Это вам не грабители с отмычкой. Работали методично и знали, что им нужно. А я не знал. Но в этот момент мне было совершенно безразлично, почему они снова проводят обыск, который три дня назад уже бегло сделал Павровский. Догадайся я, в чем дело, может, сбежал бы и поиграл с ними в прятки на территории стройки, которую знал куда лучше, чем они. Мне даже пришло в голову: а не лучше ли просто собраться и уйти? Никто ведь не предупреждал меня, чтобы я не удалялся. Но было уже поздно. Младший лейтенант Густ, сунув ключ в карман, подошел ко мне.
– Пойдемте, – приказал он.
– Куда?
– У меня имеется распоряжение доставить вас на опрос. – Свои слова он подкрепил жестом. Я подчинился.
* * *
Поручик Павровский уже не выглядел таким наглаженным, как в последний раз. Он был без галстука, воротничок рубашки расстегнут и даже, как мне показалось, не слишком чист. Больше чем когда-либо он напоминал карточного шулера в пять часов поутру. Он и в самом деле был профессионал, по его виду не скажешь, что у него в кармане: дыра или весь банк.
– Садитесь, – хрипло предложил он. Налил себе выдохшейся минеральной воды и выпил.
Я уселся на стуле напротив поручика. Кабинетик маленький, не вполне подходящий для шефа группы по расследованию убийств. Немногочисленная казенная мебель расставлена как попало, без всякой гармонии и понятия об использовании пространства. На столе виднелись полосы пыли. Похоже, поручик не просиживает свой стул.
– Этих парней за мной можно было не посылать, – заявил я ему. – Если б вы утром велели мне, я бы и так пришел.
– Я велел вам никуда не уезжать. Вы не послушались.
– Нет, – подтвердил я. – Но позвольте заметить, силком, без моего согласия, эти ваши подручные меня бы сюда не доставили. Небось не стали бы бегать за мной по всей стройке. Один – прямо одуванчик, а другой для этого малость староват.
– Младший лейтенант Густ – мастер спорта в современном пятиборье, – сообщил поручик Павровский. – Он и один бы с вами справился. Младший вахмистр Ржига – по технической части. Лично вы его не интересуете.
– Вот как? – насмешливо спросил я. – Что же вы так разбазариваете квалифицированных специалистов не по профилю? Почему бы вам лучше не подключить его к поискам пани Маласковой?
– Пани Маласкову мы уже нашли, – невозмутимо ответил поручик.
Вспомнив Лукаша, я облегченно вздохнул.
– Слава богу, а то я было решил, что младший вахмистр Ржига у меня под ступеньками ищет ее труп.
– Нет. Труп пани Маласковой мы нашли сегодня утром.
У меня потемнело в глазах. Обеими руками я оперся о стол поручика. Стол этот, вероятно, был прибит к полу, иначе я бы его перевернул.
– Где? – просипел я.
– На Боровце. В болоте за виллой Дроздовых. Она лежала в водорослях, а после дождей вода поднялась…
Мне вспомнился Амиго, который все время выл, и Лукаш, которому было страшно. От ужаса подкатила дурнота. Послышался грохот отодвигаемого стула и голос, говоривший: «Вот возьмите, выпейте!»
Я поднял глаза – серое пятно обрело черты лица Павровского. Взял из его рук стакан теплой минеральной воды и выпил.
– Лукаш мне говорил, что Амиго воет, – слабо откликнулся я. – Ночи напролет с того самого дня… – Я осекся, стакан едва не выпал из моих рук.
– Вот как? – живо отозвался поручик. – С какого дня?
– С той ночи, что я у них переночевал.
– Все совпадает, – удовлетворенно кивнул он. – В четверг до обеда она уехала из лечебницы. В Брандысе была в девятнадцать сорок, а следующий автобус отходил лишь в четверть девятого. Но домой она так и не попала.
– Во второй раз я к Лукашу пришел примерно после половины девятого, – невольно подумал я вслух, напряженно пытаясь восстановить во времени события того вечера. – Автобус проезжает мимо, от Брандыса он идет не более четверти часа… Я его не слышал… Может, как раз в это время я был в ванной… Послушайте, но ведь это же бессмыслица! – спохватился я. – На таких линиях – от деревни до деревни – водитель обычно останавливается рядом с домом пассажира! Что с ней могло случиться, пока она переходила шоссе?
– Она в этом автобусе вообще не ехала, – снисходительно пояснил поручик.
– Нет? Тогда как же она оказалась у виллы Дроздовых? Пешком пришла из Брандыса? Шестидесятилетняя женщина?
– Почему пешком? Кто-то подвез ее на машине.
– Кто же этот «кто-то»?
– Кто-то подошел к ней, когда она в Брандысе ждала автобус, и предложил подвезти домой, – все так же терпеливо и любезно объяснил поручик.
Я наконец сообразил, куда он клонит.
– Вы думаете, это был я?
– Ничего не думаю, – с дьявольской усмешкой возразил он. – Просто пытаюсь выяснить, что случилось.
– Но я-то в это время был уже в Боровце.
– В самом деле?
– И кроме того, она меня не знала. Разве поехала бы с чужим человеком?
– Скажи ей этот человек, что провел полдня с ее внуком, – вполне возможно, – изрек поручик. У него все было продумано.
Случившееся не укладывалось в моей голове. Мозг мой работал туго, со скрипом и все же подсказал мне верный ответ.
– Но ведь я не знал ее! Как я мог ее узнать, если в жизни не видел!
– Видели. На фотографии, что стоит у них дома в комнате.
Я поставил стакан на стол.
– Но ведь в этот дом я вошел только в половине девятого. В первый раз мы с Лукашем сидели на крылечке.
– Так говорите вы.
– Я… и Лукаш, Спросите у него. Господи! Да в чем вы хотите меня убедить? Что я отвез ее в Боровец, утопил в этой луже, а потом преспокойно пошел к ее внуку и… – Кровь ударила мне в голову, в глазах потемнело. Махнув рукой, я отвернулся.
– Никто ее не утопил, – услышал я спокойный, ровный голос. – Она была застрелена. Из того же оружия, что и Эзехиаш, и тем же способом. С близкого расстояния в голову.
– Так ведь это… это ведь… – Сделав усилие, я овладел собой. – Вы нашли пистолет? В болоте?
– Вот то-то и оно, что не нашли, – сообщил поручик. – Пока еще ищем.
– Где? У меня? – спросил я с судорожной улыбкой. – Скажите почему? Потому что в ту ночь я случайно оказался в Боровце? Но инженер Дрозд тоже был там!
– Не только потому, – перебил меня поручик. – В вашем тайнике под лестницей лежало огнестрельное оружие. В пятницу утром я его уже не нашел, но по образцу почвы, которую тогда взял, в лаборатории определили это безошибочно.
В моей голове вдруг щелкнул выключатель, о котором я и не подозревал. Я сник.
– Как же это… что же это значит? – беспомощно воззрился я на поручика.
– А ничего. Этого оружия у вас, разумеется, нет?
– Нет.
– И куда оно девалось, вы не знаете?
– Не знаю. Вот разве…
– Что?
– Ничего. – Я закрыл глаза. – У меня от всего этого голова идет кругом. Погодите, соберусь с мыслями. *
– И тогда поделитесь со мной своими соображениями? – вкрадчиво протянул поручик. – Или позволите мне это сделать самому?
– Ума не приложу, что и сказать! – в отчаянии воскликнул я. – Ничего не понимаю!
– Может, до утра надумаете, – предложил он мне выход.
– Может, – с облегчением согласился я. И поднялся со стула.
– Куда же вы пойдете? – вид у поручика был заботливый. – Ночь… темно… вы устали… – Вынув из ящика бумагу, он заглянул в нее.
– Вы… вы меня арестовываете? – недоверчиво спросил я.
Поручик Павровский поднял голову.
– Что? Ни в коем разе! Поспите здесь, а завтра мы снова побеседуем. Это называется предварительное или охранное заключение. Выбирайте, что нравится. Пожалуйста, вот разрешение прокурора. – Он протянул мне бумагу.
Я не взял ее.
– Вы что же, действительно думаете, что их обоих убил я? Зачем? Назовите хотя бы одну-единственную причину, тогда, может, я и сам поверю, что стал убийцей.
– Если б я ее знал, то беседовал бы тут с вами иначе, – сдержанно ответил поручик. – А пока вы важный свидетель, который, возможно, и сам не подозревает, что он знает. А тем временем вяжетесь к людям, путаете карты, мешаете следствию. Вдруг еще с вами что-нибудь случится! – Он встал, открыл двери в коридор и подал кому-то знак.
* * *
Ярость от бессилия и унижения? Страх перед будущим? Хаос мыслей? Клаустрофобия? Перепады в настроении – от глубокой безнадежности до жажды мщения за несправедливость и обиду, нанесенные мне? Ничего подобного. Единственное, всезаглушающее чувство было чисто физическим. Жестокая боль в спине – это мой в двух местах сломанный позвоночник напоминал, что нужно беречься, не ездить в машине и спать на твердом. Последнее, благодаря заботам поручика Павровского, я мог сделать не откладывая. Но уснуть не мог, хотя устал до смерти. Еще один такой денек, и тело откажется мне служить. Где моя прежняя форма, приобретенная за двадцать лет службы в армии?! Перед поручиком я просто бахвалился. Этот его мастер спорта, похожий на туберкулезника, искалечил бы меня одним мизинцем. Старому и неуклюжему младшему вахмистру стоило только дунуть, и я разлетелся бы, как отцветший одуванчик. В руках инженера Дрозда я бы стоил не дороже, чем разбитый стакан, не говоря уж о его девере, который свои наманикюренные пальчики украшает не только перстнями.
Но все держались со мной прилично. И поручик. Разве не намекнул он пару раз, что меня нужно охранять? В моей усталой душе сломленного бойца зазвучал слабенький голосок согласия. Я мог гордиться, что прозвучал он только сегодня. Мне вспомнилась глубокомысленная сентенция моего приятеля Гонзы Сегнала. «Когда-то идеалом чешских девушек был мужчина с оружием в руках, – горько жаловался он по дороге с какого-то фильма о войне, который мы вместе посмотрели. – Сегодня – это автоматическая стиральная машина с двенадцатью программами и мужчина, обходящийся всю жизнь одной программой».
Будь я таким вот современным идеалом, уже четыре дня назад сбежал бы под спасительное крылышко поручика Павровского. Но что же я, собственно, такое? Не военный, не гражданский… А мое имя? Каждый спрашивает, где у меня имя, а где фамилия. Так какая у тебя программа, Петр Мартин? Однажды ты уже был вынужден полностью ее изменить. Куда двинешься, когда тебя отсюда выпустят? Где найдешь пристанище, когда твоя ничтожная, бесполезная жизнь будет клониться к закату? Уподобишься старому Эзехиашу, вернувшемуся домой через тридцать лет?
И вообще, что толкает всех этих стариков, подобно облезшим аистам, через моря возвращаться туда, где они родились? Что это такое – инстинкт, как у птиц? Своих гнезд им ведь уже не найти. Мир, с которым они сталкиваются здесь после всех прожитых лет, им совершенно чужд. Примет он их или отвергнет? Желанным выходом может стать совместная жизнь с немолодой, но еще бойкой женщиной. Что из себя представляла эта супруга одного и невеста другого старого переселенца? Мать женщины, скитающейся по обоим полушариям, бабушка маленького, никому не нужного космополита. Дочь у нее получилась неудачная. Тогда она взяла к себе Лукаша и неплохо о нем заботилась. Может, потому, что хотела возместить то, чего недодала его матери?
Лукаш – мальчишка что надо, во многих отношениях лучше других своих одногодков – любимцев и баловней, но чего-то ему не хватает. Наверное, ощущения прочной связи с кем-то или с чем-то. Я вспомнил, как равнодушно он рассуждал о смерти этих двух стариков, один из которых, был еще жив. А что с мальчиком будет теперь? Я поймал себя на мысли, что это меня волнует куда больше, чем собственная участь.
* * *
Ни за остаток ночи, ни за следующие полдня ничего не произошло. Проснулся я точно избитый, в голове был ералаш, как в заброшенном ящике стола. Напрашивался один-единственный выход: все вытряхнуть, перебрать и лишнее выбросить.
В полдень у меня появилось ощущение, что и сам я нахожусь в таком ящике. Разбитая игрушка, припрятанная бережливым поручиком, поскольку выбросить было жалко, а потом о ней позабыли. Но поручик не забыл. В половине второго появился младший лейтенант Густ, чтобы вынуть меня из хранилища и отвезти к моему законному владельцу. Выглядел Густ непроницаемо, говорил лаконично, да и то не со мной. По дороге мы оба молчали: я – покорно, мастер спорта по современному пятиборью – зловеще. Два его выступающих вперед зуба поблескивали, как маленький надежный замочек. Не в моем кармане был спрятан ключ от этого запора.
Поручик Павровский принял меня в том же кабинете, что и вчера. На столе лежала вчерашняя пыль и стояла бутылка минеральной воды. Лицо у поручика было серое, а усики беспокойно подергивались.
– Садитесь, – предложил он. – Ну как выспались?
– Спасибо, хорошо, – благовоспитанно ответил я, присев на краешек стула. – Вы меня вызвали для того, чтобы спросить об этом?
Усики сделали небольшое движение, но поручик даже не моргнул.
– Нет, – сказал он.
– Я рад. – Выражение моего лица подтвердило эту радость. – Так чем же вызвано ваше желание лицезреть мою симпатичную физиономию? – Что-то в лице поручика так и подмывало меня безудержно зубоскалить. Это был юмор висельника, но, как ни странно, поручик его терпел.
– Ваше задержание не прошло незамеченным, – сообщил он. – Сегодня утром у прокурора побывал доктор Секирка.
– Кто? – Вид у меня, вероятно, был не слишком умный.
– Доктор права Секирка из адвокатской коллегии.
– А мне-то вы для чего это говорите? Я его не знаю.
– Но, конечно, знаете доктора Иреша, который ожидал в коридоре, пока пан Секирка разговаривал с прокурором. Возможно, вам известно, что в уголовных делах виновного или подозреваемого может защищать только юрист из адвокатской коллегии. А доктор Иреш таковым не является.
– Иреша я, разумеется, знаю, – сказал я осторожно. Мои мысли метались туда-сюда, как роящиеся осы: «Иреш – Йозеф – доктор Майерова – инженер Дрозд…» – Понятия не имею, почему он решил подыскать мне защитника. Иреш – человек холодный, сдержанный, не в его привычках тушить огонь, который его самого не жжет. Может, у него имеется свой опыт на этот счет, – добавил я с неясным чувством, что, возможно, несправедлив к Ирешу.
Поручик кивнул.
– Опыт у него есть, – сухо заметил он. – И есть причины быть обязанным инженеру Каминеку. А тот бог знает почему заботится о вас как о родном.
– Как это «бог знает почему»? – раздраженно воскликнул я. – Благодаря ему я в это уголовное дело влип. Когда он понял, что все оборачивается против меня… – Тут я умолк, вытаращив глаза на поручика. – Но ведь Каминек в больнице. Кто ему сказал, что…
– Он уже не в больнице, – прервал меня поручик. – Вышел оттуда под расписку. – Подождав немного, чтобы я переварил эту ошеломляющую информацию, поручик ошарашил меня окончательно: – Его выпустили вчера во второй половине дня.
– Как вчера? – Перед моим взором возникла доктор медицины Майерова, защищающая вход в хирургическое отделение только что не со скальпелем в руках. Ах ты маленькая дрянь! Боялась, как бы я не пошел к Йозефу домой. Что это было – стремление оставить ему еще хоть одну спокойную ночь или у нее имелись другие, неизвестные мне причины? Я вспомнил последнее язвительное замечание пани Геленки. Чем оно было вызвано – завистью к более молодой и привлекательной женщине? Я поднял глаза на поручика. – А чего хотел этот доктор Секирка от прокурора?
– Чтобы вас выпустили, разумеется, – произнес он тоном, убедившим меня, что мой незваный-непрошеный адвокат достиг прямо противоположной цели.
– А разве есть что-нибудь противозаконное в том, что меня задержали? – со слабой надеждой все-таки спросил я.
– Вовсе нет, – сочувственно заметил поручик. – Доктор Секирка сослался на другое. Сообщил прокурору некоторые интересные факты, которые узнал от вашего друга Йозефа Каминека.
Моя надежда пустила побеги и начала расцветать.
– А на основании этих новых фактов вы меня выпустите?
– Нет.
Надежда моя увяла, и я вместе с ней.
Но поручик еще не закончил:
– Я выпущу вас, потому что… – его серые глаза сверлили меня, будто собирались пробурить дыры и вложить в них взрывчатку, – сегодня ночью погиб инженер Дрозд.
Мир взлетел в воздух, рассыпавшись на мелкие осколки.
– Этого не может быть! Как он погиб?
– Отравился выхлопными газами. Его нашли сегодня утром в гараже той самой виллы в Боровце.
Я в ужасе смотрел на поручика.
– Это самоубийство?
– Все на то указывает, – бесцветным голосом пояснил он. – Дрозд приехал туда вчера поздно вечером, один. Поставил машину в гараж. Нашли его лежащим на полу, голова под выхлопной трубой. Мотор уже не работал, бензин кончился. Но его вполне хватило, чтобы Дрозд умер.
Осколки мира падали вниз, окружая меня, но не укладывались в единую картину. Почему – неизвестно, ведь все возвратились на свои места. А может, какие-то оказались лишними?
– Вы считаете это признанием вины? – спросил я у поручика слабым голосом.
Тот ответил уклончиво:
– Он мог спастись, если бы захотел и если бы у него хватило на это сил. Гараж был не заперт.
Еще один лишний осколок звякнул об пол, и похож он был на выбитое оконное стекло. Закрашенное белой краской, как это бывает в больницах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
– Пойдемте, – приказал он.
– Куда?
– У меня имеется распоряжение доставить вас на опрос. – Свои слова он подкрепил жестом. Я подчинился.
* * *
Поручик Павровский уже не выглядел таким наглаженным, как в последний раз. Он был без галстука, воротничок рубашки расстегнут и даже, как мне показалось, не слишком чист. Больше чем когда-либо он напоминал карточного шулера в пять часов поутру. Он и в самом деле был профессионал, по его виду не скажешь, что у него в кармане: дыра или весь банк.
– Садитесь, – хрипло предложил он. Налил себе выдохшейся минеральной воды и выпил.
Я уселся на стуле напротив поручика. Кабинетик маленький, не вполне подходящий для шефа группы по расследованию убийств. Немногочисленная казенная мебель расставлена как попало, без всякой гармонии и понятия об использовании пространства. На столе виднелись полосы пыли. Похоже, поручик не просиживает свой стул.
– Этих парней за мной можно было не посылать, – заявил я ему. – Если б вы утром велели мне, я бы и так пришел.
– Я велел вам никуда не уезжать. Вы не послушались.
– Нет, – подтвердил я. – Но позвольте заметить, силком, без моего согласия, эти ваши подручные меня бы сюда не доставили. Небось не стали бы бегать за мной по всей стройке. Один – прямо одуванчик, а другой для этого малость староват.
– Младший лейтенант Густ – мастер спорта в современном пятиборье, – сообщил поручик Павровский. – Он и один бы с вами справился. Младший вахмистр Ржига – по технической части. Лично вы его не интересуете.
– Вот как? – насмешливо спросил я. – Что же вы так разбазариваете квалифицированных специалистов не по профилю? Почему бы вам лучше не подключить его к поискам пани Маласковой?
– Пани Маласкову мы уже нашли, – невозмутимо ответил поручик.
Вспомнив Лукаша, я облегченно вздохнул.
– Слава богу, а то я было решил, что младший вахмистр Ржига у меня под ступеньками ищет ее труп.
– Нет. Труп пани Маласковой мы нашли сегодня утром.
У меня потемнело в глазах. Обеими руками я оперся о стол поручика. Стол этот, вероятно, был прибит к полу, иначе я бы его перевернул.
– Где? – просипел я.
– На Боровце. В болоте за виллой Дроздовых. Она лежала в водорослях, а после дождей вода поднялась…
Мне вспомнился Амиго, который все время выл, и Лукаш, которому было страшно. От ужаса подкатила дурнота. Послышался грохот отодвигаемого стула и голос, говоривший: «Вот возьмите, выпейте!»
Я поднял глаза – серое пятно обрело черты лица Павровского. Взял из его рук стакан теплой минеральной воды и выпил.
– Лукаш мне говорил, что Амиго воет, – слабо откликнулся я. – Ночи напролет с того самого дня… – Я осекся, стакан едва не выпал из моих рук.
– Вот как? – живо отозвался поручик. – С какого дня?
– С той ночи, что я у них переночевал.
– Все совпадает, – удовлетворенно кивнул он. – В четверг до обеда она уехала из лечебницы. В Брандысе была в девятнадцать сорок, а следующий автобус отходил лишь в четверть девятого. Но домой она так и не попала.
– Во второй раз я к Лукашу пришел примерно после половины девятого, – невольно подумал я вслух, напряженно пытаясь восстановить во времени события того вечера. – Автобус проезжает мимо, от Брандыса он идет не более четверти часа… Я его не слышал… Может, как раз в это время я был в ванной… Послушайте, но ведь это же бессмыслица! – спохватился я. – На таких линиях – от деревни до деревни – водитель обычно останавливается рядом с домом пассажира! Что с ней могло случиться, пока она переходила шоссе?
– Она в этом автобусе вообще не ехала, – снисходительно пояснил поручик.
– Нет? Тогда как же она оказалась у виллы Дроздовых? Пешком пришла из Брандыса? Шестидесятилетняя женщина?
– Почему пешком? Кто-то подвез ее на машине.
– Кто же этот «кто-то»?
– Кто-то подошел к ней, когда она в Брандысе ждала автобус, и предложил подвезти домой, – все так же терпеливо и любезно объяснил поручик.
Я наконец сообразил, куда он клонит.
– Вы думаете, это был я?
– Ничего не думаю, – с дьявольской усмешкой возразил он. – Просто пытаюсь выяснить, что случилось.
– Но я-то в это время был уже в Боровце.
– В самом деле?
– И кроме того, она меня не знала. Разве поехала бы с чужим человеком?
– Скажи ей этот человек, что провел полдня с ее внуком, – вполне возможно, – изрек поручик. У него все было продумано.
Случившееся не укладывалось в моей голове. Мозг мой работал туго, со скрипом и все же подсказал мне верный ответ.
– Но ведь я не знал ее! Как я мог ее узнать, если в жизни не видел!
– Видели. На фотографии, что стоит у них дома в комнате.
Я поставил стакан на стол.
– Но ведь в этот дом я вошел только в половине девятого. В первый раз мы с Лукашем сидели на крылечке.
– Так говорите вы.
– Я… и Лукаш, Спросите у него. Господи! Да в чем вы хотите меня убедить? Что я отвез ее в Боровец, утопил в этой луже, а потом преспокойно пошел к ее внуку и… – Кровь ударила мне в голову, в глазах потемнело. Махнув рукой, я отвернулся.
– Никто ее не утопил, – услышал я спокойный, ровный голос. – Она была застрелена. Из того же оружия, что и Эзехиаш, и тем же способом. С близкого расстояния в голову.
– Так ведь это… это ведь… – Сделав усилие, я овладел собой. – Вы нашли пистолет? В болоте?
– Вот то-то и оно, что не нашли, – сообщил поручик. – Пока еще ищем.
– Где? У меня? – спросил я с судорожной улыбкой. – Скажите почему? Потому что в ту ночь я случайно оказался в Боровце? Но инженер Дрозд тоже был там!
– Не только потому, – перебил меня поручик. – В вашем тайнике под лестницей лежало огнестрельное оружие. В пятницу утром я его уже не нашел, но по образцу почвы, которую тогда взял, в лаборатории определили это безошибочно.
В моей голове вдруг щелкнул выключатель, о котором я и не подозревал. Я сник.
– Как же это… что же это значит? – беспомощно воззрился я на поручика.
– А ничего. Этого оружия у вас, разумеется, нет?
– Нет.
– И куда оно девалось, вы не знаете?
– Не знаю. Вот разве…
– Что?
– Ничего. – Я закрыл глаза. – У меня от всего этого голова идет кругом. Погодите, соберусь с мыслями. *
– И тогда поделитесь со мной своими соображениями? – вкрадчиво протянул поручик. – Или позволите мне это сделать самому?
– Ума не приложу, что и сказать! – в отчаянии воскликнул я. – Ничего не понимаю!
– Может, до утра надумаете, – предложил он мне выход.
– Может, – с облегчением согласился я. И поднялся со стула.
– Куда же вы пойдете? – вид у поручика был заботливый. – Ночь… темно… вы устали… – Вынув из ящика бумагу, он заглянул в нее.
– Вы… вы меня арестовываете? – недоверчиво спросил я.
Поручик Павровский поднял голову.
– Что? Ни в коем разе! Поспите здесь, а завтра мы снова побеседуем. Это называется предварительное или охранное заключение. Выбирайте, что нравится. Пожалуйста, вот разрешение прокурора. – Он протянул мне бумагу.
Я не взял ее.
– Вы что же, действительно думаете, что их обоих убил я? Зачем? Назовите хотя бы одну-единственную причину, тогда, может, я и сам поверю, что стал убийцей.
– Если б я ее знал, то беседовал бы тут с вами иначе, – сдержанно ответил поручик. – А пока вы важный свидетель, который, возможно, и сам не подозревает, что он знает. А тем временем вяжетесь к людям, путаете карты, мешаете следствию. Вдруг еще с вами что-нибудь случится! – Он встал, открыл двери в коридор и подал кому-то знак.
* * *
Ярость от бессилия и унижения? Страх перед будущим? Хаос мыслей? Клаустрофобия? Перепады в настроении – от глубокой безнадежности до жажды мщения за несправедливость и обиду, нанесенные мне? Ничего подобного. Единственное, всезаглушающее чувство было чисто физическим. Жестокая боль в спине – это мой в двух местах сломанный позвоночник напоминал, что нужно беречься, не ездить в машине и спать на твердом. Последнее, благодаря заботам поручика Павровского, я мог сделать не откладывая. Но уснуть не мог, хотя устал до смерти. Еще один такой денек, и тело откажется мне служить. Где моя прежняя форма, приобретенная за двадцать лет службы в армии?! Перед поручиком я просто бахвалился. Этот его мастер спорта, похожий на туберкулезника, искалечил бы меня одним мизинцем. Старому и неуклюжему младшему вахмистру стоило только дунуть, и я разлетелся бы, как отцветший одуванчик. В руках инженера Дрозда я бы стоил не дороже, чем разбитый стакан, не говоря уж о его девере, который свои наманикюренные пальчики украшает не только перстнями.
Но все держались со мной прилично. И поручик. Разве не намекнул он пару раз, что меня нужно охранять? В моей усталой душе сломленного бойца зазвучал слабенький голосок согласия. Я мог гордиться, что прозвучал он только сегодня. Мне вспомнилась глубокомысленная сентенция моего приятеля Гонзы Сегнала. «Когда-то идеалом чешских девушек был мужчина с оружием в руках, – горько жаловался он по дороге с какого-то фильма о войне, который мы вместе посмотрели. – Сегодня – это автоматическая стиральная машина с двенадцатью программами и мужчина, обходящийся всю жизнь одной программой».
Будь я таким вот современным идеалом, уже четыре дня назад сбежал бы под спасительное крылышко поручика Павровского. Но что же я, собственно, такое? Не военный, не гражданский… А мое имя? Каждый спрашивает, где у меня имя, а где фамилия. Так какая у тебя программа, Петр Мартин? Однажды ты уже был вынужден полностью ее изменить. Куда двинешься, когда тебя отсюда выпустят? Где найдешь пристанище, когда твоя ничтожная, бесполезная жизнь будет клониться к закату? Уподобишься старому Эзехиашу, вернувшемуся домой через тридцать лет?
И вообще, что толкает всех этих стариков, подобно облезшим аистам, через моря возвращаться туда, где они родились? Что это такое – инстинкт, как у птиц? Своих гнезд им ведь уже не найти. Мир, с которым они сталкиваются здесь после всех прожитых лет, им совершенно чужд. Примет он их или отвергнет? Желанным выходом может стать совместная жизнь с немолодой, но еще бойкой женщиной. Что из себя представляла эта супруга одного и невеста другого старого переселенца? Мать женщины, скитающейся по обоим полушариям, бабушка маленького, никому не нужного космополита. Дочь у нее получилась неудачная. Тогда она взяла к себе Лукаша и неплохо о нем заботилась. Может, потому, что хотела возместить то, чего недодала его матери?
Лукаш – мальчишка что надо, во многих отношениях лучше других своих одногодков – любимцев и баловней, но чего-то ему не хватает. Наверное, ощущения прочной связи с кем-то или с чем-то. Я вспомнил, как равнодушно он рассуждал о смерти этих двух стариков, один из которых, был еще жив. А что с мальчиком будет теперь? Я поймал себя на мысли, что это меня волнует куда больше, чем собственная участь.
* * *
Ни за остаток ночи, ни за следующие полдня ничего не произошло. Проснулся я точно избитый, в голове был ералаш, как в заброшенном ящике стола. Напрашивался один-единственный выход: все вытряхнуть, перебрать и лишнее выбросить.
В полдень у меня появилось ощущение, что и сам я нахожусь в таком ящике. Разбитая игрушка, припрятанная бережливым поручиком, поскольку выбросить было жалко, а потом о ней позабыли. Но поручик не забыл. В половине второго появился младший лейтенант Густ, чтобы вынуть меня из хранилища и отвезти к моему законному владельцу. Выглядел Густ непроницаемо, говорил лаконично, да и то не со мной. По дороге мы оба молчали: я – покорно, мастер спорта по современному пятиборью – зловеще. Два его выступающих вперед зуба поблескивали, как маленький надежный замочек. Не в моем кармане был спрятан ключ от этого запора.
Поручик Павровский принял меня в том же кабинете, что и вчера. На столе лежала вчерашняя пыль и стояла бутылка минеральной воды. Лицо у поручика было серое, а усики беспокойно подергивались.
– Садитесь, – предложил он. – Ну как выспались?
– Спасибо, хорошо, – благовоспитанно ответил я, присев на краешек стула. – Вы меня вызвали для того, чтобы спросить об этом?
Усики сделали небольшое движение, но поручик даже не моргнул.
– Нет, – сказал он.
– Я рад. – Выражение моего лица подтвердило эту радость. – Так чем же вызвано ваше желание лицезреть мою симпатичную физиономию? – Что-то в лице поручика так и подмывало меня безудержно зубоскалить. Это был юмор висельника, но, как ни странно, поручик его терпел.
– Ваше задержание не прошло незамеченным, – сообщил он. – Сегодня утром у прокурора побывал доктор Секирка.
– Кто? – Вид у меня, вероятно, был не слишком умный.
– Доктор права Секирка из адвокатской коллегии.
– А мне-то вы для чего это говорите? Я его не знаю.
– Но, конечно, знаете доктора Иреша, который ожидал в коридоре, пока пан Секирка разговаривал с прокурором. Возможно, вам известно, что в уголовных делах виновного или подозреваемого может защищать только юрист из адвокатской коллегии. А доктор Иреш таковым не является.
– Иреша я, разумеется, знаю, – сказал я осторожно. Мои мысли метались туда-сюда, как роящиеся осы: «Иреш – Йозеф – доктор Майерова – инженер Дрозд…» – Понятия не имею, почему он решил подыскать мне защитника. Иреш – человек холодный, сдержанный, не в его привычках тушить огонь, который его самого не жжет. Может, у него имеется свой опыт на этот счет, – добавил я с неясным чувством, что, возможно, несправедлив к Ирешу.
Поручик кивнул.
– Опыт у него есть, – сухо заметил он. – И есть причины быть обязанным инженеру Каминеку. А тот бог знает почему заботится о вас как о родном.
– Как это «бог знает почему»? – раздраженно воскликнул я. – Благодаря ему я в это уголовное дело влип. Когда он понял, что все оборачивается против меня… – Тут я умолк, вытаращив глаза на поручика. – Но ведь Каминек в больнице. Кто ему сказал, что…
– Он уже не в больнице, – прервал меня поручик. – Вышел оттуда под расписку. – Подождав немного, чтобы я переварил эту ошеломляющую информацию, поручик ошарашил меня окончательно: – Его выпустили вчера во второй половине дня.
– Как вчера? – Перед моим взором возникла доктор медицины Майерова, защищающая вход в хирургическое отделение только что не со скальпелем в руках. Ах ты маленькая дрянь! Боялась, как бы я не пошел к Йозефу домой. Что это было – стремление оставить ему еще хоть одну спокойную ночь или у нее имелись другие, неизвестные мне причины? Я вспомнил последнее язвительное замечание пани Геленки. Чем оно было вызвано – завистью к более молодой и привлекательной женщине? Я поднял глаза на поручика. – А чего хотел этот доктор Секирка от прокурора?
– Чтобы вас выпустили, разумеется, – произнес он тоном, убедившим меня, что мой незваный-непрошеный адвокат достиг прямо противоположной цели.
– А разве есть что-нибудь противозаконное в том, что меня задержали? – со слабой надеждой все-таки спросил я.
– Вовсе нет, – сочувственно заметил поручик. – Доктор Секирка сослался на другое. Сообщил прокурору некоторые интересные факты, которые узнал от вашего друга Йозефа Каминека.
Моя надежда пустила побеги и начала расцветать.
– А на основании этих новых фактов вы меня выпустите?
– Нет.
Надежда моя увяла, и я вместе с ней.
Но поручик еще не закончил:
– Я выпущу вас, потому что… – его серые глаза сверлили меня, будто собирались пробурить дыры и вложить в них взрывчатку, – сегодня ночью погиб инженер Дрозд.
Мир взлетел в воздух, рассыпавшись на мелкие осколки.
– Этого не может быть! Как он погиб?
– Отравился выхлопными газами. Его нашли сегодня утром в гараже той самой виллы в Боровце.
Я в ужасе смотрел на поручика.
– Это самоубийство?
– Все на то указывает, – бесцветным голосом пояснил он. – Дрозд приехал туда вчера поздно вечером, один. Поставил машину в гараж. Нашли его лежащим на полу, голова под выхлопной трубой. Мотор уже не работал, бензин кончился. Но его вполне хватило, чтобы Дрозд умер.
Осколки мира падали вниз, окружая меня, но не укладывались в единую картину. Почему – неизвестно, ведь все возвратились на свои места. А может, какие-то оказались лишними?
– Вы считаете это признанием вины? – спросил я у поручика слабым голосом.
Тот ответил уклончиво:
– Он мог спастись, если бы захотел и если бы у него хватило на это сил. Гараж был не заперт.
Еще один лишний осколок звякнул об пол, и похож он был на выбитое оконное стекло. Закрашенное белой краской, как это бывает в больницах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18