Упреем,- и, имея в виду немцев, пояснил: - Скоро оттесним их за рощу, а там и Степан Данилович с барахлом подоспеет.
Роман, отвергая услышанное, сказал неловко:
- Вам здесь надо остаться, товарищ капитан. Коркина осколком задело, в санбат надо. На огневой ни одного офицера.
Будиловский усмехнулся:
- Уж не мое ли письмо тебя тронуло, лейтенант? От пули уберечь хочешь?
- Ну при чем тут письмо? - мягко досадуя и упорствуя, ответил Пятницкий.
Не имел он права распоряжаться, но распоряжался, потому что держал на уме прежде всего письмо Будиловского, а скорее всего - малодушие капитана, рожденное этим письмом, и готов был взять на себя ответственность за все, что может произойти, хотя сомневался, имеет ли на это право, и оттого чувствовал себя не в своей тарелке. Тем не менее упорствовал:
- Вы же слышали - Коркина ранило, на огневой ни одного офицера.
- Коркин не считает себя раненым и остается,- строго возразил Будиловский.
Теперь не было смысла мудрить, чтобы отдалить комбата от опасности, а ее, опасности, там, куда надо идти, не в пример другому какому месту,- по самую маковку, и Роману было наплевать - уличен или не уличен он в своей примитивной хитрости Он продолжал несговорчиво:
- Коркин не считает, мы должны считать. Ранен - значит, много не накомандует, а там обстановка может быть такой, что данные черта с два подготовишь. Я хоть координаты передам или ракетой обозначусь. Здесь от вас больше пользы.
Бровь Будиловского поползла вверх. Ого, оказывается, где-то от него может и не быть пользы. Потребовались усилия, чтобы не осадить Романа. Но, несмотря на сказанное, Будиловский все же не мог не видеть и не понимать искреннего порыва Пятницкого и скрытой за этим порывом разумности доводов. Идти с пехотой вдвоем действительно слишком жирно, а если идти кому-то одному, то в этой свистопляске важнее выносливость молодого. Здесь же, на огневой, которую так или иначе скоро придется менять, а значит, решать уйму проблем, связанных с переправой через реку, наведением связи, доставкой боеприпасов и с иными заботами, которые упрутся в неукомплектованность личным составом, важнее всего опыт, а он у него, не в пример лейтенанту, имеется - с лета сорок первого на войне.
- Ладно,- через силу согласился Будиловский.- С собой, лейтенант, возьмешь Степана Даниловича Если проволоку порвут или с рацией что связным используй. А пока за носильщика сойдет.
Женя Савушкин притащил еще два барабана. Роман отдал их Степану Даниловичу, у Жени забрал тот, что потяжелее - с красным трофейным кабелем.
Через речку шли как по минному полю - того и гляди, угодишь в снарядную полынью, предательски затянутую ледяным крошевом. Трупы еще... Не ступать же по ним.
Разглядывая тела - и те, что смерть куснула без внешних меток, и те, что не обошла своим скотским изуверством,- Пятницкий до буханья в висках боялся увидеть знакомое лицо. Нет, не было среди убитых Игната Пахомова. Не было и других знакомых. Хотя... Вон тот Похож вроде на сутулого пулеметчика, дзот которого Роман навещал под Йодсуненом. Нет, этот круглолицый и волосы вроде посветлее
Глава тринадцатая
Оборонительная полоса немцев вдоль Мазурского канала, одна из последних в укрепленном районе "Ильменхорст", была прорвана в начале 1945 года. Пятая, двадцать восьмая армии и вторая гвардейская армия Третьего Белорусского фронта в сходящемся направлении устремилась к заливу Фришес-Хафф, Корпус, в состав которого входила дивизия генерал-майора Кольчикова, с ожесточенными боями пробивалась к Прейсиш-Эйлау, но завязила свое острие на реке Алле. Измотанным, понесшим большие потери в предшествующих боях полкам потребовалось более суток, чтобы проткнуть новое препятствие - передовые позиции укрепрайона "Хайльсберг".
Батальон майора Мурашова полторы тысячи голого как ладонь левобережья преодолел быстро, без особых потерь, но у шоссе, соединяющего Шиппенбайль и Фрид-ланд, снова напоролся на яростное сопротивление и стал оглядываться не податься ли обратно? Спасли от срама немецкие окопы, зацепиться за которые отступающий противник не смог или не захотел, имея в виду что-то более надежное.
Окопы не были сплошной линией - всего в три фаса, но и на том спасибо. Стрелковые роты повыгребли снег и попрятались в них от изводящего артиллерийско-минометного огня.
Романа Пятницкого, Степана Торчмя и Женю Савушкина, догонявших пехоту, налет застал поблизости от этих разрозненных окопов. Ушибаясь о мерзлую пахоту, они как ящерицы добрались до занесеннего снегом, еще не занятого пехотой окопчика с тремя изгибами и стали кротами зарываться в его спасительную глубину.
Серия мин легла так близко, что у Пятницкого нестерпимым грохотом запечатало уши. Комья земли булыжной тяжести саданули в спину, затылок, у Савушкина к чертям собачьим отбросило порожнюю катушку. Отплевавшись, Роман приподнялся. Н-ну, немец, откуда у тебя столько добра взялось! Вокруг рвалось, крутилось, застилало сизым дымом. Перекати-полем пронесло что-то в отрепьях шинели, посорило брусничным высыпом.
Направление на огневую можно угадать, расстояние тоже известно. Провались они, коэффициент удаления и шаг угломера! Хоть на глазок, самым приблизительным образом кинуть пару снарядов, увидеть разрывы, потом легче будет!
Скосил глаза на Женю Савушкина Женя обнимал аппарат, дул и кричал в трубку. Он успел ущемить кабель в клеммах аппарата, даже, для усиления индукции, посикать на вбитый в мерзлоту штырь заземления и теперь тщетно упрашивал "Припять" откликнуться.
- Савушкин! Что у тебя там?! - что есть силы закричал Пятницкий.
Будто от этого крика враз прекратился обстрел. Вернее, не прекратился - утишился. Смерч огня и металла отсечно перекинулся на реку, слепя, укрощая, вынуждая на бездействие артиллерийские и минометные батареи, те самые батареи, которые полчаса назад громили вражеские укрепления, взламывали его береговую оборону, помогали пехоте одолеть удобренный минами крутояр и выйти вот на это шоссе.
Степану Даниловичу без вопросов было ясно - втяпались. Если разведка глаза, то связь - нервы. С перебитыми нервами много не узришь, не наработаешь. Батарея будет молчать, немцы долго чесаться не станут, скоро пойдут в контратаку, и надо надеяться только на себя. Хотя почему на себя? Слева и справа - пехота. Понимают мужики, что и как, не ждут манны небесной. Степан Данилович устроил перед собой автомат, вынул из карманов гранаты, оглядел, как яблоко, каждую, будто искал местечко, куда вонзить зубы.
Оглушенный, испуганный обстрелом, Женя Савушкин тревожно и растерянно сообщил:
- Нету связи, товарищ лейтенант!
Нет связи... По рукам спутан! Скорее отправить Степана Даниловича на линию? Да где там! Автоматная трескотня и вой сотен глоток близятся. Пятницкий переложил ТТ за отворот полушубка, устроил гранаты половчее. Савушкин клацнул затвором карабина - вогнал патрон в патронник. Уцелевшие, пересидевшие обстрел бойцы из батальона Мурашова отряхнулись от накиданного на них, ощетинились оружием. Не очень-то пронял их этот налет. Заносчиво вплелись во вражеский гам короткими стежками "Дегтяревы", солидно застучали "максимы", бодря, затакал ДШК, малость выждав, торопясь, сливаясь в градовый гул, сыпанули автоматы.
Перед окопом Пятницкого немцы появились неожиданно, вынырнули холера их знает из какой ямины Внешне спокойный, Степан Данилович несуетливо, расчетливо кинул две гранаты, взялся за автомат. Пятницкий бросить гранату не успел: ДШК, похоже, узрел этих немцев, резанул по ним крупнокалиберной светящейся струей Повернули, дали тягу. Чека выдернута, обратно в карман гранату не сунешь, на бруствер не положишь. Кинул - аж в плече хрустнуло. Боялся - не долетит. Нет, хорошо упала. Успел и Савушкин обойму выпустить, снова приник к трубке.
- Степан Данилович! - окликнул Пятницкий разведчика.
- Иду, Владимирыч,- Степан Данилович выпростался из снежного гнезда, положил ближе к Пятницкому оставшиеся гранаты, подал автомат.- Возьмите, а мне свой пистоль на всякий пожарный.
Пятницкий отдал ТТ, принял автомат. Степан Торчмя ухватил провод в рукавицу и швырком скатился за бугор. Уже оттуда крикнул Савушкину:
- Женя, кинь неразмотанную катушку, может, наращивать придется!
Первое время о продвижении Степана Даниловича сообщал втиснувшийся в снег красный трофейный кабель: пошевеливался, вздрагивал, рыхлил земляные смерзки. Потом успокоился - далеко отполз Данилыч. Савушкин вдавил трубку в ухо, слушал, время от времени, нажав клапан, умоляюще спрашивал: "Припять, Припять... Ну где ты, Припять? - и для верности называл себя: - Я Кама, я Кама. Припять, слышишь?"
Не слышала батарея, не откликалась.
А тут опять немцы. Эта схватка длилась дольше, чем первая, но того унизительного, гнусного страха, который сковывал вначале, не было. Страх, вызванный малочисленностью "войска" Пятницкого и его обособленностью от пехоты, прошел с появлением трех упыхавшихся, чумазых солдат с ручным пулеметом.
- Кто тут Ромка? Есть такой? - весело спросила потная оскаленная рожа, обдав Романа махорочным перегаром.
- Кто такие? - холодно спросил Пятницкий.
- Ай не видишь? Свои в доску... Не дуйтесь, лейтенант. Ротный увидел артиллеристов и прямо места не находит, тревожится: "Неужели там Ромка, неужели Ромка?" Вот я так и спросил.
Второй, сутулый дылда, оборвал его:
- Хватит, ботало коровье. Вы - Пятницкий?
- Да, Пятницкий. Кто вас послал? Какой ротный? - проговорил Роман, узнавая в солдате того, из дзота под Йодсуненом, и догадываясь, о каком ротном идет речь.
Стал приглядываться к нему и пулеметчик.
- Младший лейтенант Пахомов послал. Велел узнать, что тут у вас, все ли целы. Вот он,- показал на третьего,- возвернется, обскажет, а нам приказано ваше НП охранять. Эти гады, того и жди, полезут. Чуете?
Стихший было обстрел реки снова усилился. Часть минометов перекинулась на позиции мурашовского батальона. Пришлось вкопаться поглубже.
"Ботало" установил пулемет и повернулся к Пятницкому. Похлопывая пулемет рукавицей, весело спросил:
- Пять дисков. Хватит, товарищ лейтенант?
Роман встречал таких веселых. Нервная у них веселость. Что ж, в бою всяк по-своему себя бодрит. Только вспыльчивы такие весельчаки до бешенства. Пятницкий подмигнул ему и сказал тому, третьему - худому, умученному:
- Скажешь, что Пятницкий человека на линию выслал. Наладится связь четыре ствола будет. Понял?
- Чего не понять-то. Понятно. Идти можно?
- Идти...- усмехнулся ободренный Роман.- Доползи хоть в целости. И это... Скажи - рад слышать о нем, мастодонте.
- О ком таком?
- О звере во-от таком,- раскинул Роман руки и одновременно с близким взрывом взвыл от боли. Стряхнув перчатку на снег, он детским движением сунул пальцы в рот. Сутулый качнулся к нему.
- Че тако, че с вами?
Роман вынул пальцы, помахал, охлаждая, и только тогда посмотрел на них. Ногти покрывались синюшной темью.
Убедившись, что с лейтенантом ничего серьезного не произошло, связной сказал: "Ну, я пошел" - и пескариком скользнул под уклон.
- Комком тебя, лейтенант, хлобыстнуло. Распустил крылья-то,- объяснил "ботало".
- Закрой хайло,- одернул пулеметчик напарника.-Тебе бы так. Вы снежком их, товарищ лейтенант, пальцы-то, пусть охолонут.
Мучаясь от нестерпимой боли, Роман нагреб в кучу серого снега, упрятал туда кисть. Почуяв облегчение, благодарно посмотрел на солдата, вспомнил утренний переход через Алле и даже фамилию этого солдата.
- Как хорошо. Хомутов, что встретились Я там, на речке, про одного на вас подумал.
Некрасивое вытянутое лицо солдата потускнело.
- Я ничего, живой покуда. Дружка мово... Помните, на перине кемарил? На леде остался, вот эту боталу дали...
- Я тебе что, пряник? "Да-ал-и-и",- передразнил его напарник.
- Зачем пряник, ботало, говорю,- улыбнулся вроде бы глухой к юмору старый знакомец Романа.
- Какой есть. Умных-то - к умным, а меня вот - к тебе.
Незлобивую перебранку прервал рев новой контратаки. Пятницкий почувствовал, как инстинктивно поджались пальцы ног, криво усмехнувшись над этой мерзкой человеческой слабостью, взялся за автомат. Савушкин торопливо завязал тесемки на шапке, освобождая руки для карабина, сунул трубку под наушник и лег рядом с Пятницким.
- Ничего, Женя, отобьем и этих,- сказал ему Роман.
- А чего, я ничего,- бодрясь, пролепетал Женя и передвинул мешавший под животом подсумок.
Сутулый пулеметчик пощурился в сторону немцев - как далеко, растуды их,- деловито установил прицел, полулежащий, устраиваясь поупористей, посучил ногами.
Автоматный огонь становился все гуще и плотнее, пули летели над головами, цокали о землю, фырча и повизгивая, рикошетили.
Пятницкий приладился к прикладу, борясь с волнением, выцелил рослого немца с раззявленным ртом, нажал спуск. Коротко и быстро стукотнуло в плечо. Немец выронил автомат, повалился. Роман, выискивая новую жертву, стал перемещать ствол, но Женя Савушкин толкнул его криком:
- Связь! Товарищ лейтенант, связь!
Степан Данилович, милый! Жив, значит, связал ниточку! Роман выдернул трубку из-под Жениной шапки, приложился к ней и услышал:
- Я Припять, отвечайте, отвечайте...
Мучаются на огневой, никак не дозовутся до наблюдательного.
Роман зажал больной рукой второе ухо, закричал:
- Я Кама, дайте седьмого!
- Кама, я...- затухало у реки.
Что там, опять порыв?
- Припять, Припять! - яростно потрясал трубкой Пятницкий.
Замолчала, отсоединилась Припять. Роман забыл о всем на свете. Припять, только Припять нужна ему. Он не видел, как справа от них немцы подошли вплотную к окопам и там люди с первобытным ревом кинулись друг на друга; как почти у самого бруствера испуганный, ошалелый Савушкин из его автомата свалил двух немцев; как сутулый пулеметчик хладнокровно расстреливал вражеских солдат, а его напарник, "ботало", зараженный дикой схваткой в пехоте, улапил возникшего с фланга автоматчика, не остерегаясь, остервенело выламывал ему руки и помутненно требовал: "Сдавайся, твою мать, сдавайся, зараза!" Немец, надо думать, всей душой, чтобы сдаться, но от адской боли в суставах лишь протяжно выл.
- Кама, я Васин! - снова услышалось в трубке.- Где лейтенант? Кама, лейтенанта к аппарату! Кама...
И опять ни звука, одно потрескивание.
Роман боялся не поймать голос, продирающийся через какие-то помехи, и, выкрикнув два слова, отпускал нажимной рычаг. Не забывались, ныли болью пальцы левой руки.
Выглянул на миг, посмотрел туда-сюда, перекинул трубку в ушибленную руку, правую вооружил гранатой. Снова в трубке:
- Кама! Я Васин, у нас тут...
Да что он, неразумный, не может короче, главное! Самому успеть сказать!
- Кама...- и опять гаснет голос артмастера Васина. Нет, зашеборшило. Соединяет, скручивает Данилыч проводки непослушными пальцами.
Может, ранен? Может, уже не он на линии?
Отложил гранату, прикрылся полушубком, чтобы лишний шум не попал в трубку.
- Васин! Всеми пушками! Прицел сорок! Направление - белая ракета. Даю белую ракету!
- Кама! Понял! Прицел сорок. Повтори направле...
- Припять, Припять...
Молчит Припять, молчит батарея. Степан Данилович, родной, что же ты?
Немецкая артиллерия продолжает бить по реке, но здешний бой угомонился. Срезанный очередью, лежит на бруствере второй номер пулемета, руки окостенели на горле изломанного, придушенного им автоматчика.
Пришел в чувство Савушкин, затеребил Пятницкого: "Что там?"
Хотел бы знать Роман - что там, на линии. Но снова в наушнике зашуршало, запотрескивало. Видно, плохо скрепляются у Данилыча провода, только задевают друг друга.
- Кама, прицел понял. Направление дайте, угломер!
Какой там, к хрену, угломер, неразумные!
- Направление на белую ракету!!! - оглушающе взревел Пятницкий, боясь разъединения.- Даю белую ракету! Прицел сорок! Сорок!!!
Спешат по проводу слова Васина, царапаются о стальные жилки, затухают, но слышно:
- Понял, передал...
- Васин, слушай. Десять снарядов на ствол, садите беглым!
- Понял! По десять!
Пятницкий отдал трубку Савушкину, перемогая боль под ногтями, через колено переломил ракетницу, увидел белую попку патрона. Славненько, хоть тут порядок! Дымным следом ушла ракета ввысь, достигла предела, лопнула молочным светом.
Немцы с тупым упрямством наладили третью атаку. Густо в цепях. Били, костоломили их, а все не убывают. Свежих, что ли, подкинули?
Не подвел, разобрался Васин. Настигая друг друга, запели в воздухе родимые семидесятишестимиллиметровые. Вот и разрывы: резкие и настильные осколочные, ухающие и вздыбленные - фугасные. Зачем фугасные? Ладно, забылся кто-то неразумный, не снимает колпачков со взрывателей...
Меткость, прямо скажем, ни к черту, но эффект, эффект! В-во-о, как уторкали, запылили пространство возле рощи.
Немцам ли знать - прицельным или неприцельным садят по ним, нет резона дожидаться худшего, во все лопатки кинулись под прикрытие леса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23