А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

"Неужели за шоколадом?" - искренне удивилась я, все более выходя из кофейно-никотинового оцепенения. Спрятав глаза на дне своей чашки, я невольно прислушивалась к разговору за столиком этой мало понятной мне компании и уже через пару минут выяснила их имена. Борин напарник оказался Сашей, участливую барменшу звали Ольгой, а ее ярко накрашенную подругу Ларисой. У меня было такое впечатление, что я сплю. По крайней мере, соображала я точно плохо. Но вот Боря опять вбежал в кафе и с какой-то сказочной, да, именно сказочной улыбкой направился ко мне, обалдевшей от кофеина клуше.
- Это вам от нас, - застенчиво пробормотал он, положив рядом со мной ореховый "Фазер", и тут же ретировался за спину напарника.
- Не от нас, а от тебя лично, - поправила Ольга.
Я не успела его разглядеть. Осталось какое-то смазанное впечатление. Как будто вдруг распахнулась дверь в подсознание и выпустила что-то неуловимое, как дуновение ветерка. Даже не знаю, как это объяснить. Одним словом, я не воспринимала Борю физически, он был неосязаем, я не чувствовала его ни тогда, ни потом... Однако жить стало интересней. Я замедлила процесс питья кофе насколько это было возможно, но это не помогло. Больше ничего не произошло, и мне пришлось оторваться от стула, изобразить милую улыбку и проникновенное "большое спасибо" и выйти из мрака на свет божий. Солнце подействовало на меня странно. Как будто стерло весь инцидент из памяти. Кажется, я даже Татьяне ничего не рассказала, но шоколад вскоре напомнил мне об утреннем приключении. Вот тогда я под прицелом недоверчивых взрослых глаз сплавила ей его, вкратце поведав о случившемся. Мне самой в это не верится, но через несколько часов я не вспомнила бы даже о том, что ходила в "Трюм". День пошел своим чередом. Часов в пять, отправив Татьяну выяснять отношения с начальством, я развалилась в кресле и, что называется, повисла на телефоне. Набрав номер школьной подруги, я плавно погружалась в приторно сладковатый мирок сплетен, рецептов, названий магазинов, советов, чужих любовных историй...
И вдруг кто-то бестактно открыл дверь, решив нарушить воцарившуюся идиллию. На пороге появился улыбчивый мальчик, не решающийся войти.
- Игорь в соседнем кабинете, - неприветливо отмахнулась я, не расставаясь с Аниным голосом.
- А я не к Игорю, я к вам, - робко ответил мальчик.
- Анют, извини, ко мне пришли. Перезвоню, - выдохнула я, положив трубку. Честное слово, я его не узнала!
- Вы меня не помните? Мы с утра с вами в кафе познакомились. Я сегодня пораньше ушел с работы... Можно я вас подожду? Вы еще долго?
- Да нет... Минут десять...
Я на улице буду, - опять по-голливудски улыбнулся Боря и снова исчез за дверью.
Нет, в тот день я еще жила, вернее существовала в реальном мире, хотя Боренька уже изо всех сил тащил меня в какую-то непонятную сказку. Что-то во мне восставало против нее, я еще была сама собой и даже попыталась убежать от этого непрошенного свидания. Через пару минут мы с Таней тихонько вышли на улицу - никого не было - и решили незаметно свернуть на Малый проспект и дойти до метро в обход. Но как только мы поравнялись с "Трюмом", из кафе буквально вылетела Ольга:
- Катя! Куда же ты? Боренька на Ропшинскую поехал. У него "Фиат", серенький такой. Иди скорей!
Таня недовольно сузила глаза и даже, наверное, хотела открыть рот и защитить меня от ненужной опеки, но я не устояла под таким напором и вернулась на Ропшинскую. "Хоть посмотрю, что такое "Фиат"," - утешала я себя. И действительно под окнами нашего офиса стояла аккуратненькая серенькая машинка с красными номерами и подмигивала мне фарами. И несмотря на то, что передо мной заботливо открыли дверь, а на сидении лежала красная роза, именно такая, какие мне нравятся - длинная и колючая, несмотря на шампанское, летящий ход автомобиля, я еще не сдалась, не пошла к тем чужим, неведомым берегам. Почему-то все время я думала о Мише. О том, что вот и он сперва открывал передо мной двери, дарил цветы, по-мальчишески похвалялся тем, как лихо он водит свою шикарную BMW Z-3... И вроде бы одни и те же поступки, но разница ощущалась огромная... Мы сидели в каком-то уличном кафе, болтали о всякой всячине, и разговор как будто скользил поверх меня, но одна фраза заставила меня вздрогнуть, включиться в беседу всем сознанием. Совсем неожиданно Боренька признался, что его любимая книга роман Стефана Цвейга "Нетерпение сердца". Вот с этого момента я уже никогда не называла его в своих мыслях иначе, как Боренька. Бог мой! А я то всегда считала эту сопливенькую книжонку бабской!
Оказывается, не все такие толстокожие, как Михаил Евгеньевич Коляковцев! Тогда я поняла, в чем между ними разница. Миша, самый умный, самый красивый, самый сильный из всех, кого я когда-либо знала, был взрослым циником, и его ухаживания, в сущности, были просто поддерживанием традиций и в некоторым смысле тонким расчетом. Но Боря... Боренька, несмотря на свои двадцать четыре года, остался мальчиком, живущим в романтических грезах... Только его грезы были тесно связаны с явью, он сам строил воздушные замки и всем сердцем верил в них. Мои же мечты жили только на бумаге - стихи, рассказы, письма.
Когда он отвез меня домой, я была уверена, что мы едва ли увидимся когда-нибудь еще, хотя я даже дала ему номер своего телефона, чего раньше никогда не делала. Мне казалось, что просто небо сжалилось надо мной и послало мне это случайное мимолетное видение.
Я как будто пришла в себя. Я даже ни разу не проснулась в ту ночь, а утром не боялась открыть глаза в страхе увидеть кровь. Нет, моя совесть уснула, успокоилась, и причиной этого исцеления был именно Боренька, хотя за выходные я даже не вспомнила о Нем. Но в понедельник случилось непоправимое. Боренька снова оказался на моем пути, и в тот день я безвозвратно исчезла, затерялась в его туманной сказке. Он должен был работать в ночную смену, но приехал пораньше и позвал меня все в тот же "Трюм". Я, не колеблясь, согласилась. Мы, не умолкая ни на секундочку, проболтали часа два о политике, религии, литературе, жизни, любви... Когда я опомнилась, было уже поздно. Я поняла, что умерла. Да, именно умерла, мое "я" растворилось в каком-то немыслимом сумбуре, заполонившем мое сердце. Я превратилась в некое подобие зеркала, отражающего Боренькину душу. Его слова, жесты, поступки, как солнечный свет проходили сквозь меня и наполняли опустевшую оболочку. Теперь я была его тенью. Я думала, как он, чувствовала, как он. Для меня было неважно все, что касалось меня. Моя боль, мои переживания вообще больше не существовали, зато все, что хоть как-то задевало сознание Бори, приобрело колоссальное значение. Уже в тот вечер он мимоходом обмолвился о предательстве из своего прошлого. Я сразу поняла, что так он мог говорить лишь о женщине, о женщине, которую любил. И меня как будто обожгло что-то... Все мое сердце переполнилось его нестерпимой болью...
Рассудком я понимала, что с ним не могло произойти ничего страшнее того, что случилось со мной три года назад. Предательство? Бог мой! Да это мелочи жизни! Но сердце уже не принадлежало моему разуму, оно как будто стремилось облегчить тяжесть его ноши, принять удар на себя. Пусть лучше я буду страдать, ведь я сильная, я выдержу, но у Бореньки все должно быть хорошо! В конце концов, есть Бог на свете или нет? Если кто и заслуживает счастья, то это он. А по мне давно тоскуют черти...
В ту ночь я совсем не спала, хотя кошмары меня больше не мучили. Просто я молилась. Да, я молилась всю ночь, чтобы его дежурство прошло без приключений... Как назло за окном моросил дождь, и мое подавленное "я" стремилось вырваться наружу, прорваться сквозь слова молитвы едва уловимыми строками стихов. Я не думала о том, увижу ли я его еще когда-нибудь, я даже не знала, хочу ли я этого. Вообще-то, начиная с того дня, я напрочь перестала испытывать какие-либо желания, понимать, что происходит, и думать, как это случалось со мной раньше. Я не спала, не ела и ничего не соображала! На работе я строчила стихи, дома молилась, и лишь иногда мое сознание на мгновение прояснялось, и тогда страшно хотелось сделать что-нибудь хорошее. Я не отказывала себе в столь безобидных порывах и пыталась делать близким приятное, помогать им... Короче, я возомнила себя птицей счастья и тащила хорошее настроение за собой, куда бы ни заносила меня судьба.
Боренька объявился уже на следующий день, позвонив мне прямо с работы, и я опять его не узнала! Просто я никак не ожидала продолжения. Я и без того была уже счастлива одним сознанием того, что он есть. Чего же мне еще? Он справился о моих завтрашних планах и предложил заехать за мной после работы. Я, конечно же, согласилась. Теперь мне кажется это странным, но, по-моему, я вообще ни разу не ответила ему отрицательно. Это просто было выше моих сил. Почему-то я не верила в то, что он приедет, а когда он все-таки появился в дверях моего кабинета, это оказалось для меня неожиданностью. И опять я погрузилась в мягкие дымчатые волны чужого сна, уносимая на летящем "Фиате". В этот раз мы прихватили с собой Татьяну, чтобы довезти ее до вокзала - она жили за городом. И хотя я была знакома с Борей всего несколько дней, а Таня видела его чуть ли не впервые в жизни, никто из нас не ощущал этого, как будто мы знали друг друга уже долго-долго. Подбросив Таню, Боренька засыпал меня самыми разными предложениями. Я выбрала поскромнее, и мы отправились в парк, причем я даже удостоилась чести сесть за руль этой серенькой пташки. В конце концов, каждый пытается использовать свое служебное положение на полную катушку, и Боря, будучи нормальным человеком, не делал для себя исключения.
Должно быть, я выглядела круглой дурой... Не знаю в чем было дело, но на меня напала какая-то несусветная тупость, и разговор я поддерживала механически, не вникая в его суть. Сквозь туманные волны, заполонившие мое сознание, я временами видела блеск его глаз, и даже это казалось мне невозможным, сказочным, невероятным... Не добившись от меня хоть сколько-нибудь четко сформулированного желания, Боренька повез меня за город, в Лисий нос. Тысячу раз я проезжала по этой дороге, но теперь не узнавала ее. Вряд ли там можно было насчитать хоть десяток дач, куда бы Миша не таскал меня знакомиться с "нужными людьми", но теперь все это казалось чужим, далеким... Мы разместились в пустеющем уличном кафе. Я все продолжала витать непонятно где, отвечая односложно и даже невпопад, но Боре опять удалось вырвать меня из нирваны. Рассказывая о своих бесчисленных увлечениях, он дошел до прыжков с парашютом - моей тайной мечте! Много раз я думала об этом, но даже и не помышляла о том, что это возможно, что это так просто: захотел и прыгнул! И теперь, когда Боренька, ярко расписывая незабываемые впечатления от прыжка, уговаривал меня составить ему компанию, я почему-то испугалась. Я и парашют? Нет, я еще в своем уме!
Но зерно сомнения уже попало мне в душу, где ему была уготована весьма плодотворная почва безумства. На обратном пути Боренька преподнес мне букет хризантем - символ предательства - но ведь он этого не знал! Правда, когда мы заехали по пути за его другом, мой циничный рассудок ядовито заявил, что цветы не для меня, а для друга! Дескать пусть Рома увидит, какой Боренька галантный кавалер, как он мило обращается с девушками! Но я не могла задержаться ни на одной мысли более мгновения...
И снова я была дома, как сомнамбула, шаталась по квартире и делала то, что от меня требовалось. От куда-то издалека раздавались звонки, и я даже более менее внятно разговаривала с Михаилом и усыпала телефонными поцелуями его сына. Видимо, тогда я еще была вменяемой, еще не совсем сошла с ума, хотя внимание мое рассеялось, здравый смысл рассыпался, и я ощущала себя то маленькой девочкой, то невероятной дурой.
Никто не воспринимал этих встреч всерьез: ни мои родители, уверенные, что у меня роман с Коляковцевым, ни сам Миша, уже давно считающий меня своей собственностью. Я с усмешкой вспоминала, как через несколько месяцев после нашего знакомства он вдруг, распрощавшись с романтикой, стал объяснять мне суть наших взаимоотношений:
- Видишь ли, Катенька, после того, как отработаешь пятнадцать-семнадцать часов в сутки, нервы ни к черту не годятся! А в моей профессии здоровые нервы самое главное! Что в таких случаях делают? Пьют, колются, заводят аквариум.., а у меня есть ты! А теперь с твоей стороны посмотрим. Ты все слишком остро чувствуешь, всему придаешь чересчур большое значение. Стихи опять же пишешь, а это ведь невероятное эмоциональное напряжение! Любая мелочь выводит тебя из колеи, поэтому тебе просто необходим такой заматерелый циник, как я. Ведь я насквозь тебя вижу, и в нужный момент успею подстелить соломку да еще и цветами приукрасить!
- А я думала, ты влюбился, - съязвила я тогда.
- Влюбился? - усмехнулся Миша. - По крайней мере, я здорово от тебя завишу, и меня это раздражает, - задумчиво проговорил он, И вдруг его понесло: - Бог мой! Катя! Да о чем мы говорим? Ты хочешь, чтобы я вздыхал, охал, ахал, ночами не спал? Это любовь, по-твоему? Извини, это все не для меня. Мне не пятнадцать лет, и я не буду ходить с тобой за ручку, лазать в окна, передавать записки и клясться, что эта охинея продлится вечность. Не дождешься, Катя, так и знай! Я не понимаю этого! Я люблю разумом и, надеюсь, поступаю разумно. А если тебе хочется моря страсти, то, пожалуйста, влюбись в кого-нибудь из однокурсников, и пусть они тебя полапают по подъездам.
Тогда посмотрим, где любовь, а где идиотизм в перемешку с цинизмом! - Миша просто взорвался. Я еще ни разу не видела его в таком состоянии. Всегда спокойный, уверенный в своей неотразимости, он нередко выводил меня из себя профессиональной выдержкой, апломбом. А тут столько слов на одну невинную реплику! Я была страшно довольна собой. Надо же! Я, незаметная студентка, сумела взбудоражить блистательного Коляковцева!
Через пару дней опять объявился полоумный Витя, но его шантаж больше не трогал меня. Да пусть рассказывает, что хочет! Миша его и слушать не станет, ну а если даже и станет - мне то что! А если этот урод притащится к Бореньке? Ну и что? Может быть, я его больше и не увижу. Меня не покидало ощущение, что сон вот-вот закончится. А что будет дальше? Об этом я не задумывалась. Однако, я все еще не просыпалась.
На выходные Боренька повез меня в Петергоф. Осмелев, я решила воспользоваться его мобильностью и попросила завезти меня на полчасика на дачу, к бабушке. Дело в том, что в воскресенье отмечали день моряка, и я как потомственная морячка не могла не заехать поздравить дедушку. Я заостряю внимание на этом незначительном событии лишь потому, что бабушкин дом значил для меня все то, что скрывает в себе коротенькое слово "Родина". Когда в школах пишут патриотические сочинения, то вряд ли задумываются над их смыслом. Пишут по шаблону, пишут, потому что так надо. Я никогда не отличалась любовью к России или русской нации. Питер казался мне мертвыми декорациями к полукомедийному фильму ужасов, Москва - базарным шабашем ведьм... Живя заграницей, я не скучала по Васильевскому острову, как Бродский, не мечтала об Арбате. Да я даже не вспоминала о них! И смешными мне представлялись банальные штампы о Северной Венеции, о Красной площади - сердце России.
Тоже мне сравнили - Венеция и серый Питер, а Красная площадь вовсе не в центре России, а ближе к окраине... И все-таки я не смогла бы жить ни в одной другой стране, потому что в России у меня была Родина. Двенадцать соток за зеленым забором, загаженный туристами лес, крошечное озерцо в кустах шиповника, могучий тополь, посаженный отцом, шум аэродрома и печальный яблоневый сад. Только этот клочок земли моей необъятной полудикой страны имел для меня значение, и туда я не пускала чужих, ни с кем я не хотела делить свою безраздельную любовь к звездным осенним вечерам Володарки, но Боре я была готова отдать и этот кусочек своего сердца. Старый покосившийся дом, дымящую печь, тревожный шорох леса... Хотя что это могло ему дать, что для него могла значить непроходимая дорога, ржавая колонка, обмельчавшая безрыбная река? И все-таки что-то он почувствовал, что-то заметил. В тот же вечер он хотел познакомить меня со своей мамой. Это было так неожиданно, так странно и, как мне казалось, значительно, что я отказалась, вернее отложила знакомство, а дома со смехом вспоминала о том, как Миша представлял меня своей матери. Ганна Степановна совсем не говорила по-русски, хотя жила в Петербурге по меньшей мере лет десять. Дородная, красивая, совсем не старая, она не переставала щебетать на родном украинском, нисколько не скрывая своего мнения обо мне. Перед дверью ее квартиры Миша предупредил меня о некоторой эксцентричности своей матери и просил не обращать внимания. Но его предупреждение не спасло меня от шока.
- Ой, страшнее! - прямо на пороге заголосила пани Доценко.
1 2 3 4 5 6 7 8