре, чтобы снять с себя ответственность.
– Я бы хотел просмотреть твою регистрационную книгу. Чтобы скопить пятьсот долларов, Ленду, с его жалованьем, понадобится по меньшей мере год.
– Зачем откладывать? Пошли со мной, только оденусь.
Через несколько минут мы, поднявшись следом за Уилсоном по трем лестницам, оказались в комнате связистов.
Там он протянул нам судовую книгу в матерчатом переплете.
– Записи найдешь сам, – сказал он Эрику. – Меня снова вызывает капитан.
Уолсон заспешил в каюту капитана, а мы с Эриком занялись книгой. Он находил нужную графу, а я записывал цифры на клочке бумаги. За двадцать минут мы выяснили, что в письмах Гектора Ленда к миссис Гектор Ленд в Детройт имелось шесть денежных вложений. Все записи были сделаны в последние три месяца и все датированы. Сумма каждый раз равнялась примерно ста долларам и в общей сложности составила шестьсот двадцать долларов.
– Ленд не мог выкроить эти деньги из своего заработка, – сказал Эрик, – у него есть другой источник дохода.
– Игра?
– Возможно. Но тогда ему должно было дьявольски везти.
– Он мог получить всю сумму разом, с блеском выиграв одну партию в кости, а потом отсылать деньги постепенно, чтобы не вызвать подозрений.
– Верно. Даты совпадают с нашими заходами в порт. За последние три месяца мы регулярно бывали в Перл. Каждые две недели проводили там дня три-четыре. Конечно, Ленду приходилось посылать деньги оттуда, потому что отправлять письма с моря невозможно. Не представляю, откуда у него этакие деньжищи?
– А где Ленд сейчас?
– Думаю, на своем месте. До следующей Капитанской мачты он будет на корабле, а потом, может быть, отправится на губу.
– За что?
– Он же признался, что вошел в комнату, чтобы украсть виски. Если он больше ни в чем не виноват, то все равно будет наказан и знает об этом.
– Едва ли мы сейчас выудим что-нибудь из Ленда, – сказал я, – вчера он до смерти перепугался. Но поговорить стоит.
– Я тоже так думаю.
Ленда мы нашли в офицерской столовой, где он помогал другим стюардам накрывать столы к завтраку. Он старался на нас не смотреть и продолжал работать, как будто нас не было. Работал он быстро и ловко, и до того тщательно разглаживал скатерти и раскладывал ножи, вилки и ложки, что можно было подумать, он решил посвятить этому мирному и уютному занятию остаток своей жизни. Когда Эрик окликнул его по имени, он выпрямился и произнес: «Да, сэр», так и не взглянув на нас.
В светлом металлическом помещении изуродованное черное лицо Ленда и его мощный торс казались чужеродными, точно вырванное с корнем лесное дерево, принесенное бурей в совершенно неподходящее место.
– Подойди сюда и присядь на минуту, – приказал ему Эрик. – Надо поговорить.
Ленд тут же подошел к нам и, после того как мы сели, устроился на краешке стула.
– Слушаю, сэр? – произнес он.
– В последнее время ты отсылаешь домой много денег.
– Не так уж и много, сэр. Только то, что мне удается скопить. Жене нужны деньги.
– Не сомневаюсь. Но это не объяснение.
– Я коплю, сэр. Почти ничего не трачу на себя. Отсылаю ей все жалованье.
– Как ты набрал шестьсот двадцать долларов за последние три месяца? Если украл, то я все равно узнаю.
Челюсти Ленда дернулись, как будто он хотел ответить, но не мог подобрать подходящих слов.
Наконец он сказал:
– Заработал, сэр. Я заработал.
– Как?
– Играл. Мне жутко везет в кости, вот я и выиграл эти деньги.
– С кем ты играл?
– С парнями. Со всеми, кто хотел поиграть.
– Парни с корабля?
– Да, сэр. Хотя нет, сэр. Только некоторые. Вообще-то я не припомню.
– Подумай как следует и вспомни, Ленд. Потому что я обязательно проверю все, что ты расскажешь, и, если соврешь, тебе грозят неприятности. Положение у тебя и без того не ахти, а игорные делишки его не улучшат.
– Да, сэр, – согласился Ленд. Мускулы на его лице напряглись оттого, что он изо всех сил сдерживал страх. – Но я эти деньги выиграл. Это правда, потому я вам так и сказал. В кости мне жутко везет…
– Ты уже говорил. Сходи на камбуз и посмотри, нет ли чего пожевать. Пора завтракать.
Ленд подскочил, будто под ним распрямилась пружина, и едва ли не опрометью бросился к камбузу.
– Думаешь, не врет? – спросил я.
– А я то почем знаю? – огрызнулся Эрик. – Черный будет скрывать от белого правду, пока его не возьмут за горло. Ленд слишком многим рискует.
Громкоговоритель на перегородке прошипел:
«Лейтенант Сван, пожалуйста, спуститесь на ют к телефону. Лейтенанта Свана срочно к телефону…»
– Наверное, из полиции. – Эрик устало вздохнул. – Как звали того детектива?
– Крэм.
Звонил детектив Крэм из Гонолулу. Он хотел получить формальные показания, касавшиеся обстоятельств смерти Сью Шолто от нас с Эриком и от меня персонально как от обнаружившего тело.
– Он хочет поговорить и с тобой, – вернувшись, сказал мне Эрик.
Взяв трубку, я произнес:
– Дрейк слушает.
– Это Крэм. Сможете зайти в полицейский участок сегодня утром? Я хочу выслушать вас побыстрей.
– Хорошо, но сперва я должен отметиться в транспортном управлении. Возможно, я должен буду скоро уехать.
– Да, помню. Дознание состоится сегодня после двенадцати. Вы обязаны присутствовать, и лейтенант Сван тоже.
– Мы будем. Есть что-нибудь новое?
– Нет. Но следователь сомневается, что это самоубийство. Трудность в том, что у нас нет ни единой зацепки. Преступником может оказаться кто угодно. Вопрос остается открытым, и я не представляю, как нам его закрыть. А вы?
– Я тоже.
– Ну что ж, поговорим, когда приедете ко мне. В девять удобно?
– Идет.
Мы проговорили битых два часа в кабинете Крэма за закрытыми жалюзи и пришли к тому, с чего начали. Сью Шолто могли убить Ленд, Эрик, я, Джин Халфорд, Мери Томпсон, миссис Мерривел, доктор Сэйво – в общем, любой из тех, кто принимал участие в вечеринке и не смог бы отчитаться за каждый свой шаг, не говоря уж о том, что оснований ограничивать круг подозреваемых лишь присутствовавшими не было. Каждый желающий мог свободно входить в Гонолулу-Хаус весь вечер.
Один упрямый факт то и дело заводил нас в тупик, заставляя отвергать любую свежую идею – ни у кого не было очевидной причины убивать Сью. Насколько нам было известно, только двоих людей – Эрика и Мери связывали с ней личные отношения, и оба они едва ли годились в подозреваемые. В итоге пришлось смириться с выводом, что Сью Шолто наложила на себя руки, и меня этот вывод нисколько не удивил.
Во время дознания, которое оказалось затянутым, тоскливым и путаным, я наблюдал за Мери. Только на ней отдыхали глаза в этой голой и душной комнате. Разумеется, смерть подруги потрясла ее – об этом говорила бледная до прозрачности кожа, скорбный взгляд и то, как она, давая присягу, сдерживала дрожь в руках. Раз или два голос ее сорвался, когда она рассказывала о том, что Сью обычно бывала веселой, а внезапно накатившее дурное настроение накануне вечером было совсем не типично для нее.
– Не думаю, что у нее была суицидная депрессия, – ответила Мери на вопрос коронера. – Сью была эмоциональна, возбудима, но она никогда бы не позволила себе впасть в черную меланхолию.
Глаза Мери потемнели от ужаса, когда она снова представила себе обмякшее безжизненное тело, одутловатое посиневшее лицо. Такой разлад с жизнью, что лучше – пустота. Теперь она с усилием выдавливала из себя слова, и следователь позволил ей покинуть место свидетеля.
Как только дознание завершилось, Мери первая заспешила к выходу, не замечая ничего вокруг. Однако, когда я вышел в холл, оказалось, что она ждет меня.
– Я надеялась, что нам удастся поговорить, прежде чем вы уедете, – сказала она.
– Я бы вам позвонил в любом случае. Я уезжаю завтра.
– Завтра? Это совсем скоро.
– Нормально. Гавайи сейчас для меня не самое приятное место.
– Для меня тоже. Мне стало казаться, что здесь никогда не случится ничего хорошего. Эти горы, облака, ярко-зеленое море, погода, которая никогда не портится, – все какое-то зловещее и бесчеловечное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20