Этот монотонный шум, действующий вам на нервы и создающий такое же чувство уединения, как в заводском цехе, представляет собой новый вид комфорта.
Я задремал, а когда проснулся с пересохшими губами и заплывшими глазами, было уже почти девять часов. Казалось, сон затуманит образ мертвой женщины, но мозг по-прежнему воспроизводил одну картину: толчок – и она падает, рывок – и падение. Поплескав в лицо пригоршнями холодной воды и почистив зубы, я покинул мотель и перешел через дорогу в фермерскую столовую. Купив вечернюю газету, просматривал ее в ожидании заказанного бифштекса, уединившись в одной из кабинок напротив длинной стойки. Газета состояла из одних дифирамбов: немыслимый прогресс; Эсмерелда – прекраснейший из городов; жилищное строительство идет полным ходом. Обещали второй этап, в течение которого очистят все трущобы на окраинах. Фабрика «Калко» начнет строительство в новом промышленном квартале. Северо-восточная магистраль на пятнадцать минут сократит путь от аэропорта до центра города. Специалисты предсказывают, что за ближайшие девять лет население Эсмерелды удвоится. Тренер уверяет, что наступающий сезон пройдет без поражений, и предсказывает прекрасные результаты в шести окружных соревнованиях. Школы подготовили невиданное количество выпускников.
Снаружи буйствовал шум, но в закусочной царило затишье. Потом заявились пять молодых женщин – команда из кегельбана. В белых майках, белых коротких теннисных юбочках в складку, с яркими спортивными сумками. На спине красовалась надпись «ЭЛИТА», а над сердцем у каждой имя: Дот, Конни, Бетт, Марго и Дженни. Куртки и сумки они сложили в одну кабинку, а сами втиснулись в другую. Я не мог решить, секретарши это или молодые домохозяйки, часто они бывают и теми и другими. Две из них обладали крепкими спортивными фигурами. Заказав кофе, они беспрестанно хихикали, вскрикивали, перешептывались, хохотали, держались как заговорщицы, и порой я слышал, как о края толстых кофейных чашек позвякивало стекло – девушки слегка подкреплялись, наверное, отмечали победу. Заметив меня, они начали переговариваться, хихикая, а те, что сидели спиной ко мне, оборачивались, вроде бы равнодушно осматривали кафе, награждали меня цепким, оценивающим взглядом и, повернувшись к столу, сдвинув головы, обменивались шутками. На одинокого мужчину есть смысл обратить внимание. Загорелый незнакомец с широкими плечами вызывает у них интерес. Громкие, почти истерические взрывы смеха говорили о том, что их комментарии становятся все смелее. Потом одна из этих великанш что-то долго, проникновенно шептала, и затем раздался взрыв неудержимого хохота.
Мне пришло в голову, что мир во многом перевернулся с ног на голову. Вот и эти девушки с вызывающими взглядами, заигрывавшие со мной, по сути были похожи на потенциальных ловеласов, на группу холостяков, атакующих незнакомую и одинокую женщину. Да я сам чувствовал себя как-то по-женски. И понял, что в вызывающих манерах Моны был такой же оттенок – подсознательное проявление традиционной мужской атаки: поинтересуйся, дружок, каковы мои условия.
Бифштекс оказался пережаренным, похожим на подошву, безвкусным. Картофель – отвратительная каша. Салат теплый и вялый, кофе – горький и остывший. Пройдя мимо «элитных» девиц, я шагнул в ночь. Одна из них уставилась на меня сквозь грязное окно и, округлив губы в поцелуе, энергично закивала, остальные зашлись в хохоте.
Переждав поток машин, я пересек улицу и не торопясь направился к своему шумному пристанищу. Сунул в дверь ключ, и, когда открыл ее, обнаружилось, что в номере горит свет и столбом стоит дым. Бакльберри сидел на моей постели, а в кресле расположился незнакомый тип.
– Привет, чувствуйте себя как дома, – бросил я.
– Макги, это мистер Йомен.
Рукопожатия не последовало. Мистер Йомен, подняв стакан, произнес:
– Мы принесли с собой, приятель. Такое же виски, как ваше. Угощайтесь.
Оба держались без напряжения, сдержанно, почти дружески. Приготовив выпивку, я со стаканом сел на постель рядом с Бакльберри. Рубаха его теперь была заправлена в брюки, а поверх нее надет красновато-коричневый вельветовый жилет с множеством карманов, застегнутых на пуговки.
Джаспер Йомен для своих пятидесяти восьми лет выглядел на удивление молодо. Черные волосы, зачесанные назад, лишь на висках тронуты сединой. Одет в простой темный костюм, худой, с длинными конечностями. На продолговатом темном лице глубоко посаженные черные индианские глаза, слегка оттопыренные уши. Его можно было принять за сельского жителя. Крупные, лошадиные зубы и узкие губы, изогнутые в легкой усмешке. От него исходила сила, самоуверенность, его пристальный взгляд и эта усмешка могли смутить человека: словно он посмеивается, а вы не знаете, над чем. В кресле сидел, свободно развались и перекинув ногу через подлокотник. Оба выжидали, пока я заговорю. И напрасно.
Наконец Бакльберри, вздохнув, начал:
– Тут Джас заинтересовался вами, Макги.
– Его можно понять.
– Чтоб вы больше не ломали голову, – продолжал шериф, – той парочке мы уже сели на хвост. Профессор уехал из дома вчера в полдень. Его старая колымага обнаружена в карсонском аэропорте. В списке пассажиров значится, что мистер Уэббер Джонсон с супругой вылетели в Эль-Пасо сегодняшним рейсом в 12.15. В билетной кассе описали, что это была рослая блондинка и худой, высокий мужчина, оба в больших темных очках.
– Как выяснилось, – небрежно вступил Йомен, – Мона уехала из дома сегодня около десяти утра. Взяла два чемодана – платья и драгоценности. Судя по всему, вы из карсонского аэропорта в ее машине приехали на дачу, послонялись там, а потом припрятали машину на каком-нибудь проселке за Котон-Корнерс. Но вы допустили грубейшую ошибку. Все-таки Мона должна была принять вас во внимание. Свой побег с профессором она обставила дьявольски хитро, но если бы мы не напали на ее след, вернулись бы к вам и посвятили вашей сказочке гораздо больше внимания.
– И что дальше? – поинтересовался я.
– Вы кажетесь вполне приличным человеком, – отвечал Йомен. – Почему вы позволили втянуть себя в глупейшую комедию? Она вам поплакалась, что я украл деньги ее отца, что жестоко обращаюсь с ней? Дружище, Моне вожжа попала под хвост, и тут уж ничего не поделаешь, нужно просто переждать. Вскружила себе голову романтикой, как зеленая девчонка. Я вам кое-что открою. Она не совсем... уравновешенная. До свадьбы была в таком загуле, что еле-еле удалось привести ее в чувство. Ей нужна твердая рука. Нужен мужчина, который для нее и муж и отец. Тому профессоришке заморочила голову. Имея такого старого мужа, как я, она вообразила, что жизнь проходит мимо. Если б могла иметь детей, наверно, стала бы другой. Ей ведь нравится беззаботная жизнь, и пока не напала эта романтическая придурь, думаю, что жизнь со мной ее вполне устраивала. Мона меня переживет, и я оставлю ей столько имущества, что она сможет проматывать его, где угодно на свете, если захочет. Но пока я ей муж, мне лучше знать, что для нее нужнее. Она всегда получала встряску, если заслуживала, ее это приводило в чувство, и сама потом меня благодарила. Я покупал все, стоило только ей заикнуться. Но я пришел сюда не для того, чтобы поплакаться. Если вам известно, где они приземлятся, скажите, и все мы избавимся от множества забот и неприятностей. Слушайте, я хочу даже большего. Когда они скроются где-то, я не стану им мешать, подожду неделю, дней десять. Стоит ей попробовать с тем, с кем приспичило, живо вернется домой.
– Джас, – остановил его шокированный Бакльберри.
– Ладно, ладно, Фред. Разговорился об интимных делах.
Вглядевшись в него, я понял, что Йомен пьян. До сих пор это не было заметно. Как опытный выпивоха, он не терял над собой контроля, учитывая последствия и умело устраняя их. Сокрушенно покрутил головой:
– Боже мой, каких только гадостей она не напела всем своим друзьям с востока! Когда эта Виверша гостила у нас, она смотрела на меня как на гадюку. И вы, чего доброго, поверили, что я ее заставил выйти за меня замуж.
Убрав ногу с кресла, он нагнулся вперед.
– Мистер Макги, мы с ее отцом двадцать лет пахали как лошади, чтобы выйти в люди. А потом он мне ее оставил, повесил на шею. Мне и в голову не приходило жениться на ней. Когда девять лет назад я выгребал ее из Парижа, она была на краю. Ничего более жалкого вы не видели. Крупная девушка, она тогда исхудала, весила сорок пять килограммов. Стала истеричкой – крик, визг, вообще не понимала, где находится. Сначала я не очень встревожился, но, когда представил, что подумал бы Кэб, стало совестно. Отвез ее в Швейцарию, поместил в хорошую лечебницу и подождал, пока ее привели в порядок. А что дальше? Опять спустить ее с цепи? Снова капризы, сумасбродство? Очень быстро она снова опустилась бы на дно со своими сомнительными знакомыми. Ну, я поступил так, как мне казалось разумнее. Пристегнул к ноге единственным доступным способом, женился и привез сюда, домой. Восемь лет все отлично срабатывало, лучше, чем можно представить. Знали бы вы, как она умеет пудрить мозги. Смотрите на нее, слушаете сладкие речи и воображаете, что перед вами спокойная, разумная женщина. Если вобьет себе в голову, сумеет убедить, что черное – это белое. Но по сути своей она по-прежнему осталась сумасбродным ребенком со взбалмошным характером. А в последнее время она вся как на иголках. Я держал ее в спокойной пристани приличной жизни. Приятель, я уже стар для того, чтобы выходить из себя оттого, что она поваляется с тем профессором. Огорчает меня это, противно даже, но я стараюсь ее понять. Признаюсь – сделаю из ее очаровательной задницы котлету, когда приведу назад, но ей это пойдет на пользу, она поймет, что вела себя плохо. Любой охотнее заплатит дань, чем станет жить с чувством вины. Моя гордость не пострадает, если все уладить. Вы не знаете, парень, и она тоже не понимает, что без меня она конченый человек. Я должен ее остановить, прежде чем она опять пойдет ко дну. Надеюсь, теперь вы нам скажете, куда они нацелились.
Я не знал, что ответить. Было ясно, что он неглуп, но не хотелось верить, что разыгрывал представление, зная, что она мертва. В раздумье я встряхивал остатки льда в стакане, а Фред Бакльберри забросал меня вопросами:
– Они что – достали документы или собираются через Хуарес махнуть в Мексику? Или направились самолетом на запад? В Калифорнию?
Не отвечая, я допил виски и пристально посмотрел на Джаспера Йомена.
– Ваша семейная жизнь меня не касается, мистер Йомен. Сегодня днем, в 14.25 я стоял рядом с вашей женой. Кто-то выстрелил из тяжелого, дальнобойного ружья, попал ей в шею сзади, и она умерла раньше, чем ударилась лицом о землю.
Очень темные, индианские глаза чуть дрогнули, губы разжались, но он тут же взял себя в руки:
– Я пытался говорить с вами как мужчина с мужчиной, хотел обойтись по-хорошему. Скажу еще кое-что. На всем белом свете нет никого, в чьих интересах было бы убить Мону. Скорее всего можно подозревать меня, только я никогда бы не сделал этого. Возможно, вы считаете своим долгом держаться как клещ за свою историю. Хотя на первый взгляд вы кажетесь умнее. Не дразните меня, парень, я натравлю на вас Фреда, чтоб выкурил из наших мест, и, если он при этом позабудет о приличиях, тем лучше.
Я пожал плечами.
– Фред чересчур задирает нос от благосклонности важного налогоплательщика, мистер Йомен, и совершенно забыл, что значит быть хорошим полицейским.
– Что, к черту, вы имеете в виду? – рявкнул Йомен.
– Я только любитель, дилетант. Но все-таки задал себе вопрос: та глыба, загородившая дорогу, – она свалилась случайно? Я вскарабкался вверх и обнаружил, что кто-то сбросил ее с помощью взрывчатки. Хотели, чтобы Мона пошла к даче пешком. Почему? Не знаю. Раз была не одна, кто-то обеспечил возможность уехать в машине и получить преимущество во времени, прежде чем узнает полиция. За это время успеют убрать и труп, и всякие следы.
– Он об этом даже не заикался, Джас, – вмешался Бакльберри.
– По-моему, хороший полицейский многое мог сделать, – продолжал я. – В той маленькой белой «альпине» мы были достаточно заметны. По пути от Карсона к даче кто-то обязательно нас видел и запомнил. И думаю, следовало бы послать на дачу экспертов. Та пуля пробила в ее шее дыру с кулак. Достаточно найти каплю крови или еще что-нибудь, упущенное убийцей. – Я встал. – С меня достаточно. Я собственными глазами видел, как убили женщину. Мы были знакомы с ней около двух с половиной часов. Она даже не слишком мне понравилась. Можете здесь рассиживаться и выдумывать сказки, где она теперь, но она покойница, как дважды два – четыре. Кому-то понадобилось мутить воду. И я еще думаю, что Джона Уэбба тоже нет в живых. Вы сняли отпечатки с его колымаги в аэропорте? Меня отсюда вы можете выгнать – мне же лучше. Но если останусь, буду совать нос куда не следует. У вас же в центре наверняка есть детектор лжи. Почему бы вам не проверить, говорю ли я правду? Черт побери, ведь это несложно!
В скулах Бакльберри заходили желваки, но он сдержался и, покосившись на Йомена, произнес:
– Можем все осмотреть заново, Джас.
– Действуйте.
– А с этим как быть?
Йомен, поднявшись, шагнул ко мне, оглядел с головы до ног.
– Как? Пожалуй, он заслуживает, чтоб оставить его здесь...
– Отправить в камеру?
– Может, он хочет остаться здесь по собственному желанию.
– Именно это я имел в виду, мистер Йомен.
Не сводя с меня глаз, Йомен распорядился:
– Фред, забери бутылку и подожди меня в машине. Мне нужно кое-что сказать тебе.
Чуть помешкав, тот забрал бутылку и удалился. Когда дверь за ним закрылась, Йомен объявил:
– Порой мне кажется, весь мир только и думает, как прижать Джаса Йомена. Если человек стоит на вершине, его видно со всех сторон. И как ни вертись, всегда окажешься к кому-нибудь спиной. До Моны никому нет дела, но, возможно, через нее хотят подобраться ко мне. Понимаете, о чем я?
– Пожалуй, да.
– Если старой собаке дать сразу много свежих следов, она заскулит и не возьмет ни одного. Вы видели тех клоунов, что удерживают на тросточках крутящиеся тарелочки и еще носятся по сцене из конца в конец?
– Да.
– Вот и я как раз теперь удерживаю в воздухе изрядную кучу фарфора. Пока я с ней ношусь взад-вперед, любой может дать мне подножку, и пока я соберу осколки, деньги растащат по углам. Кто-нибудь уже наготове и приберет их к рукам. Фреда тоже могут сбить с ног – чисто случайно.
– Следовательно?..
– Я привык полагаться на первое впечатление – подходит мне человек или нет. Не знаю, на чьей вы стороне. Но, кажется мне, умеете стоять на своем. Если у вас есть нечто ценное для меня, я готов купить.
– Что, к примеру?
– Раз вы не способны преподнести это, ничего ценного никогда продать не сумеете.
Подмигнув мне, он не торопясь направился к двери и, мигнув еще раз, вышел. Пьяный ли, трезвый, пока он в сознании, здравый смысл его не оставит. А вот меня Йомен оставил. Вел себя так, словно подозревает какой-то заговор, и, по его мнению, я играл в нем весьма глупую роль.
Сдаюсь. Возможно, появился бы проблеск, имей я больше информации. Я лег в постель. Он явно все еще не верит, что его жена умерла. И похоже, вообще не допускает такой мысли.
Мне так хотелось забыть обо всем случившемся, но, пока не заснул, продолжал ломать голову. К сожалению, с тем же успехом можно было в перчатках распутывать узелки.
Однако мне он показался симпатичнее, чем его молодая жена.
Глава 3
Утром я прошел километра полтора до центра и позавтракал в отеле, где, оказывается, проходил съезд избирателей, смешавшись с толпой типов со значками, приходивших в себя после ночной попойки. У стойки в вестибюле я попытался арендовать машину, но, когда девица выяснила, что я не из их постояльцев, она сначала тщательно сверила мое имя со списком людей, не оплативших прокат или не вернувших машину, и только потом соизволила взять мою кредитную карточку. Я заказал недорогую модель и, пока ждал, когда ее доставят к задним дверям, купил в газетном киоске карту округа.
Парень из гаража подогнал «фэлкон» песочного цвета. Осмотрев его, я обнаружил, что правое крыло сзади основательно помято. В договоре о прокате об этом – ни слова. Я пошел за девицей из вестибюля, потом мы втроем пялились на дефект, пока она не вписала его во все экземпляры договора. Их даже не упрекнешь за такие штучки – те, кто смял машину, бросают ключи на стойку и мчатся в аэропорт, с них взятки гладки. А я никогда не арендую машину без основательного досмотра. И счета официантов тоже проверяю. В контрактах читаю и то, что записано мелким шрифтом. В таких вещах я похож на придирчивую, мелочную старуху.
Университет находился в городе Ливингстон, километрах в восьмидесяти к югу от Эсмерелды по автостраде номер 100. Города, выстроенные в полупустыне, производят впечатление нереальности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Я задремал, а когда проснулся с пересохшими губами и заплывшими глазами, было уже почти девять часов. Казалось, сон затуманит образ мертвой женщины, но мозг по-прежнему воспроизводил одну картину: толчок – и она падает, рывок – и падение. Поплескав в лицо пригоршнями холодной воды и почистив зубы, я покинул мотель и перешел через дорогу в фермерскую столовую. Купив вечернюю газету, просматривал ее в ожидании заказанного бифштекса, уединившись в одной из кабинок напротив длинной стойки. Газета состояла из одних дифирамбов: немыслимый прогресс; Эсмерелда – прекраснейший из городов; жилищное строительство идет полным ходом. Обещали второй этап, в течение которого очистят все трущобы на окраинах. Фабрика «Калко» начнет строительство в новом промышленном квартале. Северо-восточная магистраль на пятнадцать минут сократит путь от аэропорта до центра города. Специалисты предсказывают, что за ближайшие девять лет население Эсмерелды удвоится. Тренер уверяет, что наступающий сезон пройдет без поражений, и предсказывает прекрасные результаты в шести окружных соревнованиях. Школы подготовили невиданное количество выпускников.
Снаружи буйствовал шум, но в закусочной царило затишье. Потом заявились пять молодых женщин – команда из кегельбана. В белых майках, белых коротких теннисных юбочках в складку, с яркими спортивными сумками. На спине красовалась надпись «ЭЛИТА», а над сердцем у каждой имя: Дот, Конни, Бетт, Марго и Дженни. Куртки и сумки они сложили в одну кабинку, а сами втиснулись в другую. Я не мог решить, секретарши это или молодые домохозяйки, часто они бывают и теми и другими. Две из них обладали крепкими спортивными фигурами. Заказав кофе, они беспрестанно хихикали, вскрикивали, перешептывались, хохотали, держались как заговорщицы, и порой я слышал, как о края толстых кофейных чашек позвякивало стекло – девушки слегка подкреплялись, наверное, отмечали победу. Заметив меня, они начали переговариваться, хихикая, а те, что сидели спиной ко мне, оборачивались, вроде бы равнодушно осматривали кафе, награждали меня цепким, оценивающим взглядом и, повернувшись к столу, сдвинув головы, обменивались шутками. На одинокого мужчину есть смысл обратить внимание. Загорелый незнакомец с широкими плечами вызывает у них интерес. Громкие, почти истерические взрывы смеха говорили о том, что их комментарии становятся все смелее. Потом одна из этих великанш что-то долго, проникновенно шептала, и затем раздался взрыв неудержимого хохота.
Мне пришло в голову, что мир во многом перевернулся с ног на голову. Вот и эти девушки с вызывающими взглядами, заигрывавшие со мной, по сути были похожи на потенциальных ловеласов, на группу холостяков, атакующих незнакомую и одинокую женщину. Да я сам чувствовал себя как-то по-женски. И понял, что в вызывающих манерах Моны был такой же оттенок – подсознательное проявление традиционной мужской атаки: поинтересуйся, дружок, каковы мои условия.
Бифштекс оказался пережаренным, похожим на подошву, безвкусным. Картофель – отвратительная каша. Салат теплый и вялый, кофе – горький и остывший. Пройдя мимо «элитных» девиц, я шагнул в ночь. Одна из них уставилась на меня сквозь грязное окно и, округлив губы в поцелуе, энергично закивала, остальные зашлись в хохоте.
Переждав поток машин, я пересек улицу и не торопясь направился к своему шумному пристанищу. Сунул в дверь ключ, и, когда открыл ее, обнаружилось, что в номере горит свет и столбом стоит дым. Бакльберри сидел на моей постели, а в кресле расположился незнакомый тип.
– Привет, чувствуйте себя как дома, – бросил я.
– Макги, это мистер Йомен.
Рукопожатия не последовало. Мистер Йомен, подняв стакан, произнес:
– Мы принесли с собой, приятель. Такое же виски, как ваше. Угощайтесь.
Оба держались без напряжения, сдержанно, почти дружески. Приготовив выпивку, я со стаканом сел на постель рядом с Бакльберри. Рубаха его теперь была заправлена в брюки, а поверх нее надет красновато-коричневый вельветовый жилет с множеством карманов, застегнутых на пуговки.
Джаспер Йомен для своих пятидесяти восьми лет выглядел на удивление молодо. Черные волосы, зачесанные назад, лишь на висках тронуты сединой. Одет в простой темный костюм, худой, с длинными конечностями. На продолговатом темном лице глубоко посаженные черные индианские глаза, слегка оттопыренные уши. Его можно было принять за сельского жителя. Крупные, лошадиные зубы и узкие губы, изогнутые в легкой усмешке. От него исходила сила, самоуверенность, его пристальный взгляд и эта усмешка могли смутить человека: словно он посмеивается, а вы не знаете, над чем. В кресле сидел, свободно развались и перекинув ногу через подлокотник. Оба выжидали, пока я заговорю. И напрасно.
Наконец Бакльберри, вздохнув, начал:
– Тут Джас заинтересовался вами, Макги.
– Его можно понять.
– Чтоб вы больше не ломали голову, – продолжал шериф, – той парочке мы уже сели на хвост. Профессор уехал из дома вчера в полдень. Его старая колымага обнаружена в карсонском аэропорте. В списке пассажиров значится, что мистер Уэббер Джонсон с супругой вылетели в Эль-Пасо сегодняшним рейсом в 12.15. В билетной кассе описали, что это была рослая блондинка и худой, высокий мужчина, оба в больших темных очках.
– Как выяснилось, – небрежно вступил Йомен, – Мона уехала из дома сегодня около десяти утра. Взяла два чемодана – платья и драгоценности. Судя по всему, вы из карсонского аэропорта в ее машине приехали на дачу, послонялись там, а потом припрятали машину на каком-нибудь проселке за Котон-Корнерс. Но вы допустили грубейшую ошибку. Все-таки Мона должна была принять вас во внимание. Свой побег с профессором она обставила дьявольски хитро, но если бы мы не напали на ее след, вернулись бы к вам и посвятили вашей сказочке гораздо больше внимания.
– И что дальше? – поинтересовался я.
– Вы кажетесь вполне приличным человеком, – отвечал Йомен. – Почему вы позволили втянуть себя в глупейшую комедию? Она вам поплакалась, что я украл деньги ее отца, что жестоко обращаюсь с ней? Дружище, Моне вожжа попала под хвост, и тут уж ничего не поделаешь, нужно просто переждать. Вскружила себе голову романтикой, как зеленая девчонка. Я вам кое-что открою. Она не совсем... уравновешенная. До свадьбы была в таком загуле, что еле-еле удалось привести ее в чувство. Ей нужна твердая рука. Нужен мужчина, который для нее и муж и отец. Тому профессоришке заморочила голову. Имея такого старого мужа, как я, она вообразила, что жизнь проходит мимо. Если б могла иметь детей, наверно, стала бы другой. Ей ведь нравится беззаботная жизнь, и пока не напала эта романтическая придурь, думаю, что жизнь со мной ее вполне устраивала. Мона меня переживет, и я оставлю ей столько имущества, что она сможет проматывать его, где угодно на свете, если захочет. Но пока я ей муж, мне лучше знать, что для нее нужнее. Она всегда получала встряску, если заслуживала, ее это приводило в чувство, и сама потом меня благодарила. Я покупал все, стоило только ей заикнуться. Но я пришел сюда не для того, чтобы поплакаться. Если вам известно, где они приземлятся, скажите, и все мы избавимся от множества забот и неприятностей. Слушайте, я хочу даже большего. Когда они скроются где-то, я не стану им мешать, подожду неделю, дней десять. Стоит ей попробовать с тем, с кем приспичило, живо вернется домой.
– Джас, – остановил его шокированный Бакльберри.
– Ладно, ладно, Фред. Разговорился об интимных делах.
Вглядевшись в него, я понял, что Йомен пьян. До сих пор это не было заметно. Как опытный выпивоха, он не терял над собой контроля, учитывая последствия и умело устраняя их. Сокрушенно покрутил головой:
– Боже мой, каких только гадостей она не напела всем своим друзьям с востока! Когда эта Виверша гостила у нас, она смотрела на меня как на гадюку. И вы, чего доброго, поверили, что я ее заставил выйти за меня замуж.
Убрав ногу с кресла, он нагнулся вперед.
– Мистер Макги, мы с ее отцом двадцать лет пахали как лошади, чтобы выйти в люди. А потом он мне ее оставил, повесил на шею. Мне и в голову не приходило жениться на ней. Когда девять лет назад я выгребал ее из Парижа, она была на краю. Ничего более жалкого вы не видели. Крупная девушка, она тогда исхудала, весила сорок пять килограммов. Стала истеричкой – крик, визг, вообще не понимала, где находится. Сначала я не очень встревожился, но, когда представил, что подумал бы Кэб, стало совестно. Отвез ее в Швейцарию, поместил в хорошую лечебницу и подождал, пока ее привели в порядок. А что дальше? Опять спустить ее с цепи? Снова капризы, сумасбродство? Очень быстро она снова опустилась бы на дно со своими сомнительными знакомыми. Ну, я поступил так, как мне казалось разумнее. Пристегнул к ноге единственным доступным способом, женился и привез сюда, домой. Восемь лет все отлично срабатывало, лучше, чем можно представить. Знали бы вы, как она умеет пудрить мозги. Смотрите на нее, слушаете сладкие речи и воображаете, что перед вами спокойная, разумная женщина. Если вобьет себе в голову, сумеет убедить, что черное – это белое. Но по сути своей она по-прежнему осталась сумасбродным ребенком со взбалмошным характером. А в последнее время она вся как на иголках. Я держал ее в спокойной пристани приличной жизни. Приятель, я уже стар для того, чтобы выходить из себя оттого, что она поваляется с тем профессором. Огорчает меня это, противно даже, но я стараюсь ее понять. Признаюсь – сделаю из ее очаровательной задницы котлету, когда приведу назад, но ей это пойдет на пользу, она поймет, что вела себя плохо. Любой охотнее заплатит дань, чем станет жить с чувством вины. Моя гордость не пострадает, если все уладить. Вы не знаете, парень, и она тоже не понимает, что без меня она конченый человек. Я должен ее остановить, прежде чем она опять пойдет ко дну. Надеюсь, теперь вы нам скажете, куда они нацелились.
Я не знал, что ответить. Было ясно, что он неглуп, но не хотелось верить, что разыгрывал представление, зная, что она мертва. В раздумье я встряхивал остатки льда в стакане, а Фред Бакльберри забросал меня вопросами:
– Они что – достали документы или собираются через Хуарес махнуть в Мексику? Или направились самолетом на запад? В Калифорнию?
Не отвечая, я допил виски и пристально посмотрел на Джаспера Йомена.
– Ваша семейная жизнь меня не касается, мистер Йомен. Сегодня днем, в 14.25 я стоял рядом с вашей женой. Кто-то выстрелил из тяжелого, дальнобойного ружья, попал ей в шею сзади, и она умерла раньше, чем ударилась лицом о землю.
Очень темные, индианские глаза чуть дрогнули, губы разжались, но он тут же взял себя в руки:
– Я пытался говорить с вами как мужчина с мужчиной, хотел обойтись по-хорошему. Скажу еще кое-что. На всем белом свете нет никого, в чьих интересах было бы убить Мону. Скорее всего можно подозревать меня, только я никогда бы не сделал этого. Возможно, вы считаете своим долгом держаться как клещ за свою историю. Хотя на первый взгляд вы кажетесь умнее. Не дразните меня, парень, я натравлю на вас Фреда, чтоб выкурил из наших мест, и, если он при этом позабудет о приличиях, тем лучше.
Я пожал плечами.
– Фред чересчур задирает нос от благосклонности важного налогоплательщика, мистер Йомен, и совершенно забыл, что значит быть хорошим полицейским.
– Что, к черту, вы имеете в виду? – рявкнул Йомен.
– Я только любитель, дилетант. Но все-таки задал себе вопрос: та глыба, загородившая дорогу, – она свалилась случайно? Я вскарабкался вверх и обнаружил, что кто-то сбросил ее с помощью взрывчатки. Хотели, чтобы Мона пошла к даче пешком. Почему? Не знаю. Раз была не одна, кто-то обеспечил возможность уехать в машине и получить преимущество во времени, прежде чем узнает полиция. За это время успеют убрать и труп, и всякие следы.
– Он об этом даже не заикался, Джас, – вмешался Бакльберри.
– По-моему, хороший полицейский многое мог сделать, – продолжал я. – В той маленькой белой «альпине» мы были достаточно заметны. По пути от Карсона к даче кто-то обязательно нас видел и запомнил. И думаю, следовало бы послать на дачу экспертов. Та пуля пробила в ее шее дыру с кулак. Достаточно найти каплю крови или еще что-нибудь, упущенное убийцей. – Я встал. – С меня достаточно. Я собственными глазами видел, как убили женщину. Мы были знакомы с ней около двух с половиной часов. Она даже не слишком мне понравилась. Можете здесь рассиживаться и выдумывать сказки, где она теперь, но она покойница, как дважды два – четыре. Кому-то понадобилось мутить воду. И я еще думаю, что Джона Уэбба тоже нет в живых. Вы сняли отпечатки с его колымаги в аэропорте? Меня отсюда вы можете выгнать – мне же лучше. Но если останусь, буду совать нос куда не следует. У вас же в центре наверняка есть детектор лжи. Почему бы вам не проверить, говорю ли я правду? Черт побери, ведь это несложно!
В скулах Бакльберри заходили желваки, но он сдержался и, покосившись на Йомена, произнес:
– Можем все осмотреть заново, Джас.
– Действуйте.
– А с этим как быть?
Йомен, поднявшись, шагнул ко мне, оглядел с головы до ног.
– Как? Пожалуй, он заслуживает, чтоб оставить его здесь...
– Отправить в камеру?
– Может, он хочет остаться здесь по собственному желанию.
– Именно это я имел в виду, мистер Йомен.
Не сводя с меня глаз, Йомен распорядился:
– Фред, забери бутылку и подожди меня в машине. Мне нужно кое-что сказать тебе.
Чуть помешкав, тот забрал бутылку и удалился. Когда дверь за ним закрылась, Йомен объявил:
– Порой мне кажется, весь мир только и думает, как прижать Джаса Йомена. Если человек стоит на вершине, его видно со всех сторон. И как ни вертись, всегда окажешься к кому-нибудь спиной. До Моны никому нет дела, но, возможно, через нее хотят подобраться ко мне. Понимаете, о чем я?
– Пожалуй, да.
– Если старой собаке дать сразу много свежих следов, она заскулит и не возьмет ни одного. Вы видели тех клоунов, что удерживают на тросточках крутящиеся тарелочки и еще носятся по сцене из конца в конец?
– Да.
– Вот и я как раз теперь удерживаю в воздухе изрядную кучу фарфора. Пока я с ней ношусь взад-вперед, любой может дать мне подножку, и пока я соберу осколки, деньги растащат по углам. Кто-нибудь уже наготове и приберет их к рукам. Фреда тоже могут сбить с ног – чисто случайно.
– Следовательно?..
– Я привык полагаться на первое впечатление – подходит мне человек или нет. Не знаю, на чьей вы стороне. Но, кажется мне, умеете стоять на своем. Если у вас есть нечто ценное для меня, я готов купить.
– Что, к примеру?
– Раз вы не способны преподнести это, ничего ценного никогда продать не сумеете.
Подмигнув мне, он не торопясь направился к двери и, мигнув еще раз, вышел. Пьяный ли, трезвый, пока он в сознании, здравый смысл его не оставит. А вот меня Йомен оставил. Вел себя так, словно подозревает какой-то заговор, и, по его мнению, я играл в нем весьма глупую роль.
Сдаюсь. Возможно, появился бы проблеск, имей я больше информации. Я лег в постель. Он явно все еще не верит, что его жена умерла. И похоже, вообще не допускает такой мысли.
Мне так хотелось забыть обо всем случившемся, но, пока не заснул, продолжал ломать голову. К сожалению, с тем же успехом можно было в перчатках распутывать узелки.
Однако мне он показался симпатичнее, чем его молодая жена.
Глава 3
Утром я прошел километра полтора до центра и позавтракал в отеле, где, оказывается, проходил съезд избирателей, смешавшись с толпой типов со значками, приходивших в себя после ночной попойки. У стойки в вестибюле я попытался арендовать машину, но, когда девица выяснила, что я не из их постояльцев, она сначала тщательно сверила мое имя со списком людей, не оплативших прокат или не вернувших машину, и только потом соизволила взять мою кредитную карточку. Я заказал недорогую модель и, пока ждал, когда ее доставят к задним дверям, купил в газетном киоске карту округа.
Парень из гаража подогнал «фэлкон» песочного цвета. Осмотрев его, я обнаружил, что правое крыло сзади основательно помято. В договоре о прокате об этом – ни слова. Я пошел за девицей из вестибюля, потом мы втроем пялились на дефект, пока она не вписала его во все экземпляры договора. Их даже не упрекнешь за такие штучки – те, кто смял машину, бросают ключи на стойку и мчатся в аэропорт, с них взятки гладки. А я никогда не арендую машину без основательного досмотра. И счета официантов тоже проверяю. В контрактах читаю и то, что записано мелким шрифтом. В таких вещах я похож на придирчивую, мелочную старуху.
Университет находился в городе Ливингстон, километрах в восьмидесяти к югу от Эсмерелды по автостраде номер 100. Города, выстроенные в полупустыне, производят впечатление нереальности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18