А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Нет, ты меня не любишь и никогда не любила.
Габриэла в гневе сжала кулаки и с удивлением заметила, как по пальцам стекает арахисовое масло из раздавленного в руке бутерброда.
– Ну что, теперь тебе стало легче? – спросила она дочь. – Ты не соображаешь, что говоришь! – Дина попыталась возразить, но Габриэла жестом остановила ее: – Я любила твоего отца, и он любил меня, и мы были счастливы.
– А я была счастлива, когда вы развелись и мы остались с папой вдвоем! Он возил меня по театрам, по музеям, интересовался моими делами и советовался со мной, как со взрослой…
– И знакомил со своими любовницами, – не удержалась от язвительного выпада Габриэла. Эта фраза вырвалась у нее неожиданно. Она сразу же пожалела о том, что произнесла ее. Ей показалось, что Дина вот-вот даст ей пощечину, поднимет руку на мать, и она инстинктивно отстранилась от собственной дочери.
– Не оскорбляй его, он мертв, – тихо сказала Дина.
И они обе, две женщины, поняли, что человек, которого они любили, похоронен, лежит в земле и их страсти вокруг него бессмысленны и только приносят им душевную боль.
Они долно сидели молча, и Габриэла не вытирала слез, медленно текущих по ее щекам.
– Что бы ты ни думала обо мне и об отце, знай, что я всегда любила тебя.
– Чувства – это еще не все.
– А что же еще?
– Хотя бы капелька понимания.
– Может быть, в отношениях матери и дочери наступает момент, когда между ними возникает непонимание?
– Кажется, в нашем случае момент растянулся на годы, – проронила Дина. – Меня вообще удивляет, что в тебе вдруг проснулись материнские чувства. Может быть, тебе же будет легче, если мы окончательно расстанемся?
Неужели в памяти дочери не сохранились добрые воспоминания об их прошлом. Но ведь были у них с Диной и свои прекрасные моменты. Они любили выбирать в женских журналах необычные кулинарные рецепты и вместе готовить на кухне что-нибудь вкусненькое, подолгу листали журналы мод, выбирая для Дины наряды для взрослой жизни, шептались в постели о соседских мальчиках. Неужели ничего этого не было в их жизни?
– Отец заботился обо мне, – заявила Дина, – а ты нет, и не надо ничего усложнять.
– Это не так, – запротестовала Габриэла.
– Тебе куда лучше удавалась роль дочери, чем матери.
В первый раз за все это время Дина упомянула дедушку и бабушку. К такому повороту Габриэла как раз оказалась готова.
– Ты отказывалась навещать моих родителей, – бесстрастно заметила она. – Я понимаю, дети не любят больных людей, так что если я кажусь тебе куда более достойной дочерью, чем матерью, то это потому, что ты сама порвала с ними. – Она потянулась и тронула дочь за руку. – Я не могу поступить, как ты, – они нуждаются во мне.
– Мой папа тоже нуждался в тебе, но он остался один. Он так страдал… – тихо сказала Дина.
– Сомневаюсь. Он, по-видимому, быстро нашел Адриену.
– Он все равно чувствовал одиночество, – упрямо возразила Дина.
– Это я осталась одна, это у меня никого рядом не было.
Сказала и сообразила, что допустила грубейшую ошибку. Габриэлу бросило в краску. Дина тут же схватилась за эту ниточку:
– Ну, тебе грех жаловаться. Ты даже на похоронах папы пользовалась таким успехом!
Габриэла замерла, решив положить конец этому допросу – по крайней мере на эту тему.
– Знаешь, к чему я склоняюсь, Дина? Ты выискиваешь любую причину, чтобы только обвинить меня, за любую соломинку хватаешься. Наперекор фактам, вопреки рассудку. Чтобы только скрыть истинную причину, ради которой ты и осталась с отцом.
– И какая же это причина, если ты такая проницательная?
– Не такая уж я проницательная, но мне кажется, что, оставшись с отцом, ты многое выигрывала в денежном вопросе. Ну, и в социальном статусе… Мне кажется, ты пошла туда, где тебе предложили самую высокую плату.
– Я решила остаться с отцом, потому что у него было все, что мне было нужно! – воскликнула Дина.
Немного громче, чем следовало, немного истеричнее, отметила про себя Габриэла.
– Я нужна тебе, – сказала Габриэла.
Дина резко отшвырнула сандвич в сторону, выпрямила спину, лицо ее напряглось, губы чуть подрагивали.
– Значит, ты хочешь услышать правду? Хорошо, я скажу. Я все скажу. До конца… Да, есть причина, почему я осталась с отцом, почему возненавидела тебя!..
Дина заплакала навзрыд.
Деньги, супружеские измены, выяснения отношений, борьба за самоутверждение не стоили одной слезинки несчастной девушки. Сердце у Габриэлы отчаянно заныло – ясно было, почему она не выдержала и расплакалась, и эта твердая уверенность в том, что рано или поздно речь зайдет о том подлом письме, некая обреченность, вдруг нахлынувшая жалость так подействовали на нее, что она тоже разрыдалась. Так они сидели на песке и ревели. Наконец мать первая справилась со слезами.
– Я очень люблю тебя, – прошептала она на ухо дочери. Габриэла судорожно вздохнула. – Теперь все будет хорошо.
Полжизни она ждала этого момента. Восемнадцать лет! Габриэла со дня рождения Дины верила, что настанет срок, и ей доведется прижать к сердцу взрослую дочь. Кто мог подумать, что путь до этой минуты будет таким трудным!
– Ты во многом права, – вздохнула она. Слезы текли по щекам. – Я в самом деле вряд ли была хорошей матерью, но это потому, что я очень боялась потерять тебя. Я бы никогда не рассталась с тобой, если бы не крайняя необходимость. Это было все равно, что сердце разорвать пополам. Может, потому что я не от тебя бежала, а от себя.
– Не такой уж плохой матерью ты была, – сквозь всхлипывания возразила Дина.
Они начали успокаиваться, высморкались, утерли слезы, потом долго сидели рядом – Габриэла обнимала дочь за плечи.
– Оказывается, ты все знала о моем ребенке, – неожиданно сказала Габриэла, – которого я когда-то отдала на воспитание.
Дина ахнула и отпрянула от матери.
– Откуда? – спросила она, дюйм за дюймом все больше отодвигаясь от матери. Ее взгляд беспокойно шарил по простору океана.
– Клер попросила меня побывать в доме твоего отца, чтобы забрать кое-какие бумаги, документы, в которых она нуждалась. Среди них лежала копия письма. Твой отец, оказывается, со всего снимал копии, я даже не знала об этом.
– Мне невыносимо говорить об этом! – закричала Дина, вскочила и побежала к воде. – Дело совсем не в этом письме!
Чайки, облепившие буек и мирно покачивающиеся на волнах, вдруг всполошились и, как бы в ответ на громкие человеческие голоса, огласили пространство резкими, неприятными криками.
– Нет, именно в нем! Потому что из-за него я стала тебе чужой, – не выдержав, тоже перешла на крик Габриэла, вскочила на ноги и бросилась за Диной к полосе прибоя.
– Я причинила тебе боль, ради Бога, прости! Но почему мы не можем спокойно поговорить обо всем?
Она пыталась поймать Дину, но девушка ускользала от нее.
– Зачем ты его прочла? Папа написал письмо мне! – продолжала кричать Дина, вырываясь из рук матери.
– Пожалуйста, Дина, пойми, – умоляла она, – что это письмо принесло столько вреда нам всем.
Но Дина в ответ опустилась на колени и стала злобно хватать горстями мокрый песок и водоросли и швырять их в мать.
– Чего ты хочешь? Чтобы я ушла и не пыталась объясниться с тобой? – спросила Габриэла, опускаясь на песок и дрожащей рукой дотрагиваясь до плеча дочери.
– Не угрожай мне! – отпрянула от нее Дина, вскочила и бросилась бежать по воде. Она выкрикивала что-то, но ветер, который трепал пряди ее волос, забивал ими ей рот, относил ее слова в сторону. Габриэла догнала дочь, схватила ее, прижала к себе, но девушка яростно сопротивлялась, вырываясь из ее объятий.
Габриэла пыталась как-то утихомирить Дину:
– Кричи, оскорбляй меня! Ты же меня ненавидишь! Но выслушай меня, позволь мне все тебе объяснить!
– Он бы никогда на тебе не женился, если бы все знал, – всхлипнула Дина.
– Он все знал. До того как мы поженились, я во всем ему призналась, – грустно сказала Габриэла.
Дина пыталась вытереть слезы, но только размазала грязь по лицу:
– Ты лгунья!
Гнев охватил Габриэлу:
– Вокруг этой истории нагромоздили столько лжи и подлости, но я говорю тебе чистую правду! – Она уже не была той испуганной и застенчивой итальянской девушкой, попавшей в беду много лет назад. – Дина Мэри Моллой, я клянусь, что он все знал! Клянусь, что я не совершила тех подлостей, о которых он тебе наговорил! Конечно, я наделала в юности ошибок, потому что мною руководил страх, я говорю тебе с полной ответственностью, что очень хочу, чтобы ты вернулась ко мне!
В полной растерянности, как будто сразу лишившись сил, Дина положила голову матери на плечо.
– Почему он умер? Почему это случилось? – бормотала она. – Почему… – Голос Дины сорвался, она замолчала, но Габриэла догадалась, что она хотела сказать, и закончила за нее:
– Почему он ушел из жизни и оставил нас одних разбираться во всем?
Она прижала к себе Дину и принялась утешать ее:
– Все будет хорошо. Вдвоем мы справимся, девочка.
– Откуда ты можешь знать? – плача, прошептала Дина.
– Потому что я люблю тебя, и у меня есть ты, а у тебя есть я. – Габриэла бумажным носовым платком промокнула Дине глаза и вытерла ей нос.
– Ты могла и со мной так поступить, – сквозь всхлипывания тихо сказала Дина.
– Я бы никогда не рассталась с тобой. Ты моя единственная…
– А как же другой ребенок? В чем разница между нами?
– Разница есть, – сказала Габриэла, не зная, стоит ли объяснять Дине, что дело не в кровных узах. Мало выносить и родить ребенка, надо полюбить и вырастить его, как это сделали с Дарьей в семье Келли.
Они ушли от полосы прибоя, туда, где песок был теплым и мягким. Их охватило чувство покоя. Обе устали от долгого бурного разговора и пережитого взрыва эмоций. Габриэла растянулась на песке, а Дина примостилась с нею рядом.
– Помнишь, как ты, когда была маленькой, любила с головой закапываться в песок и тихо лежала, дыша через тростинку. А я пугалась и повсюду искала тебя.
Девушка молча кивнула, слабо улыбнувшись в ответ.
Как странно сложилась жизнь! Пит, который причинил столько зла Габриэле, в то же время в чем-то помог ей вырастить и полюбить Дину. Первый ребенок не вызывал в Габриэле никаких чувств, кроме желания скорее забыть о его существовании, а Дина росла на ее глазах, в благополучном доме благодаря деньгам, заработанным Питом.
– Ты мне так и не ответила на мой вопрос, – осторожно напомнила Габриэла.
– О чем ты? – не поняла Дина.
– О том, чтобы начать новую жизнь вместе.
– Я еще не решила.
– Ты же ничего не теряешь, если мы сделаем такую попытку.
– Действительно, терять мне нечего, – невесело согласилась Дина.
– Тогда давай попробуем?
Дина в задумчивости пересыпала песок из одной руки в другую, песчинки струйками текли меж ее тонких пальцев.
– Вероятно, я поеду в Европу после окончания занятий. Мы уже обсуждали это с Адриеной, когда я была в больнице. Она хочет отправиться туда вместе со мной.
Габриэла на мгновение почувствовала, что почва уходит из-под ног, но быстро справилась с собой.
– Неплохая идея, – сказала она бодро.
Дина вдруг резко сменила тему:
– Но ты должна мне все рассказать. – Она опять легла на спину, закинула руки за голову. – Пойми, что папа если и старался причинить тебе боль, то только потому, что сам очень страдал. – Дина запнулась, слова давались ей с трудом. – Мы же были достаточно близки с тобой, мама, чтобы ты могла мне довериться.
– Мне это не приходило в голову, – честно призналась Габриэла.
– Ты ошибалась.
– Теперь я это поняла.
– Нам следовало бы быть честнее друг с другом, – сказала Дина.
– Ты права, – согласилась Габриэла, но ей все-таки хотелось хоть как-то защитить себя. – Я и представить себе не могла, что Питер так сможет поступить и унизить меня в твоих глазах. Я хотела сделать как лучше, чтобы не тревожить тебя своими тайнами.
Дина погрузилась в долгое молчание. Солнце пригревало, легкий ветерок приятно овевал кожу. Но полного покоя не было, какое-то напряжение между матерью и дочерью сохранялось.
– Ник – приятный парень, – вдруг произнесла Дина.
– Да, Ник симпатичный, – сказала Габриэла с безразличием.
– Ты любишь его?
– Конечно, нет, – не раздумывая ответила Габриэла, потом улыбнулась. – Но если честно… Мы же договорились говорить только правду?
Дина кивнула.
– Если честно, я в него влюблена.
– Тогда почему ты уезжаешь?
Габриэла вздохнула и, облокотившись на локти, устремила взгляд в небо.
– Потому что все надо делать последовательно. Мне надо было уладить наши с тобой отношения, потом я хочу разобраться сама в себе, у меня полный разброд в душе еще с тех пор, как развалилась наша семья. – Она сделала паузу. – А дальше? Кто знает, что будет дальше?
– А ты любила ее?
– Кого?
– Свою первую дочку.
– Я практически ее не видела.
– А когда я родилась, ты меня сразу полюбила?
– Конечно! – Габриэла откликнулась без малейшего колебания. – Еще до твоего рождения я любила тебя.
– Знаешь, мама, – задумчиво произнесла Дина, – вначале мне было очень жаль ее, когда я прочла письмо папы. А потом жалость куда-то ушла. Я решила, что ей повезло, что она не осталась жить в нашей сумасшедшей семье. – Она усмехнулась. – Я имею в виду, что не очень-то легко носить фамилию Моллой. Правда? Мы все время старались что-то изменить в своей жизни. Папа стремился стать губернатором штата, тебе тоже нужно было переделать свою судьбу, не важно ради чего! Я вообще мнила себя гением. Вот и подобралась команда фанатиков-мечтателей.
– Не преувеличивай, – мягко возразила Габриэла, – это не фанатичность, это другое. В каждом человеке должна присутствовать неудовлетворенность собой. Поверь мне, таких семей, как наша, очень много. – Габриэла вздохнула. – Ты будешь сообщать мне о своих делах и планах?
Внезапно она почувствовала себя готовой вновь расстаться с ребенком, которого только что обрела.
– Разумеется. Может быть, я даже навещу тебя в Париже.
Габриэле стало ясно, что выбор уже сделан.
– В любое время, Дина. – Она нежно погладила дочь по щеке. – Странно, что я вновь собираюсь расстаться с тобой.
– Сейчас мы расстаемся иначе и по другой причине.
Слезы брызнули из глаз Габриэлы.
– Я люблю, люблю тебя, – повторяла она.
– И мне, и тебе нужно время, – рассудительно сказала Дина.
– Ты будешь заканчивать Бремптон или переведешься?
– Закончу, несмотря ни на что, – твердо заявила Дина.
– Тебя расстроило то, что я все-таки предпочла вернуться в Париж?
– Нет. Ты же не останешься там навсегда? – Она вопросительно и немного лукаво взглянула на мать.
– Может, не навсегда, но на долгое время. Все-таки меня там ждет работа, которая мне по душе.
– Тебе стоит задуматься еще кое о чем, – заметила Дина со взрослой серьезностью. – С годами ты не становишься моложе.
На это Габриэле нечего было возразить.
Они не произнесли ни слова, но мысленно обе решили, что пора покинуть берег и вернуться домой. Молча они собрали вещи, держась за руки, перешли через песчаные дюны и вышли на дорогу, ведущую к Иджипт-лейн.
На ступенях дома Дина наклонилась, чтобы стряхнуть с ног налипший песок, и Габриэла еще раз с удовольствием оглядела свою взрослую, полную очаровательной женственности дочь. Ее пристальный взгляд смутил Дину, и она резко сказала:
– Я поднимусь наверх, приму душ.
Габриэла едва удержалась, чтобы не дать дочери совет быть поосторожнее с еще незажившими швами и напомнить, что вечером они собирались сходить в кино, но одернула себя, боясь, что Дина посмеется над тем, как быстро она вошла в роль заботливой мамаши. Она прикусила губу и промолчала. Дина так же молча поднялась по лестнице в свою комнату и закрыла дверь.
В глаза Габриэле били лучи послеполуденного солнца, заливающие гостиную сквозь широкое окно. Она ощущала какую-то светлую печаль, радость сближения с дочерью и горький привкус новой разлуки. Как много раз ей приходилось испытывать в жизни подобные двойственные чувства! До этого ее последнего приезда в Нью-Йорк Габриэла смотрела на себя со стороны скорее еще как на девушку, а не на женщину средних лет, имеющую взрослую дочь. Ирония судьбы заключалась в том, что перешагнуть психологический барьер от девушки к женщине ее побудило – ни смерть Пита, ни даже удачно выигранное сражение за свою дочь, а решение расстаться с Ником. Странно, что их любовная связь доказала ей со всей ясностью, что ничто в этом мире не вечно.
Отъезд
– Неужели ты думаешь, что сможешь все это увезти? – спросила Габриэла, вынося очередной чемодан и ставя в ряд с остальными вещами возле машины.
Адриена засмеялась:
– Надеюсь, – правда, автомобиль накренится на одну сторону, это уж точно.
На пороге появилась Дина со стопкой чистого постельного белья в руках.
– Придется положить его на заднее сиденье. В мой чемодан оно не поместится.
– Вряд ли туда что-нибудь еще поместится, – откликнулась Габриэла, освободив дочь от ее ноши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28