Все, чего они хотят, – это любовь, пиво и сон.
– С первым я согласна, – отозвалась миссис Дейси, – Не обращайте на него внимания, – посоветовала она женщине за стойкой. – Он философ.
– Называющий всех отвратительными, – проговорила женщина, вздымаясь. – Соринки в чужом глазу замечает.
«Берет барьер», – лениво подумал Самюэль, и она снова опустилась на невидимое седло.
– Она проскачет за ночь несколько миль, – сказал он пустому стакану.
– Людей интересуют и другие вещи. – Джордж Ринг для красивости возвел глаза к потолку. – Музыка, – сказал он, – и танцы. – Он танцевал на цыпочках и дирижировал.
– Секс, – добавил мистер Эллингем.
– Секс, секс, секс, всегда ты об этом, Дональд. Тебя, наверное, травмировали или еще что-нибудь.
– Секс, – прошептала молодая женщина у огня.
– С сексом все нормально, – сказала миссис Дейси. – Можете оставить секс в покое.
– Конечно, меня не травмировали. Меня подавляли пятьдесят лет.
– Не трогайте секс. – Женщина за стойкой перешла на карьер. – И религию. – Она чисто берет барьер и ров с водой.
Самюэль достал из бумажника фунт и указал на полку с виски. Он еще не решался заговорить со скачущей женщиной с гигантской фальшивой грудью и длинными молочно-белыми булками вместо рук. Его горло еще пылало, жаркий воздух комнаты горячил через ноздри мозг, и все слова схватывались на кончике его языка, как хворост, политый бензином; он видел трех молодых женщин, мерцающих у металлических поленьев, и трое его новых друзей орали и неестественно жестикулировали рядом с ним, как люди из плоти и крови, изображающие в кино узников, навеки обреченные представлять свое ничтожество в драматической манере.
Он сказал себе: «Миссис Антилопа, разливающая виски словно четыре оскорбления, думает, что секс и постель одно и то же. Акт любви есть постельный акт по своей сути; „Падай!" – вскрикивают пружины, и она рушится вместе с лошадью и всем остальным. Я вижу ее лежащей, как бревно, в кровати и слушающей с ненавистью и отвращением совершенные голоса зазубренных простыней».
Он почувствовал себя старым, мудрым и неустойчивым. Его внезапная мудрость оказалась такой тяжелой, что он вцепился в стойку и вскинул руку, как человек, схваченный морем и подающий сигнал бедствия.
– Можно, – сказала миссис Дейси, и комната захихикала, как девица.
«Теперь я понял, – думал Самюэль, выбираясь на поверхность со своим грузом, – что означает „столп церкви". Длинная, холодная миссис Дейси, способная подпереть Вифезду макушкой своей высеченной головы или заморозить взглядом черных, как навозные жуки, грешников, которые скребутся позади нее». Ее шутка ударилась об крышу.
– У тебя лихорадка, Сэм. – Мистер Эллингем поднял бумажку и держал ее на окрашенной солнцем ладони.
– Это адрес Люсиль Харрис, – объяснил Самюэль.
– Почему бы вам не позвонить ей? Телефон наверху, на лестнице, – показал Джордж Ринг. – Рядом с дамским туалетом.
Самюэль раздвинул занавеску и начал восхождение.
– Рядом с дамским туалетом. – Голос донесся из тонущей комнаты.
Он прочел инструкцию над телефоном, опустил два пенни, набрал номер и хотел произнести: «Миссис Харрис? Я друг Остина».
– Ничей я не друг. Я сам по себе, – шептал он в гудящую трубку. – Я – Лопо, изгой. Слоняюсь по ночам в компании сов и убийц. Слишком умен, чтоб ухаживать, – громко сказал он в трубку.
Она не ответила, и он прошаркал вниз по ступенькам, отдернул рывком занавеску и вошел в ярко освещенный бар широким шагом.
Троица девиц исчезла. Он посмотрел, не остались ли на решетке их туфли, но и они исчезли. Люди ничего не оставляют.
– Ее не было дома, – сказал он.
– Мы слышали, – сказал мистер Эллингем. – Слышали, как ты разговаривал с ее совой.
Стоя посреди комнаты, печальный и свирепый, как человек, держащий помилование в своей руке, он поднял стакан и пристально поглядел на него. Затем сделал выбор и выпил.
– Пойдем смотреть окрестности, – сказал он. – Возьмем такси, Сэм заплатит. Поедем в Вест-Энд искать Люси.
– Я знал, что она вроде Святого Грааля, – воскликнул Джордж Ринг, когда все они оказались в темноте такси, с грохотом мчащегося сквозь дождь.
Самуэль ощутил руку миссис Дейси на своем колене.
– Четыре вооруженных рыцаря – это восхитительно. Заедем сначала в «Гейспот», потом в «Чериох», потом в «Нептун».
– Четыре заблудшие души.
Рука корчилась от боли на его бедре, пять сухих рыбешек, умирающих на одежде.
– Марбл-Арч, – пояснял мистер Эллингем. – Отсюда по ночам разлетаются эльфы.
У толпы, спешащей под дождем, видно, не было ни плоти, ни крови.
– Парк-Лейн.
Толпа скользила мимо капота и стекол, смешивая во внезапной вспышке лица, лишенные черт, жидкие тела; исчезала в потоке света из высокой двери, ведущей в недра богатого ночного Лондона, где все женщины носят жемчуга и терзают свои ручки иглами.
Машина выхлопнула газ.
– Слышите, как стреляет шампанское?
«Мистер Эллингем слышит шум в моей голове», – думал Самюэль, вжавшись в угол, подальше от пальцев.
– Пиккадилли. Проедемся по маршруту Эллингема. Это «Ритц». Зайдем поесть селедки, Сэм?
– «Ритц» закрыт навсегда. Bњ официанты мычат, прикрывшись руками. «Густав, Густав, – кричал человек в оперной шляпе, – он взял не ту вилку». Он носит галстук на резинке. А женщина в вечернем платье с вырезом, таким глубоким, что виден бриллиант в пупке, перегнувшись через стол, оттянула его галстук-бабочку и потом отпустила ее на место.
– Грязные богачи, – сказал он. – Мое место среди изгоев и нищих.
– Мощно и неистово Самюэль Беннет разоблачит все притворство общества в своем последнем романе «В недрах».
– Пиккадилли-Серкус. Центр мироздания. Видишь человека под фонарем, который ковыряет в носу? Это премьер-министр.
3
«Гейспот» напоминал угольный подвал с баром в одном конце, несколько углекопов танцевали со своими мешками. Самюэль качался у двери между миссис Дейси и Джорджем Рингом, все еще ощущая испуг своим бедром. Он не отваживался посмотреть вниз, опасаясь увидеть на штанине непростительный отпечаток своего ужаса в такси.
– Как космополитично, – прошептал Джордж Ринг. – Посмотрите на этого черного.
Самюэль стер ночь со своих глаз и увидел черных мужчин, танцующих со своими женщинами, закручивая их среди зеленых плетеных стульев, между игровыми автоматами и русским бильярдом. Некоторые женщины были белые, они курили во время танца. Женщины жеманничали и озирались, равнодушные к танцу, будто руки, обнимавшие их, обнимали тела других женщин; взглядами они тянулись к входящим; среди жарких телодвижений они вели себя так, будто занимались любовью с мужчиной и глядели через его плечо на свое отрешенное неудовлетворенное лицо в зеркале.
Мужчины были из себя сплошь сверкающие зубы и дрыгающиеся зады, узкобедрые и широкоплечие, в двубортных пиджаках в тонкую полоску и глянцевых вылизанных ботинках, без возраста и морщин, в ожидании котлов с мясом, гордые и молчаливые, дружелюбные и голодные, в прокуренном подвале, над которым был центр Вселенной; они дергались под звуки барабана и рояля, на котором в четыре руки играли, шевеля губами, бледные мальчики.
Пробираясь с Джорджем Рингом сквозь танцующих к бару, Самюэль увидел игральный автомат и поставил пенни на лимон. Выскочила монетка в один пенс и шестипенсовик.
– Не знаешь, кто выиграет «Дерби», Сэм? – спросил мистер Эллингем у них за спиной.
– А наш поэт – счастливчик, – присвистнул Джордж Ринг.
Миссис Дейси, за полминуты нашедшая себе партнера, такого же высокого, как и она, танцевала с ним в сигаретном дыму, возвышаясь, как часовня. Его лицо было напудрено, чтобы скрыть шрам, тянувшийся от угла глаза до подбородка.
– Миссис Дейси танцует с человеком-бритвой, – сказал Самюэль.
В этом выражении он соединил и шрам, и дыхание Лондона, уловить которые долго собирался.
Посмотри-ка на присутствующих женщин без нижнего белья, они сидят за плетеными столиками в винных парах и очаровывают, поджидая, не войдет ли, пошатываясь, деревенский простофиля с пучком сена и всеми своими сбережениями или розовощекий старичок с бутоньеркой, у которого дома жена, веселая, как мешок картошки. Посмотри на танцы черных бритвенных королей с оскалами людоедов, которые сотрясают грудь и кровь своих партнерш под заикание барабанов, одетые змеями в этих потрепанных, пропахших потом джунглях под мокрой мостовой. И на завитого мальчика, танцующего как девочка, и на двух мужеподобных официанток.
Мистер Эллингем заказал четыре стакана белого вина.
– Пойдемте. Он заработал эту штуку на пинболе. Ты могла бы привести сюда свою тетушку, Моника? – спросил он у девушки в галстуке-бабочке, разливающей им вино.
– Только не мою тетушку, – сказал Самюэль. – Тетушку Морган Понт-Нёф-Воэн в штиблетах с резинками. – И добавил: – Она не пьет.
– Покажи Монике бутылку. У него бутылка на пальце. Самюэль засунул руку поглубже в карман куртки.
– Зачем ей смотреть на какую-то дурацкую бутылку. – У него пробежали мурашки по груди, он просунул два пальца правой руки между пуговиц на рубашке, и они коснулись голого тела. – Майки нету, – протянул он удивленно, но девушка уже отвернулась.
– Здесь просто воскресная школа, – говорил мистер Эллингем. – Уже попробовал вина, Сэм? Эта лошадка не годится для работы. Только попкой вертеть умеет. Сюда хоть жену священника приводи.
Это он о миссис Котмор-Ричардс, росточком четыре фута один дюйм, с визжащими окорочками в чулках.
– Обычное церковно-приходское собрание, – сказал мистер Эллингем. – Видишь эту танцующую женщину? Она словно в ларь с мукой падала. Это племянница управляющего банком.
Женщина с мертвенно-белым лицом, проходя, улыбнулась им из объятий пухлого парня.
– Привет, Моисейчик.
– Привет, Лола. Смотри, как выделывается. Думает, что она – Звезда Добродетели.
– Она проститутка, мистер Эллингем?
– Она маникюрша, Сэмми. Тебя заусенцы не беспокоят? Не стоит верить всему, что видишь, особенно в темноте. Все здесь сплошное притворство. Видишь этого Казанову в кругу голубок? Когда он последний раз прикасался к женщине, у него еще была соска во рту.
Самюэль огляделся. Джордж Ринг в углу радостно ржал в компании нескольких женщин. Пронзительные голоса скрежетали в перекрестном шуме барабанов.
– Последний раз я видела Люси побитой, – говорила женщина с искусственными зубами и в лисьих мехах. – Ее ухажер сказал, что работает аптекарем.
– Люсиль, – подхватил Джордж Ринг, нетерпеливо потряхивая кудрями. – Люсиль Харрис.
– У него была платяная щетка. В маленькой сумочке.
– Знаю я таких аптекарей, – заявила женщина в живописной шляпке.
– Он говорил не о Люси Уэйкфилд, – сказала третья.
– Люси Уэйкфилд сейчас в Физерсе с парнем из Круч-Энда, – обронила танцевавшая рядом племянница управляющего банком. Парень, с которым она танцевала, улыбался, закрыв глаза.
– Может, у него кожаный ремень в этой сумочке, – предположила женщина в мехах.
– Через сто лет будет то же самое, – вздохнула женщина в шляпке. Она отхлебнула белого вина, расставила ноги, как старый мул у пруда, и перевела дыхание. – Они льют сюда масло для волос…
Все это было неправдой. Они говорили как женщины у него на родине, которые, надев мужские шляпы, таскали пустые бутылки в плетеных рыбных корзинах в пункт стеклотары «Циркуль».
– …Это помогает от перхоти.
Он никак не ожидал, что женщины из ночного клуба под мостовой могут петь под звучание струн, как сирены, а их опасные подведенные глаза фиалкового цвета будут вытворять такое с его пуговицами. Если снять с Лондона покрывало, на котором кинопроектор показывает все компании значительными и развратными, то останутся только эти женщины. Женщины с поношенными лицами и шутовскими языками, которые будут пререкаться, сидя на корточках над останками своих матерей, будто они только что вернулись в объятиях коренастых парней с эмблемами Уэльса с футбольного матча в Манелли. Женщины за столиками, которых он увидел в завлекающих позах, когда, ошеломленный, вошел сюда из темноты, были скучными, как сестры, красноглазые и отупевшие от насморка; такие будут чихать, целуясь, или икать, рассуждая о хороших манерах в темных ловушках гостиничных спален.
– Отличное место, – сказал он мистеру Эллингему. – А мне казалось, вы говорили, что это плебейское заведение, типа забегаловки.
– Сам ты забегаловка. Они здесь не любят, когда их называют плебеями. – Мистер Эллингем наклонился к нему и говорил одним только уголком рта. – Потому что они и есть плебеи. Обычный дешевый ресторан, – прошептал он. – Это только разогрев. Скоро они поснимают одежду и станцуют «хулу», тебе понравится.
– Никто не знает Люсиль, – подошел Джордж Ринг. – Вы уверены, что она не Люси? Здесь есть одна хорошенькая.
– Нет, Люсиль.
– «Она жила там, где Голубкин Ключ журчал». Иногда Вордсворт нравится мне больше Уолтера де ла Мара. Вы знаете «Тинтернское аббатство»?
Миссис Дейси возникла у плеча Самюэля.
– Малыш не танцует?
Он вздрогнул от прикосновения ледяной руки к его шее. Не здесь. Не сейчас. Ужасная безликая Вифезда мучила его своими пальцами. Он вспомнил, что она держала зонтик, даже когда танцевала.
– У меня сестра в Тинтерне, – сказал мужчина у них за спиной.
– Тинтернское аббатство. – Надувшись, Джордж Ринг даже не обернулся.
– Не в аббатстве, она работает официанткой.
– Мы говорили о поэме.
– Она не из этих чертовых монашек, – продолжал мужчина.
Музыка кончилась, но два парня на маленькой сцене еще шевелили губами и руками, отбивая такт в тишине. Мистер Эллингем потряс кулаком:
– Повтори, что ты сказал, и я тебе так врежу.
– Я из тебя пар-то повыпущу. – Он сам пыхтел и отдувался. Изо рта у него пахло гвоздикой.
– Сейчас, сейчас. – Миссис Дейси нацелила зонтик.
– Никто не имеет права поносить и оскорблять монахинь, – сказал мистер Эллингем, когда железный наконечник ткнулся в его жилетку.
– Пар-то повыпущу, – повторил мужчина. – Я никогда не оскорбил ни одну монахиню. Я ни с одной даже не разговаривал.
– Сейчас, сейчас. – (Зонтик пронесся у его глаз, но он увернулся.) – Еще раз дыхнешь, – вежливо проговорила миссис Дейси, – и я воткну его тебе в глотку и там открою.
– У вас насилие не вызывает отвращения? – спросил Джордж Ринг. – Я всегда был ужасным пацифистом. Одна капля крови, и мне противно. Потанцуем?
Он положил руку на талию Самюэля и, танцуя, повел его от бара. Оркестр снова заиграл, хотя ни одна из пар не прекращала танца.
– Но мы же оба мужчины, – удивился Самюэль. – Это вальс?
– Вальс они здесь не исполняют, это я так самовыражаюсь. Смотрите, вон еще двое мужчин танцуют.
– Я думал, это девушки.
– Мой друг принял вас за девушек, – громко сказал Джордж Ринг, когда они оказались рядом. Самюэль глядел на пол, стараясь следовать движениям Джорджа Ринга. Раз, два, три, поворот.
– Пойдем наверх, посмотришь, какая у меня шикарная плита.
Раз, два, три, кружимся, притоп.
– Полли Дейси из этого типа девушек, правда? Она сумасшедшая?
«Я легкий как пушинка, – думал Самюэль. – Кружусь, снова кружусь, теперь на носочках, встряхиваю бедрами».
– Не так грузно, Сэм. Ты как слоненок. Когда она еще ходила в школу, то запускала мышей в почтовый ящик, и они сжирали все письма. Еще она проделывала штуки с мальчиками, которые мыли посуду. Я не смогу этого выговорить. Их крики разносились по всему дому.
Но Самюэль уже не слушал. Он кружился, сбиваясь со своего собственного ритма, среди летающих ног, наклонялся и пятился, подпрыгивал на одной ноге и вертелся, волосы падали ему на глаза, а бутылка вращалась. Он вцепился в плечо Джорджа Ринга и откачнулся от него, потом снова навалился.
– Не маши бутылкой. Не маши, говорю. Осторожно. Сэм, Сэм!
Рука Самюэля описала полукруг, и невысокая женщина упала. Падая, она обхватила его ноги, и он увлек за собою Джорджа Ринга. Еще один мужчина повалился, успев схватиться за юбку партнерши. Треск разрываемой ткани, и она рухнула между ними, головой во вздыбленные животы и руки.
Самюэль лежал смирно. Его рот упирался в кудряшки на затылке женщины, упавшей первой. Он высунул язык.
– Слезьте с моей головы, у вас ключи в кармане.
– Нога!
– Ладно. Запросто. Оп-ля.
– Меня кто-то лижет, – взвизгнула самая нижняя женщина.
Потом две девушки из-за стойки стояли над ними – и пинали, и хлопали, и тянули их за волосы.
– Это все вот он наделал. Он треснул ее по голове. Я видела, – сказала племянница управляющего банком.
– Откуда у него бутылка, Лола?
Девушка с галстуком-бабочкой потянула Самюэля за воротник и показала на его левую руку. Он попытался засунуть бутылку в карман, но чья-то рука, похожая на черную боксерскую перчатку, крепко в нее вцепилась. Широкое черное лицо нависло над ним, таращась. Он различал только белки глаз да зубы.
«Я не хочу, чтобы мне резали лицо.
1 2 3 4 5 6 7