Он носился из сарая в сарай, от одной крытой пристани к другой, будто за ним гнались; он прыгал по прогнившим мосткам причалов и трухлявым бревнам, так что Чёрвен даже перепугалась. Но и она не отставала от него, скача сломя голову по шатким половицам в полусумраке крытых пристаней, где тускло поблескивала, плескаясь о сваи, черная вода. Пелле скакал словно одержимый, не произнося ни слова. Чёрвен тоже молчала, потому что ей было страшно, но она по-прежнему не задумываясь следовала за ним.
Потом, совсем запыхавшись, они уселись на мостках, залитых солнцем, и Пелле спросил:
— А где Стина?
Тут они вспомнили, что уже давно ее не видели, и закричали хором:
— Стина!
Никакого ответа. Тогда они принялись ее искать; они искали и кричали, а эхо разносило их голоса над Мертвым заливом и медленно замирало вдали. И снова наступала жуткая тишина.
У Пелле побелел нос. Что случилось со Стиной?
А что, если она свалилась с какого-нибудь причала?.. Или утонула? Малышка Стина и малышка Анна… Все ведь смертны, это он знал.
— И почему я не взяла с собой Боцмана?! — со слезами на глазах сказала Чёрвен.
Они стояли, терзаясь болью и страхом, как вдруг услыхали голос Стины:
— Угадайте, где я?
Им не пришлось долго гадать. Они увидели ее. Она сидела в «вороньем гнезде» на мачте старой шхуны. Как ей удалось забраться туда? Чёрвен страшно разозлилась и, со злостью вытирая слезы, закричала:
— Несчастный ребенок! Что ты там делаешь наверху?
— Никак не слезть, — жалобно пропищала Стина.
— Ты за этим, что ли, карабкалась наверх? — спросил Пелле.
— Нет, посмотреть вокруг, — ответила Стина.
— Ну, и смотри теперь, — разозлилась Чёрвен.
Что за ребенок! Лазает по мачтам и любуется морем. А они-то думали, что она давно лежит на дне морском. Здорово, конечно, что она не утонула, но не мешает ее проучить.
— Ты что, не слыхала, как мы кричали? — сердито спросила Чёрвен.
Стине стало совестно. Ясное дело, она слыхала, но уж больно забавно было смотреть, как они ее искали и не могли найти. Стина просто-напросто играла в прятки, хотя ни Пелле, ни Чёрвен об этом не знали. Но теперь она поняла: веселью настал конец!
— Мне никак не слезть! — закричала она. Чёрвен угрюмо кивнула.
— Да?! Ну, и сиди там. Когда принесем салаку Музесу, привяжем несколько рыбешек на удочку и протянем тебе.
Стина заплакала.
— Не надо мне вашей салаки, хочу вниз, а мне никак.
Над Стиной сжалился Пелле, хотя ему пришлось нелегко. Влезть на верхушку мачты оказалось для него пустяковым делом, но, взобравшись туда, он понял, что Стина не шутила: «Хочу вниз, а никак». Спуститься вниз было почти что сверх Пеллиных сил. Но, крепко обхватив Стину за талию и зажмурившись, он все же стал потихоньку спускаться вместе с ней, торжественно клянясь никогда не забираться выше кухонного стола.
Стоило Стине снова очутиться на причале, как она, по своему обыкновению, весело затараторила.
— Ну и вид оттуда сверху! — как ни в чем не бывало сказала она Чёрвен.
Вместо ответа Чёрвен смерила ее уничтожающим взглядом, а Пелле сказал:
— Пошли скорее домой, скоро шесть.
— Не-е, не может быть, — возразила Стина. — Я обещала дедушке быть дома в четыре часа, а я еще не дома.
— Пеняй на себя! — сказала Чёрвен.
— Хотя вряд ли дедушка заметит: подумаешь, два часа больше или меньше, — в утешение себе сказала Стина.
Но она ошиблась. Сёдерман был как раз на овечьем выгоне. Он поил своих бяшек свежей водой из корытца и, увидев семенящую мелкими шажками Стину, спросил:
— Ну и ну! Ты что это делала целый день?
— Ничего особенного, — ответила Стина.
Сёдерман был совсем не строгий. Он только покачал головой.
— Сдается мне, у тебя хватило времени ничего не делать. Когда Чёрвен подошла к дому, она увидела у пристани своего отца и помчалась к нему со всех ног.
— Никак, моя Чёрвен пожаловала наконец-то, — сказал Ниссе. — Что же ты делала целый день?
— Ничего особенного, — ответила Чёрвен, точь-в-точь как Стина. Точно такой же ответ получила и Малин от Пелле. Он вошел в кухню, когда вся семья уже сидела за обеденным столом.
— Не-а, ничего особенного я не делал, — сказал Пелле. И он не кривил душой.
В семь лет часто подвергаешься опасностям. В таинственной и буйной стране детства часто ходишь на краю опасной пропасти и думаешь, что в этом нет «ничего особенного».
Увидев на столе жареную рыбу со шпинатом, Пелле нахмурился.
— Не хочется что-то есть! — сказал он.
Но Юхан предостерегающе поднял указательный палец.
— Только не поешь! Мы тут все друг за дружку! Ведь обед готовил сам папа. А Малин сидела и болтала со своим новым шейхом.
— Битых три часа, — добавил Никлас.
— Ну, хватит, — сказал Мелькер. — Оставьте-ка Малин в покое. Но Никлас не унимался.
— О чем только можно болтать битых три часа?
— Токуют, как глухари! — съязвил Юхан. Улыбнувшись, Малин потрепала Юхана по плечу.
— Он совсем не «шейх», и вовсе мы не токовали, как глухари: чего нет, того нет. Но он находит, что я хорошенькая, вот вам.
— Конечно, ты хорошенькая, милая ты моя Малин, — сказал Мелькер. — Все девушки такие.
Малин покачала головой.
— Вовсе не все, так считает Петер. Он говорит, что если бы современные девушки знали, что им больше идет, то они постарались бы быть более хорошенькими.
— Тогда надо им об этом сказать, — заметил Никлас. — Будь хорошенькой, не то я тебя стукну.
Взглянув на него, Малин рассмеялась.
— Да, весело будет твоей девушке, когда ты станешь постарше. Ешь, Пелле, — сказала она.
Пелле влюбленными глазами посмотрел на отца.
— Ты и вправду приготовил обед, папа? Какой ты молодец!
— Да, я стряпал его совершенно самостоятельно, — объявил Мелькер и, будто настоящая хозяйка, сложил бантиком губы.
— А ты не мог состряпать что-нибудь другое вместо шпината? — спросил Пелле и наморщил нос.
— Вот что, мальчуган, — сказал Мелькер. — На свете есть такие вещества, которые называются витаминами. Слыхал о них, а? А, В, С, Д — словом, весь алфавит. Без них нельзя, понимаешь?
— Интересно, какие витамины в шпинате? — спросил любознательный Никлас.
Мелькер не мог вспомнить.
Пелле, взглянув на зеленую кашу в своей тарелке, сказал:
— По-моему, это не витамины, а дерьмо.
Юхан и Никлас засмеялись, а Малин строго сказала:
— Как ты смеешь, Пелле? Чтоб в нашем доме таких слов я не слыхала!
Пелле замолчал, но, придя после обеда к своему кролику с огромной охапкой листьев одуванчика, он назидательно сказал:
— Ешь, это тебе не дерьмо, а витамины, можешь мне поверить. Пелле вытащил Йокке из клетки и долго сидел, держа его на руках.
Вдруг он услыхал, как Малин вышла на крыльцо и крикнула отцу такое, от чего ему стало горько на душе:
— Папа, я ухожу! Меня ждет Петер! Ты присмотришь за Пелле, чтобы он вовремя лег спать?
Пелле быстро сунул Йокке обратно в клетку, вскочил на ноги и бросился вслед за Малин.
— Тебя не будет дома и ты не пожелаешь мне спокойной ночи, когда я лягу? — взволнованно спросил он.
Малин остановилась в нерешительности. Отпуск у Петера кончался.
Это был его последний вечер в шхерах, а потом, быть может, она никогда его больше не увидит. Даже ради Пелле она не могла нынче вечером остаться дома.
— Я могу пожелать тебе спокойной ночи сейчас, — сказала она.
— Не-е, совсем не можешь, — с горечью сказал Пелле.
— Могу, если очень захочу.
Она горячо поцеловала его в лоб, в глаза, в уши и в мягкие каштановые волосы.
— Спокойной ночи, спокойной ночи, спокойной ночи, видишь, я могу, — сказала она.
Пелле улыбнулся, а потом строго сказал:
— Смотри, возвращайся домой не слишком поздно.
Петер сидел на берегу у пристани и ждал и, наконец, дождался, что его тоже поцеловали. Правда, не Малин.
Чёрвен и Стина увидели его, прогуливаясь перед сном с кукольной коляской и Лувисабет. И когда Чёрвен вновь увидела заколдованного принца, ее охватил священный гнев. Разве не он виноват в том, что Музес томится в одиночестве в лодочном сарае у Мертвого залива? Когда они со Стиной превращали лягушку в принца, они и думать не думали, что он станет шататься по острову и скупать тюленей.
— Дура ты, — сказала она Стине. — И как это тебе взбрело в голову, что нам обязательно надо поцеловать лягушку?
— Мне?! — удивилась Стина. — Это тебе взбрело в голову.
— А вот и нет! — заявила Чёрвен.
Она осуждающе смотрела на принца, которого они со Стиной раздобыли для Малин. Вид у него был отличный. Темно-синяя куртка очень шла к его светлым золотистым волосам. Но это его личное дело, какой у него вид. Одни неприятности из— за него, да и только.
Чёрвен задумалась. Она привыкла находить выход из трудных положений.
— А что, если… — начала она. — Нет, ничего, видно, не выйдет.
— Что не выйдет? — спросила Стина.
— А что, если поцеловать его еще раз. Может, он тогда снова обернется лягушкой, кто его знает?
Петер сидел на берегу, не подозревая, какая ему угрожает опасность. Он зорко следил за столяровой усадьбой, поджидая, когда же наконец выйдет Малин. Только это интересовало его в ту минуту. Двух маленьких девочек, которых он часто встречал в лавке, он увидел лишь, когда они оказались возле него на пристани.
— Не шевелись и зажмурься на минутку, — сказала та, которую звали Чёрвен.
Петер рассмеялся.
— В чем дело… какая это игра?
— Не скажем, — резко ответила Чёрвен. — Зажмурься, кому говорю, зажмурься.
Принц послушно зажмурился, и они со злостью поцеловали его, сперва Чёрвен, а за ней Стина. А потом бросились наутек. Только отбежав на почтительное расстояние, они остановились у лодочного причала.
— Да, так нам и надо! — разочарованно сказала Чёрвен. И крикнула во весь голос принцу, не желавшему превращаться в лягушку: — Пошел прочь!
Да, Петер правду говорил. Современные девушки и девочки вовсе не так милы, какими бы им следовало быть.
Петер удивленно смотрел вслед двум маленьким злючкам, которые поцеловали его. Но тут он увидел Малин, такую же прелестную, как в тот июньский вечер, и на мгновение зажмурился.
— Ты чего жмуришься? — спросила Малин, щелкнув его по носу. Открыв глаза, он со вздохом сказал:
— Военная хитрость. Я думал, может, здесь на Сальткроке есть та кой обычай: стоит тебе зажмуриться, как тебя поцелуют.
— Ты в своем уме? — спросила Малин.
Но не успел он поподробнее объяснить, что с ним произошло, как Чёрвен, стоявшая у лодочного сарая, крикнула:
— Малин, знаешь что? Держись от него подальше! Он ведь не человек, а всего— навсего лягушка!
В тот вечер Боцман снова улегся на своем коврике у кровати Чёрвен. И когда все пришли, как обычно, пожелать спокойной ночи самой младшей в семье, Чёрвен рассказала, почему исчез Музес и какой прохвост этот Вестерман.
— Он точь-в-точь как тот фараон египетский, — сказала Чёрвен. — Помнишь, Фредди?
— Музес? Куда ты спрятала своего Музеса? — захотели узнать Тедди с Фредди.
— Это секрет, — ответила Чёрвен.
Вот вам, засекреченные Тедди с Фредди. Не у вас одних секреты.
— Все тайна, — сказала Чёрвен. — И вам никогда, никогда не узнать, где спрятан Музес.
У Ниссе был озабоченный вид.
— Дело с Вестерманом надо как-нибудь уладить, — сказал он. Почесав Боцмана за ухом, он добавил: — А уж Боцман-то радешенек, что Музеса нет!
Свесившись с кровати, Чёрвен заглянула Боцману в глаза.
— Ну, песик мой паршивенький, — нежно сказала она, — давай спать!
Но, видимо, счастье было слишком велико, и Боцман потерял покой. Он то и дело просыпался, а часов около двенадцати ночи разбудил Чёрвен и попросился на улицу.
Сонная, она отворила ему дверь.
— Что с тобой, Боцман? — пробормотала она. Едва дотащившись до кровати, она тотчас заснула.
А Боцман ушел бродить этой июньской ночью, которая своим блеклым призрачным светом будоражит и людей и животных. Малин видела, и когда он вышел из дома, и когда два часа спустя возвращался обратно. Она стояла у калитки Столяровой усадьбы и прощалась с Петером. Порой такое прощание может длиться и два часа. Как уверял Петер, июньские ночи не располагают ко сну. Они ведь так коротки, а надо успеть столько сказать друг другу.
— Да, я встречал многих девушек, — рассказывал Петер, — и некоторые мне нравились. Но влюбляться всерьез так, чтобы ради любви пойти на смерть… такое случилось со мной только раз в жизни.
— Может, ты все еще любить ее? — спросила Малин.
— Конечно, я все еще люблю ее.
— И давно? — продолжала расспрашивать Малин; в голосе ее по слышалось разочарование и беспокойство.
— Дай-ка сосчитаю. — Взглянув на часы, Петер начал тихонько считать. — С тех пор прошло ровно десять дней, двенадцать часов и двадцать минут. Бац — и дело в шляпе. Если хочешь, можешь прочитать об этом в моем судовом журнале. Там написано: «Сегодня Петер встретил Малин». Больше там ничего не написано, да и не к чему.
Малин улыбнулась.
— Но раз все так быстро случилось, то, может, ненадолго. Бац… и конец!
Он серьезно посмотрел на нее.
— Малин, я верный парень, можешь на меня положиться!
— Ты верный? — переспросила Малин.
В этот миг издалека донесся приглушенный собачий лай, и Малин пробормотала:
— Что это с Боцманом?
Июньская ночь или не июньская, но нельзя же вечно торчать у калитки. Под конец ноги словно подкашиваются. Петер поцеловал Малин, и она медленно пошла к дому. А он все стоял, глядя ей вслед. Она обернулась.
— По-моему, ты "можешь дописать в своем судовом журнале: «Сего дня Малин встретила Петера».
И она скрылась в тени яблонь.
Июньские ночи не располагают ко сну — так уверяет Петер. Многие думают точно так же. Многие — те, кто не спят по ночам и бродят без сна. Но под конец все возвращаются домой. И Боцман возвращался домой как раз в тот момент, когда Малин в последний раз пожелала Петеру спокойной ночи. И лиса, живущая на янсоновом выгоне, тоже возвращалась домой в свою нору. И Сёдерман, которому плохо спится белыми ночами. Он ходил посмотреть своих овец и теперь тоже возвращался домой с Тутисен на руках.
И кое-кто еще вышел погулять и поскакать этой июньской ночью. Йокке… Ах, неужто Пелле не запер его как следует? Бедняга Йокке тоже разгуливал в ночи. Но назад он не вернулся.
ГОРЕ И РАДОСТЬ НЕРАЗЛУЧНЫ…
Горе и радость неразлучны. Бывает, что дни выпадают мрачные и печальные, а приходят они, когда их меньше всего ожидают.
На следующий день рано утром Сёдерман ввалился в лавку к Ниссе и Мэрте. Озабоченный и огорченный, он рассказал им печальные новости.
— Гуляю я, как обычно, и вдруг что слышу. Гавкает какая-то собака, а мои бяшки блеют, точно их режут. Подхожу я ближе и вижу, носятся они взад и вперед, будто кто за ними гонится. А когда я пришел на выгон, кого бы вы думали я встретил там? Боцмана! Он несся оттуда во всю прыть…
У Сёдермана был такой вид, будто он ждал, что от его слов разверзнется земля, но Ниссе недоумевающе смотрел на него.
— Вон что… а кто же тогда гонял овец?
— Ты что, не слыхал? Боцман! Дома у меня лежит Тутисен с прокушенной ножкой.
— Да, каких только глупостей не наслушаешься, просто уши вянут, — сказала Мэрта. — Но чтобы Боцман драл овец, так в это я ни. за что не поверю!
Ниссе покачал головой. Что можно ответить на такое несуразное обвинение?
Боцман — самый смирный пес на свете. Да, случая такого не было, чтобы он кого тронул. Поднеси к его носу кого хочешь — хоть ребенка, хоть котенка, хоть ягненка — никого не тронет! Чтобы Боцман травил овец — да никогда в жизни!
Но Сёдерман стоял на своем. Пришла купить картошку Адалин, а следом за ней — Вестерман. Он хотел поговорить с Ниссе о Музесе, но разговора не получилось.
— С таким же успехом это могла быть Кора, — сказал Ниссе при виде Вестермана.
На Сальткроке было всего две собаки — Кора и Боцман.
Но Вестерман стал злобно доказывать, что он, не в пример некоторым другим, держит свою собаку на цепи, и Малин пришлось засвидетельствовать, что это сущая правда. По крайней мере, Кора, как обычно, сидела у своей будки и тявкала, когда вчера, часов в одиннадцать вечера, они с Петером проходили мимо.
— И кроме того, — неохотно добавила Малин, — я видела, как Боцман гулял ночью, и как возвращался домой, я тоже видела. И слышала, как он лаял, да, припоминаю, я и в самом деле это слышала.
Сёдерман огорченно посмотрел на Ниссе. Невесело приходить с такими печальными вестями.
— Боцман, он же никогда голоса не подает, ты ведь знаешь, Ниссе. И ты ведь слыхал, что я сказал: я видел, как он выскочил прямо из овечьего стада.
Ниссе стиснул зубы.
— Если правда, что ты говоришь, то остается только одно. Мэрта заплакала, даже не пытаясь скрыть слез; она плакала горько и при всех. И со страхом думала еще об одном человечке, которого в самое сердце поразит эта весть. Как они расскажут обо всем Чёрвен?
Чёрвен не было дома. Она носилась по всему острову в поисках Йокке. Все дети помогали Пелле искать пропавшего кролика. Конечно, Юхан с Никласом, и Тедди с Фредди, и Чёрвен. Искали повсюду, но Йокке нигде не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Потом, совсем запыхавшись, они уселись на мостках, залитых солнцем, и Пелле спросил:
— А где Стина?
Тут они вспомнили, что уже давно ее не видели, и закричали хором:
— Стина!
Никакого ответа. Тогда они принялись ее искать; они искали и кричали, а эхо разносило их голоса над Мертвым заливом и медленно замирало вдали. И снова наступала жуткая тишина.
У Пелле побелел нос. Что случилось со Стиной?
А что, если она свалилась с какого-нибудь причала?.. Или утонула? Малышка Стина и малышка Анна… Все ведь смертны, это он знал.
— И почему я не взяла с собой Боцмана?! — со слезами на глазах сказала Чёрвен.
Они стояли, терзаясь болью и страхом, как вдруг услыхали голос Стины:
— Угадайте, где я?
Им не пришлось долго гадать. Они увидели ее. Она сидела в «вороньем гнезде» на мачте старой шхуны. Как ей удалось забраться туда? Чёрвен страшно разозлилась и, со злостью вытирая слезы, закричала:
— Несчастный ребенок! Что ты там делаешь наверху?
— Никак не слезть, — жалобно пропищала Стина.
— Ты за этим, что ли, карабкалась наверх? — спросил Пелле.
— Нет, посмотреть вокруг, — ответила Стина.
— Ну, и смотри теперь, — разозлилась Чёрвен.
Что за ребенок! Лазает по мачтам и любуется морем. А они-то думали, что она давно лежит на дне морском. Здорово, конечно, что она не утонула, но не мешает ее проучить.
— Ты что, не слыхала, как мы кричали? — сердито спросила Чёрвен.
Стине стало совестно. Ясное дело, она слыхала, но уж больно забавно было смотреть, как они ее искали и не могли найти. Стина просто-напросто играла в прятки, хотя ни Пелле, ни Чёрвен об этом не знали. Но теперь она поняла: веселью настал конец!
— Мне никак не слезть! — закричала она. Чёрвен угрюмо кивнула.
— Да?! Ну, и сиди там. Когда принесем салаку Музесу, привяжем несколько рыбешек на удочку и протянем тебе.
Стина заплакала.
— Не надо мне вашей салаки, хочу вниз, а мне никак.
Над Стиной сжалился Пелле, хотя ему пришлось нелегко. Влезть на верхушку мачты оказалось для него пустяковым делом, но, взобравшись туда, он понял, что Стина не шутила: «Хочу вниз, а никак». Спуститься вниз было почти что сверх Пеллиных сил. Но, крепко обхватив Стину за талию и зажмурившись, он все же стал потихоньку спускаться вместе с ней, торжественно клянясь никогда не забираться выше кухонного стола.
Стоило Стине снова очутиться на причале, как она, по своему обыкновению, весело затараторила.
— Ну и вид оттуда сверху! — как ни в чем не бывало сказала она Чёрвен.
Вместо ответа Чёрвен смерила ее уничтожающим взглядом, а Пелле сказал:
— Пошли скорее домой, скоро шесть.
— Не-е, не может быть, — возразила Стина. — Я обещала дедушке быть дома в четыре часа, а я еще не дома.
— Пеняй на себя! — сказала Чёрвен.
— Хотя вряд ли дедушка заметит: подумаешь, два часа больше или меньше, — в утешение себе сказала Стина.
Но она ошиблась. Сёдерман был как раз на овечьем выгоне. Он поил своих бяшек свежей водой из корытца и, увидев семенящую мелкими шажками Стину, спросил:
— Ну и ну! Ты что это делала целый день?
— Ничего особенного, — ответила Стина.
Сёдерман был совсем не строгий. Он только покачал головой.
— Сдается мне, у тебя хватило времени ничего не делать. Когда Чёрвен подошла к дому, она увидела у пристани своего отца и помчалась к нему со всех ног.
— Никак, моя Чёрвен пожаловала наконец-то, — сказал Ниссе. — Что же ты делала целый день?
— Ничего особенного, — ответила Чёрвен, точь-в-точь как Стина. Точно такой же ответ получила и Малин от Пелле. Он вошел в кухню, когда вся семья уже сидела за обеденным столом.
— Не-а, ничего особенного я не делал, — сказал Пелле. И он не кривил душой.
В семь лет часто подвергаешься опасностям. В таинственной и буйной стране детства часто ходишь на краю опасной пропасти и думаешь, что в этом нет «ничего особенного».
Увидев на столе жареную рыбу со шпинатом, Пелле нахмурился.
— Не хочется что-то есть! — сказал он.
Но Юхан предостерегающе поднял указательный палец.
— Только не поешь! Мы тут все друг за дружку! Ведь обед готовил сам папа. А Малин сидела и болтала со своим новым шейхом.
— Битых три часа, — добавил Никлас.
— Ну, хватит, — сказал Мелькер. — Оставьте-ка Малин в покое. Но Никлас не унимался.
— О чем только можно болтать битых три часа?
— Токуют, как глухари! — съязвил Юхан. Улыбнувшись, Малин потрепала Юхана по плечу.
— Он совсем не «шейх», и вовсе мы не токовали, как глухари: чего нет, того нет. Но он находит, что я хорошенькая, вот вам.
— Конечно, ты хорошенькая, милая ты моя Малин, — сказал Мелькер. — Все девушки такие.
Малин покачала головой.
— Вовсе не все, так считает Петер. Он говорит, что если бы современные девушки знали, что им больше идет, то они постарались бы быть более хорошенькими.
— Тогда надо им об этом сказать, — заметил Никлас. — Будь хорошенькой, не то я тебя стукну.
Взглянув на него, Малин рассмеялась.
— Да, весело будет твоей девушке, когда ты станешь постарше. Ешь, Пелле, — сказала она.
Пелле влюбленными глазами посмотрел на отца.
— Ты и вправду приготовил обед, папа? Какой ты молодец!
— Да, я стряпал его совершенно самостоятельно, — объявил Мелькер и, будто настоящая хозяйка, сложил бантиком губы.
— А ты не мог состряпать что-нибудь другое вместо шпината? — спросил Пелле и наморщил нос.
— Вот что, мальчуган, — сказал Мелькер. — На свете есть такие вещества, которые называются витаминами. Слыхал о них, а? А, В, С, Д — словом, весь алфавит. Без них нельзя, понимаешь?
— Интересно, какие витамины в шпинате? — спросил любознательный Никлас.
Мелькер не мог вспомнить.
Пелле, взглянув на зеленую кашу в своей тарелке, сказал:
— По-моему, это не витамины, а дерьмо.
Юхан и Никлас засмеялись, а Малин строго сказала:
— Как ты смеешь, Пелле? Чтоб в нашем доме таких слов я не слыхала!
Пелле замолчал, но, придя после обеда к своему кролику с огромной охапкой листьев одуванчика, он назидательно сказал:
— Ешь, это тебе не дерьмо, а витамины, можешь мне поверить. Пелле вытащил Йокке из клетки и долго сидел, держа его на руках.
Вдруг он услыхал, как Малин вышла на крыльцо и крикнула отцу такое, от чего ему стало горько на душе:
— Папа, я ухожу! Меня ждет Петер! Ты присмотришь за Пелле, чтобы он вовремя лег спать?
Пелле быстро сунул Йокке обратно в клетку, вскочил на ноги и бросился вслед за Малин.
— Тебя не будет дома и ты не пожелаешь мне спокойной ночи, когда я лягу? — взволнованно спросил он.
Малин остановилась в нерешительности. Отпуск у Петера кончался.
Это был его последний вечер в шхерах, а потом, быть может, она никогда его больше не увидит. Даже ради Пелле она не могла нынче вечером остаться дома.
— Я могу пожелать тебе спокойной ночи сейчас, — сказала она.
— Не-е, совсем не можешь, — с горечью сказал Пелле.
— Могу, если очень захочу.
Она горячо поцеловала его в лоб, в глаза, в уши и в мягкие каштановые волосы.
— Спокойной ночи, спокойной ночи, спокойной ночи, видишь, я могу, — сказала она.
Пелле улыбнулся, а потом строго сказал:
— Смотри, возвращайся домой не слишком поздно.
Петер сидел на берегу у пристани и ждал и, наконец, дождался, что его тоже поцеловали. Правда, не Малин.
Чёрвен и Стина увидели его, прогуливаясь перед сном с кукольной коляской и Лувисабет. И когда Чёрвен вновь увидела заколдованного принца, ее охватил священный гнев. Разве не он виноват в том, что Музес томится в одиночестве в лодочном сарае у Мертвого залива? Когда они со Стиной превращали лягушку в принца, они и думать не думали, что он станет шататься по острову и скупать тюленей.
— Дура ты, — сказала она Стине. — И как это тебе взбрело в голову, что нам обязательно надо поцеловать лягушку?
— Мне?! — удивилась Стина. — Это тебе взбрело в голову.
— А вот и нет! — заявила Чёрвен.
Она осуждающе смотрела на принца, которого они со Стиной раздобыли для Малин. Вид у него был отличный. Темно-синяя куртка очень шла к его светлым золотистым волосам. Но это его личное дело, какой у него вид. Одни неприятности из— за него, да и только.
Чёрвен задумалась. Она привыкла находить выход из трудных положений.
— А что, если… — начала она. — Нет, ничего, видно, не выйдет.
— Что не выйдет? — спросила Стина.
— А что, если поцеловать его еще раз. Может, он тогда снова обернется лягушкой, кто его знает?
Петер сидел на берегу, не подозревая, какая ему угрожает опасность. Он зорко следил за столяровой усадьбой, поджидая, когда же наконец выйдет Малин. Только это интересовало его в ту минуту. Двух маленьких девочек, которых он часто встречал в лавке, он увидел лишь, когда они оказались возле него на пристани.
— Не шевелись и зажмурься на минутку, — сказала та, которую звали Чёрвен.
Петер рассмеялся.
— В чем дело… какая это игра?
— Не скажем, — резко ответила Чёрвен. — Зажмурься, кому говорю, зажмурься.
Принц послушно зажмурился, и они со злостью поцеловали его, сперва Чёрвен, а за ней Стина. А потом бросились наутек. Только отбежав на почтительное расстояние, они остановились у лодочного причала.
— Да, так нам и надо! — разочарованно сказала Чёрвен. И крикнула во весь голос принцу, не желавшему превращаться в лягушку: — Пошел прочь!
Да, Петер правду говорил. Современные девушки и девочки вовсе не так милы, какими бы им следовало быть.
Петер удивленно смотрел вслед двум маленьким злючкам, которые поцеловали его. Но тут он увидел Малин, такую же прелестную, как в тот июньский вечер, и на мгновение зажмурился.
— Ты чего жмуришься? — спросила Малин, щелкнув его по носу. Открыв глаза, он со вздохом сказал:
— Военная хитрость. Я думал, может, здесь на Сальткроке есть та кой обычай: стоит тебе зажмуриться, как тебя поцелуют.
— Ты в своем уме? — спросила Малин.
Но не успел он поподробнее объяснить, что с ним произошло, как Чёрвен, стоявшая у лодочного сарая, крикнула:
— Малин, знаешь что? Держись от него подальше! Он ведь не человек, а всего— навсего лягушка!
В тот вечер Боцман снова улегся на своем коврике у кровати Чёрвен. И когда все пришли, как обычно, пожелать спокойной ночи самой младшей в семье, Чёрвен рассказала, почему исчез Музес и какой прохвост этот Вестерман.
— Он точь-в-точь как тот фараон египетский, — сказала Чёрвен. — Помнишь, Фредди?
— Музес? Куда ты спрятала своего Музеса? — захотели узнать Тедди с Фредди.
— Это секрет, — ответила Чёрвен.
Вот вам, засекреченные Тедди с Фредди. Не у вас одних секреты.
— Все тайна, — сказала Чёрвен. — И вам никогда, никогда не узнать, где спрятан Музес.
У Ниссе был озабоченный вид.
— Дело с Вестерманом надо как-нибудь уладить, — сказал он. Почесав Боцмана за ухом, он добавил: — А уж Боцман-то радешенек, что Музеса нет!
Свесившись с кровати, Чёрвен заглянула Боцману в глаза.
— Ну, песик мой паршивенький, — нежно сказала она, — давай спать!
Но, видимо, счастье было слишком велико, и Боцман потерял покой. Он то и дело просыпался, а часов около двенадцати ночи разбудил Чёрвен и попросился на улицу.
Сонная, она отворила ему дверь.
— Что с тобой, Боцман? — пробормотала она. Едва дотащившись до кровати, она тотчас заснула.
А Боцман ушел бродить этой июньской ночью, которая своим блеклым призрачным светом будоражит и людей и животных. Малин видела, и когда он вышел из дома, и когда два часа спустя возвращался обратно. Она стояла у калитки Столяровой усадьбы и прощалась с Петером. Порой такое прощание может длиться и два часа. Как уверял Петер, июньские ночи не располагают ко сну. Они ведь так коротки, а надо успеть столько сказать друг другу.
— Да, я встречал многих девушек, — рассказывал Петер, — и некоторые мне нравились. Но влюбляться всерьез так, чтобы ради любви пойти на смерть… такое случилось со мной только раз в жизни.
— Может, ты все еще любить ее? — спросила Малин.
— Конечно, я все еще люблю ее.
— И давно? — продолжала расспрашивать Малин; в голосе ее по слышалось разочарование и беспокойство.
— Дай-ка сосчитаю. — Взглянув на часы, Петер начал тихонько считать. — С тех пор прошло ровно десять дней, двенадцать часов и двадцать минут. Бац — и дело в шляпе. Если хочешь, можешь прочитать об этом в моем судовом журнале. Там написано: «Сегодня Петер встретил Малин». Больше там ничего не написано, да и не к чему.
Малин улыбнулась.
— Но раз все так быстро случилось, то, может, ненадолго. Бац… и конец!
Он серьезно посмотрел на нее.
— Малин, я верный парень, можешь на меня положиться!
— Ты верный? — переспросила Малин.
В этот миг издалека донесся приглушенный собачий лай, и Малин пробормотала:
— Что это с Боцманом?
Июньская ночь или не июньская, но нельзя же вечно торчать у калитки. Под конец ноги словно подкашиваются. Петер поцеловал Малин, и она медленно пошла к дому. А он все стоял, глядя ей вслед. Она обернулась.
— По-моему, ты "можешь дописать в своем судовом журнале: «Сего дня Малин встретила Петера».
И она скрылась в тени яблонь.
Июньские ночи не располагают ко сну — так уверяет Петер. Многие думают точно так же. Многие — те, кто не спят по ночам и бродят без сна. Но под конец все возвращаются домой. И Боцман возвращался домой как раз в тот момент, когда Малин в последний раз пожелала Петеру спокойной ночи. И лиса, живущая на янсоновом выгоне, тоже возвращалась домой в свою нору. И Сёдерман, которому плохо спится белыми ночами. Он ходил посмотреть своих овец и теперь тоже возвращался домой с Тутисен на руках.
И кое-кто еще вышел погулять и поскакать этой июньской ночью. Йокке… Ах, неужто Пелле не запер его как следует? Бедняга Йокке тоже разгуливал в ночи. Но назад он не вернулся.
ГОРЕ И РАДОСТЬ НЕРАЗЛУЧНЫ…
Горе и радость неразлучны. Бывает, что дни выпадают мрачные и печальные, а приходят они, когда их меньше всего ожидают.
На следующий день рано утром Сёдерман ввалился в лавку к Ниссе и Мэрте. Озабоченный и огорченный, он рассказал им печальные новости.
— Гуляю я, как обычно, и вдруг что слышу. Гавкает какая-то собака, а мои бяшки блеют, точно их режут. Подхожу я ближе и вижу, носятся они взад и вперед, будто кто за ними гонится. А когда я пришел на выгон, кого бы вы думали я встретил там? Боцмана! Он несся оттуда во всю прыть…
У Сёдермана был такой вид, будто он ждал, что от его слов разверзнется земля, но Ниссе недоумевающе смотрел на него.
— Вон что… а кто же тогда гонял овец?
— Ты что, не слыхал? Боцман! Дома у меня лежит Тутисен с прокушенной ножкой.
— Да, каких только глупостей не наслушаешься, просто уши вянут, — сказала Мэрта. — Но чтобы Боцман драл овец, так в это я ни. за что не поверю!
Ниссе покачал головой. Что можно ответить на такое несуразное обвинение?
Боцман — самый смирный пес на свете. Да, случая такого не было, чтобы он кого тронул. Поднеси к его носу кого хочешь — хоть ребенка, хоть котенка, хоть ягненка — никого не тронет! Чтобы Боцман травил овец — да никогда в жизни!
Но Сёдерман стоял на своем. Пришла купить картошку Адалин, а следом за ней — Вестерман. Он хотел поговорить с Ниссе о Музесе, но разговора не получилось.
— С таким же успехом это могла быть Кора, — сказал Ниссе при виде Вестермана.
На Сальткроке было всего две собаки — Кора и Боцман.
Но Вестерман стал злобно доказывать, что он, не в пример некоторым другим, держит свою собаку на цепи, и Малин пришлось засвидетельствовать, что это сущая правда. По крайней мере, Кора, как обычно, сидела у своей будки и тявкала, когда вчера, часов в одиннадцать вечера, они с Петером проходили мимо.
— И кроме того, — неохотно добавила Малин, — я видела, как Боцман гулял ночью, и как возвращался домой, я тоже видела. И слышала, как он лаял, да, припоминаю, я и в самом деле это слышала.
Сёдерман огорченно посмотрел на Ниссе. Невесело приходить с такими печальными вестями.
— Боцман, он же никогда голоса не подает, ты ведь знаешь, Ниссе. И ты ведь слыхал, что я сказал: я видел, как он выскочил прямо из овечьего стада.
Ниссе стиснул зубы.
— Если правда, что ты говоришь, то остается только одно. Мэрта заплакала, даже не пытаясь скрыть слез; она плакала горько и при всех. И со страхом думала еще об одном человечке, которого в самое сердце поразит эта весть. Как они расскажут обо всем Чёрвен?
Чёрвен не было дома. Она носилась по всему острову в поисках Йокке. Все дети помогали Пелле искать пропавшего кролика. Конечно, Юхан с Никласом, и Тедди с Фредди, и Чёрвен. Искали повсюду, но Йокке нигде не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25