А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Взгляд его упал на приоткрытую дверь в горенку: как ни тихо сидела Ева, ротмистр догадался о ее присутствии.
— Там кто-то есть, — указал он пальцем на дверь.
— Ева, это ты? — спросил отец Андрей.
Ева выглянула из-за двери; Долгушин встал и поклонился.
— Я мешаю вашей беседе? — сказала она. — Могу прогуляться.
— Нет, нет, что вы! — засуетился Долгушин. — У нас нет никаких секретов.
— Посиди с нами, побалуйся чайком. — Отец Андрей удивился тревожному виду племянницы.
С той минуты, как Долгушин заговорил о начальнике контрразведки Солдатове, Ева слушала все внимательнее, напряженнее.
— Фельдфебель Солдатов и его помощник Чудошвили приносят больше вреда белому движению, чем целая дивизия красных, — продолжал Долгушин, принимая от Евы чашку с чаем. — Негодяи, на которых негде ставить пробы. Душегубы! Я знаю одного полубезумного купчишку, больного манией преследования. Купчишка этот выдумывал себе врагов, даже письма, полные угроз, писал в собственный адрес. И кидал их в почтовый ящик. А когда письма приходили к нему, читал, закрывшись на затвор. Потом со страху бежал в полицию. Вот таков и Солдатов, только погнуснее, потому что обладает властью. Он и провокатор, и жандарм, и судья, и палач…
— Почему же его не уберете, если он такой мерзавец? — спросила Ева.
— Теперь все измерзавились, а в контрразведке особенно. Замените Солдатова хотя бы Чудошвили, но ведь один негодяй равен другому. Если Чудошвили убивает деревянной колотушкой мужичков на барже, так почему же ему не повторить такое убийство в масштабе всей России? Дорвется до власти и — раззудись, рука, размахнись, плечо.
— Этого не может быть! — категорически возразил отец Андрей.
— В России все может быть, ваше преподобие. Были Иван Грозный, Малюта Скуратов, были и другие. Почему же не появиться этакому новому Чингисхану? Я даже не могу вообразить последствия его убойной деятельности, — говорил, все более мрачнея, Долгушин.
Опасная мысль, запавшая в голову Евы, уже не покидала ее. Еве стало казаться совершенно необходимым уничтожение начальника контрразведки Солдатова. С этой мыслью она делала домашнюю работу, ходила на прогулки, читала книгу. Ева старалась смирить себя и жарко молилась, а наваждение не проходило. Образ отца возникал в ее памяти и властно требовал возмездия.
…Сутолока военного учреждения захлестнула Еву своими особенными нервными звуками, обманчивой самоуверенностью, тревожной деловитостью. У дверей вытягивались часовые, машинистки трещали ундервудами: из-под их розовых пальчиков выскальзывали приказы, неумолимые, как пули. Дежурный офицер за столом, испуганная очередь посетителей, парадный шик комендатуры как бы утверждали незыблемость белой власти.
Ева встала в очередь за женщинами, измученными бедой и бессонницей. Жители предместий испуганно смотрели на дежурного — от него зависело спокойствие нынешнего дня и надежда на завтрашний. Скажет, не скажет о судьбе родных и близких? Поручик, словно отчеканенный на таинственной военной машине — строгий и вежливый, ясный и замкнутый одновременно, механически отвечал на робкие вопросы:
— Приходите завтра. Что с вашим мужем — пока неизвестно. Судьба вашего сына зависит от него самого. Вы зачем, мадемуазель? — Дежурный не мог скрыть своего восхищения при виде Евы.
— Я хотела бы видеть господина Солдатова.
— Он вызывал вас, мадемуазель?
— Да, вызывал, — солгала Ева, запотевшими пальчиками сжимая спрятанный за пазуху браунинг.
— Одну минутку, мадемуазель. — Поручик выскользнул в соседний коридор.
Ева видела, как ощупывали ее взглядами машинистки, часовой у двери, какие-то чересчур аккуратные офицеры. Подозрительно долго не возвращался дежурный. Наконец он вернулся, попросил уже равнодушно:
— Прошу пройти. Четвертая дверь налево.
Ева подошла к двери, на ходу перепрятав браунинг в карман шубки. Открыла дверь в просторную, сиреневую от обоев комнату и увидела Долгушина, стоявшего у окна. То, что Долгушин оказался в кабинете Солдатова, было совершенно непредвиденным обстоятельством, и Ева растерялась. Ротмистра тоже озадачило появление Евы.
— Что вам угодно? — раздалось справа. Солдатов стоял в углу, опершись кулаками в спинку стула; разноцветные глаза следили за девушкой.
Не отвечая, Ева выдернула браунинг, но Долгушин ловко перехватил ее руку. От щелкнувшей пули посыпалась с потолка штукатурка.
— Ах ты, сволочь! — Солдатов приподнял стул, с размаху ударил им об пол. — Ты у меня сейчас запоешь, ссука! Я с тобой поговорю с пристрастием, — Солдатов шагнул к Еве.
— Я спас тебя от пули, поэтому я и допрошу ее, — твердо возразил Долгушин. — Думаю, юная террористка не станет запираться.
— Ладно, допрашивай, — согласился Солдатов и засмеялся нервно, хрипло.
Долгушин привел Еву в свой кабинет. Усадив вздрагивающую девушку, прикрыл двери.
— Ну? — спросил он с тихой злостью. — Что это вы затеяли? Для чего вам понадобилось стрелять в Солдатова? Тоже мне политическая фигура. — Он выбросил на стол браунинг Евы. — Из этого пистолетика вороны не убьешь, не то что Солдатова. Зачем такое глупое покушение? Скажите откровенно, я еще могу спасти вас от пули.
— Как спасли от моей пули палача и провокатора? До этой поры я ненавидела одного Солдатова, теперь ненавижу и вас…
— Все это вздор — ненависть, месть, любовь. Отвечайте на вопрос.
— Солдатов убил моего отца. Я хотела казнить палача.
Долгушин тут же вспомнил: «Азин расстрелял мою мать в Арске, я поклялся отомстить убийце». Он раздвинул штору, посмотрел в окно.
— Вам нельзя оставаться в Ижевске, — сказал он. — Уходите сейчас, немедленно, куда угодно. Не попадите только в лапы красных, они в пятнадцати верстах от города. Красные вряд ли будут снисходительны к дочери русского дворянина. Пойдемте, я провожу вас…
Пугаясь встречи с патрулями мятежников, Ева блуждала по окрестным лесам, пока не вышла к длинному, узкому озеру. За озером слышалось пыхтение паровозов, стук вагонных колес, но в дымных сумерках не было видно железнодорожной линии. Ева набрела на проселочную дорогу, пошла по ней к железной дороге.
Ее задержал красный патруль, привел в сторожку путевого обходчика. Дежурный придирчиво и дотошно стал выяснять, кто она такая.
— Я из Ижевска. Сообщите обо мне командиру дивизии Азину, — ответила Ева.
— Ишь ты, — присвистнул дежурный. — Доложи о ней Азину. А может, ты самая что ни на есть белая контра? — Дежурный добродушно рассмеялся и стал названивать по телефону.
Он звонил невыносимо долго, спрашивал, отвечал сам. Прикрыв ладонью урчащую трубку, обращался к Еве:
— Как твое божье имя-хвамилья? — И кричал в трубку: — Евой девку кличут. Чё, обратно не понял? Емельян, Василий, Антон… Во, теперь верно, Е — В - А… Ну чё ишо, чё ишо? Она же бает — самого Азина хорошо знает. Мало ли кто его знает? Тоже верно. — Дежурный уныло повесил трубку. — Не признают тебя, товарищ мадам. Придется до утра заарестовать. — Дежурный сбросил неловким жестом со стола листок.
Ева подняла бумажку, положила перед дежурным.
— А ты чти, чти, — посоветовал он, опять берясь за телефон. — Чти, полезно и девке прочесть.
— «Клятвенное обещание, — прочитала Ева крупные красивые буквы. Если ты молод, силен и здоров, если ты не трус и не желаешь быть снова рабом, НЕ МЕДЛИ… Измучен борьбой и устал твой брат — красноармеец, защищай советскую землю. НЕ МЕДЛИ! Спеши на помощь к нему. Исполни свой долг перед ним. НЕ МЕДЛИ! Помоги ему в священной борьбе за свободу. Спеши на помощь. ИДИ, ИДИ!»
От проникновенных, задушевных слов возникало желание совершить что-то необыкновенное и хорошее. Но никто не нуждался в Еве: она чувствовала себя одинокой и чужой в этом ночном осеннем мире. Драматические события отлетевшего дня вызвали полное безразличие ко всему, даже к самой себе. Ева откинула голову и задремала. Поздней ночью ее разбудил дежурный:
— Проснись, девка, приехали за тобой. Сам Азин тебя в штаб востребовал…
Ева смотрела на Азина совершенно новыми, заинтересованными глазами. Было приятно видеть, как он разволновался, узнав о ее покушении на Солдатова.
— Разве можно так нелепо рисковать собой? Вас же спасло чудо, если можно назвать чудом прихоть белого офицера, — говорил Азин. — Ротмистр Долгушин? Мне знакомо это имя по Казани. Да, знакомо, и связано оно с неприятным воспоминанием.
— Я была невольной свидетельницей разговора Долгушина с моим дядей, сказала Ева. — Долгушин готовит против вас психическую атаку.
— Что, что? — спросил Азин. — Как вы говорите — психическую атаку?
Ева, как могла, рассказала о психической атаке, задуманной Долгушиным.
— Очень интересно! Этот Долгушин совсем не дурак! Спасибо вам, поблагодарил девушку Азин. И, подумав, спросил: — А что вы думаете делать, Ева?
Она ответила сразу же, как о давно решенном:
— Поступлю добровольцем в вашу дивизию. Я могу быть телефонисткой, сестрой милосердия. Умею ездить верхом и даже, даже, — Ева смущенно покашляла, — даже стрелять из браунинга.
— Вы любите лошадей? Я тоже от них без ума. — Азин улыбнулся внезапно пришедшей веселой мысли. — У меня есть смирнейшая кобыла Юська. Лупил у нее под ухом из маузера, пока не приучил к выстрелам. Чудесная лошадка, я дарю ее вам.
38
По бревенчатым стенам лесного полустанка Юски хлестал ветер, косыми леденящими полосами пробегал дождь; в зыбких косяках раскачивались, глухо шумя, пихты.
Командарм одернул суконную гимнастерку, пригладил ладонью торчащие волосы. Все еще хмурясь — он не терпел эффектных фраз, — заговорил:
— Мы солдаты и знаем, что такое дважды превосходящие силы противника. А наш — умный, опытный, хорошо вооруженный — противник станет драться отчаянно. — Командарм приостановился, будто прислушиваясь к барабанящему в окно дождю. — У нас же есть мужество великой и справедливой идеи. Мы сражаемся за все, что нам дала революция. Завтра — седьмое ноября. Завтра на рассвете мы начнем штурм мятежного Ижевска. Командующим всеми войсковыми частями назначаю Азина. Предупреждаю; подкреплений не просить. Их нет. Патронов не требовать. Их нет. — Шорин чуть усмехнулся в жесткие усы. — Я хотел сказать — патронов самая малость, все равно что нет. Никаких дополнительных приказов не ждать, каждый командир действует по обстоятельствам. И каждый должен сделать все возможное и все невозможное для освобождения Ижевска! В добрый час!
Азин так и не уснул в эту предпраздничную ночь. Перед рассветом он почувствовал неясное беспокойство: все, казалось, было хорошо, все надежно, на исходных позициях стоят боевые полки. Центральную позицию перед городом между деревнями Завьялово и Пирогово занимают части Третьего сводного полка Северихина. В отваге его Азин не сомневался. Не волновался он и за Четвертый полк: Чевырев уже вышел на берег озера около оружейного завода. На правом фланге стоят Полтавский и Смоленский полки. Все казалось ясным и обоснованным: сперва артиллерийская подготовка, потом Северихин, Чевырев, Дериглазов начнут штурм.
При всей точности плана операции неясное беспокойство не оставляло Азина. Все думалось: упущены какие-то мелочи, которые могут изменить ход событий. Азин с неохотой поставил на стыке центра и правого фланга только что прибывший из-под Казани Второй Мусульманский полк. Полк этот сформирован наспех из дезертиров, мешочников, спекулянтов. Сейчас уже нет времени что-то изменять в плане штурма, Азин лишь запомнил: Второй Мусульманский ненадежен. Да вот еще Воткинск! Чтобы лишить ижевских мятежников помощи из Воткинска, Шорин приказал перебросить Первый пехотный полк. Пехотинцы пройдут в эту ночь сорок верст, чтобы на воткинской дороге соединиться с матросским отрядом Волжской флотилии. Успеют ли они подойти, соединятся ли?
Азин не только нервами — кожей своей ощущал приближение грозных минут. Не выдержав беспокойства, он надел полушубок, вышел из вагона.
От земли поднимался туман, и был он новой непредвиденной случайностью. В сырых передвигающихся завесах все стало зыбким, неопределенным, угрожающим. Вязкая мгла скрывала рельсы, кюветы, лес, в котором есть безымянное озеро. На его берегу Четвертый полк Чевырева готовится к захвату оружейного завода.
Азин думал о том, что рядом, в сосняке, ивовых кустах, неубранной конопле, притаились красноармейцы. Вокруг сыро, промозгло, знобко; ни человечьего вскрика, ни железного лязга в этой туманной, полновесной, болезненной тишине.
Из кустов неслись слабые шорохи, трески, шепотки. За спиной Азина кто-то шумно вздохнул, и он увидел лошадиные ноги, шагающие к нему. За лошадьми выплыла легкая черная фигурка.
— Еще слишком рано, Шурмин, — сказал Азин. — Спал бы, я бы тебя разбудил.
— Не могу я спать в такую ночь.
Из тумана черными зеркалами проявлялись затоны извилистого озера. Начинаясь у железнодорожного полотна, озеро уходило к северной окраине оружейного завода. Там оно превращалось в непроходимое болото.
Если туман сердил Азина как неожиданная помеха, то Чевырева он радовал, словно добрый союзник. Туман позволял Четвертому полку перейти через озеро и незаметно подобраться к заводским цехам. Чевырев выслал разведчиков и, сидя на корточках, грел руки над робким, желтым, как цветок подсолнуха, костерком.
Азин и Шурмин появились из тумана бесшумными тенями.
— Озеро глубокое? — спросил Азин.
— По горло на самых мелких местах. Пулеметы над башками нести придется.
— Пора бы начинать переправу…
— Разведчиков жду, вот-вот вернутся.
— Ты не забыл, какой сегодня день?
— Пятница. А что?
— Праздник! Седьмое ноября. Годовщина революции, а не простая пятница.
— Смотри-ка ты, а я и вправду забыл, — удивился Чевырев. — Господи боже, кто-то выживет из нас в этот великий день?..
Послышались всплески воды, на берег вскарабкался полуголый разведчик. Фыркая, отряхиваясь, подпрыгивая на одной ноге, он сообщил вятским быстрым говорком:
— Прошвырнулся по тому берегу, значица. До самого до завода проколесил, чисто-начисто пусто. А на заводском дворе, значица, хоть лопатой беляков огребай. Видел своими глазами, до самого заплота доползал…
— Приготовиться к переправе, — отдал короткую команду Чевырев. По невидимым кустам прокатился настойчивый шепоток: приготовьсь, готовьсь, товьсь…
Чевырев стал раздеваться, не видя, но угадывая, что рядом разоблакаются его бойцы. Оттого что сотни людей вместе с ним войдут в студеную воду, он почувствовал себя бодрее. «Мятежники не выставили даже дозоров, уверены, что мы не полезем через озеро. А ведь в таком тумане нас можно накрыть, как перепелов».
Чевырев вошел в озеро: по телу побежали острые мурашки, озноб подобрался к горлу, ноги увязали в донном иле. Он видел только одни головы да пулеметы и винтовки, поднятые над ними.
Чевырев посмотрел на только что оставленный берег. Туман редел, выдвигая из своих глубин все новых и новых красноармейцев. Ухая от морозящей воды, они вбегали в озеро, поднимая на вытянутых руках оружие. Твердые, зоркие глаза Чевырева не смогли разыскать на берегу ни Азина, ни Шурмина.
…Часам к десяти утра туман стал расходиться. В дымном от непрекращающихся пожаров небе появилось чахлое, без золотого блеска, солнце. В его вялом, равнодушном свете особенно жалкими казались деревушки Завьялово и Пирогово, грязные холмы, голые березы на них.
За этими холмами был Ижевск.
За этими же холмами скрывались многоверстные окопы с пулеметными гнездами, опутанные колючей проволокой. Заграждения тремя ощеренными рядами с востока, юга и запада прикрывали мятежный город.
В это мокрое праздничное утро Азин, сопровождаемый Шурминым, объезжал позиции, хотя и без того знал расположение всех полков и рот. Он ехал рысью, весело поглядывая на своего юного связного, то и дело поправляя красный шерстяной шарф на груди. По широкому, бросающемуся в глаза шарфу бойцы отличали его от всех командиров.
Азин видел, как расслаивался, истаивал туман, а вместе с ним улетучивалось и недавнее беспокойство. В Азине появилась уверенность в успехе штурма. Как зародилась эта уверенность, он не мог бы объяснить даже себе, но она дала ему бодрость, ясную силу и легкую приподнятость, что так необходима в самые напряженные минуты.
Азин проехал на позицию Северихина. Красноармейцы узнали его, невыспавшиеся лица их улыбались.
— Твои бойцы измучились от одного ожидания, а, Северихин?
— Когда будет сигнал к штурму? — спросил Северихин.
— В одиннадцать часов. Жди орудийного залпа. Полчаса осталось, сказал Азин.
— Самосаду нет. Перед штурмом покурить страсть как охота.
— Держите! — подал Шурмин пачку махорки. — Мой солдатский паек, пять дней в кармане таскаю.
— Вот это подарочек, да еще в день седьмого ноября!
Северихин сразу же набил трубку. Раскуривая, наклонил голову, к чему-то прислушался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77