Вы, разумеется, имеете какое-то представление об эмбриологии, Кацуми-сан?
— Нет, считайте меня дилетантом. Я не помню даже, что раньше бывает — гаструла или бластула…
— Прекрасно. В таком случае постараюсь изъясняться попроще. — И господин Ямамото заговорил монотонно, постукивая незажженной сигаретой о край стола. — Разумеется, не метаморфоз насекомых был нашей целью. Задача в самом широком смысле состояла в планомерном преобразовании живых организмов вообще. Кое-чего наука добилась еще до нас. У растений, например, удавалось вдвое увеличить содержание пигментов. С животными обстояло хуже. Дальше экспериментов по улучшению породы дело не пошло. Мы же стремились разрешить эту проблему радикально. Я бы сказал, это был дерзкий замысел оседлать эволюцию, заставить ее двигаться скачками и в нужном нам направлении. Вам, вероятно, известно, что онтогенез есть повторение филогенеза, то есть каждый организм в своем индивидуальном развитии от зародыша проходит все этапы исторического развития вида. Строго говоря, конечно, никакой организм не повторяет форму предка, но он во всех своих проявлениях в известном смысле пропорционален этой форме. И если вмешаться в развитие зародыша, то можно отклонить его от направления, заданного наследственностью, и получить организм совершенно нового вида. До нас были грубые попытки такого вмешательства. Создавались гротескные уродцы вроде двухголовых головастиков или лягушек с пастью ящерицы, но все это было не то. Сломать часы может и младенец, а вот чтобы сконструировать часовой механизм, требуется специальное мастерство. Развитие организма управляется некими гормонами, своего рода противоборствующими стимуляторами. Именно взаимодействие этих элементов и определяет характерные черты данного организма. При необходимости, вероятно, можно было бы выразить это взаимодействие системой интегральных уравнений.
— На нашем жаргоне это называется сложной обратной связью.
— Вот именно, эта обратная связь необычайно сложна. И для выяснения ее сущности мы обратились к метаморфозу насекомых. Как известно, метаморфоз насекомых управляется в основном двумя гормонами. Одно время ставились опыты, при которых какой-нибудь из этих гормонов удалялся из организма насекомого. Регулирование хода развития зависит здесь от успеха в определении необходимой дозы того или иного гормона. Это чисто техническая трудность. Она была преодолена почти одновременно в Америке и Советском Союзе лет десять назад. А через год мы тоже совершенно самостоятельно овладели этой техникой. И мы создали на редкость диковинных насекомых. Вот, взгляните.
Господин Ямамото вытащил из-за ширмы нечто вроде большой клетки для птиц. В ней ползали два живых существа серого цвета, величиной с ладонь. Мерзкие насекомые, покрытые слизью и жесткой щетиной того же серого цвета, что и тело.
— Что это такое, по-вашему? Глядите, шесть ног, вполне добропорядочное насекомое, несмотря ни на что… Это всего-навсего мухи. Вы удивлены? Ну, если угодно, личинки мухи, остановленные в развитии. Видите, у них рот устроен, как у мухи. Между прочим, они способны и к воспроизводству. Вот это самец, а это самка… Разумеется, это просто диковинка, никакого практического значения они не имеют, держим их в память о первом эксперименте. Свирепые твари, если сунуть к ним руку, пребольно кусаются. А когда у них бывает хорошее настроение — это бывает, по-видимому, в периоды полового влечения, — они издают странные скрипучие звуки. — Господин Ямамото вернул клетку за ширму. — А теперь, с вашего разрешения, я провожу вас в камеру выращивания.
Мы спустились на мостик, пересекли помещение и снова оказались в полутемном коридоре. Господин Ямамото идет впереди и продолжает через плечо начатый рассказ:
— …и тогда международный обмен информацией по этому вопросу внезапно прекратился. Вернее, не совсем, конечно, прекратился, публиковались абстрактные соображения по технике внеутробного выращивания млекопитающих, но не больше. Все остальное заслонила настоящая стена молчания. Впрочем, это было вполне естественно. Для нас, людей, непосредственно занятых исследовательской работой, значение этого молчания было более чем ясным. Здесь вопрос касался уже не техники и науки, он задевал что-то куда более глубокое и страшное. И оттого, что теоретически и технически все это представлялось вполне в пределах возможного, было еще страшнее. А вот и камера.
Мы остановились перед железной дверью, на которой масляной краской была намалевана цифра «3 ». Господин Ямамото оттянул засов. За дверью был бокс площадью в десять квадратных метров, три стены его были из стекла. Внутри медленно двигались вправо и влево десятки конвейерных лент, расположенных в несколько этажей. Сотни аппаратов, напоминающих станочки для шлифования линз, так же медленно и методично склонялись и выпрямлялись над лентами. А внизу четверо людей в белых халатах что-то делали за длинным металлическим столом.
— Внутри все тщательно стерилизовано, — сказал господин Ямамото, — поэтому пригласить вас туда я не могу. Обычно я тоже даю указания отсюда. Вот, взгляните, пожалуйста. В одной только этой камере ежедневно обрабатываются до тысячи трехсот зародышей. В соответствии с разработанной программой их отключают от нормальной линии наследственного развития. Вон там, прямо перед нами, зародыши подводных коров. Да… Вот так-то… Вначале мы содрогнулись, когда представили себе такую вот картину… — Господин Ямамото заглянул мне в лицо, возле уголков глаз у него прорезались морщины. — Мы, разумеется, естествоиспытатели, и нас не остановит пустая болтовня об осквернении природы. И все же, говоря по чести, когда я представил себе фабрику обработки зародышей, мне стало не по себе.
— Мне сейчас тоже не по себе, когда я вижу ее своими глазами…
— Не сомневаюсь… Вообще куски будущего, вырванные из целого, производят впечатление гротеска. Говорят, что представитель какого-то первобытного народа, впервые очутившись в современном городе и увидев гигантские здания, подумал, что это бойни для людей. Впрочем, простите, не примите мои слова буквально. Иначе говоря, страх проистекает из непонимания связи с человеческой жизнью. Бессмысленное, но неодолимое…
— То есть вы хотите сказать, что в этой вашей деятельности, похожей на страшный сон, есть смысл, который снимает страх?
Господин Ямамото кивнул. Кивнул, как врач, убеждающий пациента, безо всяких эмоций, с непоколебимой прямотой и уверенностью. Но он ничего не сказал мне, откинул крышку металлического ящика у стены, щелкнул переключателем и произнес:
— Харада-кун, покажи нам, пожалуйста, зерно, которое вы сейчас готовите… — Он повернулся ко мне и объяснил: — Необработанный зародыш, только что снятый с плаценты, мы называем зерном.
Один из людей, работавших у стола, взглянул на нас через плечо, затем взял со штатива плоский стеклянный сосуд и поднялся к нам по железному трапу. У него были озорные глаза, и он едва заметно улыбался. Кажется, от этого мне стало немного легче. Ёрики кашлянул у меня над ухом.
— Йоркширская свинья, — пояснил Харада через переговорную трубку.
— Приросло? — спросил господин Ямамото.
Харада перевернул стеклянный сосуд вверх дном.
— Да, все в порядке.
Сосуд был заполнен студенистой красной массой. В центре ее располагалось червеобразное тельце, от которого во все стороны тянулись тонкие кровеносные сосуды. Господин Ямамото сказал:
— Это самое трудное — прирастить зерно к искусственной плаценте. Словно посадка срубленного дерева. Хотя еще труднее, может быть, сбор зерен и хранение… пока их сюда доставят… Возможно, главная проблема в этом. Приходится все время иметь дело с посторонними, тайна висит на волоске. Нельзя же быть осторожным беспредельно…
— Сейчас прирастить зародышей свиней удается в семидесяти четырех случаях из ста, — сказал Харада.
Господин Ямамото кивнул.
— Вон там, внизу, — продолжал он, — это рабочий стол. Там отбираются зародыши. Это единственный процесс, требующий человеческой руки, все остальное автоматизировано. Приросшие к искусственной плаценте зерна ставятся на конвейер. На конвейере они остаются в течение десяти дней. Видите эти устройства, которые кланяются над конвейерами? Это наши повара. Каждый из них подает на зерна строго определенные порции различных гормонов. Развитие зародыша в материнской утробе происходит за счет взаимодействия гормонов, выделяемых организмом матери и самого плода. Здесь характер взаимодействия видоизменен во времени и количественно. Развитие направляется по иной линии, оно определяется так называемым уравнением «Альфа». Впрочем, этими подробностями я затруднять вас не буду.
— Но ведь для разных видов сроки развития после оплодотворения различны, и потом возраст зародышей не может совпадать в точности.
— Просто замечательно, что вы обратили на это внимание. Действительно, у свиней, например, мы, как правило, берем зародышей на второй неделе, но все равно какие-то различия в возрасте имеются. Однако главное состоит в том, чтобы возраст не превышал некоего предела, после которого организм уже определяется как сухопутный или подводный. И если изменения в зародыше еще соответствуют уравнению «Альфа», то о точности беспокоиться нет смысла. Тем более что и материнские организмы различаются между собой, бывают молодые и старые. Необходимо только установить при рассортировке, когда наступает этот момент предела. Нам отсюда не видно. В общем это можно узнать по цвету плаценты… она приобретает синеватый оттенок. Опытный глаз узнает сразу.
Харада немедленно вызвался найти и показать нам подходящий экземпляр. Пока мы ждали его, господин Ямамото сказал, что можно, пожалуй, покурить, достал из кармана халата окурок сигареты и, разглядывая табачный дым, как что-то диковинное, пробормотал:
— Из-за того, что нам, людям, приходится дышать воздухом, мы приобретаем нелепейшие привычки.
— В третьей камере зародышей обрабатывают до этого момента, — как бы в нетерпении произносит Ёрики обычным своим резким тоном. Видимо, чтобы стряхнуть сонливость.
Несмотря на напряжение, меня тоже клонит в сон, и я спохватываюсь. Я даже чувствую себя виноватым. Но господин Ямамото как ни в чем не бывало подхватывает:
— Правильно… В первой камере отделяется брак, во второй производится пересадка на искусственную плаценту, затем зародыш переносится сюда, а когда плацента изменяет цвет, его несут в четвертую камеру. Там начинается превращение его в подводное млекопитающее. Ага, кажется, нам сейчас покажут…
К нам торопливо возвращался Харада, бережно неся другой стеклянный сосуд. Кажется, действительно вокруг разветвленных нитей кровеносных сосудов лежит смутная тень.
— Это и есть признак изменения зародыша. Как только он обнаруживается, зародыш немедленно передают в четвертую камеру. Харада-кун, покажи его нам поближе… Видите, он скоро перерастет сосуд… Особенность этой стадии состоит в том, что более или менее оформляется спинной хребет, а передние почки и жаберные складки пребывают в наиболее активном состоянии. Вот это большое углубление у него под головой и есть жаберная складка. Спинной хребет нас сейчас не интересует. Спросим себя, почему передние почки и жаберные складки, которые потом бесследно исчезнут, обретают активность только на этой стадии? Заранее прошу извинения за маленькую лекцию по биологии, но это очень важный вопрос.
Объяснения господина Ямамото сводились примерно к следующему.
В эволюционной теории существует важный закон, именуемый «законом соответствия». Суть его в том, что изменение одного органа в живом организме неминуемо ведет к изменению других органов. Повторение развития вида в индивидуальном развитии есть не просто механическое копирование пройденного, а физическая необходимость, содержащая в себе все возможности для эволюции. Повторяется не все. Кровь, например, почти не меняется с самого начала. И повторяются в развитии зародыша только те органы, которые дают начало для образования новых, а сами затем исчезают. Зародыш свиньи проходит стадию передних почек. Передние почки у взрослого организма имеются только у угрей. У зародыша свиньи они отмирают без всякого видимого эффекта примерно через пять дней, а на их месте возникают средние почки. На первый взгляд передние почки — совершенно бесполезный этап, но если их удалить, средние почки не образуются. Они же, в свою очередь, преобразуются в орган, на основе которого вырастают настоящие почки.
То же самое происходит и с жаберными складками. Ближайшая к голове половина перерождается в железу внутренней секреции, которая, в свою очередь, берет на себя функцию превращения остальной половины в легкие. Эта видоизмененная часть жаберной складки и становится органом, из которого возникают грудная железа и щитовидная железа.
Возникает вопрос: что произойдет, если жаберные складки не переродятся в железу? У рыб, например, эволюция останавливается именно на этой стадии. Но зародыш млекопитающего, если задержать его на этой стадии, в рыбу, разумеется, не превратится. В лучшем случае получится какой-нибудь чудовищный слизняк, совершенно нежизнеспособный. Дело в том, что копируется далеко не все и многие органы, необходимые для превращения зародыша млекопитающего в рыбу, уже необратимо деградировали.
Господин Ямамото говорил без передышки. Затем он остановился, внимательно посмотрел на меня, улыбаясь толстыми губами, и осведомился:
— Такое объяснение вас устраивает?
И тут же, не дожидаясь ответа, пошел к двери, продолжая на ходу:
— Следуя по порядку, мы должны были бы осмотреть теперь четвертую камеру. Но там нет света, в сплошном мраке вращаются стеклянные шары, и больше ничего. Пройдемте прямо в пятую камеру, последнюю.
— Точно, — подтвердил Ёрики через плечо, уступая мне дорогу. — В таком же порядке осматривал и я, когда Вада-кун впервые привела меня сюда.
— Если желаете, можно будет потом посмотреть фильм, снятый в инфракрасных лучах.
— Нет, для меня все это слишком специально.
— Ну да, разумеется, технология ведь вас не очень интересует. Но давайте все-таки заглянем в пятую камеру. Это стоит посмотреть.
25
Мы вновь очутились в длинном коридоре, пол которого круто шел под уклон.
— На стадии жаберных складок определяется линия дальнейшего развития: превратятся ли складки в настоящие жабры или переродятся в железы внутренней секреции… — Господин Ямамото понизил голос, словно ему было неприятно эхо стен. — Как и при метаморфозе насекомых, это зависит от взаимодействия гормонов. Гормоны же выделяются нервными клетками. Поистине нервная система — это поразительная вещь. Мало того, что она абсолютно необходима для равновесия в живом организме, она является еще и источником энергии для эволюции. Так вот, если на этой стадии остановить действие гормонов, немедленно прекращается специализация растущих тканей. В свое время мы при помощи такого приема создали свинью-слизня почти в семьдесят сантиметров длиной.
— Такая тварь съедобна? — спросил Ёрики.
Он словно заранее приготовил этот вопрос. Он изо всех сил стремился показать, что все здесь для него привычно и обыденно. Мне это было неприятно.
— Отчего же, — спокойно ответил господин Ямамото, — вероятно, съедобна. Правда, вряд ли она хороша на вкус. Прекращение специализации означает, что останавливается развитие нервной системы и соответственно мышечных тканей — другими словами, количественный рост белка не сопровождается уже качественными изменениями.
Мимо нас, молча поклонившись, прошли мужчина и женщина в белых халатах. Коридор спускался все глубже, потолок стал сводчатым. Пол, кажется, стал еще более наклонным. Мне слышался шум, словно гул прибоя, но, может быть, это просто звенело в ушах.
— Если бы можно было остановиться на таких свиньях-слизняках, — продолжал господин Ямамото, повернувшись ко мне, — оставлять жабры зародышам млекопитающих было бы очень просто. На деле все обстоит гораздо сложнее. Задача ведь состоит в том, чтобы остановить на жаберной стадии развитие не всего организма, а только органов дыхания. Здесь общей теорией гормональных функций не отделаешься. И здесь мы добились величайшего триумфа.
— Какой, однако, длинный коридор!
— Сейчас будет поворот, и за ним тупик. Здание построено в виде буквы «П», и мы обошли его из конца в конец. Устали?
— Нет. Но температура…
— С температурой приходится мириться. Мы ведь под поверхностью моря…
В этой камере дверей не было. Вдоль стены, оставляя карниз в два метра шириной, тянулся глубокий бассейн, наполненный водой. Он напомнил небольшой спортивный бассейн для плавания, но был ярко освещен изнутри, так что до дна, казались, было рукой подать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
— Нет, считайте меня дилетантом. Я не помню даже, что раньше бывает — гаструла или бластула…
— Прекрасно. В таком случае постараюсь изъясняться попроще. — И господин Ямамото заговорил монотонно, постукивая незажженной сигаретой о край стола. — Разумеется, не метаморфоз насекомых был нашей целью. Задача в самом широком смысле состояла в планомерном преобразовании живых организмов вообще. Кое-чего наука добилась еще до нас. У растений, например, удавалось вдвое увеличить содержание пигментов. С животными обстояло хуже. Дальше экспериментов по улучшению породы дело не пошло. Мы же стремились разрешить эту проблему радикально. Я бы сказал, это был дерзкий замысел оседлать эволюцию, заставить ее двигаться скачками и в нужном нам направлении. Вам, вероятно, известно, что онтогенез есть повторение филогенеза, то есть каждый организм в своем индивидуальном развитии от зародыша проходит все этапы исторического развития вида. Строго говоря, конечно, никакой организм не повторяет форму предка, но он во всех своих проявлениях в известном смысле пропорционален этой форме. И если вмешаться в развитие зародыша, то можно отклонить его от направления, заданного наследственностью, и получить организм совершенно нового вида. До нас были грубые попытки такого вмешательства. Создавались гротескные уродцы вроде двухголовых головастиков или лягушек с пастью ящерицы, но все это было не то. Сломать часы может и младенец, а вот чтобы сконструировать часовой механизм, требуется специальное мастерство. Развитие организма управляется некими гормонами, своего рода противоборствующими стимуляторами. Именно взаимодействие этих элементов и определяет характерные черты данного организма. При необходимости, вероятно, можно было бы выразить это взаимодействие системой интегральных уравнений.
— На нашем жаргоне это называется сложной обратной связью.
— Вот именно, эта обратная связь необычайно сложна. И для выяснения ее сущности мы обратились к метаморфозу насекомых. Как известно, метаморфоз насекомых управляется в основном двумя гормонами. Одно время ставились опыты, при которых какой-нибудь из этих гормонов удалялся из организма насекомого. Регулирование хода развития зависит здесь от успеха в определении необходимой дозы того или иного гормона. Это чисто техническая трудность. Она была преодолена почти одновременно в Америке и Советском Союзе лет десять назад. А через год мы тоже совершенно самостоятельно овладели этой техникой. И мы создали на редкость диковинных насекомых. Вот, взгляните.
Господин Ямамото вытащил из-за ширмы нечто вроде большой клетки для птиц. В ней ползали два живых существа серого цвета, величиной с ладонь. Мерзкие насекомые, покрытые слизью и жесткой щетиной того же серого цвета, что и тело.
— Что это такое, по-вашему? Глядите, шесть ног, вполне добропорядочное насекомое, несмотря ни на что… Это всего-навсего мухи. Вы удивлены? Ну, если угодно, личинки мухи, остановленные в развитии. Видите, у них рот устроен, как у мухи. Между прочим, они способны и к воспроизводству. Вот это самец, а это самка… Разумеется, это просто диковинка, никакого практического значения они не имеют, держим их в память о первом эксперименте. Свирепые твари, если сунуть к ним руку, пребольно кусаются. А когда у них бывает хорошее настроение — это бывает, по-видимому, в периоды полового влечения, — они издают странные скрипучие звуки. — Господин Ямамото вернул клетку за ширму. — А теперь, с вашего разрешения, я провожу вас в камеру выращивания.
Мы спустились на мостик, пересекли помещение и снова оказались в полутемном коридоре. Господин Ямамото идет впереди и продолжает через плечо начатый рассказ:
— …и тогда международный обмен информацией по этому вопросу внезапно прекратился. Вернее, не совсем, конечно, прекратился, публиковались абстрактные соображения по технике внеутробного выращивания млекопитающих, но не больше. Все остальное заслонила настоящая стена молчания. Впрочем, это было вполне естественно. Для нас, людей, непосредственно занятых исследовательской работой, значение этого молчания было более чем ясным. Здесь вопрос касался уже не техники и науки, он задевал что-то куда более глубокое и страшное. И оттого, что теоретически и технически все это представлялось вполне в пределах возможного, было еще страшнее. А вот и камера.
Мы остановились перед железной дверью, на которой масляной краской была намалевана цифра «3 ». Господин Ямамото оттянул засов. За дверью был бокс площадью в десять квадратных метров, три стены его были из стекла. Внутри медленно двигались вправо и влево десятки конвейерных лент, расположенных в несколько этажей. Сотни аппаратов, напоминающих станочки для шлифования линз, так же медленно и методично склонялись и выпрямлялись над лентами. А внизу четверо людей в белых халатах что-то делали за длинным металлическим столом.
— Внутри все тщательно стерилизовано, — сказал господин Ямамото, — поэтому пригласить вас туда я не могу. Обычно я тоже даю указания отсюда. Вот, взгляните, пожалуйста. В одной только этой камере ежедневно обрабатываются до тысячи трехсот зародышей. В соответствии с разработанной программой их отключают от нормальной линии наследственного развития. Вон там, прямо перед нами, зародыши подводных коров. Да… Вот так-то… Вначале мы содрогнулись, когда представили себе такую вот картину… — Господин Ямамото заглянул мне в лицо, возле уголков глаз у него прорезались морщины. — Мы, разумеется, естествоиспытатели, и нас не остановит пустая болтовня об осквернении природы. И все же, говоря по чести, когда я представил себе фабрику обработки зародышей, мне стало не по себе.
— Мне сейчас тоже не по себе, когда я вижу ее своими глазами…
— Не сомневаюсь… Вообще куски будущего, вырванные из целого, производят впечатление гротеска. Говорят, что представитель какого-то первобытного народа, впервые очутившись в современном городе и увидев гигантские здания, подумал, что это бойни для людей. Впрочем, простите, не примите мои слова буквально. Иначе говоря, страх проистекает из непонимания связи с человеческой жизнью. Бессмысленное, но неодолимое…
— То есть вы хотите сказать, что в этой вашей деятельности, похожей на страшный сон, есть смысл, который снимает страх?
Господин Ямамото кивнул. Кивнул, как врач, убеждающий пациента, безо всяких эмоций, с непоколебимой прямотой и уверенностью. Но он ничего не сказал мне, откинул крышку металлического ящика у стены, щелкнул переключателем и произнес:
— Харада-кун, покажи нам, пожалуйста, зерно, которое вы сейчас готовите… — Он повернулся ко мне и объяснил: — Необработанный зародыш, только что снятый с плаценты, мы называем зерном.
Один из людей, работавших у стола, взглянул на нас через плечо, затем взял со штатива плоский стеклянный сосуд и поднялся к нам по железному трапу. У него были озорные глаза, и он едва заметно улыбался. Кажется, от этого мне стало немного легче. Ёрики кашлянул у меня над ухом.
— Йоркширская свинья, — пояснил Харада через переговорную трубку.
— Приросло? — спросил господин Ямамото.
Харада перевернул стеклянный сосуд вверх дном.
— Да, все в порядке.
Сосуд был заполнен студенистой красной массой. В центре ее располагалось червеобразное тельце, от которого во все стороны тянулись тонкие кровеносные сосуды. Господин Ямамото сказал:
— Это самое трудное — прирастить зерно к искусственной плаценте. Словно посадка срубленного дерева. Хотя еще труднее, может быть, сбор зерен и хранение… пока их сюда доставят… Возможно, главная проблема в этом. Приходится все время иметь дело с посторонними, тайна висит на волоске. Нельзя же быть осторожным беспредельно…
— Сейчас прирастить зародышей свиней удается в семидесяти четырех случаях из ста, — сказал Харада.
Господин Ямамото кивнул.
— Вон там, внизу, — продолжал он, — это рабочий стол. Там отбираются зародыши. Это единственный процесс, требующий человеческой руки, все остальное автоматизировано. Приросшие к искусственной плаценте зерна ставятся на конвейер. На конвейере они остаются в течение десяти дней. Видите эти устройства, которые кланяются над конвейерами? Это наши повара. Каждый из них подает на зерна строго определенные порции различных гормонов. Развитие зародыша в материнской утробе происходит за счет взаимодействия гормонов, выделяемых организмом матери и самого плода. Здесь характер взаимодействия видоизменен во времени и количественно. Развитие направляется по иной линии, оно определяется так называемым уравнением «Альфа». Впрочем, этими подробностями я затруднять вас не буду.
— Но ведь для разных видов сроки развития после оплодотворения различны, и потом возраст зародышей не может совпадать в точности.
— Просто замечательно, что вы обратили на это внимание. Действительно, у свиней, например, мы, как правило, берем зародышей на второй неделе, но все равно какие-то различия в возрасте имеются. Однако главное состоит в том, чтобы возраст не превышал некоего предела, после которого организм уже определяется как сухопутный или подводный. И если изменения в зародыше еще соответствуют уравнению «Альфа», то о точности беспокоиться нет смысла. Тем более что и материнские организмы различаются между собой, бывают молодые и старые. Необходимо только установить при рассортировке, когда наступает этот момент предела. Нам отсюда не видно. В общем это можно узнать по цвету плаценты… она приобретает синеватый оттенок. Опытный глаз узнает сразу.
Харада немедленно вызвался найти и показать нам подходящий экземпляр. Пока мы ждали его, господин Ямамото сказал, что можно, пожалуй, покурить, достал из кармана халата окурок сигареты и, разглядывая табачный дым, как что-то диковинное, пробормотал:
— Из-за того, что нам, людям, приходится дышать воздухом, мы приобретаем нелепейшие привычки.
— В третьей камере зародышей обрабатывают до этого момента, — как бы в нетерпении произносит Ёрики обычным своим резким тоном. Видимо, чтобы стряхнуть сонливость.
Несмотря на напряжение, меня тоже клонит в сон, и я спохватываюсь. Я даже чувствую себя виноватым. Но господин Ямамото как ни в чем не бывало подхватывает:
— Правильно… В первой камере отделяется брак, во второй производится пересадка на искусственную плаценту, затем зародыш переносится сюда, а когда плацента изменяет цвет, его несут в четвертую камеру. Там начинается превращение его в подводное млекопитающее. Ага, кажется, нам сейчас покажут…
К нам торопливо возвращался Харада, бережно неся другой стеклянный сосуд. Кажется, действительно вокруг разветвленных нитей кровеносных сосудов лежит смутная тень.
— Это и есть признак изменения зародыша. Как только он обнаруживается, зародыш немедленно передают в четвертую камеру. Харада-кун, покажи его нам поближе… Видите, он скоро перерастет сосуд… Особенность этой стадии состоит в том, что более или менее оформляется спинной хребет, а передние почки и жаберные складки пребывают в наиболее активном состоянии. Вот это большое углубление у него под головой и есть жаберная складка. Спинной хребет нас сейчас не интересует. Спросим себя, почему передние почки и жаберные складки, которые потом бесследно исчезнут, обретают активность только на этой стадии? Заранее прошу извинения за маленькую лекцию по биологии, но это очень важный вопрос.
Объяснения господина Ямамото сводились примерно к следующему.
В эволюционной теории существует важный закон, именуемый «законом соответствия». Суть его в том, что изменение одного органа в живом организме неминуемо ведет к изменению других органов. Повторение развития вида в индивидуальном развитии есть не просто механическое копирование пройденного, а физическая необходимость, содержащая в себе все возможности для эволюции. Повторяется не все. Кровь, например, почти не меняется с самого начала. И повторяются в развитии зародыша только те органы, которые дают начало для образования новых, а сами затем исчезают. Зародыш свиньи проходит стадию передних почек. Передние почки у взрослого организма имеются только у угрей. У зародыша свиньи они отмирают без всякого видимого эффекта примерно через пять дней, а на их месте возникают средние почки. На первый взгляд передние почки — совершенно бесполезный этап, но если их удалить, средние почки не образуются. Они же, в свою очередь, преобразуются в орган, на основе которого вырастают настоящие почки.
То же самое происходит и с жаберными складками. Ближайшая к голове половина перерождается в железу внутренней секреции, которая, в свою очередь, берет на себя функцию превращения остальной половины в легкие. Эта видоизмененная часть жаберной складки и становится органом, из которого возникают грудная железа и щитовидная железа.
Возникает вопрос: что произойдет, если жаберные складки не переродятся в железу? У рыб, например, эволюция останавливается именно на этой стадии. Но зародыш млекопитающего, если задержать его на этой стадии, в рыбу, разумеется, не превратится. В лучшем случае получится какой-нибудь чудовищный слизняк, совершенно нежизнеспособный. Дело в том, что копируется далеко не все и многие органы, необходимые для превращения зародыша млекопитающего в рыбу, уже необратимо деградировали.
Господин Ямамото говорил без передышки. Затем он остановился, внимательно посмотрел на меня, улыбаясь толстыми губами, и осведомился:
— Такое объяснение вас устраивает?
И тут же, не дожидаясь ответа, пошел к двери, продолжая на ходу:
— Следуя по порядку, мы должны были бы осмотреть теперь четвертую камеру. Но там нет света, в сплошном мраке вращаются стеклянные шары, и больше ничего. Пройдемте прямо в пятую камеру, последнюю.
— Точно, — подтвердил Ёрики через плечо, уступая мне дорогу. — В таком же порядке осматривал и я, когда Вада-кун впервые привела меня сюда.
— Если желаете, можно будет потом посмотреть фильм, снятый в инфракрасных лучах.
— Нет, для меня все это слишком специально.
— Ну да, разумеется, технология ведь вас не очень интересует. Но давайте все-таки заглянем в пятую камеру. Это стоит посмотреть.
25
Мы вновь очутились в длинном коридоре, пол которого круто шел под уклон.
— На стадии жаберных складок определяется линия дальнейшего развития: превратятся ли складки в настоящие жабры или переродятся в железы внутренней секреции… — Господин Ямамото понизил голос, словно ему было неприятно эхо стен. — Как и при метаморфозе насекомых, это зависит от взаимодействия гормонов. Гормоны же выделяются нервными клетками. Поистине нервная система — это поразительная вещь. Мало того, что она абсолютно необходима для равновесия в живом организме, она является еще и источником энергии для эволюции. Так вот, если на этой стадии остановить действие гормонов, немедленно прекращается специализация растущих тканей. В свое время мы при помощи такого приема создали свинью-слизня почти в семьдесят сантиметров длиной.
— Такая тварь съедобна? — спросил Ёрики.
Он словно заранее приготовил этот вопрос. Он изо всех сил стремился показать, что все здесь для него привычно и обыденно. Мне это было неприятно.
— Отчего же, — спокойно ответил господин Ямамото, — вероятно, съедобна. Правда, вряд ли она хороша на вкус. Прекращение специализации означает, что останавливается развитие нервной системы и соответственно мышечных тканей — другими словами, количественный рост белка не сопровождается уже качественными изменениями.
Мимо нас, молча поклонившись, прошли мужчина и женщина в белых халатах. Коридор спускался все глубже, потолок стал сводчатым. Пол, кажется, стал еще более наклонным. Мне слышался шум, словно гул прибоя, но, может быть, это просто звенело в ушах.
— Если бы можно было остановиться на таких свиньях-слизняках, — продолжал господин Ямамото, повернувшись ко мне, — оставлять жабры зародышам млекопитающих было бы очень просто. На деле все обстоит гораздо сложнее. Задача ведь состоит в том, чтобы остановить на жаберной стадии развитие не всего организма, а только органов дыхания. Здесь общей теорией гормональных функций не отделаешься. И здесь мы добились величайшего триумфа.
— Какой, однако, длинный коридор!
— Сейчас будет поворот, и за ним тупик. Здание построено в виде буквы «П», и мы обошли его из конца в конец. Устали?
— Нет. Но температура…
— С температурой приходится мириться. Мы ведь под поверхностью моря…
В этой камере дверей не было. Вдоль стены, оставляя карниз в два метра шириной, тянулся глубокий бассейн, наполненный водой. Он напомнил небольшой спортивный бассейн для плавания, но был ярко освещен изнутри, так что до дна, казались, было рукой подать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21