«Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие».
Царствие Божие – достояние убогих
Эти истины, пригодные для страны, где жизнь соткана из света и воздуха, этот тонкий коммунизм детей Божиих, с верой живущих на лоне Отца своего, мог удовлетворять небольшую сектантскую группу наивных людей, всегда убежденных, что утопия их приближается к осуществлению. Но ясно, что на почве таких принципов нельзя было объединить все общество. Иисус действительно скоро убедился, что мир господствующих никогда не пойдет за его Царством. Тогда он отважился на крайне решительный шаг. Оставив весь этот мир людей сухого сердца и узких предрассудков, он обратился к простому народу. Настанет полная перемена в народе. Царствие Божие уготовано: во-первых, для детей и тех, кто подобен им; во-вторых, для отверженных мира сего, жертв социальной гордыни, отталкивающей людей смиренных, хотя бы и с доброй душой; в-третьих, для еретиков, схизматиков, мытарей, самаритян, язычников Тира и Сидона. Следующая энергичная притча должна была объяснить и узаконить этот призыв к народу: Царь приготовил брачный пир и посылает слуг звать приглашенных. Но всякий отказывается, иные даже наносят оскорбление слугам царя. Тогда царь прибегает к решительной мере! Люди приличные не захотели отозваться на его приглашение; что же, пусть придут первые встречные, толпящиеся на площадях и перепутьях, бедняки, нищие, калеки – кто угодно! – только бы наполнить зал. «И клянусь вам, – говорит царь, – ни один из тех, приглашенных, не вкусит от ужина моего».
Итак, учение Иисуса превратилось в чистый евинизм («евион» по др. – евр. – «убогий, бедный»), то есть в учение, по которому только бедные будут спасены, и настанет царство бедных. «Горе вам, богачи, – говорил он, – ибо вы уже получили свое утешение! Горе вам, пресыщенные ныне, ибо взалкаете! Горе вам, смеющиеся ныне, ибо восплачете и возрыдаете». «Когда делаешь ужин, – говорил он еще, – не зови друзей своих, ни братьев твоих, ни родственников твоих, ни соседей богатых, чтобы и они тебя не позвали и не получил ты воздаяния. Но когда делаешь пир, зови нищих, увечных, хромых, слепых, и блажен будешь, что они не могут воздать тебе, ибо воздастся тебе в воскресении праведных». В том же, быть может, смысле он часто повторял: «Будьте хорошими купцами», то есть помещайте свои капиталы в «хорошие» руки, имея в виду Царствие Божие, отдавая свое имущество бедным согласно старинной пословице: «Дающий бедному дает взаймы Господу».
Впрочем, это было не ново. Уже с давних пор еврейскую расу волновало демократическое движение, наиболее экзальтированное из всех сохранившихся в памяти человечества (притом единственное, имевшее успех, ибо оно одно только удержалось в области чистой идеи). Та мысль, что Бог есть мститель за бедного и слабого против богатого и сильного, встречается на каждой странице в писаниях Ветхого Завета. Из всех историй в истории Израиля дух народный является наиболее постоянно господствующим. Пророки – эти истинные трибуны и, можно сказать, самые смелые из трибунов – неустанно громили сильных и установили тесную связь между понятиями: с одной стороны – «богатый, нечестивый, жестокосердный, злой», с другой – «бедный, кроткий, смиренный, благочестивый». Когда в эпоху Селевкидов почти все аристократы отреклись от веры и перешли в эллинизм, эта ассоциация идей еще более укрепилась. В книгах Еноха заключаются еще более ожесточенные проклятия по адресу мира богатых и сильных, чем в Евангелии. Роскошь изображена в ней как преступление. «Сын человеческий» в этом оригинальном Апокалипсисе развенчивает царей, отрывает их от сластолюбивой жизни и ввергает в геенну. Вступление Иудеи на нечестивый путь, недавнее вторжение совершенно мирского элемента роскоши и материального благополучия вызвали сильнейшую реакцию в пользу патриархальной простоты. «Горе вам, презирающим хижины и наследия ваших отцов! Горе вам, строящим свои дворцы потом других! Каждый камень, каждый кирпич, заложенный в них, есть уже грех». Имя «бедного» сделалось синонимом «святого», «друга Господа». Этим именем любили называть себя галилейские ученики Иисуса; оно же долгое время было именем иудействующих христиан Батанеи и Гаврана (назареяне, евреи), которые оставались верными первоначальным учениям и языку Иисуса и гордились тем, что среди них были потомки его семьи. К концу II века эти добрые сектанты, оставшиеся в стороне от великого течения, захватившего другие церкви, назывались уже еретиками (евионитами), и для объяснения этого названия указывали на вымышленного ересиарха Евиона.
Это преувеличенное превозношение бедности не могло продержаться долго. Оно было одним из тех утопических элементов, которые всегда сопутствуют великим деяниям и которым время выносит свой суд. Перенесенное в общественную среду человеческого общества христианство волей-неволей скоро согласилось принять в свое лоно и богатых. Подобным же образом буддизм, бывший вначале исключительно учением монашествующих, принял в свои ряды и мирян, когда число вновь обращаемых увеличилось. Но следы первоначального происхождения не стираются. И хотя евионизм был скоро оставлен и забыт, однако на всю историю христианских учреждений он навсегда наложил свой отпечаток. Сборник «Logia», или поучения Иисуса, был составлен или, по крайней мере, дополнен в евионитских церквях Батанеи. Бедность так и осталась идеалом истинных последователей Иисуса. Не иметь ничего – это считалось истинно евангельским состоянием; нищенство сделалось добродетелью, признаком святости. Великое умбрийское движение XIII века из всех движений, имевших целью основание нового вероучения, наиболее походило на галилейское и совершалось всецело во имя бедности. Франциск Ассизский, больше всех походивший на Иисуса своей чуткой душой, тонкостью, красотой и нежностью сердца, сливавшегося с жизнью Вселенной, был бедняком. Средневековые ордена нищенствующих и бесчисленные коммунистические секты (бедные Лиона, беггарды, добрые люди, братчики, униженные, евангельские бедные, сектаторы «вечного Евангелия») называли себя и были в действительности истинными учениками Иисуса. Еще раз случилось, что самые несбыточные религиозные фантазии оказались плодотворными. Благочестивое нищенство, причиняющее в наше время столько тревоги нашим промышленным классовым обществам, в свое время в благоприятной среде было исполнено обаятельной силы. Для массы людей с кроткой и созерцательной душой оно представляло единственное состояние, удовлетворявшее их. Такое превращение бедности в предмет любви и желаний, возвышение нищего на пьедестал и поклонение отрепьям бедняка – своеобразное явление, которого не может учитывать политическая экономия, но истинный моралист не может обойти его своим вниманием. Чтобы продолжать нести свою ношу, человечеству нужна вера, что не в хлебе одном награда его. И самая большая услуга, какую можно оказать ему, – это повторять ему почаще, что оно живет не только одним хлебом.
Как и все великие люди, Иисус имел влечение к народу и с ним чувствовал себя в своей стихии. Евангелие, по его мысли, создано для бедных: это им он принес благостную весть о спасении. Все отверженные ортодоксальным иудаизмом были его избранными. Любовь к народу, сострадание к его слабостям, благородные чувства вождя демократии, который ощущает в себе жизнь духа народного и сознает себя естественным толкователем его, – невольно обнаруживаются ежеминутно в его деяниях и поучениях.
Иисус отнюдь не старался укротить ропот, вызванный его презрением к социальным предубеждениям века; напротив, казалось, он видел удовольствие в этом. Никто столь громогласно не заявлял о своем презрении к «миру» – презрении, которое является непременным условием великих дел и великой оригинальности. Он прощал богатого лишь в том случае, если вследствие какого-либо предрассудка он оказывался гонимым в обществе. Он открыто оказывал предпочтение людям сомнительного образа жизни и мало уважаемым среди почтенных ортодоксов. «Мытари и блудницы вперед вас идут в царство Божие, – говорил он, – …ибо пришел к вам Иоанн – мытари и блудница поверили ему». Вполне понятно, как больно должен был уязвить людей, сделавших себе профессию из степенности и моральной строгости, упрек в том, что они не следуют хорошему примеру женщин легкого поведения.
В Иисусе не было ничего напускного, никакой показной суровости. Он не избегал веселья и охотно ходил на брачные пиршества. Одно из чудес, по преданию, было им совершено для забавы гостей на свадебном пиру в небольшом городке. Свадебные торжества на Востоке совершались вечером. Каждый нес свой факел; огни, то приближавшиеся, то удалявшиеся, давали красивые световые эффекты. Иисус любил этот веселый вид оживления и нередко из этих картин черпал темы для своих притч. Люди проводили сравнение между таким поведением Иисуса и поведением Иоанна Крестителя и приходили в ужас. Однажды в тот день, когда фарисеи и ученики Иоанна постились, Иисуса спросили: «Почему это в то время, как ученики Иоанна и фарисеи постятся и молятся, твои ученики едят и пьют?». «Оставьте их! – ответил Иисус. – Могут ли поститься сыны чертога брачного, когда с ними жених?… Но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься в те дни». Его мягкое, радостное душевное настроение выливалось непрерывно в форму оживленных замечаний, милых шуток. «Но кому уподоблю род сей? – говорит он. – Он подобен детям, которые сидят на улице». И, обращаясь к своим товарищам, говорит: «Мы играли на свирели, и вы не плясали, мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали».
«Пришел Иоанн, не ест, не пьет; и говорят: в нем бес. Пришел Сын человеческий, ест и пьет; и говорят: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам. И оправдана Премудрость делами ее».
Так Иисус разъезжал по Галилее как бы в непрерывном празднике, совершая путь на муле, – обычный способ передвижения на Востоке, весьма удобный и безопасный. Большие черные глаза мула, осененные длинными ресницами, сияли кротостью. Иной раз ученики устраивали учителю незатейливые торжества, на которых главным украшением были ковры, импровизированные из их одежд: ими они покрывали мула или устилали его путь. Когда Иисус заходил в какой-нибудь дом, радость и благословение входили с ним. Он останавливался в городах и больших селениях и всюду встречал радушное гостеприимство. На Востоке дом, где остановился чужеземец, становится тотчас местом публичным: сюда сходится вся деревня, сбегаются дети, слуги их гонят, а они все возвращаются. Иисус не выносил грубого обращения с этими наивными слушателями, он приближал их к себе и ласкал. Матери, ободренные этим, приносили своих грудных детей, чтобы он прикоснулся к ним. Женщины умащали волосы его маслами, ноги – благовониями. Ученики иногда прогоняли почитательниц, наскучивших им; но Иисус, любивший старинные обычаи и все исходившее от простоты сердца, спешил загладить зло, причиненное слишком ретивыми учениками. Он защищал тех, кто хотел почтить его. И дети и женщины обожали его. И один из упреков, чаще всего бросаемых Иисусу врагами, состоял в том, что он отрывает от семьи эти нежные существа, всегда склонные к соблазну.
Таким образом, нарождающаяся религия была во многих отношениях движением женщин и детей. Эти последние образовали вокруг него своего рода юную гвардию, превозносившую непорочную царственность своего учителя, и устраивали ему небольшие овации, которые доставляли ему большое удовольствие: они называли его «сыном Давидовым», кричали «Осанна!» и несли впереди него пальмовые ветви. Иисус, подобно Савонароле, смотрел на них, возможно, как на орудие благочестивых миссий. Ему было очень приятно видеть, как эти молодые апостолы, которые вовсе не компрометировали его, забегали вперед и давали ему имена, которые их учитель сам не смел себе присвоить. Иисус позволял им делать это и, когда его спрашивали, слышит ли он, что говорят они, отвечал уклончиво, что хвала из юных уст наиболее приятна Богу.
Он не упускал случая повторить, что дети – существа священные, что Царствие Божие принадлежит детям, что должно стать детьми, чтобы войти в него, что должно принимать его, как дитя, что Отец Небесный, скрывая свои тайны от мудрых, посвящает в них младенцев. Представление об учениках своих почти сливалось у него с представлением о детях. Однажды, когда среди учеников возгорелся один из частых споров о первенстве, Иисус привел дитя, поставил его среди них и сказал: «Вот первый из вас – тот, кто смирен, как этот младенец, будет старшим в Царстве Небесном».
И детство действительно водворилось на земле во всей силе своей божественной непосредственности, своего наивного выражения радости. Все верили, что с минуты на минуту солнце столь желанного Царства взойдет. Каждый видел себя уже в нем на троне, рядом с учителем. Уже разделяли между собою места и старались сосчитать оставшиеся дни. Это получило название «доброй вести»; иным именем учение и не называлось. Старое слово «рай» выражало мечтания всех: восхитительный сад, где продолжится прекрасная жизнь земная. Неизвестно, сколько времени продолжалось это опьянение. В период этого волшебного озарения никто не считал времени, как не считают его в грёзе. Время остановилось; неделя могла показаться вечностью. Но сколько бы ни продолжалась эта дивная грёза, она была столь прекрасной, что человечество жило ею и далее, и уловить слабый отблеск ее лучезарного света еще и теперь это утешение для человечества. Никогда грудь человека не вздымалась от такого наплыва восторженной радости. В этом усилии – самом мощном из всех усилий, которые человечество когда-либо делало, желая подняться вверх со своей планеты, – оно забыло на один момент свинцовую тяжесть, которая приковывает его к земле, забыло печали юдоли земной. Блажен тот, кто мог видеть собственными глазами эту эру Божественного расцвета и приобщиться – пусть на один только день – к этой несравненной иллюзии. Но еще блаженнее тот, сказал бы нам Иисус, кто, отрешившись от всяких иллюзий, воссоздаст в себе самом это лучезарное сияние и без тысячелетней грёзы, без химерического рая, без знамений Небесных сумеет снова создать в своем сердце истинное Царствие Божие правотой воли и поэзией души.
Посольство от Иоанна из тюрьмы к Иисусу. Смерть Иоанна. Отношение его школы к школе Иисуса
В то время как Галилея с весельем встречала на празднествах появление своего любимца, печальный Иоанн томился ожиданиями и надеждами в темнице Махерона. Вести об успехах молодого учителя, которого еще несколько недель тому назад он видел в рядах своих учеников, доходили до него. Говорили, что провозвещенный пророками Мессия, который должен восстановить царство Израильское, пришел в Галилею и знаменует свое пребывание чудесными деяниями. Иоанну хотелось удостовериться в истинности этого слуха; тогда он выбрал двух из своих учеников, с которыми он имел возможность свободно общаться, и послал к Иисусу.
Они пришли к Иисусу в период полного расцвета его славы. Праздничная атмосфера, царившая вокруг него, поразила их. Привыкшие к постам и неустанной молитве, к жизни созерцательной, они были изумлены, очутившись вдруг среди ликований. Они сообщили Иисусу о цели своего прихода: «Ты ли тот, кто должен прийти в мир? Надлежит ли нам ждать другого?» Иисус, с некоторого времени совершенно не сомневавшийся в своей истинной роли Мессии, перечислил им события, которые должны были знаменовать пришествие Царствия Божия: исцеление немощных, возвещение бедным благой вести о близком спасении. Он свершил эти дела. «И блажен тот, – добавил он, – кто не усомнится во мне». Неизвестно, застал ли этот ответ Иоанна Крестителя еще в живых и если застал, то какое настроение вызвал он в суровом аскете. Умер ли он утешенным, с уверенностью, что возвещенный Мессия живет уже в мире, или унес с собой сомнения об Иисусе – ничто не говорит нам об этом. Но уже из того, что его школа продолжала существовать наряду со школой Иисуса, можно вывести заключение, что, несмотря на свое уважение к Иисусу, Иоанн не считал его воплощающим Божественный обет. Впрочем, смерть пришла разрешить его сомнения.
Снисходительность, выказанная вначале Антипой по отношению к Иоанну, не могла быть продолжительной. В беседах, которые, согласно христианскому преданию, Иоанн имел с тетрархом, он не переставая твердил последнему, что супружество его незаконно и что он должен отослать от себя Иродиаду. Легко себе поэтому представить всю силу ненависти, которую питала внучка Ирода к этому непрошеному советчику:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Царствие Божие – достояние убогих
Эти истины, пригодные для страны, где жизнь соткана из света и воздуха, этот тонкий коммунизм детей Божиих, с верой живущих на лоне Отца своего, мог удовлетворять небольшую сектантскую группу наивных людей, всегда убежденных, что утопия их приближается к осуществлению. Но ясно, что на почве таких принципов нельзя было объединить все общество. Иисус действительно скоро убедился, что мир господствующих никогда не пойдет за его Царством. Тогда он отважился на крайне решительный шаг. Оставив весь этот мир людей сухого сердца и узких предрассудков, он обратился к простому народу. Настанет полная перемена в народе. Царствие Божие уготовано: во-первых, для детей и тех, кто подобен им; во-вторых, для отверженных мира сего, жертв социальной гордыни, отталкивающей людей смиренных, хотя бы и с доброй душой; в-третьих, для еретиков, схизматиков, мытарей, самаритян, язычников Тира и Сидона. Следующая энергичная притча должна была объяснить и узаконить этот призыв к народу: Царь приготовил брачный пир и посылает слуг звать приглашенных. Но всякий отказывается, иные даже наносят оскорбление слугам царя. Тогда царь прибегает к решительной мере! Люди приличные не захотели отозваться на его приглашение; что же, пусть придут первые встречные, толпящиеся на площадях и перепутьях, бедняки, нищие, калеки – кто угодно! – только бы наполнить зал. «И клянусь вам, – говорит царь, – ни один из тех, приглашенных, не вкусит от ужина моего».
Итак, учение Иисуса превратилось в чистый евинизм («евион» по др. – евр. – «убогий, бедный»), то есть в учение, по которому только бедные будут спасены, и настанет царство бедных. «Горе вам, богачи, – говорил он, – ибо вы уже получили свое утешение! Горе вам, пресыщенные ныне, ибо взалкаете! Горе вам, смеющиеся ныне, ибо восплачете и возрыдаете». «Когда делаешь ужин, – говорил он еще, – не зови друзей своих, ни братьев твоих, ни родственников твоих, ни соседей богатых, чтобы и они тебя не позвали и не получил ты воздаяния. Но когда делаешь пир, зови нищих, увечных, хромых, слепых, и блажен будешь, что они не могут воздать тебе, ибо воздастся тебе в воскресении праведных». В том же, быть может, смысле он часто повторял: «Будьте хорошими купцами», то есть помещайте свои капиталы в «хорошие» руки, имея в виду Царствие Божие, отдавая свое имущество бедным согласно старинной пословице: «Дающий бедному дает взаймы Господу».
Впрочем, это было не ново. Уже с давних пор еврейскую расу волновало демократическое движение, наиболее экзальтированное из всех сохранившихся в памяти человечества (притом единственное, имевшее успех, ибо оно одно только удержалось в области чистой идеи). Та мысль, что Бог есть мститель за бедного и слабого против богатого и сильного, встречается на каждой странице в писаниях Ветхого Завета. Из всех историй в истории Израиля дух народный является наиболее постоянно господствующим. Пророки – эти истинные трибуны и, можно сказать, самые смелые из трибунов – неустанно громили сильных и установили тесную связь между понятиями: с одной стороны – «богатый, нечестивый, жестокосердный, злой», с другой – «бедный, кроткий, смиренный, благочестивый». Когда в эпоху Селевкидов почти все аристократы отреклись от веры и перешли в эллинизм, эта ассоциация идей еще более укрепилась. В книгах Еноха заключаются еще более ожесточенные проклятия по адресу мира богатых и сильных, чем в Евангелии. Роскошь изображена в ней как преступление. «Сын человеческий» в этом оригинальном Апокалипсисе развенчивает царей, отрывает их от сластолюбивой жизни и ввергает в геенну. Вступление Иудеи на нечестивый путь, недавнее вторжение совершенно мирского элемента роскоши и материального благополучия вызвали сильнейшую реакцию в пользу патриархальной простоты. «Горе вам, презирающим хижины и наследия ваших отцов! Горе вам, строящим свои дворцы потом других! Каждый камень, каждый кирпич, заложенный в них, есть уже грех». Имя «бедного» сделалось синонимом «святого», «друга Господа». Этим именем любили называть себя галилейские ученики Иисуса; оно же долгое время было именем иудействующих христиан Батанеи и Гаврана (назареяне, евреи), которые оставались верными первоначальным учениям и языку Иисуса и гордились тем, что среди них были потомки его семьи. К концу II века эти добрые сектанты, оставшиеся в стороне от великого течения, захватившего другие церкви, назывались уже еретиками (евионитами), и для объяснения этого названия указывали на вымышленного ересиарха Евиона.
Это преувеличенное превозношение бедности не могло продержаться долго. Оно было одним из тех утопических элементов, которые всегда сопутствуют великим деяниям и которым время выносит свой суд. Перенесенное в общественную среду человеческого общества христианство волей-неволей скоро согласилось принять в свое лоно и богатых. Подобным же образом буддизм, бывший вначале исключительно учением монашествующих, принял в свои ряды и мирян, когда число вновь обращаемых увеличилось. Но следы первоначального происхождения не стираются. И хотя евионизм был скоро оставлен и забыт, однако на всю историю христианских учреждений он навсегда наложил свой отпечаток. Сборник «Logia», или поучения Иисуса, был составлен или, по крайней мере, дополнен в евионитских церквях Батанеи. Бедность так и осталась идеалом истинных последователей Иисуса. Не иметь ничего – это считалось истинно евангельским состоянием; нищенство сделалось добродетелью, признаком святости. Великое умбрийское движение XIII века из всех движений, имевших целью основание нового вероучения, наиболее походило на галилейское и совершалось всецело во имя бедности. Франциск Ассизский, больше всех походивший на Иисуса своей чуткой душой, тонкостью, красотой и нежностью сердца, сливавшегося с жизнью Вселенной, был бедняком. Средневековые ордена нищенствующих и бесчисленные коммунистические секты (бедные Лиона, беггарды, добрые люди, братчики, униженные, евангельские бедные, сектаторы «вечного Евангелия») называли себя и были в действительности истинными учениками Иисуса. Еще раз случилось, что самые несбыточные религиозные фантазии оказались плодотворными. Благочестивое нищенство, причиняющее в наше время столько тревоги нашим промышленным классовым обществам, в свое время в благоприятной среде было исполнено обаятельной силы. Для массы людей с кроткой и созерцательной душой оно представляло единственное состояние, удовлетворявшее их. Такое превращение бедности в предмет любви и желаний, возвышение нищего на пьедестал и поклонение отрепьям бедняка – своеобразное явление, которого не может учитывать политическая экономия, но истинный моралист не может обойти его своим вниманием. Чтобы продолжать нести свою ношу, человечеству нужна вера, что не в хлебе одном награда его. И самая большая услуга, какую можно оказать ему, – это повторять ему почаще, что оно живет не только одним хлебом.
Как и все великие люди, Иисус имел влечение к народу и с ним чувствовал себя в своей стихии. Евангелие, по его мысли, создано для бедных: это им он принес благостную весть о спасении. Все отверженные ортодоксальным иудаизмом были его избранными. Любовь к народу, сострадание к его слабостям, благородные чувства вождя демократии, который ощущает в себе жизнь духа народного и сознает себя естественным толкователем его, – невольно обнаруживаются ежеминутно в его деяниях и поучениях.
Иисус отнюдь не старался укротить ропот, вызванный его презрением к социальным предубеждениям века; напротив, казалось, он видел удовольствие в этом. Никто столь громогласно не заявлял о своем презрении к «миру» – презрении, которое является непременным условием великих дел и великой оригинальности. Он прощал богатого лишь в том случае, если вследствие какого-либо предрассудка он оказывался гонимым в обществе. Он открыто оказывал предпочтение людям сомнительного образа жизни и мало уважаемым среди почтенных ортодоксов. «Мытари и блудницы вперед вас идут в царство Божие, – говорил он, – …ибо пришел к вам Иоанн – мытари и блудница поверили ему». Вполне понятно, как больно должен был уязвить людей, сделавших себе профессию из степенности и моральной строгости, упрек в том, что они не следуют хорошему примеру женщин легкого поведения.
В Иисусе не было ничего напускного, никакой показной суровости. Он не избегал веселья и охотно ходил на брачные пиршества. Одно из чудес, по преданию, было им совершено для забавы гостей на свадебном пиру в небольшом городке. Свадебные торжества на Востоке совершались вечером. Каждый нес свой факел; огни, то приближавшиеся, то удалявшиеся, давали красивые световые эффекты. Иисус любил этот веселый вид оживления и нередко из этих картин черпал темы для своих притч. Люди проводили сравнение между таким поведением Иисуса и поведением Иоанна Крестителя и приходили в ужас. Однажды в тот день, когда фарисеи и ученики Иоанна постились, Иисуса спросили: «Почему это в то время, как ученики Иоанна и фарисеи постятся и молятся, твои ученики едят и пьют?». «Оставьте их! – ответил Иисус. – Могут ли поститься сыны чертога брачного, когда с ними жених?… Но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься в те дни». Его мягкое, радостное душевное настроение выливалось непрерывно в форму оживленных замечаний, милых шуток. «Но кому уподоблю род сей? – говорит он. – Он подобен детям, которые сидят на улице». И, обращаясь к своим товарищам, говорит: «Мы играли на свирели, и вы не плясали, мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали».
«Пришел Иоанн, не ест, не пьет; и говорят: в нем бес. Пришел Сын человеческий, ест и пьет; и говорят: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам. И оправдана Премудрость делами ее».
Так Иисус разъезжал по Галилее как бы в непрерывном празднике, совершая путь на муле, – обычный способ передвижения на Востоке, весьма удобный и безопасный. Большие черные глаза мула, осененные длинными ресницами, сияли кротостью. Иной раз ученики устраивали учителю незатейливые торжества, на которых главным украшением были ковры, импровизированные из их одежд: ими они покрывали мула или устилали его путь. Когда Иисус заходил в какой-нибудь дом, радость и благословение входили с ним. Он останавливался в городах и больших селениях и всюду встречал радушное гостеприимство. На Востоке дом, где остановился чужеземец, становится тотчас местом публичным: сюда сходится вся деревня, сбегаются дети, слуги их гонят, а они все возвращаются. Иисус не выносил грубого обращения с этими наивными слушателями, он приближал их к себе и ласкал. Матери, ободренные этим, приносили своих грудных детей, чтобы он прикоснулся к ним. Женщины умащали волосы его маслами, ноги – благовониями. Ученики иногда прогоняли почитательниц, наскучивших им; но Иисус, любивший старинные обычаи и все исходившее от простоты сердца, спешил загладить зло, причиненное слишком ретивыми учениками. Он защищал тех, кто хотел почтить его. И дети и женщины обожали его. И один из упреков, чаще всего бросаемых Иисусу врагами, состоял в том, что он отрывает от семьи эти нежные существа, всегда склонные к соблазну.
Таким образом, нарождающаяся религия была во многих отношениях движением женщин и детей. Эти последние образовали вокруг него своего рода юную гвардию, превозносившую непорочную царственность своего учителя, и устраивали ему небольшие овации, которые доставляли ему большое удовольствие: они называли его «сыном Давидовым», кричали «Осанна!» и несли впереди него пальмовые ветви. Иисус, подобно Савонароле, смотрел на них, возможно, как на орудие благочестивых миссий. Ему было очень приятно видеть, как эти молодые апостолы, которые вовсе не компрометировали его, забегали вперед и давали ему имена, которые их учитель сам не смел себе присвоить. Иисус позволял им делать это и, когда его спрашивали, слышит ли он, что говорят они, отвечал уклончиво, что хвала из юных уст наиболее приятна Богу.
Он не упускал случая повторить, что дети – существа священные, что Царствие Божие принадлежит детям, что должно стать детьми, чтобы войти в него, что должно принимать его, как дитя, что Отец Небесный, скрывая свои тайны от мудрых, посвящает в них младенцев. Представление об учениках своих почти сливалось у него с представлением о детях. Однажды, когда среди учеников возгорелся один из частых споров о первенстве, Иисус привел дитя, поставил его среди них и сказал: «Вот первый из вас – тот, кто смирен, как этот младенец, будет старшим в Царстве Небесном».
И детство действительно водворилось на земле во всей силе своей божественной непосредственности, своего наивного выражения радости. Все верили, что с минуты на минуту солнце столь желанного Царства взойдет. Каждый видел себя уже в нем на троне, рядом с учителем. Уже разделяли между собою места и старались сосчитать оставшиеся дни. Это получило название «доброй вести»; иным именем учение и не называлось. Старое слово «рай» выражало мечтания всех: восхитительный сад, где продолжится прекрасная жизнь земная. Неизвестно, сколько времени продолжалось это опьянение. В период этого волшебного озарения никто не считал времени, как не считают его в грёзе. Время остановилось; неделя могла показаться вечностью. Но сколько бы ни продолжалась эта дивная грёза, она была столь прекрасной, что человечество жило ею и далее, и уловить слабый отблеск ее лучезарного света еще и теперь это утешение для человечества. Никогда грудь человека не вздымалась от такого наплыва восторженной радости. В этом усилии – самом мощном из всех усилий, которые человечество когда-либо делало, желая подняться вверх со своей планеты, – оно забыло на один момент свинцовую тяжесть, которая приковывает его к земле, забыло печали юдоли земной. Блажен тот, кто мог видеть собственными глазами эту эру Божественного расцвета и приобщиться – пусть на один только день – к этой несравненной иллюзии. Но еще блаженнее тот, сказал бы нам Иисус, кто, отрешившись от всяких иллюзий, воссоздаст в себе самом это лучезарное сияние и без тысячелетней грёзы, без химерического рая, без знамений Небесных сумеет снова создать в своем сердце истинное Царствие Божие правотой воли и поэзией души.
Посольство от Иоанна из тюрьмы к Иисусу. Смерть Иоанна. Отношение его школы к школе Иисуса
В то время как Галилея с весельем встречала на празднествах появление своего любимца, печальный Иоанн томился ожиданиями и надеждами в темнице Махерона. Вести об успехах молодого учителя, которого еще несколько недель тому назад он видел в рядах своих учеников, доходили до него. Говорили, что провозвещенный пророками Мессия, который должен восстановить царство Израильское, пришел в Галилею и знаменует свое пребывание чудесными деяниями. Иоанну хотелось удостовериться в истинности этого слуха; тогда он выбрал двух из своих учеников, с которыми он имел возможность свободно общаться, и послал к Иисусу.
Они пришли к Иисусу в период полного расцвета его славы. Праздничная атмосфера, царившая вокруг него, поразила их. Привыкшие к постам и неустанной молитве, к жизни созерцательной, они были изумлены, очутившись вдруг среди ликований. Они сообщили Иисусу о цели своего прихода: «Ты ли тот, кто должен прийти в мир? Надлежит ли нам ждать другого?» Иисус, с некоторого времени совершенно не сомневавшийся в своей истинной роли Мессии, перечислил им события, которые должны были знаменовать пришествие Царствия Божия: исцеление немощных, возвещение бедным благой вести о близком спасении. Он свершил эти дела. «И блажен тот, – добавил он, – кто не усомнится во мне». Неизвестно, застал ли этот ответ Иоанна Крестителя еще в живых и если застал, то какое настроение вызвал он в суровом аскете. Умер ли он утешенным, с уверенностью, что возвещенный Мессия живет уже в мире, или унес с собой сомнения об Иисусе – ничто не говорит нам об этом. Но уже из того, что его школа продолжала существовать наряду со школой Иисуса, можно вывести заключение, что, несмотря на свое уважение к Иисусу, Иоанн не считал его воплощающим Божественный обет. Впрочем, смерть пришла разрешить его сомнения.
Снисходительность, выказанная вначале Антипой по отношению к Иоанну, не могла быть продолжительной. В беседах, которые, согласно христианскому преданию, Иоанн имел с тетрархом, он не переставая твердил последнему, что супружество его незаконно и что он должен отослать от себя Иродиаду. Легко себе поэтому представить всю силу ненависти, которую питала внучка Ирода к этому непрошеному советчику:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14