А мог ли он нанять людей, чтобы они убили брата? С тремя-то миллионами? Запросто!»
Она еще раз мысленно назвала сумму. Нет, все-таки она нереальная! Это, конечно, хорошо: квартира, «ауди», новый мобильный, но три миллиона долларов – цифра из другой оперы! Откуда художник мог ее взять?! Как ее можно было хранить в ящике стола?! Может, она была в другом виде? Например, в виде картины? Лежал такой вот холст, найденный в какой-то старой церкви… Так-так-так… Уже горячее… Художник Ледовских примерно оценил его в такую сумму, рассказал о нем брату, тот его украл, заказал убийство, а потом продал по дешевке первому попавшемуся скупщику… А что? Очень даже убедительно!
Анюта гордо огляделась по сторонам и тут же увидела Григория Ледовских. Он шел немного впереди нее и весело насвистывал. Настроение у брата художника было настолько хорошее, что он даже вертел что-то на пальце. Анюта пригляделась: это был темный брелок электронного ключа от машины – похожий на ее собственный. Она осмотрела двор. Да, вот и «ауди». Хорошая машина. Тысяч восемнадцать. Ледовских, видимо, только что из нее вышел. Если бы Анюта появилась из-за угла чуть пораньше, он бы ее непременно заметил…
Ледовских подошел к подъезду и оглянулся на машину – чтобы полюбоваться. Увы. Обзор ему закрыла Анюта.
В первую секунду лицо Григория побелело. Было видно, что он испугался. Губы запрыгали, брелок соскользнул с пальца и упал в снег. Он даже не нагнулся, чтобы поднять его. Потом лоб пошел морщинами, глаза сузились, рот искривился. Анюта увидела, как по виску сползает капелька пота.
– Ты что здесь делаешь? – спросил он, повышая голос от баса до визга. – Ты за мной следишь?!
– Надо поговорить! – Анюта подошла вплотную.
– Ты как мой адрес узнала?! Да я тебе сейчас в морду дам!
– Я при исполнении!
– А мне плевать!
– Да ну?.. Ты машину купил, что ли? На какие, интересно, деньги?
– На стипендию!
– Так тебя же отчислили!
– А тебе какое дело? – Он быстро посмотрел по сторонам – ей показалось, что испуганно. – Слушай, ты иди подобру-поздорову!
– Гриша, – ее голос стал ласковым, – а не могло быть так: ты ограбил брата, а потом убил его?
– Не могло! У меня есть алиби. Его проверили сорок раз! Ты должна знать, если… Если ты из милиции, – он вдруг криво усмехнулся. – Но ты ведь не из милиции!
«Он звонил в УВД, чтобы проверить меня? – подумала Анюта. – Какой нахал! Если он виновен, то это просто верх наглости! Какая-то здесь неувязка… Он должен затаиться и не нарываться, если, конечно, виновен… А если невиновен? Но откуда тогда машина?!»
– Я из спецслужб, – спокойно сказала она. – Ты, может, не понял, что серийная рассылка писем проходит по статье «Терроризм».
– Ты из федерации сказочников, – покивал он. Тон снова стал наглым, но в глазах по-прежнему плескался страх. Даже не страх – ужас видела Анюта под ресницами студента. Он снова посмотрел по сторонам. – Уходи! Это мое последнее предупреждение!
– Я знаю, кто такая Ольга! – сказала она. – И я все-таки раскрою это дело!
– Да-да! Это свойственно людям твоей профессии! – ответил он почти с отчаяньем. – Поэтому они и гибнут чаще остальных! Вы вечно лезете, куда не просят! Ты полная дура! Ты ничего не поняла! Все твои действия приближают не раскрытие этого дела, а твою собственную смерть! Ты идешь в противоположном направлении, но именно поэтому не оставляешь мне шанса! Забудь, идиотка! Если ты не станешь вмешиваться, смерти прекратятся! Не нарывайся!
– В каком виде были эти деньги? – спросила она, словно и не слышала его причитаний. – Эти три миллиона, как они хранились в ящике стола? Это была картина? Драгоценность? Браслет? – От мгновенной догадки по коже поползли мурашки.
Ледовских вдруг замолчал, опустил глаза. Потом он наклонился, поднял свой брелок. Выпрямился. Теперь его взгляд был печальным.
– Интерес к этому вопросу – самое неправильное, что ты могла продемонстрировать, – сказал он сквозь зубы. – Все, кто задает его – обречены. Я тебя предупреждал.
– Хватит играть в злодея! – закричала она. – Весь этот дешевый театр надоел даже мне! Я тебя тоже предупреждаю в последний раз! Понял?!
– Иди ты… – он повернулся, открыл тяжелую дверь, шагнул в подъезд.
Анюта растерянно смотрела ему в спину: не за рукав же хватать, в самом деле! Пискнул домофон, дверь плотно закрылась.
Она шла обратно к машине и пыхтела от злости. Трудно было представить более неудачный исход разговора… Если бы ей поручили определить жанр, в котором этот разговор состоялся, она бы сказала так: это жанр письма с мышьяком! Такая же темень, такие же мутные намеки, тусклые угрозы. Викторианский роман с привидениями – вот! Готическая литература! Как не совпадает этот жанр с нынешней жизнью! Сколько же здесь неувязок-то!
Вампиры, змеи, алхимический знак мышьяка – и радиоактивный излучатель в этой компании!
Уже открывая дверь машины, она вдруг поняла, что ее тревожило все это время: несовпадение жанров. Да, именно так.
…Мимо ползли битком набитые московские проспекты. Уже зажигались вывески, окна, цвет домов и неба внезапно перевернулся – сумерки густели. Машины вокруг плевались мокрым снегом, злобно гудели, курились ядовитым сизым дымом.
Только на двадцатой минуте езды она поняла, что едет смотреть помещение под турфирму. Трудовые навыки срабатывали в ней на уровне инстинкта.
Посредник из Мингосимущества оказался жадным и тупым, но как раз это и отвлекло, позволило взять передышку. В спор с ним Анюта погрузилась с головой. Торг стоял такой, что дребезжали стекла.
– Вы посмотрите, какое состояние помещения! – вопила она. – Мне здесь на ремонт угорать! Здесь все рамы надо менять! А они три метра высотой!
– У меня очень много желающих! – не соглашался он.
Парень, скорее всего, врал. Арендная плата была почти коммерческой, а взятку он требовал большую. Собственно, по поводу размеров этой взятки они сейчас и торговались. Дело осложнялось тем, что парень не гарантировал ей, что арендную плату не повысят. А ремонт просил сделать до оценки помещения. То есть предлагал такую последовательность событий: Анюта дает взятку за то, что ее арендная плата будет немного ниже принятой в этом районе, затем делает за свой счет ремонт, затем приходят оценщики и говорят: «Видите, какое замечательное помещение выделило вам государство! За него надо платить намного дороже!» Далее могло последовать все что угодно: ей могли выставить счет, сводящий на нет выгодность прямой аренды, могли за новую взятку оценить помещение поменьше, а могли по старому за так, могли также… Да все могли! Если бы при этом еще оценить ее нервы! И счет выставить тем, кто постоянно говорит о новых шагах в поддержку малого бизнеса!
Наконец, сторговались. Сумму он снизил, даже угостил соком, но потребовал путевку себе и жене. С огромным удовольствием Анюта предложила ему Египет. Там сейчас дует страшный ветер хамсин. А не надо жадничать!
Во всех этих заботах разговор с Ледовских забылся. Только закрывая машину, нажимая кнопочку на электронном ключе, она вспомнила о брате художника и его «ауди». Снова засвербило сердце.
Охранник стоянки кивнул ей, прощаясь. Анюта потопала к дому.
«Да, несовпадение жанров… – говорила она себе. – Словно кто-то оформлял спектакль… скажем, «Время, вперед!»… и использовал при этом декорации «Вишневого сада». Да, именно такое впечатление. Бывают же такие спектакли?… Оформление… Но ведь вначале идет сценарий? – Какая-то догадка пронеслась в голове, но бесследно исчезла. Анюта обратила внимание, как безлюдна улица, ведущая к дому. Наверное, этот подсознательный испуг и выгнал догадку из головы. Под влиянием темноты мысли изменили направление. – Темный разговор… Почему вопрос о виде денег он назвал самым опасным? Что вообще может считаться опасным в подобных делах? То, что указывает на преступника, разумеется! То, что его разоблачает! Значит, вид этих денег ведет к преступнику? Каким образом? Может ли браслет стоить три миллиона долларов? Ну, с некоторыми оговорками… Браслет ведет к этой Ольге… Но он ведь принадлежал ей, кажется? А потом куда-то делся. Что – Игорь его украл?.. Чушь какая-то… Кроме того, этот бывший студент прекрасно знает, что я знаю про браслет… Значит, не это знание внезапно может стать смертельно опасным… Так это не браслет? Картина? Может ли картина привести к своему хозяину?.. Почему убили художника, если у него уже не было того, что стоило три миллиона? Почему он не сразу понял смысл письма, зато через несколько дней нашел объяснение каждому слову? Если письмо оказалось таким понятным, то почему он не смог сразу этого сделать?!…Может ли человек предчувствовать свою смерть? Стоп!»
Уже открыв дверь в подъезд, она остановилась и снова оглядела пустынный переулок.
«Почему я так подумала?! Почему я задала этот вопрос?!»
В переулке не горел ни один фонарь. Такое у них было впервые. Анюта хотела задрать голову и посмотреть, что случилось: разбили, что ли?.. Но вдруг поняла, что боится уводить взгляд от окон подъезда. Тем более боится поднимать его наверх. Голова инстинктивно заняла такую позицию, при которой обзор был максимальным.
Вот вспыхнули фары в конце переулка, свет пробежал по стенам домов – собственное сердце стало хорошо слышно ей… Не добежав до Анюты всего несколько шагов, два параллельных луча свернули в сторону: машина уехала в арку.
Вдруг пространство вокруг нее искривилось и зазвенело. Его линии вначале размыто завибрировали, а потом застыли, как при мгновенной заморозке, и стали четкими – какими Анюта их никогда раньше не видела. Тысячи мыслей вспыхнули в голове – словно она научилась думать обо всем одновременно:
«Этот парень из Мингосимущества напоил меня не соком, а каким-то ядом? Наркотиками? Почему таким странным предстал передо мной мир?»
«Я переутомилась? Это гипертонический криз?»
«Надо замуж! Это уже гормональные нарушения! Климакс, вот что!»
«Не упасть бы в лужу в моей персиковой шубке!»
«Это тень! Да! Кто-то прислонился к стене в подъезде! На моем этаже. Но это утолщение видно через окно! А теперь не видно! Он двинулся вниз!»
Она тоже отступила назад, но ноги, как в кошмарном сне, стали хрупкими и непослушными. Шагов в своем гулком подъезде она не слышала – и это было, пожалуй, самое страшное. Потому что в окне она видела тень, скачущую от стены к стене. Он не просто спускался – он бежал!
Снова зашипели мысли (теперь их нельзя было прочитать), невнятное гудение наполнило Анюту изнутри – сама себе она показалась колоколом – и вдруг посреди этой мешанины, тошноты, бешеного загрудинного стука звонкий и насмешливый голос сказал ей четко и громко – прямо в ухо!
«Беги!»
Она побежала в тот момент, когда он выскочил из подъезда.
Темная фигура в куртке, круглая маленькая голова – тень, а не человек. Он зло дышит, в руке у него что-то длинное и толстое.
Он почти сразу приблизился к ней – так ей показалось. На самом деле, они почти добежали до конца переулка. Снова вспыхнул свет фар, теперь сзади – машина, оказывается, не поехала во двор, а затаилась в арке.
«Там банк! Впереди! – четко сказал тот же голос. – Там охранники!»
Они бежали молча – она слышала только пыхтение. Потом зашумел мотор. Впереди открылся желтый прямоугольник стеклянной двери, а в нем – чья-то фигура, идущая навстречу бегущей Анюте. Фигура была еще очень далеко.
«Я не добегу! – поняла Анюта. – Все бесполезно!» Химическая реакция, запущенная этими словами, мгновенно совершилась, ее результаты за доли секунд прошли по всем министерствам и ведомствам: ноги предательски подкосились. Настигший ее человек шумно втянул воздух в легкие.
«Капюшон!» – весело скомандовал голос.
Она поскользнулась, подняла в падении руки, отвела их назад, дернула из последних сил – искривленный пыхтящий мир ярко вспыхнул, к лицу приблизился грязный сугроб, и голос-весельчак еще успел пошутить напоследок.
«Бум!» – громко сказал он, уходя куда-то вдаль, в тишину…
* * *
– Фатеев, вы будете говорить? – Кайдановский упер локти в стол, положил подбородок на сцепленные кисти, тоскливо оглядел сидевшего чуть поодаль Фатеева. – Ведь все уже ясно… Какой смысл отпираться?
– Какой смысл говорить? – уныло возразил Фатеев. – Если и так все ясно…
– Ваша сестра вчера показала на допросе, что видела это письмо.
– Какое это письмо она видела?
– В котором говорится, что ваша жена умерла от лейкемии.
– Ну видела… И что?
– Это вы его распечатали?
Фатеев несколько секунд посидел молча – видно было, что не вспоминал, а соображал.
– Я, – неуверенно согласился он.
– Вы же вначале говорили, что его нашли!
– Я обманывал. Я его распечатал.
– Где? Называйте место.
– Я уже называл. В компьютерном клубе. На Островского.
– Там нет таких принтеров. Мы проверили. И вас там не видели… Слушай, Фатеев, ты вообще компьютер включать умеешь?
– Умею, – обвиняемый вдруг поперхнулся и закашлялся. Со вчерашнего дня у него была температура, болело горло. Выглядел он, впрочем, лучше, чем дома: был, наконец, чистым, нормально одетым (сестра принесла спортивный костюм). Следователь подумал, что когда-то это был даже красивый мужчина.
– Включи, – предложил он, разворачивая монитор.
– Вот еще… – Фатеев вытер рукавом пот. – Я не обязан это доказывать.
– Сестре ты не сказал, откуда письмо. Она тоже поняла, что ты, наоборот, получил его от кого-то.
Глаза Фатеева словно затянула пленка. Он ничего не сказал. Кайдановский подождал несколько секунд.
– Почему ты бросился бежать, Фатеев? Когда к тебе ФСБ-эшник пришел. Обычный мужчина, интеллигентный, а ты в бега… Знал, что рыло в пуху?
– У нас у всех рыло в пуху. С вашей точки зрения…
– И все-таки?
– Ждал я неприятностей, понятно? Клубилось вокруг меня такое… – он устало повел рукой, обозначая невидимые очертания клубившихся вокруг него неприятностей.
– Ну, тут будет клубиться! – согласился следователь. – Если людей машинами сбивать и мышьяком травить!
– Не сбивал я никого и мышьяком не травил! Мышьяк у меня от крыс! Замучили!
– Полы мыть не пробовал? – поинтересовался Кайдановский. – Хотя бы раз в год?
– Кошку заводил… Но она сама от этого мышьяка подохла…
– Поэтому ты решил еще и людей потравить?
– Никого я не травил! – Фатеев снова надрывно закашлялся.
– А зачем ты отослал письма чужим людям?
– Я их не отсылал…
– Как это? Откуда они взялись тогда?
– Не понимаю, о чем вы…
Кайдановский словно ждал этих слов: немедленно подвинул Фатееву копию письма. Фатеев вытянул шею, очень медленно – Кайдановскому показалось, что с любопытством – изучил текст, скривился растерянно.
– Эти… – произнес он, явно выгадывая время. – Я не помню… Может, и писал.
– Печатал! – исправил его следователь. – И на том же принтере! Где он находится?
– Я не буду ничего говорить!
Похоже было, что допрос идет к завершению. Вчера Фатеев замолчал именно на этих словах. Но сегодня у Кайдановского было менее благодушное настроение. Какого черта! Его тоже мурыжат за плохую статистику!
– Козел ты, Фатеев! – сказал он. – Не мужик, а козел!
– А на вас не угодишь… – Похоже, и у обвиняемого сегодня было другое настроение: более разговорчивое, несмотря на простуду. – Прощаешь – не мужик, мстишь – не мужик…
– Так это ты мстил? – оживился следователь.
– Надоело! – продолжил тот, не слушая. – Всю жизнь на меня пальцем показывали! Даже когда Ирка жива была! Вот тот мудак, который с рогами ходит! Который ее убить не может! Зато потом, когда ее убили, стали говорить: вот он, который не отомстил убийцам! И опять же мудак! Это судьба у меня такая?
«Да» – хотел сказать Кайдановский. Но Фатеев, наверное, сам понял, какой должен быть ответ. Он замолчал, отвернулся, уставился в окно.
– Так делать все надо по-мужски и не будут мудаком называть! – объяснил следователь. – А ты напортачишь сгоряча, а потом, как страус, голову в землю зарываешь. То со взрывчаткой бегал…
– Взрывчатку я и правда кавказцам хотел продать, – Фатеев повернулся, следователю показалось, что край его губ дернулся в усмешке. – Но как насели… Я и понял, что за месть меньше дадут…
Сейчас он не был похож на алкоголика. Глаза стали темными, отчаянными. Такой мог проехать по живой женщине. Запросто мог.
– А сейчас на что рассчитываешь? – спросил Кайдановский.
– А сейчас мне все надоело… Я уже не выкарабкаюсь. Даже если ничего не докажете, я конченый человек. Мне лучше умереть… Так хотя бы сделаю это красиво… Единственный раз в жизни.
– Красиво уже не получится, – следователь встал, разминая ноги, прошелся по кабинету, поправил занавеску на окне. – Жену депутата ты убил, самого депутата напугал до смерти, это ладно. Но старуха-то от твоего мышьяка померла совсем невинная! Она-то при чем? Зачем ее убил?
Конечно, это была очень произвольная фраза. Вчера закончила работу специальная комиссия, созванная по просьбе родственников умершей Полятыкиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Она еще раз мысленно назвала сумму. Нет, все-таки она нереальная! Это, конечно, хорошо: квартира, «ауди», новый мобильный, но три миллиона долларов – цифра из другой оперы! Откуда художник мог ее взять?! Как ее можно было хранить в ящике стола?! Может, она была в другом виде? Например, в виде картины? Лежал такой вот холст, найденный в какой-то старой церкви… Так-так-так… Уже горячее… Художник Ледовских примерно оценил его в такую сумму, рассказал о нем брату, тот его украл, заказал убийство, а потом продал по дешевке первому попавшемуся скупщику… А что? Очень даже убедительно!
Анюта гордо огляделась по сторонам и тут же увидела Григория Ледовских. Он шел немного впереди нее и весело насвистывал. Настроение у брата художника было настолько хорошее, что он даже вертел что-то на пальце. Анюта пригляделась: это был темный брелок электронного ключа от машины – похожий на ее собственный. Она осмотрела двор. Да, вот и «ауди». Хорошая машина. Тысяч восемнадцать. Ледовских, видимо, только что из нее вышел. Если бы Анюта появилась из-за угла чуть пораньше, он бы ее непременно заметил…
Ледовских подошел к подъезду и оглянулся на машину – чтобы полюбоваться. Увы. Обзор ему закрыла Анюта.
В первую секунду лицо Григория побелело. Было видно, что он испугался. Губы запрыгали, брелок соскользнул с пальца и упал в снег. Он даже не нагнулся, чтобы поднять его. Потом лоб пошел морщинами, глаза сузились, рот искривился. Анюта увидела, как по виску сползает капелька пота.
– Ты что здесь делаешь? – спросил он, повышая голос от баса до визга. – Ты за мной следишь?!
– Надо поговорить! – Анюта подошла вплотную.
– Ты как мой адрес узнала?! Да я тебе сейчас в морду дам!
– Я при исполнении!
– А мне плевать!
– Да ну?.. Ты машину купил, что ли? На какие, интересно, деньги?
– На стипендию!
– Так тебя же отчислили!
– А тебе какое дело? – Он быстро посмотрел по сторонам – ей показалось, что испуганно. – Слушай, ты иди подобру-поздорову!
– Гриша, – ее голос стал ласковым, – а не могло быть так: ты ограбил брата, а потом убил его?
– Не могло! У меня есть алиби. Его проверили сорок раз! Ты должна знать, если… Если ты из милиции, – он вдруг криво усмехнулся. – Но ты ведь не из милиции!
«Он звонил в УВД, чтобы проверить меня? – подумала Анюта. – Какой нахал! Если он виновен, то это просто верх наглости! Какая-то здесь неувязка… Он должен затаиться и не нарываться, если, конечно, виновен… А если невиновен? Но откуда тогда машина?!»
– Я из спецслужб, – спокойно сказала она. – Ты, может, не понял, что серийная рассылка писем проходит по статье «Терроризм».
– Ты из федерации сказочников, – покивал он. Тон снова стал наглым, но в глазах по-прежнему плескался страх. Даже не страх – ужас видела Анюта под ресницами студента. Он снова посмотрел по сторонам. – Уходи! Это мое последнее предупреждение!
– Я знаю, кто такая Ольга! – сказала она. – И я все-таки раскрою это дело!
– Да-да! Это свойственно людям твоей профессии! – ответил он почти с отчаяньем. – Поэтому они и гибнут чаще остальных! Вы вечно лезете, куда не просят! Ты полная дура! Ты ничего не поняла! Все твои действия приближают не раскрытие этого дела, а твою собственную смерть! Ты идешь в противоположном направлении, но именно поэтому не оставляешь мне шанса! Забудь, идиотка! Если ты не станешь вмешиваться, смерти прекратятся! Не нарывайся!
– В каком виде были эти деньги? – спросила она, словно и не слышала его причитаний. – Эти три миллиона, как они хранились в ящике стола? Это была картина? Драгоценность? Браслет? – От мгновенной догадки по коже поползли мурашки.
Ледовских вдруг замолчал, опустил глаза. Потом он наклонился, поднял свой брелок. Выпрямился. Теперь его взгляд был печальным.
– Интерес к этому вопросу – самое неправильное, что ты могла продемонстрировать, – сказал он сквозь зубы. – Все, кто задает его – обречены. Я тебя предупреждал.
– Хватит играть в злодея! – закричала она. – Весь этот дешевый театр надоел даже мне! Я тебя тоже предупреждаю в последний раз! Понял?!
– Иди ты… – он повернулся, открыл тяжелую дверь, шагнул в подъезд.
Анюта растерянно смотрела ему в спину: не за рукав же хватать, в самом деле! Пискнул домофон, дверь плотно закрылась.
Она шла обратно к машине и пыхтела от злости. Трудно было представить более неудачный исход разговора… Если бы ей поручили определить жанр, в котором этот разговор состоялся, она бы сказала так: это жанр письма с мышьяком! Такая же темень, такие же мутные намеки, тусклые угрозы. Викторианский роман с привидениями – вот! Готическая литература! Как не совпадает этот жанр с нынешней жизнью! Сколько же здесь неувязок-то!
Вампиры, змеи, алхимический знак мышьяка – и радиоактивный излучатель в этой компании!
Уже открывая дверь машины, она вдруг поняла, что ее тревожило все это время: несовпадение жанров. Да, именно так.
…Мимо ползли битком набитые московские проспекты. Уже зажигались вывески, окна, цвет домов и неба внезапно перевернулся – сумерки густели. Машины вокруг плевались мокрым снегом, злобно гудели, курились ядовитым сизым дымом.
Только на двадцатой минуте езды она поняла, что едет смотреть помещение под турфирму. Трудовые навыки срабатывали в ней на уровне инстинкта.
Посредник из Мингосимущества оказался жадным и тупым, но как раз это и отвлекло, позволило взять передышку. В спор с ним Анюта погрузилась с головой. Торг стоял такой, что дребезжали стекла.
– Вы посмотрите, какое состояние помещения! – вопила она. – Мне здесь на ремонт угорать! Здесь все рамы надо менять! А они три метра высотой!
– У меня очень много желающих! – не соглашался он.
Парень, скорее всего, врал. Арендная плата была почти коммерческой, а взятку он требовал большую. Собственно, по поводу размеров этой взятки они сейчас и торговались. Дело осложнялось тем, что парень не гарантировал ей, что арендную плату не повысят. А ремонт просил сделать до оценки помещения. То есть предлагал такую последовательность событий: Анюта дает взятку за то, что ее арендная плата будет немного ниже принятой в этом районе, затем делает за свой счет ремонт, затем приходят оценщики и говорят: «Видите, какое замечательное помещение выделило вам государство! За него надо платить намного дороже!» Далее могло последовать все что угодно: ей могли выставить счет, сводящий на нет выгодность прямой аренды, могли за новую взятку оценить помещение поменьше, а могли по старому за так, могли также… Да все могли! Если бы при этом еще оценить ее нервы! И счет выставить тем, кто постоянно говорит о новых шагах в поддержку малого бизнеса!
Наконец, сторговались. Сумму он снизил, даже угостил соком, но потребовал путевку себе и жене. С огромным удовольствием Анюта предложила ему Египет. Там сейчас дует страшный ветер хамсин. А не надо жадничать!
Во всех этих заботах разговор с Ледовских забылся. Только закрывая машину, нажимая кнопочку на электронном ключе, она вспомнила о брате художника и его «ауди». Снова засвербило сердце.
Охранник стоянки кивнул ей, прощаясь. Анюта потопала к дому.
«Да, несовпадение жанров… – говорила она себе. – Словно кто-то оформлял спектакль… скажем, «Время, вперед!»… и использовал при этом декорации «Вишневого сада». Да, именно такое впечатление. Бывают же такие спектакли?… Оформление… Но ведь вначале идет сценарий? – Какая-то догадка пронеслась в голове, но бесследно исчезла. Анюта обратила внимание, как безлюдна улица, ведущая к дому. Наверное, этот подсознательный испуг и выгнал догадку из головы. Под влиянием темноты мысли изменили направление. – Темный разговор… Почему вопрос о виде денег он назвал самым опасным? Что вообще может считаться опасным в подобных делах? То, что указывает на преступника, разумеется! То, что его разоблачает! Значит, вид этих денег ведет к преступнику? Каким образом? Может ли браслет стоить три миллиона долларов? Ну, с некоторыми оговорками… Браслет ведет к этой Ольге… Но он ведь принадлежал ей, кажется? А потом куда-то делся. Что – Игорь его украл?.. Чушь какая-то… Кроме того, этот бывший студент прекрасно знает, что я знаю про браслет… Значит, не это знание внезапно может стать смертельно опасным… Так это не браслет? Картина? Может ли картина привести к своему хозяину?.. Почему убили художника, если у него уже не было того, что стоило три миллиона? Почему он не сразу понял смысл письма, зато через несколько дней нашел объяснение каждому слову? Если письмо оказалось таким понятным, то почему он не смог сразу этого сделать?!…Может ли человек предчувствовать свою смерть? Стоп!»
Уже открыв дверь в подъезд, она остановилась и снова оглядела пустынный переулок.
«Почему я так подумала?! Почему я задала этот вопрос?!»
В переулке не горел ни один фонарь. Такое у них было впервые. Анюта хотела задрать голову и посмотреть, что случилось: разбили, что ли?.. Но вдруг поняла, что боится уводить взгляд от окон подъезда. Тем более боится поднимать его наверх. Голова инстинктивно заняла такую позицию, при которой обзор был максимальным.
Вот вспыхнули фары в конце переулка, свет пробежал по стенам домов – собственное сердце стало хорошо слышно ей… Не добежав до Анюты всего несколько шагов, два параллельных луча свернули в сторону: машина уехала в арку.
Вдруг пространство вокруг нее искривилось и зазвенело. Его линии вначале размыто завибрировали, а потом застыли, как при мгновенной заморозке, и стали четкими – какими Анюта их никогда раньше не видела. Тысячи мыслей вспыхнули в голове – словно она научилась думать обо всем одновременно:
«Этот парень из Мингосимущества напоил меня не соком, а каким-то ядом? Наркотиками? Почему таким странным предстал передо мной мир?»
«Я переутомилась? Это гипертонический криз?»
«Надо замуж! Это уже гормональные нарушения! Климакс, вот что!»
«Не упасть бы в лужу в моей персиковой шубке!»
«Это тень! Да! Кто-то прислонился к стене в подъезде! На моем этаже. Но это утолщение видно через окно! А теперь не видно! Он двинулся вниз!»
Она тоже отступила назад, но ноги, как в кошмарном сне, стали хрупкими и непослушными. Шагов в своем гулком подъезде она не слышала – и это было, пожалуй, самое страшное. Потому что в окне она видела тень, скачущую от стены к стене. Он не просто спускался – он бежал!
Снова зашипели мысли (теперь их нельзя было прочитать), невнятное гудение наполнило Анюту изнутри – сама себе она показалась колоколом – и вдруг посреди этой мешанины, тошноты, бешеного загрудинного стука звонкий и насмешливый голос сказал ей четко и громко – прямо в ухо!
«Беги!»
Она побежала в тот момент, когда он выскочил из подъезда.
Темная фигура в куртке, круглая маленькая голова – тень, а не человек. Он зло дышит, в руке у него что-то длинное и толстое.
Он почти сразу приблизился к ней – так ей показалось. На самом деле, они почти добежали до конца переулка. Снова вспыхнул свет фар, теперь сзади – машина, оказывается, не поехала во двор, а затаилась в арке.
«Там банк! Впереди! – четко сказал тот же голос. – Там охранники!»
Они бежали молча – она слышала только пыхтение. Потом зашумел мотор. Впереди открылся желтый прямоугольник стеклянной двери, а в нем – чья-то фигура, идущая навстречу бегущей Анюте. Фигура была еще очень далеко.
«Я не добегу! – поняла Анюта. – Все бесполезно!» Химическая реакция, запущенная этими словами, мгновенно совершилась, ее результаты за доли секунд прошли по всем министерствам и ведомствам: ноги предательски подкосились. Настигший ее человек шумно втянул воздух в легкие.
«Капюшон!» – весело скомандовал голос.
Она поскользнулась, подняла в падении руки, отвела их назад, дернула из последних сил – искривленный пыхтящий мир ярко вспыхнул, к лицу приблизился грязный сугроб, и голос-весельчак еще успел пошутить напоследок.
«Бум!» – громко сказал он, уходя куда-то вдаль, в тишину…
* * *
– Фатеев, вы будете говорить? – Кайдановский упер локти в стол, положил подбородок на сцепленные кисти, тоскливо оглядел сидевшего чуть поодаль Фатеева. – Ведь все уже ясно… Какой смысл отпираться?
– Какой смысл говорить? – уныло возразил Фатеев. – Если и так все ясно…
– Ваша сестра вчера показала на допросе, что видела это письмо.
– Какое это письмо она видела?
– В котором говорится, что ваша жена умерла от лейкемии.
– Ну видела… И что?
– Это вы его распечатали?
Фатеев несколько секунд посидел молча – видно было, что не вспоминал, а соображал.
– Я, – неуверенно согласился он.
– Вы же вначале говорили, что его нашли!
– Я обманывал. Я его распечатал.
– Где? Называйте место.
– Я уже называл. В компьютерном клубе. На Островского.
– Там нет таких принтеров. Мы проверили. И вас там не видели… Слушай, Фатеев, ты вообще компьютер включать умеешь?
– Умею, – обвиняемый вдруг поперхнулся и закашлялся. Со вчерашнего дня у него была температура, болело горло. Выглядел он, впрочем, лучше, чем дома: был, наконец, чистым, нормально одетым (сестра принесла спортивный костюм). Следователь подумал, что когда-то это был даже красивый мужчина.
– Включи, – предложил он, разворачивая монитор.
– Вот еще… – Фатеев вытер рукавом пот. – Я не обязан это доказывать.
– Сестре ты не сказал, откуда письмо. Она тоже поняла, что ты, наоборот, получил его от кого-то.
Глаза Фатеева словно затянула пленка. Он ничего не сказал. Кайдановский подождал несколько секунд.
– Почему ты бросился бежать, Фатеев? Когда к тебе ФСБ-эшник пришел. Обычный мужчина, интеллигентный, а ты в бега… Знал, что рыло в пуху?
– У нас у всех рыло в пуху. С вашей точки зрения…
– И все-таки?
– Ждал я неприятностей, понятно? Клубилось вокруг меня такое… – он устало повел рукой, обозначая невидимые очертания клубившихся вокруг него неприятностей.
– Ну, тут будет клубиться! – согласился следователь. – Если людей машинами сбивать и мышьяком травить!
– Не сбивал я никого и мышьяком не травил! Мышьяк у меня от крыс! Замучили!
– Полы мыть не пробовал? – поинтересовался Кайдановский. – Хотя бы раз в год?
– Кошку заводил… Но она сама от этого мышьяка подохла…
– Поэтому ты решил еще и людей потравить?
– Никого я не травил! – Фатеев снова надрывно закашлялся.
– А зачем ты отослал письма чужим людям?
– Я их не отсылал…
– Как это? Откуда они взялись тогда?
– Не понимаю, о чем вы…
Кайдановский словно ждал этих слов: немедленно подвинул Фатееву копию письма. Фатеев вытянул шею, очень медленно – Кайдановскому показалось, что с любопытством – изучил текст, скривился растерянно.
– Эти… – произнес он, явно выгадывая время. – Я не помню… Может, и писал.
– Печатал! – исправил его следователь. – И на том же принтере! Где он находится?
– Я не буду ничего говорить!
Похоже было, что допрос идет к завершению. Вчера Фатеев замолчал именно на этих словах. Но сегодня у Кайдановского было менее благодушное настроение. Какого черта! Его тоже мурыжат за плохую статистику!
– Козел ты, Фатеев! – сказал он. – Не мужик, а козел!
– А на вас не угодишь… – Похоже, и у обвиняемого сегодня было другое настроение: более разговорчивое, несмотря на простуду. – Прощаешь – не мужик, мстишь – не мужик…
– Так это ты мстил? – оживился следователь.
– Надоело! – продолжил тот, не слушая. – Всю жизнь на меня пальцем показывали! Даже когда Ирка жива была! Вот тот мудак, который с рогами ходит! Который ее убить не может! Зато потом, когда ее убили, стали говорить: вот он, который не отомстил убийцам! И опять же мудак! Это судьба у меня такая?
«Да» – хотел сказать Кайдановский. Но Фатеев, наверное, сам понял, какой должен быть ответ. Он замолчал, отвернулся, уставился в окно.
– Так делать все надо по-мужски и не будут мудаком называть! – объяснил следователь. – А ты напортачишь сгоряча, а потом, как страус, голову в землю зарываешь. То со взрывчаткой бегал…
– Взрывчатку я и правда кавказцам хотел продать, – Фатеев повернулся, следователю показалось, что край его губ дернулся в усмешке. – Но как насели… Я и понял, что за месть меньше дадут…
Сейчас он не был похож на алкоголика. Глаза стали темными, отчаянными. Такой мог проехать по живой женщине. Запросто мог.
– А сейчас на что рассчитываешь? – спросил Кайдановский.
– А сейчас мне все надоело… Я уже не выкарабкаюсь. Даже если ничего не докажете, я конченый человек. Мне лучше умереть… Так хотя бы сделаю это красиво… Единственный раз в жизни.
– Красиво уже не получится, – следователь встал, разминая ноги, прошелся по кабинету, поправил занавеску на окне. – Жену депутата ты убил, самого депутата напугал до смерти, это ладно. Но старуха-то от твоего мышьяка померла совсем невинная! Она-то при чем? Зачем ее убил?
Конечно, это была очень произвольная фраза. Вчера закончила работу специальная комиссия, созванная по просьбе родственников умершей Полятыкиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26