Фафхрд перевязал рану, выдернул топор из черепа, надел на него чехол,
подобрал лук и, сев в седло, потрусил дальше по улице сквозь клубы дыма и
смерчи колючих искр. Он продолжал посматривать по сторонам, опасаясь
засады, но, опустив взор вниз, пришел в некоторое замешательство, узрев на
луке седла белый тазовый пояс - причудливую конструкцию из костей,
прикрепленных к остальному скелету чуть заметными сухожилиями и
полупрозрачными хрящами. Проехав чуть дальше, Фафхрд забросил лук на левое
плечо и, чтобы не забыть, что перед ним находится женщина, положил ладонь
на сухопарые и теплые невидимые ягодицы.

В Ланкмаре крысы по ночам стали выходить на промысел. Они воровали
везде, причем не только пищу. С глаз умершего возчика они стянули погнутые
и позеленевшие медяки, а из запертой на три замка шкатулки для
драгоценностей, принадлежавшей тощей как привидение тетушке Глипкерио, -
оправленные в платину украшения для носа, ушей и губ, проделав в толстой
доске сказочно аккуратную дыру. Самый богатый бакалейщик лишился всех
лущеных хруспских орехов, серой икры из заморского Уул-Плерна, сушеных
жаворонковых сердец, придающих силу тигровых сердец, фантомьих пальчиков в
сахарной пудре и вафель с амброзией, тогда как менее дорогие лакомства
остались нетронутыми. Из Центральной библиотеки исчезли редкие пергаменты,
включая оригинальные документы, касающиеся прав на прокладку канализации и
туннелей в самых старых районах города. С ночных столиков пропадали
конфеты, из детских комнат принцев - игрушки, с золотых подносов с
закусками - всякие деликатесы, из лошадиных торб - хрустящее зерно. На
запястьях обнимающихся влюбленных расстегивались браслеты, не раз были
обчищены набитые карманы и кошели стражей, с арбалетами карауливших крыс,
а из-под носа у кошек и хорьков исчезала еда.
И вот зловещий штрих: крысы прогрызали дыры только там, где им нужно
было сделать проход, никогда не оставляли следов когтей или зубов, ничего
не загаживали, а складывали свой помет аккуратными кучками, словно следили
за порядком в доме, в котором намеревались вскоре поселиться навсегда.
На них ставили хитроумнейшие ловушки, раскладывали везде
соблазнительно выглядевшую отраву, их норы затыкали свинцовыми пробками и
забивали бронзовыми листами, жгли в темных углах свечи, недремлющие стражи
дежурили везде, где они могли появиться. И все безрезультатно.
Ко всеобщему ужасу, во многих своих действиях крысы выказывали
поистине человеческий ум. В нескольких проделанных ими лазах, которые
удалось обнаружить, кусочки дерева, казалось, были не изгрызены, а
выпилены, а потом вставлены назад, так что получались крошечные дверцы. К
лакомствам, подвешенным для сохранности к потолку, крысы забирались по
собственным веревкам, а некоторые перепуганные очевидцы утверждали, будто
видели, как крысы сами забрасывают эти веревки наверх на манер лассо или
привязывают их к стрелам и выстреливают из маленьких арбалетов. Похоже,
среди них существовало разделение труда: одни выступали в роли лазутчиков,
другие были командирами и охранниками, третьи - искусными взломщиками и
механиками, четвертые - простыми носильщиками, которые беспрекословно
подчинялись своим пискливым командирам.
И что хуже всего, те немногие люди, которым довелось слышать их писк
и чириканье, в один голос твердили, что это не обычные звуки, издаваемые
животными, а ланкмарские слова, произносимые так быстро и тонко, что
разобрать их практически невозможно.
Страх в Ланкмаре набирал силу. Многие припомнили старое пророчество,
гласившее, что однажды город будет захвачен темным завоевателем,
предводителем жестоких орд, которые прикидываются цивилизованными, но на
самом деле дики и одеты в грязные шкуры. Прежде все полагали, что слова
эти относятся к минголам, но теперь подумали о крысах.
Даже жирная Саманда была внутренне напугана постоянными набегами на
кладовки и буфеты сюзерена, равно как беспрестанным топотком невидимых
маленьких лап. Время от времени, часа за два до рассвета, она сгоняла с
постелей многочисленных пажей и служанок и в похожей на пещеру кухне,
перед полыхающим очагом, в котором можно было зажарить две коровьи туши
одновременно и еще поставить дюжины две противней, проводила массовые
допросы и работала кнутом, чтобы успокоить расходившиеся нервы и отвлечь
мысли от истинных виновников происходящего. Словно изящные медные статуи,
освещаемые оранжевым пламенем, бритые жертвы стояли, согласно ее приказу,
кто навытяжку, кто нагнувшись, кто на коленях, а кто лежал, распростершись
ниц, перед Самандой, и после артистической обработки кнутом целовали подол
ее черного платья или же нежно обтирали ей лицо и шею бело-лиловым
полотенцем, предварительно смоченным в ледяной воде и хорошенько выжатым,
поскольку эта людоедша так усердно действовала кнутом, что пот брызгал
из-под копны ее черных волос и капельками собирался на усах. Стройная Рита
еще раз подверглась бичеванию, но потом отомстила, сыпанув пригоршню
молотого белого перца в таз с ледяной водой, когда опускала в него
использованное полотенце. Правда, в результате очередная жертва была
наказана вчетверо строже, но ведь когда кто-то мстит, всегда страдают
невинные.
На сей раз этим спектаклем наслаждалась избранная публика, состоявшая
из одетых во все белое поваров и ухмыляющихся брадобреев, большинство
которых обслуживало всю армию дворцовой прислуги. Зрители одобрительно
хихикали и ржали. За спектаклем наблюдал и Глипкерио, сидевший на галерее
за шторой. Орясина-сюзерен был в восторге, его длинные аристократические
нервы расслабились не хуже, чем у Саманды, однако внезапно на самых
верхних и темных кухонных полках он узрел сотни пар крошечных глаз,
принадлежавших незваным зрителям. Глипкерио кинулся в свои личные, хорошо
охраняемые покои, его черная тога развевалась и хлопала, словно парус,
сорванный штормом с мачты судна. "Скорее бы Хисвин пустил в ход свое
могущественное заклинание", - думал сюзерен. Но старый торговец зерном и
по совместительству колдун недавно заявил, что одна из планет еще не
заняла положение, необходимое для усиления магического воздействия.
События в Ланкмаре стали напоминать гонку звезд и крыс. Что ж, на худой
конец, размышлял Глипкерио, хихикая и отдуваясь после утомительного
пробега, у него есть безотказное средство, которое поможет ему сбежать из
Ланкмара и даже Невона и добраться до какого-нибудь иного мира, где его
несомненно быстро провозгласят монархом или для начала дадут достойное
княжество (Глипкерио считал себя человеком скромным) - и это хоть как-то
утешит его после утраты Ланкмара.

9
Не поворачивая прикрытой клобуком головы, Шильба Безглазоликий
протянул руку внутрь своей хижины, быстро нащупал какой-то небольшой
предмет и протянул его Мышелову.
- Вот тебе ответ на ланкмарское крысиное нашествие, - быстро
проговорил он голосом низким, загробным и напоминающим шум гальки в не
слишком сильный прибой. - Решив эту задачку, ты справишься и с остальным.
Стоявший ярдом ниже Мышелов поднял голову и на фоне бледного неба
увидел небольшую толстую бутылочку, которую Шильба сжимал через ткань
своего длиннющего рукава: он предпочитал никому не показывать своих
пальцев, если, конечно, это были пальцы. Занимавшийся рассвет серебрился в
хрустальной пробке флакона.
Особого впечатления все это на Мышелова не произвело. Он смертельно
устал и был перепачкан с головы до ног, которые уже погрузились по
щиколотку в топкую грязь и погружались все глубже. Его замызганная
шелковая одежда была изодрана так, что починить ее не взялся бы и самый
искусный портной. На расцарапанной коже, там где она была суха, выступили
струпья болотной соли, от которой свербело все тело. Перевязанная рана на
левой руке горела и ныла. А теперь начинала болеть и шея - слишком долго
он стоял задрав голову.
Вокруг Мышелова раскинулись унылые просторы Великой Соленой Топи,
многие акры острющей осоки, скрывавшей под собой предательские ключи и
опасные омуты и, словно прыщами, усеянной низкими буграми, на которых
росли кривые карликовые деревья с колючими ветвями и пузатые кактусы.
Фауна же здесь была весьма разнообразна и смертоносна - от морских пиявок,
гигантских червей, ядовитых угрей и водяных кобр до низко летавших трупных
птиц с крючковатыми клювами и далеко прыгающих соляных пауков с когтистыми
лапами.
Черная хижина Шильбы была высотой с беседку укромного дерева, где
Мышелов накануне вечером пережил неземное блаженство и чуть было не
распрощался с жизнью. Она стояла на пяти коленчатых подпорках или ногах,
четыре из которых были расположены по углам, а пятая в центре. Каждая нога
заканчивалась выпуклой круглой пластиной с добрый щит и по всей видимости,
ядовитой, поскольку вокруг повсюду валялись останки смертоносной болотной
фауны.
Дверной проем в хижине был один - низкий и сверху закругленный,
словно лаз в нору. В настоящий момент Шильба лежал в нем, опершись
подбородком на согнутую в локте левую руку - или что там это у него было,
- и, протягивая бутылочку, казалось, смотрел сверху вниз на Мышелова,
совершенно равнодушный к тому, что, по логике вещей, Безглазоликий никуда
вообще смотреть не может. Несмотря на то что небо на востоке уже розовело,
Мышелов не видел в просторном клобуке ничего, кроме густейшего мрака.
Устало и, наверное, в тысячный раз Мышелов размышлял, почему Шильбу
прозвали Безглазоликим: потому ли, что он был просто слеп, или потому, что
между носом и макушкой у него была лишь гладкая кожа? А может, вместо
головы у него имелся только самый обычный череп или вместо глаз торчали
антенны? Эти раздумья не заставили Мышелова вздрогнуть от страха - слишком
он был зол и измучен, - а толстая бутылочка все так же не впечатляла.
Отмахнувшись рукой в перчатке от очередного соляного паука, Мышелов
прокричал вверх:
- Что-то твоя бутылочка слишком мала - яду в ней явно не хватит,
чтобы отравить всех ланкмарских крыс. Эй ты, черный мешок, может, все же
пригласишь меня немножко выпить, перекусить и обсохнуть? Иначе я наложу на
тебя заклятие, которое как-то украл у твоей милости!
- Я тебе не мать, и не любовница, и не нянька, я твой чародей! -
глухо, как из бочки, отозвался Шильба. - Оставь свои детские угрозы и
перестань дергаться, серый негодник!
Последнее замечание показалось Мышелову невероятно оскорбительным: ну
как он мог дергаться, если спина у него буквально разламывалась от
усталости? Он с горечью подумал, что совершенно измотался за ночь. Из
Ланкмара он вышел через Болотную заставу - к величайшему удивлению и
испугу стражников, которые не рекомендовали гулять в одиночку по Топи даже
днем. При свете луны он двинулся по извилистой насыпной дороге в сторону
расщепленного молнией, но все равно очень высокого ястребиного дерева.
Там, долго озираясь по сторонам, он засек хижину Шильбы по мерцающему
голубоватому свечению, лившемуся из низкой двери, и смело направился к ней
по острой осоке. И тут начался кошмар. Глубокие ключи и колючие кочки
попадались в самых неожиданных местах, и вскоре Мышелову изменила его
способность безошибочно ориентироваться. Голубой огонек куда-то исчез,
потом вдруг появился справа, после чего время от времени то приближался,
то внезапно пропадал вовсе. Мышелов понял, что ходит около хижины кругами
и что Шильба, видимо, заколдовал это место, дабы ему никто не мешал, когда
он трудится над наиболее утомительными и жуткими разделами магии. Мышелов
дважды чуть было не погиб в зыбучих песках, подвергся нападению
длинноногого болотного леопарда, которого принял за хижину, поскольку
глаза зверюги испускали голубое свечение и к тому же эта тварь имела
обыкновение ими моргать, и только после всего этого, когда звезды на небе
уже начали тускнеть, добрался до места назначения.
Тут он немедленно выложил Шильбе все свои недавние неприятности и
потребовал помощи в решении каждой из проблем: приворотного зелья для
Хисвет, зелья дружелюбия для Фрикс и Хисвина, опекунского зелья для
Глипкерио, противомингольной мази, черного альбатроса, чтобы послать его к
Фафхрду с просьбой поспешить домой, и еще чего-нибудь от крыс. В
результате же была удовлетворена лишь последняя из просьб.
Мышелов покрутил головой, чтобы немного размять сведенную шею,
отмахнулся кончиком Скальпеля от морской рыбы и кисло посмотрел на
бутылочку.
- И как я должен этим пользоваться? - осведомился он. - По капле в
каждую крысиную нору? Или отловить несколько крыс, влить в них по ложечке
снадобья и выпустить на волю? Имей в виду: если тут есть семена Черной
Хвори, я натравлю на тебя весь Ланкмар, и ты вылетишь из Топи как пробка.
- Ничего ты не поймаешь, - презрительно проскрипел Шильба. - Тебе
нужно найти место, где собираются крысы, и самому выпить жидкость.
Брови Мышелова поползли на лоб. Через несколько мгновений он спросил:
- И что будет? У меня появится на крыс дурной глаз, и я смогу убивать
их взглядом? А может, я стану ясновидящим и увижу сквозь землю и камни их
главные гнездовища? Или же чудесным образом возрастут мои умственные
способности и хитрость? - добавил он, хотя, по правде говоря, в
возможности последнего очень сильно сомневался.
- А всего понемножку, - беззаботно отозвался Шильба и кивнул
клобуком. - Это даст тебе точку опоры, чтобы справиться с ситуацией. У
тебя появится возможность совладать с крысами и довести дело до их полного
уничтожения - таким могуществом еще не обладал ни один человек на земле.
Держи. - Шильба отпустил бутылочку, и Мышелов подхватил ее на лету. Шильба
тут же добавил: - Снадобье действует ровно девять часов, с точностью до
одного удара пульса, число которых за день составляет, по моим расчетам,
одну десятую миллиона, так что ты должен справиться с делом за три восьмых
этого времени. И не забудь по окончании сделать мне подробный доклад. А
теперь прощай. И не иди за мной.
Шильба скрылся в глубине хижины, которая тотчас, сгибая ноги в
коленях, с громким чавканьем вытащила по очереди свои щитообразные ступни
из грязи и двинулась прочь - сперва несколько тяжеловесно, но потом все
быстрее и быстрее, легко скользя по осоке, словно огромный жук-водомерка.
Мышелов смотрел ей вслед с гневом и изумлением. Теперь он понял все:
и что со способностью ориентироваться у него все в порядке, и почему ему
так долго не удавалось попасть к хижине, и почему теперь нигде не видно
высокого ястребиного дерева. Ночью колдун заставил-таки Мышелова
погоняться за ним и, должно быть, позабавился всласть.
Когда до измученного и провонявшего грязью Мышелова дошло, что Шильба
мог бы сейчас запросто доставить его в своей хижине к Болотной заставе,
ему очень захотелось запустить этой дурацкой бутылочкой вслед пятиногому
транспортному средству.
Однако вместо этого он тщательно примотал пробку куском бинта, чтобы
та ненароком не вывалилась, сунул бутылочку в кошель и крепко стянул его
тесемкой. Он пообещал себе, что если снадобье не поможет, то напустит на
Шильбу весь Ланкмар, и тогда уж колдуну не поздоровится. Затем, собравшись
с силами, Мышелов одну за другой вытащил из болота ноги, которые
погрузились уже почти по колено, отковырнул Кошачьим Когтем пару мерцающих
морских слизней, прилепившихся к его левому сапогу, им же раскроил
гигантского червя, обвившегося вокруг его правой лодыжки, допил остатки
прокисшего вина, выбросил флягу и зашагал в сторону крошечных башенок
Ланкмара, которые едва виднелись в тумане на западе, прямо под бледной
ущербной луной.

Крысы в Ланкмаре распоясались уже вовсю, нанося раны и увечья всему
живому. Псы с воем прибегали к хозяевам, и те вытаскивали у них из морд
острые, как иголки, стрелы. Кошки забирались куда-нибудь подальше и
зализывали крысиные укусы. Визжащих хорьков с переломанными лапами
доставали из крысиных капканов. Обделавшаяся от ужаса черная мартышка
Элакерии чуть было не утонула в глубокой и скользкой серебряной ванне
своей хозяйки - крысы каким-то образом заманили зверька в благоухающую
воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32