- Где мы?
- Что-то не пойму, - сказал Фрэнк. - Кажется, где-то на полуострове Монтеррей
<Полуостров в Западной Калифорнии.>.
Вдали по шоссе промчалась машина.
- Это, наверно, шоссе между Карлмелом и Пеббл-Бич, - догадался Фрэнк. -
Знаешь его?
- Знаю.
- Люблю этот полуостров. Вон там, на юге, - Биг-Сур. В здешних местах мне
тоже приходилось останавливаться. Славное было время. Правда.., длилось оно
недолго.
В тумане голоса звучали необычно, глуховато. Как все-таки здорово, когда под
ногами твердая земля! Наконец-то Бобби на своей планете, в своей стране, в своем
штате. Вот только туман мешает: не на чем глазу остановиться. Эта белая
бесформица - тот же хаос, а неразберихой Бобби сыт по горло, до конца жизни
будет отплевываться.
- Кстати, только что на Гавайях ты порывался улизнуть от Золта, - напомнил
Фрэнк. - Так вот, можешь не беспокоиться. Мы от него оторвались еще в Киото или
на Фудзияме.
- Ну, раз он по нашему следу до агентства не доберется, давай скорее вернемся
к нашим.
- Бобби, я не могу...
- Переноситься куда захочешь? Слышал уже. Тоже мне новость. Только знаешь,
что я тебе скажу? Хоть тебе и невдомек, а твое подсознание прекрасно умеет
управлять твоими передвижениями.
- Ничего подобного! Я...
- Да, умеет. Вернулся же ты за мной в кратер. Ты сам говорил, что готов
бежать от этого места без оглядки. А за мной вернулся. Не бросил меня там, как
перекладину от кровати.
- Чистая случайность.
- Уж и случайность. Мрак.
Светлячки. Полет.
x x x
Из стены раздалось красивое тоненькое "бим-бом", и все в интернате узнали,
что без десяти минут ужин.
Дерек уже вышел из комнаты, а Томас только вставал с кресла. Дерек любит
покушать. Конечно, покушать все любят, но Дерек любит за троих.
Пока Томас доковылял до двери, Дерек быстро-быстро своей смешной походочкой
дошел по коридору почти до самой столовой. В дверях Томас обернулся.
За окном стояла темнота.
Томас не любил темноту за окном. Когда в мире не оставалось света, он обычно
задергивал шторы. Но сейчас он уже собрался на ужин, как вдруг подумал: надо
проверить, где Беда. И стал проверять. А чтобы мысленной ниточке было легче
пробираться через ночь, лучше в эту ночь смотреть.
Беда была еще далеко, и Томас ее не нашел. Но, пока не пришло время ужинать и
Общаться, он решил попробовать еще раз. Он устремился в окно, в большую темноту
- туда, где он когда-то повстречал Беду. Ниточка разматывалась, разматывалась,
добралась до того места - и точно: Беда там. Томас ее сразу почувствовал и
понял, что она его тоже чувствует. Он вспомнил, как зеленая жаба проглотила
ползунка, и полетел обратно, чтобы жаба своим быстрым языком не успела его
схватить.
Он уж и сам не знал, радоваться ему или бояться, что Беда вернулась. Когда
она пропала, Томас обрадовался: может, она ушла надолго. И все-таки ему было
немножко страшно: неизвестно же, куда она ушла.
И вот она вернулась.
Томас стоял в дверях и думал.
Потом он пошел кушать. На ужин был жареный цыпленок. И жареная картошка. И
морковка с зеленым горошком. И шинкованная капуста. И домашний хлеб. Говорили,
что на сладкое будет шоколадное пирожное и мороженое, но кто говорил-то? Глупые.
А они и перепутать могут. Все блюда очень аппетитно пахли, все были красивые и
вкусные. Но Томас сидел и думал: "А когда жаба ела ползучка, то каким он ей
казался на вкус?" И от этой мысли у него пропадал аппетит.
x x x
Словно два мячика, связанные одной веревочкой, Бобби и Фрэнк перелетали с
места на место. Заброшенный земельный участок в Лас-Вегасе, по которому зябкий
ветер гонял шары перекати-поля, - по словам Фрэнка, тут прежде стоял дом, где
ему случалось останавливаться. Бревенчатая хижина на заснеженном склоне, куда
они перенеслись при первой телепортации. Снова кладбище в Санта-Барбаре.
Площадка на верху ацтекской пирамиды, вокруг которой сомкнулся непроходимый
тропический лес, а во влажном ночном воздухе слышалось гудение комаров и крики
неведомых животных. Бобби не сразу понял, на какую высоту их занесло, и чуть не
загремел вниз. И наконец - агентство "Дакота и Дакота".
Последние лихорадочные минуты путешествия - прыг-скок с места на место, все
чаще, чаще, чаще - вызвали у Бобби такое замешательство, что, материализовавшись
в углу своего кабинета, он только растерянно хлопал глазами: куда это он попал?
Что теперь делать? А когда наконец до него дошло, где он, мгновенно вырвал руку
из пальцев Фрэнка и крикнул:
- Стой! Стой, говорю!
Но услышать его было уже некому. Фрэнк исчез, В тот же миг Джулия бросилась к
мужу. От ее крепких объятий заныли ребра. Бобби тоже стиснул ее и, даже не успев
отдышаться, осыпал поцелуями. Боже, как славно пахнут ее волосы, как благоухает
кожа! Нежнее прежнего. Никогда еще ее глаза не горели так ярко, никогда еще не
казались такими прекрасными.
Сдержанный Клинт, который обычно не грешил панибратством, положил руку на
плечо шефа.
- Слава богу, вернулся, - произнес он срывающимся голосом. - Ну и заставил ты
нас поволноваться.
Ли Чен сунул в руку Бобби стакан виски со льдом и предупредил:
- Больше так не делай, хорошо?
- Пока не собираюсь.
Джекки Джекса как подменили. От его изысканных артистических манер не
осталось и следа. События этого вечера оказались для него слишком сильным
испытанием.
- Послушайте, Бобби, я не сомневаюсь, что вы сейчас расскажете захватывающую
историю. Не знаю, где вас носило, но красочным байкам теперь конца не будет, это
точно. Так вот: я ничего не хочу про это слышать.
- Красочным байкам? - опешил Бобби. Джекки покачал головой.
- Да-да, ничего не хочу слышать. Извините, такая у меня прихоть - вы здесь ни
при чем. Сцена ведь чем хороша? Это маленький замкнутый мирок. Настоящей жизнью
там и не пахнет, зато как завораживает: яркие огни, громкая музыка. На сцене
думать не надо, там надо просто быть - и больше ничего. А я и хочу просто быть.
Показывать фокусы, валять дурака, развлекаться. Понятное дело, и у меня есть
свои представления о том, что происходит вокруг, но это представления фокусника,
эстрадника - шутливые, легковесные. А как оно там в действительности, я знать не
знаю и знать не хочу. И уж тем более не хочу знать, что тут у вас нынче
произошло. Мне и в своем мирке хорошо, так зачем я буду лезть в то, что меня не
касается, и забивать голову ненужными мыслями? Этак недолго и потерять вкус к
привычным радостям. - Он поднял руки, как бы отметая возражения. - Все. Я ухожу.
Только его и видели.
Бобби начал рассказ о своих похождениях. При этом он слонялся по кабинету,
дивясь привычной обстановке, любуясь самыми обычными вещами, восхищаясь их
надежностью. Потрогал стол Джулии и поразился: простенький пластик, но есть ли
на свете что-нибудь удивительнее этого синтетического чуда, созданного
человеком? Все молекулы прочно сцеплены, расставлены по своим местам.
Диснеевские плакаты в рамках, дешевенькая мебель, наполовину пустая бутылка
виски, пышные растения на подставках у окон - Бобби и не подозревал, что все это
так ему дорого.
Он путешествовал всего тридцать девять минут. Почти столько же занял рассказ
об этих странствиях - при том, что Бобби для краткости приходилось еще многое
опускать. С 16.47 до 17.26, то телепортируясь, то на своих двоих, он так
напутешествовался, что до конца жизни хватит.
Расположившись на диване в окружении Джулии, Клинта и Ли, Бобби твердил:
- Ну уж нет, теперь я из Калифорнии ни шагу. В гробу я видел всякие Парижи да
Лондоны. Даром не нужны. Хочу навсегда остаться дома - сидеть когда вздумается в
любимом кресле, каждую ночь засыпать в своей постели...
- Конечно, в своей. Я тебе засну в чужой! - пригрозила Джулия.
- Разъезжать на своем любимом "самурайчике", точно знать, где что лежит.
Понадобятся таблетки, зубная паста, пластырь - пожалуйста: открывай аптечку и
бери.
В 18.15 Фрэнк еще не вернулся. Заслушавшись Бобби, все точно забыли про
клиента, однако минуты не проходило, чтобы кто-нибудь не бросал беспокойный
взгляд в сторону кресла, где он сидел при первом исчезновении, или в угол, где
его видели в последний раз.
Наконец Джулия не выдержала:
- Сколько его ждать?
- Не знаю, - помрачнел Бобби. - По-моему.., по-моему, на этот раз Фрэнку
несдобровать. Он, кажется, пошел вразнос. Теперь его будет швырять туда-сюда все
быстрее и быстрее, а кончится дело тем, что он уже не сможет восстановиться.
Глава 48
Когда Золт из Японии перенесся прямо на кухню материнского дома, он был
мрачнее тучи. Сцена, которую он застал, привела его в неописуемую ярость. На
столе, на том месте, где он обычно обедал и ужинал, расселось пятеро кошек.
Лилли сидела за столом, а на соседнем стуле, прижавшись к ней всем телом,
застыла ее безмолвная сестра. Прочие кошки, помельче, устроились на полу у ног
хозяек. Лилли кормила пятерых тварей, занявших место Золта, кусочками ветчины. -
Что это еще за новости? - вскинулся Золт. Лилли не удостоила его ни словом, ни
взглядом. Она пристально смотрела в глаза темно-серой полукровке, которая
вытянулась перед ней, словно каменное изваяние из древнеегипетского храма, и не
спеша поглощала кусочки мяса, лежащие на бледной ладони хозяйки.
- Я тебя спрашиваю! - крикнул Золт. Лилли молчала.
Опять это томительное молчание, постылая таинственность! Если бы не обещание,
данное матери, Золт без колебания впился бы в горло сестры. Давно он не услаждал
себя амброзией из благословенных жил матери, но разве Лилли и Вербена не той же
крови, что и Розелль? Эта мысль уже не раз посещала его, и он представлял, как
кровь сестер струится во рту, а иногда явственно чувствовал ее вкус.
Будто не замечая брата, который грозно воздвигся рядом, Лилли продолжала
беззвучную беседу с серой кошкой.
- Совсем сдурела? Не знаешь, что это мое место?
Лилли хранила молчание. Золт ударил ее по руке. Кусочки мяса разлетелись во
все стороны. Этого показалось ему мало. Он смахнул со стола тарелку с ветчиной.
От звона фарфора сладко заныло сердце.
Кошки на столе и ухом не повели. Свора на полу тоже не обратила внимания на
шум и брызнувшие осколки.
Лилли повернулась и, склонив голову набок, смерила Золта взглядом. А вместе с
ней и кошки на столе повернули головы в его сторону и оглядели его с таким
надменным видом, будто делают ему величайшее одолжение и хотят, чтобы он это
ценил.
То же презрение читалось в глазах Лилли, в уголках сочных губ, тронутых чуть
заметной усмешкой. Сколько раз этот убийственный, немигающий взгляд в упор
повергал его в смятение и заставлял потупиться. И Золт, которого природа одарила
щедрее, чем сестру, сам не понимал, откуда у нее эта безграничная власть над
ним, почему только от одного ее взгляда он спешит уступить.
Но сейчас ей с ним не сладить. Такого гнева он не испытывал с тех самых пор,
как семь лет назад наткнулся на изувеченный труп матери, плавающий в крови, и
узнал, что убийцей, дерзнувшим поднять на нее топор, был Фрэнк. Сейчас его
ярость пылает даже неистовее, чем тогда, - все эти годы она не только не
утихала, но постоянно разгоралась. Золту не давал покоя стыд за то, что он никак
не отомстит брату, хотя возможностей для этого было предостаточно. По жилам
разливалась не кровь, а черная желчь; она питала его сердце, проникала в мозг, и
в воображении непрестанно возникали картины мести.
Золт выдержал взгляд Лилли, вцепился в ее тонкую руку и рывком поднял сестру
на ноги.
Насильно разделенная с сестрой, Вербена жалобно вскрикнула вполголоса. Можно
подумать, они сиамские близнецы, сросшиеся костями и плотью, а Золт оторвал их
друг от друга.
Золт нагнулся к самому лицу Лилли и, брызгая слюной, прошипел:
- У матери была одна кошка, только одна. Мать любила, чтобы в доме был
порядок и чистота. Посмотрела бы она, какую вы тут грязь развели со своим
вонючим выводком.
- Ну и что? - бросила Лилли с вызывающим равнодушием. - Матери-то нет.
Золт схватил ее за плечи и оторвал от пола. Стул позади нее опрокинулся. Золт
отшвырнул се, и она ударилась о дверь кладовки. Раздался оглушительный грохот,
задребезжали стекла в окнах и начищенное столовое серебро на стойке. Золт с
радостью заметил, что лицо ее исказилось от боли, закатились глаза и она чуть
было не лишилась чувств. Швырни он ее посильнее, непременно сломал бы ей хребет.
Он грубо сжал бледные руки выше локтя, рванул ее на себя и снова шмякнул о
дверь, но уже полегче: пусть почувствует, что он может с ней сделать. И сделает,
если она еще хоть раз его разозлит.
Лилли была в полуобмороке, голова ее упала на грудь. Подняв сестру как
пушинку, Золт крепко прижал ее к двери, чтобы знала: с таким силачом шутки
плохи. Теперь надо подождать, когда она придет в себя.
С трудом отдышавшись, Лилли подняла голову. Золт жадно вгляделся в ее лицо:
ну как, пошла взбучка на пользу? Прежде он и мысли не допускал, что посмеет
поднять руку на сестру. И вот - свершилось. Что ж, сама виновата. Золт честно
исполнил данный матери обет: его стараниями сестры не знали ни голода, ни
холода, у них была крыша над головой. Но с годами они все больше теряли стыд и
изводили его своей непонятностью - какие уж тут родственные чувства. И уж коли
ему поручено их опекать, он не должен давать им распускаться. Мать в небесах,
наверно, ждет не дождется, когда же он наконец сообразит, что сестер пора
приструнить. Нынешняя вспышка ярости наконец просветлила его разум. Правильно
сделал, что задал Лилли трепку. Не сильно - только чтобы удержать от падения в
пропасть, в которую она так стремится. Пусть поумерит свою неутомимую животную
похоть. В общем, поделом ей. Теперь их отношения круто переменятся. И Золт
пристально глядел на сестру, надеясь отыскать в ее глазах подтверждение тому,
что она осознала эту перемену.
Но странное дело: по ее выражению он догадался, что сестра ничего не поняла.
Из-под разметавшихся по лицу волос Золта обдал ледяной взгляд голубых глаз -
точно смотрит на него дикий зверь, заросший буйной гривой. Непонятный,
первобытный взгляд. В нем и угарное веселье, и невыразимое томление. И страсть.
Ушибов она словно и не чувствовала. На пухлых губах опять расплылась улыбка.
Горячо дыша брату в лицо, она шепнула:
- У-у, какой ты сильный! Кошкам и то понравилось, как ты меня схватил. И
Вербене тоже.
Золт словно впервые за весь вечер заметил ее длинные голые ноги, тонкие
трусики, легкую красную майку, которую она еще и подняла, обнажив плоский живот.
Пышные налитые груди на стройном торсе казались еще пышнее, а под майкой
отчетливо проступали острые соски. Словно впервые увидел Золт эту гладкую кожу,
ощутил этот залах.
Точно гной из лопнувшего внутри нарыва, по телу разлилось отвращение. Золт
отпустил сестру. Обернулся. Кошки как ни в чем не бывало лежали на прежнем месте
и таращили на него глаза. Выходка Золта на них никак не подействовала - верный
признак, что и Лилли ни капельки не испугалась. Значит, ее дразнящая улыбка,
вспышка похоти, которой она ответила на его вспышку ярости, были ненаигранными.
Вербена обмякла, уронила голову и по своему обыкновению не смотрела брату в
глаза. Но на губах у нее брезжила улыбка, а средним пальцем левой руки, лежавшей
между ног, она лениво водила вокруг раздвоенного бугорка, который темнел под
тонкой материей. Нетрудно догадаться, что нездоровое вожделение Лилли передалось
и ее сестре.
Золт отвернулся и поспешил прочь, стараясь все же, чтобы его уход не выглядел
как бегство.
Только в пропахшей духами материнской спальне, в окружении ее вещей Золт
почувствовал себя в безопасности. Первым делом он запер за собой дверь, Трудно
сказать, от кого он запирался. Не сестер же ему бояться. Их надо не бояться, а
жалеть.
Он присел в кресло-качалку Розелль и стал вспоминать детство, когда он,
бывало, сворачивался на коленях у матери и мирно посасывал кровь из надреза,
который она делала у себя на пальце или на ладони. Однажды - увы, лишь однажды -
она дала ему напиться крови из неглубокой раны на груди, и он вкушал материнскую
кровь точно так же, как другие дети вкушают материнское молоко.
В ту пору ему было пять лет. Она сидела в этой самой спальне, в этом самом
кресле. Семилетний Фрэнк спал в своей комнате в другом конце коридора, а
близнецы, которым едва исполнился год, - в колыбельке в спальне напротив
материнской. Все спят, а они с матерью вдвоем. И от этого ему казалось, что он у
нее самый любимый, самый родной. Только с ним она делится благодатной влагой,
текущей у нее в венах и артериях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46