Она поймала себя на мысли, что с нынешнего утра её чувства к несчастной совершенно переменились. И куда подевался либерализм взглядов, широта представлений о жизненных устоях, которыми она так гордилась? Против воли она становилась второй Полиной Карповной, косной и ханжеской. Боже милостивый, и это только подумать, Сережа, её Сережа, краса и гордость, единственная надежда, отчаянно влюблен в эту интриганку, ничтожную гувернантку, хищницу, охотницу до выгодных женихов! И какова! Нацелилась сразу и на молодого Боровицкого, и на её сыночка! Ох, как была права кузина, над которой она насмехалась, и как слепа и глупа была она сама, Александра! Прочь пустые разговоры о равенстве, справедливости, женских правах и подобной чепухе! Пусть это относится к кому угодно, но только не касается её семьи. Сереженька должен стать блестящим адвокатом, состоятельным человеком и жениться на самой достойной из невест! Уж никак не на безродной гувернантке!
Желтовская удрученно вздохнула и подняла голову. Розалия, не мигая, смотрела ей прямо в лицо. Вероятно, на нем отразились все мысли Желтовской. Александра Матвеевна вздрогнула от неожиданности и попыталась изобразить радость от того, что больная очнулась.
– Слава богу! А мы уж отчаялись, думали, что вы покинули нас навеки!
Она поспешила поправить на девушке сползшее одеяло.
– Что со мной было? – слабым голосом спросила гувернантка.
– Нечто странное, наподобие припадка. Вы были совершенно без сознания. И почти не дышали. Позвали доктора, так и он не смог ничего понять.
– Ужасно! – с тихим отчаянием произнесла Розалия, – такое уже было со мной несколько раз. Как страшно, словно меня покидает душа, мне кажется, что я улетаю и не могу вернуться в свое тело!
Александра Матвеевна с недоверием слушала девушку и перекрестилась.
– Теперь уже все прошло, все позади. Принести вам крепкого чаю? – Желтовская искала повод поскорее покинуть больную и поднялась со стула.
– А где Сережа?
Александра Матвеевна нахмурилась.
– Я не знаю. Только горничная сказала мне, что он с утра уже умчался к Боровицким.
– Вот как? А это что там в углу? – Розалия указала на коробку, привезенную человеком Боровицких.
Желтовская нехотя передала девушке письмо от Полины Карповны. Розалия прочитала и осталась совершенно спокойной, к удивлению Александры Матвеевны, ожидавшей снова слез обиды и безысходности.
– Что ж, это уже ничего не значит. Ровным счетом ничего, – бесцветным голосом сказала Розалия.
– Розалия Марковна, дорогая, простите меня за вопрос, но что, однако, произошло меж вами, Анатолием, и при чем тут мой сын? – решилась наконец спросить Желтовская, полагая, что теперь, когда она столько ухаживала за девушкой, она имеет право знать истину. Тем более что это касается Сергея.
– Я понимаю, что стоит за вашим вопросом. Не тревожьтесь, я не причиню вам беспокойства или неудобств, – Розалия слабо улыбнулась, но улыбка эта получилась вымученной. Александре Матвеевне стало совсем стыдно, что именно теперь она принялась допрашивать несчастную, когда та только что вырвалась из тьмы небытия. Остатки человеколюбия боролись в её душе с материнской любовью.
– Нет, помилуйте, какие неудобства, – солгала Желтовская. Еще вчера она с тоской и раздражением думала о том, что ей делать с неподвижным, но еще живым телом. А вдруг она не очнется, но и не умрет? Что тогда прикажете делать? Хоронить заживо? Или, может, так и везти за собой в Петербург по окончании дачного сезона? Гроб, что ли, заказать для перевозки неподвижного тела?
– О Сергее Вацлавовиче не беспокойтесь, – с особой выразительностью произнесла Розалия. – Я так благодарна ему за спасение и самоотверженность! Впрочем, уж лучше бы он этого и не делал!
Александра Матвеевна покраснела, ей стало неловко за свои мысли, которые с легкостью угадала злополучная девица. Она снова поправила без особой нужды одеяло на Розалии и салфеточку на небольшом комодике.
– Но где же все-таки Сережа? – и Александра Матвеевна с тяжелым сердцем вышла из комнаты.
Глава шестнадцатая
– Я уверена, это она, Розалия Марковна Киреева, наша гувернантка! – еще раз в невероятном возбуждении произнесла Зина.
– Послушайте, давайте мы с вами пройдемся немного в тени, и вы мне все хорошенько растолкуете, – и Сердюков решительным жестом взял барышню Боровицкую под локоть.
Они отошли на значительное расстояние от входа в гостиницу и присели на скамейку. Сердюков невольно отметил про себя, что дерево, под которым они расположились, источало аромат цветения. Какая тоска сидеть под цветущим деревом с девицей и обсуждать подробности убийства! Сердюков подивился своим мыслям. Раньше подобного не бывало. Вот что значит задержаться на курорте! Нет, надобно поскорее возвращаться в Петербург. Там деревья не цветут и глупости в голову не лезут.
– С чего вы решили, что это именно она? Разве ваша гувернантка была горбата?
– Нет, совсем нет! У неё была идеальная, стройная фигура!
– Вот тут-то и вся загвоздка. Эта женщина, Лия Гирей, уже родилась горбатой. И потом, она никогда, слышите, никогда не покидала Крыма.
– Но лицо, голос, интонации. Я когда увидела её в первый раз, я сразу подумала, что она мне кого-то напоминает. Но её горб сбивал меня с толку. А сегодня как озарило! Надо бы проверить, а вдруг этот-то горб не настоящий?
– Настоящий он или нет, проверить просто. А вот непросто ответить на вопрос. Зачем ей убивать вашего брата?
– У них был роман. Я это точно знаю. Я только не знаю, до каких пределов они дошли в своих отношениях. Вы понимаете, о чем я говорю. Но у них точно был роман.
– Откуда вы знаете?
Зина чуть покраснела.
– Я подглядывала, следила за ней. Маменька очень боялась, что гувернантка вскружит голову Анатолию, собьет его с пути. А ведь у него уже была тогда невеста, Таисия Семеновна. Собственно, на ней он и женился.
– А что стало с госпожой Киреевой?
– Я уже плохо помню, что там стряслось. Только они пошли с братом на водопад, дело в Финляндии происходило, и она там сорвалась с берега. Но не утонула. Её спас наш дальний родственник, Сергей Желтовский, она же у них потом и поправлялась. А потом исчезла, как и не бывало. Вот я и подумала, может она, Розалия, объявилась тут и отомстила брату?
– Все бы сходилось на месте, да только не бывала она никогда ни в Петербурге, ни в Финляндии.
– И все-таки это она! Я чувствую, – Зина решительно хлопнула ладонью по колену. – Она меня избегала, потому что видела, что я вроде как узнала её.
– А Анатолий? Разве бы он не признал её, свою бывшую любовницу? А если бы признал, так неужто бы не остерегся? – продолжал недоумевать полицейский. – Впрочем, может, он действительно узнал её, и именно это его и погубило. Но только при условии, что Гирей и Киреева – одно лицо. Но этого не может быть! Кто еще может её опознать? Таисия Семеновна?
– Нет, она её никогда не встречала.
– А ваши родители?
– Отец очень плох теперь, вряд ли он вам поможет. А маман, может, и вспомнит.
– А этот ваш родственник, как его?
– Желтовский?
– Он может её опознать?
– Вероятно, ведь она долго была в его доме. Да и он тоже, как я теперь понимаю, испытывал к Киреевой нежные чувства, – в словах девушки проскользнула злая досада. – Да только мы с той поры более не виделись ни с ним, ни с его матерью. Кстати, и она могла бы её опознать, ведь Александра Матвеевна ухаживала за Розалией, пока та находилась в их доме.
– Это все замечательно, столько возможных свидетелей. Одна загвоздка. Они все в Петербурге, а подозреваемая в Крыму! И, чтобы везти её на следствие через всю страну за казенный счет, я должен иметь более веские основания, – удрученно вздохнул следователь.
Зина замолкла и стала водить по песку носиком башмака. Её возбуждение прошло, она сникла. То, что казалось час назад бесспорным, оказалось сущей ерундой, глупостью. Обидно выглядеть в глазах Сердюкова совершенной дурой. А таковой, вероятно, он теперь её и считает.
– Послушайте, Зинаида Ефремовна. Я понимаю ваши чувства, ваше желание тотчас же найти убийцу любимого брата и покарать его. Но мы должны опираться на факты, а не на домыслы. Может, у Розалии были какие-нибудь особые приметы. Я не имею в виду горб.
– Была родинка на спине, под правой лопаткой. Большая такая, вроде как цветок черный. Я еще удивлялась, Розалия, и родинка наподобие розы. Чудно! Мы когда купаться ходили, тогда я и заметила эту родинку.
– Да! – протянул Сердюков. – Родинка на спине – очень весомый аргумент для ареста.
День перевалил к вечеру, жара спадала, с моря подул ветерок. Константин Митрофанович сидел на крыльце флигеля, куда он заточил пленницу. По его просьбе дворник раздобыл ему старый, прошлого урожая гранат, и теперь Сердюков аккуратно выколупывал зернышки и сосредоточенно считал их. Это занятие его успокаивало, что было весьма кстати. Ему только что пришлось чуть ли не палкой прогнать прочь тетку Гирей, пришедшую навестить пленницу. Пожилая женщина снова принялась стенать и увещевать следователя слезами, умоляя его отпустить несчастную горбунью. Но Сердюков уже был не властен над ходом событий. Если еще утром он колебался, то теперь картина стала иной. После разговора с Зинаидой Боровицкой его разыскал городовой, посланный местным полицейским начальством с просьбой прибыть незамедлительно. В кабинете генерала Константин Митрофанович узнал, что из Петербурга пришло по телеграфу предписание незамедлительно начать тщательное расследование убийства зятя действительного статского советника Гнедина. Таисия телеграфировала родителям о своем несчастье, и её отец тотчас же предпринял решительные действия. Поэтому теперь следствие приняло совершенно официальный характер, и, как ни крути, надо было везти несчастную подозреваемую в столицу для опознания. Вот что значит высокое родство! Был бы просто Боровицкий, так и прикрыли бы дельце в два счета! А так нет, пожалуйте самое тщательное расследование, да еще поручите самому толковому следователю, который, как нарочно, именно тут и оказался!
Посетив генерала и получив предписание из Петербурга, Сердюков снова встретился с доктором. Константин Митрофанович хоть и был полицейским, то есть человеком, который привык делать всякие неприятные вещи, но тут зашел в тупик. Надобно было решить один деликатный момент, а именно освидетельствовать девицу Гирей на предмет подлинности горба. Сердюков не представлял себе, как и подступиться к этой, с позволения сказать, процедуре. Поэтому он решил привлечь доктора.
Доктор без энтузиазма выслушал просьбу полицейского. Но отказаться не посмел. И вот теперь Сердюков сидел в ожидании результатов следственного эксперимента.
Доктор вошел во флигель, отпер дверь, за которой томилась пленница. Полицейский остался на улице, прислушиваясь к звукам, доносившимся из домика. Он ждал возмущенных криков, плача, но не услышал ничего. Через некоторое время доктор окликнул следователя.
Константин Митрофанович оставил недосчитанные зернышки и вошел в комнату с тяжелым чувством. Полураздетая Лия стояла спиной к двери, закрыв руками грудь. Растрепанная коса спадала на одно оголенное плечо. Она сверкнула на Сердюкова ненавидящим взором. В её глазах стояло отчаяние, и слезы унижения помимо воли катились по щекам. На душе у полицейского стало муторно. Но несчастная должна подтвердить подлинность своего ненавистного уродства!
– Что скажете, господин доктор?
– Только то, что естественное происхождение горба не вызывает сомнения, – буркнул доктор, которому его миссия тоже была не по душе. – Можете и сами убедиться.
– Благодарю, я вам полностью доверяю.
Сердюков бросил взгляд на искривленную спину девушки и отвел взор. И за что Господь так покарал её? Только что это? Неужто родинка, наподобие цветка?
– Скажите, а родинка под лопаткой, она у вас тоже с детства?
– Нет, я её только что нарисовала, – зло всхлипнула в ответ Гирей. Сердюков поспешил выйти вон. Скоро на пороге флигеля показался и доктор.
– Что думаете предпринять далее, господин Сердюков?
Полицейский хотел ответить, но не успел. Черная тень стремительно метнулась над их головами. Следователь едва успел отпрянуть назад под спасительную крышу флигеля, ухватив за собой и доктора. В противном случае не избежать бы им острого клюва преданного Гудвина, кружившего над домом.
– Чертова птица! Дьявольщина! – закричал доктор и замахал руками. – Подумать только, сторожит её, и вроде как переживает!
– М-да! – задумчиво произнес Сердюков, глядя на ворона, занявшего стратегическую позицию напротив выхода из флигеля.
– Я дворника кликну с ружьем, – доктор сердито сопел и утирал платком пот с лица.
Птица словно поняла последние слова и тяжело полетела прочь.
Глава семнадцатая
Обомлевшая Александра Матвеевна некоторое время не могла вымолвить ни слова, после того как супруги Боровицкие закончили свой сумбурный рассказ о дуэли Сергея и Анатолия. Она так испугалась за Сережу, что в первый момент решила, что он убит, и поэтому ничего не могла понять. Полина Карповна твердила ей, что ничего опасного нет, что доктор все сделал хорошо, что Сережа сегодня к вечеру или завтра вернется домой. Проникновенно заглядывая в глаза собеседнице и нежно пожимая ей руку, Боровицкая сообщила обезумевшей от страха родственнице, что пришлось дать кругленькую сумму доктору, чтобы держал язык за зубами. Какая такая дуэль? Полноте! Глупость, детская ссора между мальчишками!
– Что значит ссора? – вскинулась Александра Матвеевна. – Ведь Анатолий стрелял в моего сына, он ранен! И как вы могли допустить подобное! У вас что, заряженные пистолеты по всему дому валяются? Под суд отдам мерзавца, под суд!
– Возмущение ваше совершенно справедливо и естественно, – вступил в разговор Ефрем Нестерович. – И я как отец, как офицер, который учил их обращаться с этими злополучными пистолетами, вытрясу из моего сына всю правду, что такое меж ними произошло. Даю вам слово. Да только вы, матушка, не горячитесь. Ведь коли дело примет официальный оборот, все под суд пойдем. И Сергей как участник в первую очередь. И что тогда? Обоим крепость, года на три?
– Ах, за что, боже ты мой, за что! – Желтовская заметалась по комнате. – Если он умрет, если мой сын умрет от раны… я… я…
– Александрина, не губи! – Полина Карповна рухнула к ногам Желтовской. – Ради Бога! Мы же не чужие люди!
Ефрем Нестерович закусил губу, глядя на унижение жены. Но вероятно, они предполагали и такой способ воздействия на Желтовскую. Та же остолбенела. Воспользовавшись её замешательством, Полина Карповна ловко вложила в ладонь кузины бриллиантовые серьги, которые так нравились Желтовской.
– Не смей! – заверещала Александра Матвеевна. – За жизнь Сереженьки!
Но ладонь сжала в кулачок.
– Поедемте сейчас к нам, и вы сами убедитесь, что Сергей хоть и ранен, но не страшно, – Ефрем Нестерович поспешил подать Желтовской теплую шаль.
Александра Матвеевна, всхлипывая и плача, поднялась и тяжело двинулась за Боровицкими. Проходя мимо комнаты Розалии, она чуть приостановилась. Дверь была притворена не плотно, видимо, гувернантка подслушивала. Уж не из-за прекрасных ли глаз Розалии Сергей подставил себя под пулю?
Сережа встретил мать слабой улыбкой. Он не скрывал своей радости от того, что остался жив, и от того, что поступил как честный человек. В тот миг, когда он упал на росистую траву, он уже простился с белым светом. В это время по лесу уже мчался Ефрем Нестерович, предупрежденный лакеем, что молодые господа разломали ящик с пистолетами и вздумали стреляться. Полковник слышал выстрелы и бежал напролом. Когда он увидел, что сын его жив и невредим, его охватила ликующая радость. Но в следующий миг его взору предстало бездыханное тело второго дуэлянта. Он подхватил его на руки, и с помощью лакея, спешившего следом, они понесли Сергея домой. Анатолий же от пережитого не мог стоять на ногах. Все его тело сотрясала нервная дрожь. Он присел на траву, и его вырвало.
Раненого положили в гостиной. Срочно доставленный доктор обработал рану и сказал, что ранение не опасно. Две, три недели, и все пройдет. Полина Карповна и Зина хлопотали около Сережи. Анатолий, с трудом дотащившись до дома, заперся в своей комнате и наотрез не желал ни с кем говорить.
Ефрем Нестерович оставил привезенную Желтовскую около раненого сына в гостиной и поднялся к Анатолию.
– Анатолий! Открой дверь немедля!
– Оставьте меня! Оставьте меня все! – простонал голос за дверью.
– Если ты не откроешь, я вышибу дверь! Уж коли ты набрался храбрости стреляться, так будь любезен и отвечай за свой поступок!
И полковник в ярости ударил в дверь плечом. Дверь тотчас же отворилась. Анатолий страшно боялся отца, когда тот бывал в гневе. Первым делом Ефрем Нестерович влепил сыну пощечину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Желтовская удрученно вздохнула и подняла голову. Розалия, не мигая, смотрела ей прямо в лицо. Вероятно, на нем отразились все мысли Желтовской. Александра Матвеевна вздрогнула от неожиданности и попыталась изобразить радость от того, что больная очнулась.
– Слава богу! А мы уж отчаялись, думали, что вы покинули нас навеки!
Она поспешила поправить на девушке сползшее одеяло.
– Что со мной было? – слабым голосом спросила гувернантка.
– Нечто странное, наподобие припадка. Вы были совершенно без сознания. И почти не дышали. Позвали доктора, так и он не смог ничего понять.
– Ужасно! – с тихим отчаянием произнесла Розалия, – такое уже было со мной несколько раз. Как страшно, словно меня покидает душа, мне кажется, что я улетаю и не могу вернуться в свое тело!
Александра Матвеевна с недоверием слушала девушку и перекрестилась.
– Теперь уже все прошло, все позади. Принести вам крепкого чаю? – Желтовская искала повод поскорее покинуть больную и поднялась со стула.
– А где Сережа?
Александра Матвеевна нахмурилась.
– Я не знаю. Только горничная сказала мне, что он с утра уже умчался к Боровицким.
– Вот как? А это что там в углу? – Розалия указала на коробку, привезенную человеком Боровицких.
Желтовская нехотя передала девушке письмо от Полины Карповны. Розалия прочитала и осталась совершенно спокойной, к удивлению Александры Матвеевны, ожидавшей снова слез обиды и безысходности.
– Что ж, это уже ничего не значит. Ровным счетом ничего, – бесцветным голосом сказала Розалия.
– Розалия Марковна, дорогая, простите меня за вопрос, но что, однако, произошло меж вами, Анатолием, и при чем тут мой сын? – решилась наконец спросить Желтовская, полагая, что теперь, когда она столько ухаживала за девушкой, она имеет право знать истину. Тем более что это касается Сергея.
– Я понимаю, что стоит за вашим вопросом. Не тревожьтесь, я не причиню вам беспокойства или неудобств, – Розалия слабо улыбнулась, но улыбка эта получилась вымученной. Александре Матвеевне стало совсем стыдно, что именно теперь она принялась допрашивать несчастную, когда та только что вырвалась из тьмы небытия. Остатки человеколюбия боролись в её душе с материнской любовью.
– Нет, помилуйте, какие неудобства, – солгала Желтовская. Еще вчера она с тоской и раздражением думала о том, что ей делать с неподвижным, но еще живым телом. А вдруг она не очнется, но и не умрет? Что тогда прикажете делать? Хоронить заживо? Или, может, так и везти за собой в Петербург по окончании дачного сезона? Гроб, что ли, заказать для перевозки неподвижного тела?
– О Сергее Вацлавовиче не беспокойтесь, – с особой выразительностью произнесла Розалия. – Я так благодарна ему за спасение и самоотверженность! Впрочем, уж лучше бы он этого и не делал!
Александра Матвеевна покраснела, ей стало неловко за свои мысли, которые с легкостью угадала злополучная девица. Она снова поправила без особой нужды одеяло на Розалии и салфеточку на небольшом комодике.
– Но где же все-таки Сережа? – и Александра Матвеевна с тяжелым сердцем вышла из комнаты.
Глава шестнадцатая
– Я уверена, это она, Розалия Марковна Киреева, наша гувернантка! – еще раз в невероятном возбуждении произнесла Зина.
– Послушайте, давайте мы с вами пройдемся немного в тени, и вы мне все хорошенько растолкуете, – и Сердюков решительным жестом взял барышню Боровицкую под локоть.
Они отошли на значительное расстояние от входа в гостиницу и присели на скамейку. Сердюков невольно отметил про себя, что дерево, под которым они расположились, источало аромат цветения. Какая тоска сидеть под цветущим деревом с девицей и обсуждать подробности убийства! Сердюков подивился своим мыслям. Раньше подобного не бывало. Вот что значит задержаться на курорте! Нет, надобно поскорее возвращаться в Петербург. Там деревья не цветут и глупости в голову не лезут.
– С чего вы решили, что это именно она? Разве ваша гувернантка была горбата?
– Нет, совсем нет! У неё была идеальная, стройная фигура!
– Вот тут-то и вся загвоздка. Эта женщина, Лия Гирей, уже родилась горбатой. И потом, она никогда, слышите, никогда не покидала Крыма.
– Но лицо, голос, интонации. Я когда увидела её в первый раз, я сразу подумала, что она мне кого-то напоминает. Но её горб сбивал меня с толку. А сегодня как озарило! Надо бы проверить, а вдруг этот-то горб не настоящий?
– Настоящий он или нет, проверить просто. А вот непросто ответить на вопрос. Зачем ей убивать вашего брата?
– У них был роман. Я это точно знаю. Я только не знаю, до каких пределов они дошли в своих отношениях. Вы понимаете, о чем я говорю. Но у них точно был роман.
– Откуда вы знаете?
Зина чуть покраснела.
– Я подглядывала, следила за ней. Маменька очень боялась, что гувернантка вскружит голову Анатолию, собьет его с пути. А ведь у него уже была тогда невеста, Таисия Семеновна. Собственно, на ней он и женился.
– А что стало с госпожой Киреевой?
– Я уже плохо помню, что там стряслось. Только они пошли с братом на водопад, дело в Финляндии происходило, и она там сорвалась с берега. Но не утонула. Её спас наш дальний родственник, Сергей Желтовский, она же у них потом и поправлялась. А потом исчезла, как и не бывало. Вот я и подумала, может она, Розалия, объявилась тут и отомстила брату?
– Все бы сходилось на месте, да только не бывала она никогда ни в Петербурге, ни в Финляндии.
– И все-таки это она! Я чувствую, – Зина решительно хлопнула ладонью по колену. – Она меня избегала, потому что видела, что я вроде как узнала её.
– А Анатолий? Разве бы он не признал её, свою бывшую любовницу? А если бы признал, так неужто бы не остерегся? – продолжал недоумевать полицейский. – Впрочем, может, он действительно узнал её, и именно это его и погубило. Но только при условии, что Гирей и Киреева – одно лицо. Но этого не может быть! Кто еще может её опознать? Таисия Семеновна?
– Нет, она её никогда не встречала.
– А ваши родители?
– Отец очень плох теперь, вряд ли он вам поможет. А маман, может, и вспомнит.
– А этот ваш родственник, как его?
– Желтовский?
– Он может её опознать?
– Вероятно, ведь она долго была в его доме. Да и он тоже, как я теперь понимаю, испытывал к Киреевой нежные чувства, – в словах девушки проскользнула злая досада. – Да только мы с той поры более не виделись ни с ним, ни с его матерью. Кстати, и она могла бы её опознать, ведь Александра Матвеевна ухаживала за Розалией, пока та находилась в их доме.
– Это все замечательно, столько возможных свидетелей. Одна загвоздка. Они все в Петербурге, а подозреваемая в Крыму! И, чтобы везти её на следствие через всю страну за казенный счет, я должен иметь более веские основания, – удрученно вздохнул следователь.
Зина замолкла и стала водить по песку носиком башмака. Её возбуждение прошло, она сникла. То, что казалось час назад бесспорным, оказалось сущей ерундой, глупостью. Обидно выглядеть в глазах Сердюкова совершенной дурой. А таковой, вероятно, он теперь её и считает.
– Послушайте, Зинаида Ефремовна. Я понимаю ваши чувства, ваше желание тотчас же найти убийцу любимого брата и покарать его. Но мы должны опираться на факты, а не на домыслы. Может, у Розалии были какие-нибудь особые приметы. Я не имею в виду горб.
– Была родинка на спине, под правой лопаткой. Большая такая, вроде как цветок черный. Я еще удивлялась, Розалия, и родинка наподобие розы. Чудно! Мы когда купаться ходили, тогда я и заметила эту родинку.
– Да! – протянул Сердюков. – Родинка на спине – очень весомый аргумент для ареста.
День перевалил к вечеру, жара спадала, с моря подул ветерок. Константин Митрофанович сидел на крыльце флигеля, куда он заточил пленницу. По его просьбе дворник раздобыл ему старый, прошлого урожая гранат, и теперь Сердюков аккуратно выколупывал зернышки и сосредоточенно считал их. Это занятие его успокаивало, что было весьма кстати. Ему только что пришлось чуть ли не палкой прогнать прочь тетку Гирей, пришедшую навестить пленницу. Пожилая женщина снова принялась стенать и увещевать следователя слезами, умоляя его отпустить несчастную горбунью. Но Сердюков уже был не властен над ходом событий. Если еще утром он колебался, то теперь картина стала иной. После разговора с Зинаидой Боровицкой его разыскал городовой, посланный местным полицейским начальством с просьбой прибыть незамедлительно. В кабинете генерала Константин Митрофанович узнал, что из Петербурга пришло по телеграфу предписание незамедлительно начать тщательное расследование убийства зятя действительного статского советника Гнедина. Таисия телеграфировала родителям о своем несчастье, и её отец тотчас же предпринял решительные действия. Поэтому теперь следствие приняло совершенно официальный характер, и, как ни крути, надо было везти несчастную подозреваемую в столицу для опознания. Вот что значит высокое родство! Был бы просто Боровицкий, так и прикрыли бы дельце в два счета! А так нет, пожалуйте самое тщательное расследование, да еще поручите самому толковому следователю, который, как нарочно, именно тут и оказался!
Посетив генерала и получив предписание из Петербурга, Сердюков снова встретился с доктором. Константин Митрофанович хоть и был полицейским, то есть человеком, который привык делать всякие неприятные вещи, но тут зашел в тупик. Надобно было решить один деликатный момент, а именно освидетельствовать девицу Гирей на предмет подлинности горба. Сердюков не представлял себе, как и подступиться к этой, с позволения сказать, процедуре. Поэтому он решил привлечь доктора.
Доктор без энтузиазма выслушал просьбу полицейского. Но отказаться не посмел. И вот теперь Сердюков сидел в ожидании результатов следственного эксперимента.
Доктор вошел во флигель, отпер дверь, за которой томилась пленница. Полицейский остался на улице, прислушиваясь к звукам, доносившимся из домика. Он ждал возмущенных криков, плача, но не услышал ничего. Через некоторое время доктор окликнул следователя.
Константин Митрофанович оставил недосчитанные зернышки и вошел в комнату с тяжелым чувством. Полураздетая Лия стояла спиной к двери, закрыв руками грудь. Растрепанная коса спадала на одно оголенное плечо. Она сверкнула на Сердюкова ненавидящим взором. В её глазах стояло отчаяние, и слезы унижения помимо воли катились по щекам. На душе у полицейского стало муторно. Но несчастная должна подтвердить подлинность своего ненавистного уродства!
– Что скажете, господин доктор?
– Только то, что естественное происхождение горба не вызывает сомнения, – буркнул доктор, которому его миссия тоже была не по душе. – Можете и сами убедиться.
– Благодарю, я вам полностью доверяю.
Сердюков бросил взгляд на искривленную спину девушки и отвел взор. И за что Господь так покарал её? Только что это? Неужто родинка, наподобие цветка?
– Скажите, а родинка под лопаткой, она у вас тоже с детства?
– Нет, я её только что нарисовала, – зло всхлипнула в ответ Гирей. Сердюков поспешил выйти вон. Скоро на пороге флигеля показался и доктор.
– Что думаете предпринять далее, господин Сердюков?
Полицейский хотел ответить, но не успел. Черная тень стремительно метнулась над их головами. Следователь едва успел отпрянуть назад под спасительную крышу флигеля, ухватив за собой и доктора. В противном случае не избежать бы им острого клюва преданного Гудвина, кружившего над домом.
– Чертова птица! Дьявольщина! – закричал доктор и замахал руками. – Подумать только, сторожит её, и вроде как переживает!
– М-да! – задумчиво произнес Сердюков, глядя на ворона, занявшего стратегическую позицию напротив выхода из флигеля.
– Я дворника кликну с ружьем, – доктор сердито сопел и утирал платком пот с лица.
Птица словно поняла последние слова и тяжело полетела прочь.
Глава семнадцатая
Обомлевшая Александра Матвеевна некоторое время не могла вымолвить ни слова, после того как супруги Боровицкие закончили свой сумбурный рассказ о дуэли Сергея и Анатолия. Она так испугалась за Сережу, что в первый момент решила, что он убит, и поэтому ничего не могла понять. Полина Карповна твердила ей, что ничего опасного нет, что доктор все сделал хорошо, что Сережа сегодня к вечеру или завтра вернется домой. Проникновенно заглядывая в глаза собеседнице и нежно пожимая ей руку, Боровицкая сообщила обезумевшей от страха родственнице, что пришлось дать кругленькую сумму доктору, чтобы держал язык за зубами. Какая такая дуэль? Полноте! Глупость, детская ссора между мальчишками!
– Что значит ссора? – вскинулась Александра Матвеевна. – Ведь Анатолий стрелял в моего сына, он ранен! И как вы могли допустить подобное! У вас что, заряженные пистолеты по всему дому валяются? Под суд отдам мерзавца, под суд!
– Возмущение ваше совершенно справедливо и естественно, – вступил в разговор Ефрем Нестерович. – И я как отец, как офицер, который учил их обращаться с этими злополучными пистолетами, вытрясу из моего сына всю правду, что такое меж ними произошло. Даю вам слово. Да только вы, матушка, не горячитесь. Ведь коли дело примет официальный оборот, все под суд пойдем. И Сергей как участник в первую очередь. И что тогда? Обоим крепость, года на три?
– Ах, за что, боже ты мой, за что! – Желтовская заметалась по комнате. – Если он умрет, если мой сын умрет от раны… я… я…
– Александрина, не губи! – Полина Карповна рухнула к ногам Желтовской. – Ради Бога! Мы же не чужие люди!
Ефрем Нестерович закусил губу, глядя на унижение жены. Но вероятно, они предполагали и такой способ воздействия на Желтовскую. Та же остолбенела. Воспользовавшись её замешательством, Полина Карповна ловко вложила в ладонь кузины бриллиантовые серьги, которые так нравились Желтовской.
– Не смей! – заверещала Александра Матвеевна. – За жизнь Сереженьки!
Но ладонь сжала в кулачок.
– Поедемте сейчас к нам, и вы сами убедитесь, что Сергей хоть и ранен, но не страшно, – Ефрем Нестерович поспешил подать Желтовской теплую шаль.
Александра Матвеевна, всхлипывая и плача, поднялась и тяжело двинулась за Боровицкими. Проходя мимо комнаты Розалии, она чуть приостановилась. Дверь была притворена не плотно, видимо, гувернантка подслушивала. Уж не из-за прекрасных ли глаз Розалии Сергей подставил себя под пулю?
Сережа встретил мать слабой улыбкой. Он не скрывал своей радости от того, что остался жив, и от того, что поступил как честный человек. В тот миг, когда он упал на росистую траву, он уже простился с белым светом. В это время по лесу уже мчался Ефрем Нестерович, предупрежденный лакеем, что молодые господа разломали ящик с пистолетами и вздумали стреляться. Полковник слышал выстрелы и бежал напролом. Когда он увидел, что сын его жив и невредим, его охватила ликующая радость. Но в следующий миг его взору предстало бездыханное тело второго дуэлянта. Он подхватил его на руки, и с помощью лакея, спешившего следом, они понесли Сергея домой. Анатолий же от пережитого не мог стоять на ногах. Все его тело сотрясала нервная дрожь. Он присел на траву, и его вырвало.
Раненого положили в гостиной. Срочно доставленный доктор обработал рану и сказал, что ранение не опасно. Две, три недели, и все пройдет. Полина Карповна и Зина хлопотали около Сережи. Анатолий, с трудом дотащившись до дома, заперся в своей комнате и наотрез не желал ни с кем говорить.
Ефрем Нестерович оставил привезенную Желтовскую около раненого сына в гостиной и поднялся к Анатолию.
– Анатолий! Открой дверь немедля!
– Оставьте меня! Оставьте меня все! – простонал голос за дверью.
– Если ты не откроешь, я вышибу дверь! Уж коли ты набрался храбрости стреляться, так будь любезен и отвечай за свой поступок!
И полковник в ярости ударил в дверь плечом. Дверь тотчас же отворилась. Анатолий страшно боялся отца, когда тот бывал в гневе. Первым делом Ефрем Нестерович влепил сыну пощечину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22