– Конечно, меняется. Меняется многое, многое, сразу и везде. Очень многое, но в то же время – не всегда и не совсем так, как мы ожидали, и как нам хотелось бы. Но ведь так всё и должно происходить, совершенно в соответствии с планами, – Осоргин хрустнул пальцами, и, увидев, как поморщилась Рэйчел, смешался. – Простите.
– Ничего, ничего, – поспешно сказала Рэйчел. – Я иногда думаю о том, что чувствовала бы я, оставшись без Родины, без всего, что мне дорого, без Вас, без Тэдди, потеряв всё на свете, вынужденная бежать куда-нибудь в Рейкьявик и сидеть там, не в силах ничего предпринять…
– Это не так уж и фантастично, миледи, – усмехнулся Осоргин. – Это ещё вполне может произойти.
– Он уехал, чтобы этого не случилось. Вы ведь знаете это, так же, как и я, – грустно сказала Рэйчел. – Чтобы этого больше нигде, никогда не случалось!
– Вы верите, что у нас это получится? – тихо спросил Осоргин и стиснул зубы.
– Я верю. И вы должны верить, мой дорогой капитан, – Рэйчел вскинула голову. – Только так мы можем что-то сделать. Все вместе. Только так у нас появится шанс снова увидеть его здесь. С нами.
Она никогда не думает о себе, вздохнул Осоргин. Почти никогда. Или о нём, или о брате. О нас всех, о работе, о банке. И снова о нём, – все эти годы. И этот взгляд, – внутрь себя, и свет изнутри, такой свет! Заработав миллионы фунтов, каждый день находясь среди мужчин, которые… Она всё время думает о нём. Всё время. Конечно, если бы не он, ничего этого не было бы. И меня бы не было. Господи Иисусе, как ты посмел оставить её, мерзавец?!. Да, да, я знаю. Ты не мог поступить иначе. Ты уехал, чтобы защитить её, – и всех нас. Если бы не эта тряпка на троне сначала и не эта толпа вурдалаков в Кремле потом, у меня могла бы быть такая дочь, замирая от ярости, подумал Осоргин. Или такой сын! Толпа вурдалаков, русских и нерусских. Ну-ну, – а разве не русские столетиями торговали русскими, словно скотом? Разве не русские жгли за это русских, вешая и швыряя на вилы грудных младенцев?! Мы сами себя ненавидим. Что же удивительного в том, что случилось с нами, если мы сами так ненавидим друг друга?! Это же он сказал тогда, – Всевышний рассеял евреев не за грехи прелюбодеяния и мздоимства, а за грех беспричинной ненависти. И с нами Он поступил так же, только рассеял лишь толику нас. Может быть, чтобы когда-нибудь собрать нас снова. Господи, пусть у него получится. Прости нас, Господи. Мы опомнимся. Мы опомнимся и передавим всю эту нечисть. Клянусь Тебе, Господи. Прости нас. Прости Россию, Господи!

* * *

– Невозможно, дорогая, – Эдуард Восьмой взялся пальцами за виски. – Они найдут тысячу оправданий и поводов. Миллион отговорок. Понимаете, леди Рэйчел?
– А вы, милорд? Вы тоже будете искать отговорки?
– Вы же знаете, как я к вам отношусь.
– И я вас люблю, милорд, – просто сказала Рэйчел. – Вы это тоже хорошо знаете. Но дело не в этом. Всё изменилось самым трагическим образом. Вы не можете больше кивать на правительство. Когда начнётся война, британцы будут ждать поступков и твёрдости не от правительства, которому уже мало кто верит. От Вас.
– Вы даже не представляете себе, о чём вы просите, миледи, – нервно вскинул голову король. – Неужели вы думаете, они нам позволят?!
– Я верю, милорд, вы не станете никого спрашивать. Я – определённо не собираюсь.
– Рэйчел, дорогая…
– Меня сейчас абсолютно не интересуют крайне неотложные дела правительства. Я как раз очень даже хорошо представляю себе масштабы своей так называемой просьбы. Милорд, я прошу в действительности только об одном. Объявите вашу волю. Если британские джентльмены и настоящие мужчины, возглавляющие британскую нацию, желают и впредь оставаться мужчинами и джентльменами в глазах британских женщин, им придётся, наконец, научиться держать слово и выполнять обещания. И волю своего монарха. А кого и как они собираются при этом и для этого спасать – поляков, зулусов или евреев – мне всё равно. А если нет, – Рэйчел прищурилась, и Эдуард едва удержался, чтобы не поёжиться. – Если нет, милорд, – мы вместе с Её Величеством сумеем позаботиться о том, чтобы британские женщины узнали, кому они доверили свои судьбы и будущее своих детей. И джентльменам не поздоровится. Поверьте, милорд, всё именно так и будет.
– Как вы собираетесь их заставить?! После Мюнхена, после…
– Я вам объясню, милорд.
Когда Рэйчел умолкла, Эдуард, сгорбившись, снова сжал пальцами виски.
– Сейчас?! – простонал он. – Леди Рэйчел, да после всего, что вы мне изложили?! Сейчас?! Сейчас они хотят…
– Именно сейчас, – голос Рэйчел наполнился звоном, от которого у короля возникло чувство, будто ему за шиворот вытряхнули мешок со льдом. – Именно сейчас, потому что другого шанса у них не будет.
– Ну, хорошо. Вы хотя бы представляете себе…
– Отлично представляю. Мои люди работают над этой задачей уже почти месяц. И мы готовы.
– Готовы – к чему?!
– Встать на вашу защиту, милорд. Вы ведь не думаете, что я пытаюсь играть с вами?
– Нет, – вздохнул Эдуард. – Конечно же, нет!
– Тогда вам тоже предстоит приготовиться.
– Вы думаете, это совещание будет достаточным поводом спровоцировать их выступление?
– Не сомневаюсь ни одной секунды, милорд. Надо, с одной стороны, отобрать у них инициативу, а с другой – не позволить им догадаться об этом.
– И вы?
– Разумеется, я тоже.
– Подождите, Рэйчел. А что же Артур? Вы не собираетесь предупредить Глокстона?
– Артур давно предупрежден, милорд.
– Что?! И он не…
– Старина Артур не хуже меня понимает, в чём состоит истинная забота о вашей безопасности.
– Чёрт вас всех побери, – Эдуард закрыл глаза.
– Мой человек со всеми необходимыми бумагами, цифрами и выкладками будет у Глокстона, – Рэйчел посмотрела на изящные часики, инкрустированные изумрудами и бриллиантами, украшавшими её запястье, – через два часа. Если Вы окажете мне такую любезность и посидите над ними хотя бы до полуночи, то уже завтра сможете набросать тезисы для разговора с нашими рыцарями из Адмиралтейства. Я знаю, вы этого страшно не любите, но иначе нельзя. Вы должны быть во всеоружии, милорд. Я умоляю вас – ради вашей любви к Уоллис, ради вашего сына, ради нас всех. Пожалуйста, милорд. Вы не можете больше тянуть. Вы должны показать – вы король не только по крови. У нас у всех не осталось иного выхода.
– Леди Рэйчел, – Эдуард изумлённо покачал головой. – Леди Рэйчел, вы понимаете, что мне придётся отправить правительство в отставку? И не только правительство, вероятно. Боже, что будет твориться в Палате общин!
– Да.
– И как вы это себе представляете?!
– Отлично представляю. На нашей стороне будут все здравомыслящие люди. И пресса.
– Ах, да, – король усмехнулся. – Разумеется. И кого же вы видите в качестве премьера?
– Сэр Уинстон прекрасно справится с этими обязанностями.
– Вы с ума сошли, дорогая, – содрогнулся король. – Этот буйвол станет орать на меня по каждому удобному и неудобному поводу. Кроме того, я ему не до конца доверяю. Если бы не ваше вмешательство, он со своими друзьями свалил бы меня тогда, в декабре тридцать шестого, не задумываясь!
– Сэр Уинстон – один из немногих политиков, способных менять свои взгляды. Не убеждения, а именно взгляды. Это крайне важно в нашей ситуации.
– Допустим. А как же его русофобия? Меня беспокоит этот его пунктик, леди Рэйчел. Его антибольшевизм – всего-навсего форма, суть же остаётся прежней чуть ли не с Крымской войны, которую он, кажется, не прочь перевоевать при удобном случае. Если нам предстоит сражаться плечом к плечу с русскими – а, насколько я понимаю, именно так и будет – нам это станет мешать. Очень сильно мешать, я полагаю.
– И всё-таки он единственный, на кого можно положиться. И он последовательный и непримиримый противник Гитлера. Признаться, его враждебность к России беспокоит и меня, хотя в последнее время мы многократно обсуждали это. И я должна сказать Вам, милорд, – влиять на сэра Уинстона сложно, но возможно. Он политик, который способен выслушать иное мнение. Да, его нелюбовь к России не нравится мне, – кроме всего прочего, ещё и по личным мотивам. Значит, нам следует принять меры к тому, чтобы установить равновесие. И вы, я уверена, отлично справитесь с этим. А орать на короля не посмеет даже Черчилль, милорд.
– Вы позаботитесь об этом, – лукаво посмотрел на Рэйчел Эдуард.
– Совершенно верно, милорд. Я позабочусь о том, чтобы сэр Уинстон исполнял вашу волю надлежащим образом.
– Ну, ещё бы, – усмехнулся Эдуард. – Ещё бы. Ведь он – ваша собственность. Вы думаете, мне неизвестно, что вы оплачиваете его счета? Это правильно, дорогая. Вы – молодец.
– Вы с ума сошли, – с дрожью в голосе произнесла Рэйчел, и король с изумлением увидел, как её глаза стали чёрными и заблестели от слёз. – Как вы можете так говорить?! Сэр Уинстон – мой друг, как и вы, милорд! Или вас я тоже купила?!
Да, подумал Эдуард, да, дорогая. Вы купили меня – всего, целиком, без остатка. С потрохами. Заплатив мне ту цену, которую никто не решился, не осмелился, не захотел предложить. Мало того – вы сделали так, что я сам примчался к вам и умолял вас: купите меня, миледи, купите! Я сам назвал вам её, эту цену. Женщина, которую я люблю больше всего на свете, даже больше, чем самого себя, мой сын – вот какова эта цена. Вы оказались щедры, безумно щедры, дорогая – и купили меня. И продолжаете делать это сейчас – глядя на меня вот так, такими глазами, что мне самому невообразимо стыдно за свой цинизм, за своё ничтожество перед лицом вашей любви. Вашей любви к нему. К нему – вы знаете, о ком я. Вы очень хорошо это знаете.
– Конечно, дорогая, конечно, – Эдуард улыбнулся ей – той самой своей улыбкой, против которой устоять невозможно. Никому и не удавалось – кроме неё. – Конечно же, я ваш друг. А вы – мой. Самый настоящий, бесценный, преданный друг.
– Несносный, – проворчала Рэйчел, успокаиваясь и улыбаясь в ответ. – Несносный. Все мужчины несносны. Как женщинам удаётся это терпеть?
– Любовь, леди Рэйчел, – король на мгновение прикрыл глаза. – Леди Рэйчел… Хорошо. Я согласен. Что сейчас намерены делать вы?
– Всё, чтобы вы никогда не пожалели о том, что согласились со мной, милорд.
Король несколько секунд, недоумевая, смотрел на Рэйчел. Потом, азартно хлопнув себя по колену, заливисто, молодо и заразительно рассмеялся.

* * *

Эдуард внимал монотонному докладу адмирала сэра Барри Домвайла, изо всех сил сдерживая эмоции. Он дал себе слово выслушать этого адмиралтейского индюка в позументах, хотя это было чертовски трудно. Просто невозможно поверить, промелькнуло в голове у короля, что эта убогая косноязычная развалина вообразила себя вершителем судьбы Империи. Невероятно. Неужели, неужели они решатся на такое?! Доклад адмирала диссонировал с докладом Осоргина не только по стилю, но, прежде всего, по духу. Слушая Осоргина, который, несмотря на ужасный славянский акцент, был предельно доходчив и действительно безупречен в выводах, Эдуард не уставал поражаться, как много – и как незаметно! – удалось добиться этим людям. А его, Эдуарда, адмиралы…
Домвайл, стоя у карты, доказывал: его, Эдуарда, флот не в состоянии выполнить поставленную перед ним задачу. Вместо того, чтобы предложить королю способы решения накопившихся проблем с обучением моряков, подготовкой офицеров, снабжением кораблей горючим, боеприпасами, обмундированием и продуктами, Домвайл твердил: флот не может то, не может это, не готов к третьему и не потянет четвёртого. Наконец, он умолк.
– И что же вы всё-таки предлагаете? – спросил Эдуард. – Вы напрасно думаете, будто я не осознаю стоящих перед нами трудностей, адмирал. Вы очень убедительно их нам обрисовали. Но что дальше?
– Я предлагаю отказаться от активных действий сейчас, Ваше Величество, – сказал Домвайл. – У нас, как я докладывал, для обеспечения господства на коммуникациях едва ли в настоящее время достаточно сил, и ещё не совсем понятно, как будет складываться ситуация в Азии. Нет ничего хуже, чем распылять силы Флота в условиях полной неопределённости относительно развития событий. Не говоря уже о каких-то эвакуационных мероприятиях. Тем более, не очень понятно, какой резон флоту участвовать в таких эвакуационных мероприятиях.
– Я понял вас, адмирал, – проговорил Эдуард, изображая сомнение. – Но предположим, у вас будет достаточно времени для подготовки. Сколько, по-вашему, его потребуется?
– Несколько месяцев, Ваше Величество. Я в настоящий момент не готов назвать точные сроки, думаю, на моём месте этого никто не смог бы сделать. Кроме того, в последние три года было сделано всё возможное для того, чтобы восстановить против нас арабов, и я не вижу необходимости…
– Я осведомлён о вашей позиции по этому вопросу, адмирал, – чуть более поспешно, чем следовало, оборвал Домвайла король. – И тем не менее, я хотел бы выслушать нашу дорогую гостью. Миледи, – Эдуард повернулся к Рэйчел. – Вы считаете, миледи, нам стоит направлять людей сразу же в Палестину?
– Да, – кивнула Рэйчел. – Мне представляется, использовать Британию как перевалочный пункт – излишнее напряжение для всех. Конечно, если вы решите, что это необходимо, ресурсы «Фалкона» будут задействованы для надлежащего финансирования, но я бы предпочла вкладывать средства непосредственно на территории Палестины. Мне кажется, подготовку почвы можно считать достаточно солидной. Конечно, ситуация сейчас неблагоприятная, даже угрожающая. Но, строго говоря, для операций такого масштаба никакой момент нельзя признать в достаточной мере подходящим. Потом, среди этих людей есть и те, кто поможет нам начать прямо на месте налаживать отраслевую инфраструктуру.
– Вы не опасаетесь, что в таких условиях средства будет сложно контролировать?
– Опасаюсь, – пожала плечами Рэйчел. – Всегда найдётся некоторое количество негодяев, которые наживаются на неразберихе и человеческом горе. Но там будут в полной боевой готовности бейтаровцы и русские ребята из Белого легиона, а уж они сумеют не допустить хаоса и сколько-нибудь заметного разбазаривания помощи.
– Мистер Иосида уже подтвердил свою готовность к сотрудничеству? Ведь он не может не понимать: именно от его усилий зависит очень многое, если не всё.
– Да. Разумеется, Сигэру-сама отлично это понимает. Я разговаривала с ним накануне, за это направление можно быть абсолютно спокойным.
– Отлично.
– Прошу простить меня, Ваше Величество, – чуть привстал адмирал Парсонс, – мне хотелось бы всё же представить себе, что думают по этому поводу наши советники на Ближнем Востоке. Как совершенно справедливо заметил сэр Барри, наш неумеренный протекционизм в отношении евреев сильно усложнил взаимоотношения с арабской улицей. Резидентура в Каире…
– Резиденту в Каире не дают спокойно спать лавры полковника Лоуренса, – усмехнулся король. – Я прекрасно информирован о его позиции, и я её не разделяю. Больше того, – я полагаю, всю эту его авантюру с Саудитами нам предстоит расхлёбывать не один год. Одному Богу известно, сколькими жизнями и миллионами фунтов придётся за это заплатить. На Востоке нам нужна стабильность. Неужели Вы и в самом деле убеждены, что на арабских шейхов и эмиров можно положиться? Их необходимо контролировать, а единственный способ контроля, который доступен их пониманию – это сила. Если вы думаете, будто управляете ими, оказывая им услуги, вы заблуждаетесь. Оказанная услуга не стоит ничего – такова восточная мудрость, господа. Хотелось бы, чтобы об этом помнил не только я.
– Ваше Величество, нам прекрасно известно, кто внушает вам подобные взгляды, – Домвайл посмотрел на Рэйчел. – Это просто смешно. В конце, концов, политика…
– Политика – прерогатива короля и Кабинета министров, – холодно улыбнулся Эдуард. – Ваши вопросы, господа, ограничиваются исключительно техническим планом, и настоятельно рекомендую за рамки этого технического плана не выходить. Надеюсь, я достаточно ясно выразился, адмирал. Что же касается тех или иных взглядов…
– Ваше Величество, – подал голос представитель штаба ВВС. – Я прошу понять меня правильно, но мы не располагаем возможностью осуществлять прикрытие операции с воздуха. Мы…
– Артур, доложите, пожалуйста, сводку по производству истребителей, –
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10