Таким образом получалось, что обо всем происходившем в те
годы Зэбулон знал даже меньше того, что понял Эбнер, ознакомившись с
записями Лютера. Но он был в курсе того, что дед ведет эти записи, а
следовательно Лютер наверняка сказал ему, что установил некоторые факты.
Все эти короткие пометки очень походили на некие краткие тезисы для
последующих и более подробных записей; расшифровать их можно было лишь
человеку, который имел к ним ключ, и ключ этот заключался в том знании
общей ситуации, которым располагал сам Лютер Уотелей. Однако в последующих
записях старика отчетливо прослеживалась явная поспешность.
"Исчезла Ада Уилкерсон. Следы борьбы. В Данвиче очень неспокойно. Джон
Сойер погрозил мне кулаком - правда, с противоположной стороны улицы, где я
не мог его достать.
Понедельник. На сей раз Ховард Уилли. Нашли один башмак, а в нем его
нога!"
Записи подходили к концу. К сожалению, некоторые страницы были вырваны
- отдельные с явной злостью, резко, - однако оставалось совершенно
непонятным, зачем кому-то понадобилось столь непочтительным образом
обходиться с записями деда. Скорее всего, сделал это он сам. Возможно,
подумал Эбнер, Лютер почувствовал, что и так рассказал слишком много, а
потому решил уничтожить любые свидетельства, которые могли бы навести
будущего читателя на реальный след всего того, что было связано с
пожизненным заточением тети Сари. Что ж, по крайней мере в этом он вполне
преуспел.
Следующая запись вновь касалась таинственного Р.:
"Наконец-то вернулся Р."
Затем: "Заколотил гвоздями окна комнаты Сары".
И наконец: "Коль скоро он сбросил вес, его надо держать на строгой
диете, чтобы сохранять поддающийся контролю размер".
В сущности, это была самая загадочная фраза из всего того, что Эбнер
встречал выше. Имелось ли в виду, что "он" это и есть тот самый "Р."? Если
так, зачем его нужно было держать на строгой диете, и что Лютер Уотелей
имел в виду под контролем его размера? В том, что Эбнер прочитал до сих
пор, ответа на подобные вопросы не было - ни в данных записях, точнее, в
тех фрагментах, которые от них остались, ни в просмотренных перед этим
письмах.
Он отшвырнул от себя тетрадь, с трудом подавив в себе желание тотчас
же ее сжечь. Что и говорить, он был раздражен, тем более, что некое
тревожное чувство недвусмысленно указывало ему не необходимость как можно
скорее проникнуть в тайну этого зловещего дома.
Время было позднее; за окнами уже стемнело и вновь поднялся вездесущий
шум лягушек и козодоев, который, казалось, окружал дом со всех сторон. На
время вытеснив из своего сознания мысли о бессвязных заметках, над чтением
которых он проторчал почти весь вечер, Эбнер попытался восстановить в своей
памяти некоторые суеверия, которые имели хождение в их семье, особенно те
из них, которые занимали доминирующее место. Во многих из них кваканье
лягушек и пение козодоев и сов ассоциировалось со смертью, и на основе
этого в мозгу его словно сама собой вырисовалась связь с "земноводной
темой" - присутствие лягушек создавало перед его глазами гротескную
карикатуру на типичного представителя иннсмаутского клана Маршей, каким его
изображали в письмах, хранимых Лютером Уотелеем на протяжении столь долгих
лет.
Как ни странно, эта мысль, несмотря на всю ее банальность, буквально
заворожила его. Неистовство лягушачьего и жабьего пения в окружавших дом
зарослях показалось Эбнеру весьма примечательным. Что и говорить,
земноводные в окрестностях Данвича всегда водились в изобилии, и он не имел
ни малейшего представления о том, в течение какого периода времени до его
приезда они оглашали своим пением старый дом Уотелеев. При этом он сразу же
отверг всякое допущение о том, что это каким-то образом связано с его
приездом; скорее всего, близость Мискатоника, а также низменный,
заболоченный характер местности по другую сторону реки являлись теми
причинами, которые обусловливали присутствие здесь такого количества
лягушек.
Скоро, однако, от его былого раздражения не осталось и следа - как,
впрочем, и от мыслей о лягушках. Он просто устал. Встав из-за стола, Эбнер
аккуратно уложил тетрадь Лютера Уотелея в один из своих чемоданов,
намереваясь увезти ее с собой и потом поразмыслить о прочитанном на досуге.
Ведь где-то же должна была таиться разгадка! Если в данной местности
действительно происходили какие-то ужасные события, то должно было
сохраниться еще какое-то письменное доказательство случившегося, причем
более убедительное, нежели скудные заметки Лютера Уотелея. Самих жителей
Данвича расспрашивать смысла не было; он знал, что перед "чужаком" вроде
него они и рта не раскроют, даже несмотря на существовавшую между ними
отдаленную родственную связь.
Именно тогда он вспомнил про кипы газет, которые по-прежнему
дожидались своей очереди полететь в костер. Несмотря на усталость, он
принялся листать подшивки {"Эйлсбэри Трэнскрипт"}, в которой время от
времени публиковались сообщения, обозначенные рубрикой "Данвич".
Примерно через час довольно беглого просмотра он обнаружил три
довольно малопонятные статьи, и. хотя ни одна из них не располагалась
непосредственно в данвичской колонке, все они косвенным образом
перекликались с содержанием записей в тетради Лютера Уотелея. Первая была
помещена под заголовком: {"Дикий зверь убивает скот в предместьях
Данвича"}. В ней говорилось следующее.
"Недавно несколько коров и овец, которые обитали на фермах,
располагавшихся неподалеку от Данвича, стали жертвами, как предполагается,
какого-то дикого животного. Оставшиеся на месте резни следы указывают на
то, что это был какой-то крупный зверь, хотя сотрудник кафедры зоологии
Мискатонского университета профессор Бетнал не исключает возможности того,
что в холмистых окрестностях Данвича объявилась стая волков. На памяти
старожилов этих мест к востоку от морского побережья никогда не водились
дикие звери, которые могли бы оставить столь впечатляющие следы. Власти
округа ведут расследование".
Несмотря на все свои поиски, Эбнеру так и не удалось найти продолжения
этой истории. Вместо этого он вскоре наткнулся на сообщение относительно
Ады Уилкерсон,
"Пятидесятисемилетняя вдова Ада Уилкерсон, которая проживала на берегу
Мискатоника неподалеку от Данвича, возможно, стала жертвой преступления,
совершенного три дня назад. После того, как она не пришла на заранее
обговоренную встречу с проживавшей в Данвиче подругой, та наведалась к ней
домой, однако не обнаружила ни малейших следов исчезнувшей женщины. Тем не
менее, дверь дома миссис Уилкерсон оказалась взломанной, а вся мебель в
комнатах была беспорядочно разбросана, как если бы там имела место
ожесточенная схватка. При этом в помещении стоял сильный мускусный запах.
Вплоть до сегодняшнего дня о миссис Уилкерсон не поступало никаких
сведений".
В двух последующих абзацах вкратце сообщалось, что несмотря на
предпринятые полицией меры, никаких следов, которые могли бы указать на
местонахождение миссис Уилкерсон, обнаружено не было. Вновь - хотя и с
явной неохотой - была реанимирована версия о "крупном звере" и
упоминавшейся профессором Бетналом гипотетической стае волков, однако на
том дело и завершилось, поскольку следствие установило, что исчезнувшая
дама не имела ни крупных сбережений, ни личных врагов, и вообще ни у кого
не было никаких причин убивать ее.
Под конец, он обнаружил сообщение о смерти Ховарда Уилли,
озаглавленное {"Жуткое преступление в Данвиче"}.
"В ночь с двадцать первого на двадцать второе число (месяц указан не
был) уроженец и житель Данвича, тридцатисемилетний Ховард Уилли был зверски
убит, когда он возвращался домой с рыбалки в верхних притоках Мискатоника.
Нападение на мистера Уилли было совершено примерно в полумиле от усадьбы
Лютера Уотелея, когда он пересекал обсаженную деревьями лужайку. По всей
видимости, жертва оказала преступникам отчаянное сопротивление, поскольку
земля вокруг того места, где было обнаружено его тело, была сильно измята,
а трава даже кое-где вырвана с корнем. Уступив явно превосходившим силам
нападавших, бедняга был в буквальном смысле слова разорван на части, и все,
что от него осталось, это ступня одной ноги, по-прежнему находившаяся в
башмаке. Вероятнее всего, она была оторвана от остальной части ноги под
воздействием громадной силы.
По сообщению нашего корреспондента, население той местности пребывает
в крайне подавленном состоянии, но одновременно испытывает сильный страх,
гнев и даже ярость. Сами они имеют на примете несколько возможных
подозреваемых, однако при этом категорически отрицают возможность
причастности кого-либо из своих односельчан к убийству мистера Уилли, а
также к загадочному исчезновению миссис Уилкерсон, имевшему место две
недели назад и также пока не нашедшему своего убедительного объяснения".
В завершение статьи приводились кое-какие сведения о родственниках
Уилли. Остальные номера {"Трэнскрипта"} Эбнер решил предать огню, поскольку
в них не содержалось никакой информации относительно событий, которые имели
место в Данвиче. Дело в том, что несмотря на неоднократные попытки
представителей властей или прессы поговорить с кем-либо из жителей этого
поселка, все они натыкались на глухую стену молчания, поскольку те не
желали даже касаться этой темы или поделиться собственными соображениям на
данный счет.
Тем не менее в ряде комментариев по поводу указанных событий
неоднократно отмечалось, что на месте гибели мистера Уилли все же были
обнаружены какие-то странные следы, которые словно возникали из воды и
затем также уходили в воду. Иными словами, получалось, что если в
произошедших в Данвиче трагедиях действительно было замешано некое дикое
животное, то обитало оно в водной среде и, совершив свои зверства, в нее же
возвращалось.
Несмотря на поздний час, Эбнер отложил номера газет с
заинтересовавшими его публикациями, а остальные сгреб в кучу и отнес к
реке, чтобы сложить из них костер и сжечь. Погода была безветренная, а
потому он посчитал возможным не следить за огнем, тем более, что он разжег
его на месте прежнего костра, где от окружающей травы уже почти ничего не
осталось. Уже собравшись было вернуться в дом, он неожиданно расслышал на
фоне заливистых трелей лягушачьего кваканья и пения козодоев, достигших к
тому моменту поистине одуряющей громкости, странный резкий звук, словно
где-то ломали и буквально раздирали древесину. Он сразу же подумал об окне
в запертой комнате и убыстрил шаг.
В очень слабых, подрагивающих отблесках костра Эбнеру показалось, что
оконный проем словно бы увеличился в размерах по сравнению с теми, что были
прежде. Не могло ли так получиться, что та часть дома, в которой находилась
мельница, стала самопроизвольно отделяться от основного строения? В
следующее мгновение он краем глаза заметил какую-то странную бесформенную
тень, которая двигалась непосредственно за колесом, а потом расслышал и
характерный плеск воды, обычно сопровождающий мощные гребки плывущего в ней
существа.
Эбнер был склонен объяснить появление тени игрой отблесков света,
падавшего от горевшего в отдалении костра, а плеск в воде мог быть вызван
косяком рыбы, либо какой-то одиночной, но очень крупной рыбиной. Тем не
менее он решил, что будет не грех лишний раз заглянуть в комнату тети Сари.
Пройдя на кухню, он взял лампу и стал подниматься по лестнице. Затем
повернул ключ в замке, настежь распахнул дверь и едва не задохнулся от
ударившей ему в нос волны густого мускусного запаха. Казалось, в запертой
комнате смешались воедино запахи Мискатоника, окружавших его болот, вонь
того слизистого налета, который оставался на камнях и затонувших обломках
дерева, обнажившихся после спада воды в реке, и плюс к тому омерзительное,
едкое зловоние норы какого-то дикого зверя.
Несколько мгновений Эбнер стоял, чуть покачиваясь в дверях комнаты.
Ему было ясно, что в комнату запах мог проникнуть только через открытое
окно. Подняв лампу над головой так, чтобы свет ее падал на стену
непосредственно над колесом, он даже со своего места заметил, что ни от
стекол, ни от самой оконной рамы не осталось и следа. При этом он ни
секунды не сомневался в том, что повреждения были причинены не снаружи, а
изнутри!
Эбнер бросился назад, с силой захлопнул дверь в комнату, запер ее на
ключ и чуть ли не кубарем скатился с лестницы, обуреваемый шквалом смутных
догадок.

V
Спустившись вниз, он попытался взять себя в руки. В сущности, все, что
он сейчас увидел, было всего лишь очередной деталью, новым фрагментом той
продолжавшей накапливаться, но бессистемной информации, о которую он начал
спотыкаться буквально с первого дня своего пребывания в старом доме деда. И
все же в нем с каждой минутой все более крепла убежденность в том, что
какими бы бессвязными ни казались ему все эти события, определенная логика
в них все же присутствовала, и надо было лишь отыскать между ними какой-то
связующий элемент, центральное звено, которое позволило бы выявить всю
последовательность явлений и вещей и связать их воедино.
Он действительно пребывал в состоянии сильного волнения, ибо испытывал
смутное, граничившее с убежденностью подозрение относительно того, что все
это время располагал всеми необходимыми исходными данными, и лишь его
строгое научное образование не позволяло сделать на их основе даже
первоначальные выводы. Ведь даже собственное чутье безошибочно указывало
ему на то, что в той комнате побывало некое загадочное, причем определенно
дикое существо. В самом деле, разве можно было допустить, что вся эта
омерзительная вонь проникла снаружи исключительно в комнату тети Сари, но
по странной причине миновала кухню или его собственную спальню?
Эбнер всегда считал, что обладает достаточно развитым рациональным
мышлением, а потому снова извлек из кармана последнее письмо Лютера Уотелея
и вновь перечитал его. В конце концов, ведь именно это и имел в виду его
дед, когда писал, что внук "дальше всех нас выбился в люди и получил
хорошее образование, которое позволит взглянуть на все здешние вещи и
события непредвзятым взглядом, не подверженным ни одержимому влиянию
предрассудков невежества, ни коварству предрассудков науки".
Из состояния задумчивой растерянности его вывел резкий телефонный
звонок. Сунув письмо в карман, он быстро подошел к стене и снял трубку.
До него донесся голос какого-то мужчины, почти заглушаемый нестройным
хором других вопрошающих голосов - словно все эти люди, подобно Эбнеру,
разом сорвали со стен трубки своих аппаратов, чтобы узнать о какой-то
очередной жуткой трагедии. Несмотря на то, что было совершенно невозможно
разобрать, кто что говорит и что спрашивает, один из голосов вскоре все же
стал отчетливее остальных.
- Это Люк Лэнг! - воскликнул кто-то.
- Быстро собирайте людей и бегите ко мне! - хриплым голосом вопил в
трубку неведомый Люк. - Оно прямо у меня под дверью, что-то вынюхивает. Уже
пробовало открыть дверь, все окна ощупало.
- Люк, да что это такое? - пронзительно спросила какая-то женщина.
- О Боже, это какая-то совершенно неземная тварь. Все время прыгает
туда-сюда, как будто слишком тяжела, чтобы передвигаться нормально. На
медузу похожа, О Боже, скорее же, скорее, пока еще не поздно. Оно уже
загрызло мою собаку...
- Повесь трубку, чтобы мы могли вызвать помощь, - веско проговорил
теперь уже мужской голос.
Но Люк, похоже, уже был не в состоянии что-то соображать. - Оно
ломится в дверь!
- Люк! Люк! Отойди от телефона!
- А теперь снова хочет через окно забраться! - Голос Люка Лэнга
буквально заходился в пароксизме ужаса. - Вот, уже стекло высадило. Боже!
Боже! Его морда..!
Голос Люка замер в отдалении, превратившись в какой-то хрип или
скрежет. Послышался звон разбиваемого стекла, треск ломаемого дерева, потом
на конце провода Люка воцарилась тишина, но продолжалась она совсем
недолго, поскольку почти сразу же снова зазвучали искаженные диким
возбуждением и страхом голоса.
1 2 3 4 5 6